Онлайн чтение книги Наследники Виннету
Глава третья. УХО МАНИТУ

Как только конокрад исчез из виду, я спрятал револьвер и наряд вождя обратно в чемодан. Теперь наконец мы смогли спокойно перекусить. Легкий румянец озарил лицо Молодого Орла. Безусловно, ему было очень неприятно, что мы стали свидетелями его слабости. Наше мнение, похоже, было ему не безразлично. Поэтому он сообщил нам, что четыре дня назад внизу, у Каприсо-крик, украли его лошадь и всю провизию. Тяжелую поклажу ему пришлось нести самому, поэтому не было ничего удивительного в том, что он выбился из сил. И вот теперь он ел вместе со всеми, демонстрируя хорошие манеры.

Папперман с нетерпением хотел бы узнать что-нибудь интересное из жизни краснокожего, но весь облик последнего, несмотря на молодость, резко охлаждал пыл любого, кто попытался бы обременить воина вопросами. Но моя жена, моя жена! Она терпеть не может никаких неясностей! Она всегда должна знать, как ей действовать дальше, а поэтому не испытывала большого восторга по поводу легендарной индейской сдержанности. Она все время наблюдала за Молодым Орлом. Я почувствовал, что парень ей очень понравился. Горе ему! Горе тем, кто ей симпатичен! Она достучится до сердца каждого, и все, что у того лежит на душе, выплеснется наружу, хочет того ее собеседник или нет.

Нет, она не любопытна и не назойлива! Но если человек оказывается в затруднительном положении, она непременно хочет помочь ему, а потому должна непременно все разведать, чтобы потом ее помощь оказалась действенной. Так и сегодня. Мы еще даже не добрались до костей поданной нам дряхлой курицы, а Молодой Орел уже сообщил Душеньке, что его оружие тоже украдено, что у него больше нет денег и что ему нужно на юг, — куда, он не сказал. Это произошло как бы само собой.

Потом она бросила на меня свой коронный взгляд, смысл которого я понял сразу: я должен пригласить его ехать с нами, ведь у нас три отличных жеребца. Пришлось задать индейцу несколько вопросов, после чего на его лице появилась радостная улыбка. Я спросил, кто он, хотя уже почти догадался.

— Апач, — ответил юноша. — И сейчас мне надо на Наггит-циль…

Говоря это, он смотрел не в глаза мне, а вниз, но чувствовалось, как напряженно он ждет ответа.

— Нам тоже, — бесстрастно заявил я, будто цель его путешествия меня не интересовала. А повернувшись к Папперману, спросил:

— Может, вы знаете Утес Дьявола, что находится здесь поблизости?

— Знаю, — кивнул вестмен. — Молодой Орел тоже его знает, поскольку говорил мне об этом еще тогда, четыре года назад. Вам нужно туда?

— Да.

— А я, значит, должен вас проводить?

— Если хотите.

— Что за вопрос?! Хочу ли я! У меня лишь одно-единственное условие…

— Какое?

— Боюсь даже заикнуться…

— Говорите не стесняясь! Старые друзья могут быть друг с другом откровенны!

— Даже если одного из них зовут Макшем Папперманом?

— Говорите без обиняков!

— Ладно! Стало быть, жребий брошен. Я провожу вас к Утесу Дьявола, если вы разрешите мне поехать с вами дальше.

— Разрешит, разрешит! — опередила меня вездесущая Душенька.

— Ого! — заметил я строго.

— Ого! — улыбнулась она. — Не давайте ему запугать вас, мистер Папперман. Вообще-то он охотно возьмет вас, весьма охотно! Я тоже. У него три лошади и три мула — больше, чем нам нужно. А самое главное, если он не хочет брать вас с собой, ему придется скакать одному, поскольку я останусь сидеть здесь и ни на шаг не сойду с этого места!

Глаза старого доброго вестмена увлажнились. Он протянул руку моей жене и заговорил:

— Благослови вас Бог, миссис Бартон! Как я вам благодарен! Он уже потому возьмет меня с собой, что я просто чувствую себя обязанным идти за вами в огонь и в воду!

— Но здесь ваш отель, — заметил я.

— Меня он больше не касается. Я беднее церковной мыши, да еще и стар. Если бы меня звали по-другому… В этом ведь причина всех моих несчастий. Возьмите меня с собой, прошу вас, возьмите! У меня еще есть порох в пороховницах, а малая толика моей оставшейся жизни должна принадлежать вам, мистер Шеттерхэнд…

Он увлекся и зашел слишком далеко. И вдруг с ужасом замолчал, сообразив, что дал маху. А по лицу молодого индейца скользнула улыбка.

— Не бойтесь! — сказал он. — Это не предательство. Я уже догадался, что брат нашего великого Виннету и лучший друг моего народа находится здесь.

Тут Душенька хлопнула в ладоши, воскликнув:

— Значит, они оба могут ехать?

— Могут, — ответил я, вздохнув. — Молодой Орел возьмет третьего жеребца. А Папперман получит трех мулов с палаткой. Он будет нашим мажордомо 26Мажордом (фр. majordome) — домоправитель, дворецкий.. Его дело вести хозяйство и, разумеется, присматривать за женщиной!

Осчастливленный старый вестмен рассыпался в благодарностях. Индеец же оставался совершенно спокоен.

После еды мы прежде всего позаботились о палатке: собрали ее, пристегнули и со всеми принадлежностями перенесли в дом.

Вдруг Папперман указал рукой на улицу и закричал:

— Смотрите туда! Кто это там бежит?

— Мул, четвертый мул! — обрадованно воскликнула моя жена.

— Да! Он все же ускользнул от мошенников! Возвращается назад, к своим друзьям. Сейчас приведу его сюда.

Итак, мы увеличили тягловую силу и собрали вместе всех животных, украденных у Олд Шурхэнда.

Я снова отправился в город, чтобы купить Молодому Орлу ружье и револьвер — у него не было даже ножа. Потом я с большой неохотой продиктовал доброму Папперману письмо. Оно было адресовано Гарриману Ф. Энтерсу и гласило: «Я сдержал слово и явился сюда. Познакомился с вашими друзьями Корнером и Хоуи. И теперь мне придется отправиться значительно дальше, чем я собирался. Несмотря на это, наш договор остается в силе. Если я обнаружу в Вас честного человека, я отведу вас туда, куда вы так стремитесь попасть. Но только если вы будете честны!»

Написать такое письмо для Паппермана оказалось делом нешуточным. Он вспотел, как будто колол дрова. Из-за ошибок, помарок и клякс ему столько раз приходилось начинать заново, что он в конце концов в бешенстве завопил:

— Что за наказание! Лучше обратиться в прах, чем марать чернилами белую бумагу!

После всего происшедшего не имело смысла оставаться в Тринидаде. Нам предстояли куда более важные дела. Мы так и не сказали никому, кто мы на самом деле и куда направляемся.

Вечером того же длинного дня преследователи конокрадов вернулись домой ни с чем. А уже следующим утром мы покинули город. Несмотря на краткость пребывания в Тринидаде, оно оказалось для нас плодотворным. Нас стало четверо, а палатка и снаряжение позволяли нам совершить дальнее путешествие с гораздо большими удобствами, чем можно было ожидать. Моя жена, я и Молодой Орел скакали на белых пятнистых жеребцах, а довольный Папперман восседал на лучшем из мулов; на трех других мулов мы навьючили палатку и кожаный тюк индейца. Что там, внутри, мы пока не знали. Да и не спрашивали. Судя по весу, предмет был металлический и довольно ценный. Такой вывод мы сделали, видя, с какой осторожностью владелец обращался со своим грузом.

Дорога вела нас через горы Ратон, за хребтами которых покоилась великолепная долина Пургаторио, разделенная гигантскими скалами Спаниш-Пик.

Мы скакали навстречу величественным горам. Час за часом мы приближались к ним, пока не достигли их подножий, не уставая удивляться дивной красе природы, чудесам которой, похоже, не было конца. Моя жена раньше посмеивалась, когда я говорил, что красоты Гарца, Шварцвальда или даже Швейцарских Альп просто сравнить нельзя с красотой горных массивов Соединенных Штатов, но теперь ей пришлось изменить свое мнение, хотя внешне она оставалась невозмутимой.

На третий день нашего путешествия, около полудня, когда мы отдыхали у чистого водного потока, разговор зашел о природе равнины и гор.

— Всю разницу вы ощутите завтра, — пророчествовал Папперман, — на весьма красноречивом примере. Мы достигнем Озера Равнины, которое расположено между высокими горами.

— Я должен его знать? — уточнил я.

— Не уверен, — ответил он. — Это озеро Кануби.

— Слышал о нем. Его аналог находится в штате Массачусетс, недалеко от Лоренса. Так вот, то озеро Кануби сыграло важную роль в истории некоторых индейских племен, особенно сенека. Его широкие и живописные острова и берега как нельзя лучше подходили для мирной жизни любого племени. Я знаю, что одному из здешних высокогорных озер дали такое же название, и мне было бы любопытно взглянуть, насколько оно заслуженно.

— Вероятно, заслуженно, — с видом знатока засвидетельствовал Папперман. При этом он глубоко вздохнул.

— Вы не раз бывали там?

— Частенько!

Снова последовал его глубокий вздох. Возможно, с этим озером у него были связаны какие-то отнюдь не радостные воспоминания… Я промолчал, чтобы не делать ему больно. После долгого молчания вестмен сказал:

— Там, на этом озере, в меня подло выстрелили и обезобразили лицо. Это отравило всю мою жизнь!

— Кто? — спросил я.

— Некий Том Мадди. Вы, может, когда-нибудь слышали об этом негодяе?

— Нет.

— Хотя его настоящего имени я не знаю.

— Вы потом встречались с ним?

— К сожалению, нет. Но ищу его всю жизнь, как нищий рыщет в поисках доллара. Я неохотно вспоминаю об этом, но стоит увидеть озеро, как воспоминания начинают преследовать меня. Может быть, я расскажу вам что-нибудь сегодня вечером. Замечу лишь, что насчет племени сенека — это правда.

— Что?

— Что они жили в Массачусетсе, на озере Кануби. Вы знаете, как они сами себя называют?

— Сенонтована.

— Верно. Сенеками их нарекли белые. Одного из выдающихся их вождей звали Са-Го-Йе-Ват-Ха. Он похоронен в Буффало.

— Но перед смертью он просил похоронить его только среди своих краснокожих братьев, а не среди бледнолицых! — вступила в разговор моя жена.

— Так вы знаете его? Слышали о нем? — оживился Папперман.

— Мы были на его могиле, — ответил я.

— Бог благословил вас на это! Думаю, что сделали вы это не из любопытства, а по велению сердца. У меня совершенно особое отношение к народу сенека!

— По какой причине?

— Потому… потому что… хм! Я расскажу об этом вечером, но не сейчас. А пока помолчу, а то мои старые струны снова задрожали. Моя душа не успокоится, пока мы не выйдем к озеру.

После привала мы двигались в гору, пока не достигли к закату перевала, откуда открылся вид на обширное плоскогорье. Солнце садилось. Последние лучи солнца играли на поверхности озера, расположенного в центре равнины, целая россыпь бриллиантов, обрамленных венком зеленых мерцающих изумрудов.

— Это озеро Кануби, — произнес Папперман. — До него не так близко, как кажется. Три часа отсюда до того места, где я заночевал, когда впервые забрел в эти края.

Когда мы пришли к назначенному пункту, то убедились, что лучшего места для лагеря и пожелать трудно. Мы быстро соорудили палатку и разожгли костер. Палатка, естественно, предназначалась только для женщины. Мы, мужчины, предпочли спать на свежем воздухе. Стояло чудесное индейское лето 27Индейское лето — имеется в виду «бабье лето»., ночи даже на такой высоте были еще теплыми.

Во время ужина взошла луна. Воздух здесь оказался настолько чист, что видимость была почти как днем, только контуры предметов стали немного размытыми. Бриллиантовая россыпь озера превратилась в серебряный жемчуг. И вот Папперман без наших просьб начал свой рассказ:

— Как и сегодня, передо мной тогда лежало это озеро. Его великолепные берега притягивали меня как магнит еще издали. Проснувшись в ранний час, я так и не смог больше заснуть и отправился дальше. Утро выдалось очень холодным, поэтому я пришпорил лошадь и достиг озера с восходом солнца. В траве я обнаружил следы индейцев. Спрятав лошадь, я осторожно пошел по следу и за деревьями увидел хижины, точнее, дома. Не примитивные вигвамы или шалаши, а самые настоящие дома, из бревен, брусов, досок и гонта! Такие были у индейцев еще до прихода белых. У берега на воде качались лодки. Вокруг висели и сушились рыбацкие сети. Везде чистота, не видно ни отбросов, ни кровавых остатков дичи. Полное безмолвие вокруг. Казалось, жизнь остановилась. Вижу, двери закрыты. Люди, похоже, беззаботно спали, поскольку не было видно ни одного часового. Подкравшись ближе, я за кустами увидел… увидел… прекрасную девушку. Такой красы мои старые глаза никогда не видели! Прошу поверить мне! Она сидела на каменной глыбе и смотрела на восток, откуда только что выглянуло солнце. Она была облачена в мягкую, сыромятную кожу, отороченную красной бахромой, а ее длинные темные волосы, украшенные цветами и перьями колибри, рассыпались далеко за спиной.

Когда первые солнечные лучи осветили ее, она выпрямилась, раскинула руки и с благоговением и восхищением воскликнула: «О Маниту! О Маниту!» Больше она ничего не произнесла, но скажу вам, что никогда в жизни не слышал я более выразительной молитвы, чем эти два слова! Так она стояла долго-долго, глядя на солнце. Я не смог себя сдержать. Она притягивала меня к себе, и я пошел к ней, медленно и нерешительно, пугаясь своей робости. Увидев меня, она не испугалась и только посмотрела на меня своими большими, широко открытыми глазами! Перед такой редкой красой я просто остолбенел. Я даже забыл поприветствовать ее. Могу представить, как выглядел тогда! Вместо того чтобы показать свою учтивость и поздороваться, я проявил чудовищное невежество, сразу спросив: «Как тебя зовут?» Она ответила: «Ашта». Сначала мне показалось, что это прозвище, но позже я узнал, что это индейское слово, означающее ни много ни мало — «доброта». Итак, ее звали Доброта, а как иначе могли ее назвать?! Я знал ее тихой, кроткой, чистой и доброй. Могу сказать, что потом я месяцами шлялся вокруг озера Кануби, но ни разу не видел ее…

Он перевел дух. Этим тотчас воспользовалась моя жена и обратила внимание на важную деталь:

— Но мистер Папперман, вы ведь даже не сказали, кому принадлежали домики на озере! А кто был ее отец?

— Не сказал? Хм! Да, действительно. Она заслонила собой все. Ее отец оказался шаманом сенека. Это был не какой-то знахарь и шут, которых сегодня пруд пруди, а знаменитый шаман! Он покинул родину с несколькими единомышленниками индейцами, преследуемый белыми за большое влияние на краснокожих, и наткнулся на это озеро. И был восхищен его сходством с родным прекрасным озером. Восхищен настолько, что остался тут вместе со своими спутниками. Они построили дома по старым обычаям своего племени и назвали озеро так, как оно называлось на родине, — Кануби. Новое поселение очень скоро стало известно среди белых и краснокожих охотников Запада, которые часто туда захаживали. Индейцы основали мирное поселение, где и красные и белые, друзья и враги имели возможность встречаться, без опаски. Вражде и ненависти там не было места.

Папперман остановился на несколько мгновений, глубоко вздохнул и продолжал:

— Милое, прекрасное время! Только тогда я действительно стал добрым человеком.

Среди белых, которые чаще других стали бывать на озере, объявился некий Том Мадди, а среди краснокожих — молодой шаман сиу-огаллала, явившийся к отцу Ашты, чтобы стать его учеником и изучать тайные науки красной расы. Где он жил, никто не знал. Он и сам скрывал это, чтобы ему никто не мешал и не докучал. Но я предполагаю, что он соорудил себе хижину где-то внизу, у притока Пургаторио, которую покидал только для того, чтобы подняться к своему учителю и получить новые указания. Он был красив и молод, этот человек, владеющий любым оружием, но при этом столь благожелателен, словно на всей Земле не существовало никакого зла.

То, что Ашта предпочла его всем наведывающимся в стойбище, не было ничего странного. Об этом я узнал от Тома Мадди. Этот Мадди был назойлив и груб. Никто и знаться с ним не желал. Он сразу стал оказывать знаки внимания Аште, но она избегала его и при любой возможности уклонялась от разговоров с ним. Это его страшно злило. Он почему-то вбил себе в голову, что она должна стать его женой! Думаю даже, он больше ненавидел ее, чем любил, поскольку она совершенно открыто и честно не скрывала своей антипатии к нему.

Почему он поддерживал знакомство со мной? Этого я не знаю до сих пор. Вероятно, потому что я казался ему никчемным человеком и не нашел в себе сил отвернуться от него, как это сделали остальные.

Я остерегся рассказать ему, что у меня в сердце давно родилась великая и чистая любовь и что я тысячу раз отдал бы свою жизнь, чтобы только доказать это прекрасной индеанке. Иногда мне, конечно, приходило в голову, что она недосягаема, но я убеждал себя, что я вовсе не такой плохой парень, не хуже многих. В такие моменты я давал себе слово поговорить с ней открыто и честно. Но оказываясь рядом с ней, я лишался дара речи.

В один прекрасный день я вернулся из долгого охотничьего рейда и узнал от Тома Мадди, что сиу-огаллала домогался у отца Ашты руки его дочери и получил разрешение похитить ее ночью…

— Похитить? — удивилась моя жена. — Это обязательно?

— Просто необходимо. Я слышал, что все эти обычаи имеют глубокие корни и важное значение. Отец и мать воспитали и вырастили свое дитя, свою дочь, они отдали ей тысячи бессонных ночей, тысячи забот. Тут вдруг приходит чужой мужчина и забирает ее у них. Так вот, это противоречие хотя бы внешне разрешается в обряде обручения. Дочь готова дать похитить себя, а родители изо всех сил стараются предотвратить это. Ее запирают, тщательно прячут и бдительно охраняют. Жених тратит уйму сил, чтобы перехитрить родителей, и, если это не помогает, он прибегает к силе. Происходит напряженное и очень интересное состязание в сообразительности и ловкости, а племя следит за отдельными фазами этой борьбы. Разные люди помогают той или иной партии. При этом успех дела решают хитрость и личное мужество, благодаря которым добивающийся девичьей руки демонстрирует свои достоинства.

Узнав эту новость от Тома Мадди, я долго не мог прийти в себя. Но Том Мадди был в ярости. Он поклялся, что все уже устроено и краснокожему не удастся увести девушку. Когда же я спросил, как он собирается помешать задуманному, он потребовал от меня клятвы. Я поклялся, но сделал это, разумеется, только для того, чтобы предотвратить исполнение ужасного замысла. Тогда он показал мне пистолет. Он был заряжен порохом. Этот порох должен был выжечь сиу глаза, обезобразить лицо и навсегда ослепить. «Тогда ей определенно и в голову не взбредет стать его скво!» — добавил он, прежде чем удалился. Но не забыл напомнить мне о клятве.

— Это не человек, а дьявол! — не выдержала Душенька.

— Если не дьявол, то уж негодяй, который ни перед чем не остановится, лишь бы добиться своей цели, — продолжал Папперман. — Разумеется, выдавать его я не имел права. И все же нескольких намеков было бы достаточно, чтобы дать понять индейцу, какой опасности он подвергается. Но он исчез! Как в воду канул! Итак, у меня была двойная задача: одного избежать, а другого обнаружить! Уверяю вас, необходимую осторожность соблюсти было не так легко. Целую неделю я не мог добиться результата.

И вот однажды выдалась беззвездная, промозглая ночь. Несмотря на то, что накрапывал дождь, я не остался в лагере, а в очередной раз принялся ползать вокруг стойбища, нутром чувствуя, что именно в эту неуютную ночь и должно все произойти. Беззвучно прокравшись к задворкам дома, я собирался залечь в засаду, и… Господь Бог! Тут кто-то уже был один — только с другой стороны. Он тоже обнаружил мое присутствие, несмотря на темень. Кто это? Индеец или Том Мадди? Я уже открыл было рот, чтобы подать голос, как вдруг человек поднял руку. Едва я успел отодвинуться в сторону, как прогремел выстрел… И я получил весь заряд! Ни одной крупинки не пролетело мимо! Но, к счастью, не в глаза, а в обращенную к негодяю половину лица.

Хотя это был подлый и слабенький выстрел — ведь пули не было, — но с близкого расстояния, и я свалился как мешок без сознания, да так и остался недвижим, пока меня не нашли и не перенесли внутрь дома. Пока шаман, его жена и Ашта занимались мной, явился еще один — сиу. Он возник неожиданно, как внезапный порыв ветра, и у него хватило проницательности, чтобы уяснить ситуацию. Когда я очнулся, снаружи раздался громкий победный клич огаллала. Всем стало ясно: похищение удалось, выстрел Тома Мадди предостерег жениха от опасности. Сиу оставалось только увезти Ашту. Но он не посчитал нужным сделать это. Он ввел ее в дом и был принят там как сын.

Я долгое время провалялся в горячечном бреду и от боли выл как пес, с которого сдирают живьем шкуру. А потом, встав на ноги, дал тягу, так никому ничего и не рассказав. Никто, кроме меня и самого Мадди, не знал преступника и причин выстрела. А этот подлец той же ночью бесследно исчез, и вот уже сколько лет я жажду повстречаться с ним.

После той памятной ночи я лишь однажды побывал на озере Кануби. Дома индейцев были пусты. Оказывается, на сенека напала банда белых и все обитатели селения были убиты, до последнего человека. В живых осталась только Ашта, благодаря тому, что последовала с сиу-огаллала в его племя.

— Вы виделись с ней с тех пор? — спросила моя жена.

— Нет, нет! Я всегда считал огаллала врагами белых и остерегался входить с ними в контакт. Конечно, я наводил справки. Узнал, что красивая индеанка сенека, скво шамана, вполне счастлива. Он основал наверху, на Найобрэре, поселение для себя и своих учеников и до сих пор живет там ради старых тотемов и вампумов и ради книг, которые присылают ему бледнолицые, почитающие его, как ученого человека.

— Естественно, вы знаете имя этого индейца? -спросил я, воспользовавшись паузой.

— Да, — кивнул он.

— Его зовут Вакон?

— Да, Вакон.

— Тогда я знаю его, хотя никогда раньше не видел. Он потратил всю свою жизнь и все свои силы на изучение истории красной расы, написал об этом много работ, которые, к сожалению, еще не печатались, поскольку он хочет обнародовать их лишь после окончания последнего тома.

— Сколько же ему сейчас? — спросила Душенька.

— Не имеет значения, — ответил я. — Истинно великие люди, как правило, умирают не раньше, чем достигнут того, чего они хотели или должны были достичь. Так называемые герои войны, конечно, не в счет. Вы устали?

Последний вопрос я задал Папперману, который начал укутывать себя одеялом, словно собирался лечь.

— Собственно, нет, — ответил он, — но такое впечатление, будто я снова поражен выстрелом Тома Мадди. Это все воспоминания! Мне эта индеанка была очень дорога, очень! Я никогда, никогда не смотрел после этого ни на одну женщину! Я остался одиноким, а когда придет время, умру так же одиноко… Попытаюсь заснуть. Спокойной ночи!

Мы пожелали ему того же, но пожелания не сбылись ни у него, ни у нас. Добрых два часа он ворочался, потом вылез из-под одеяла и отправился на прогулку. К полуночи он еще не вернулся. Примерно в это время сон наконец одолел меня. Но спустя два часа я снова проснулся. Он сидел рядом. Я тоже сел. И тотчас же вскочил на ноги Молодой Орел, а из палатки послышался голос моей жены:

— Я тоже не сплю! Можно кое-что предложить?

— Что? — повернулся я к палатке.

Она приоткрыла полог и сказала:

— Давайте отправимся к озеру. Все равно никто больше не уснет — из-за этой истории.

Тут Папперман подскочил и с радостью согласился:

— Конечно, едем! Тогда мы прибудем точно к восходу солнца, как и я тогда.

Я согласился, Молодой Орел тоже. Вскоре наша небольшая кавалькада растянулась по широкому склону, ведущему к озеру. Утро тихонько занималось, и наши лошади хорошо видели землю.

Неужели нас действительно так разволновал рассказ Паппермана, что мы не могли уснуть? Или была какая-то другая причина отправиться в путь намного раньше, чем это входило в наши планы? Странно!

Добравшись до равнины, мы подстегнули лошадей. Наступал новый день. С восходом солнца мы достигли опушки леса, окружавшего озеро. Узкая поляна уходила в чащу, постепенно сужаясь до размеров тропы.

— Здесь я и шел тогда, — пояснил Папперман, ехавший впереди. — Только лес теперь стал выше и гуще. Вот здесь я обнаружил следы. Лес скоро кончится и мы увидим озеро. Вот последние заросли. А сейчас появится озеро и тот самый высокий камень, на котором сидела Ашта… О Боже!

Он резко осадил мула и уставился в одну точку. Мы поторопились выехать из леса. Теперь и мы убедились: удивиться было чему.

Озеро действительно было достойно своего восточного собрата. Справа от нас виднелись остатки домов племени сенека, залитые первыми лучами солнца, а перед нами — прозрачная сине-зеленая гладь воды, взъерошенная легким утренним бризом. Берега поросли пышной зеленью. А слева от нас, где кусты почти достигали воды, возвышался белый гладкий камень, на котором стояла юная индеанка, одетая точно так же, как описывал Папперман. Перышки колибри искрились в солнечном свете всеми цветами радуги. Но девушка не смотрела, как тогда, на солнце; взгляд ее был направлен в нашу сторону.

Папперман медленно соскользнул со своего мула, так же медленно как во сне подошел к ней и спросил:

— Как тебя зовут?

— Ашта, — прозвучало в ответ так же, как и тогда.

— А сколько тебе лет?

— Восемнадцать.

Старый вестмен провёл рукой по лицу. Он заговорил сам с собой:

— Да нет, не может быть. Она другая, хотя и похожа, очень похожа…

— Ты говоришь о моей матери? — спросила она неожиданно. — Говорят, что я очень ее напоминаю.

— Как ее зовут?

— Как и меня — Ашта.

— А твоего отца?

— Его имя Вакон. Мы живем далеко отсюда, на севере, у реки Найобрэра.

Папперман хлопнул в ладоши и закричал:

— Она ее дочь, ее дочь!

— Ты знаешь отца и мать? — удивленно спросила девушка. — О, у тебя лицо обожжено порохом! Может, ты Папперман?

— Он самый.

— Ты был на озере Кануби еще в те времена, когда отец и мать познакомились друг с другом?

— Да, именно тогда.

Она быстро спустилась с камня и бросилась к нему, поцеловала ему сначала руки, потом в изуродованную щеку и воскликнула:

— Ты спаситель моего отца! Ты пожертвовал собой ради него! Почему ты никогда не приходил к нам? Отец и мать до сих пор пытаются тебя разыскать!

Старый вестмен дрожал от волнения и умиления.

— Откуда твой отец знает, что тот выстрел предназначался не мне, а ему? — удивился он. — Я этого никогда не рассказывал!

— Все случилось неожиданно. Ты рассказал об этом, когда был без сознания. Отец дважды видел того человека, но так и не смог его поймать. Его настоящая фамилия не Мадди, а Сантэр. Когда вчера вечером ваш огонь светил с гор, как настоящая маленькая звездочка, мать мне сказала: «Вот так светил тем вечером лагерный костер нашего белого спасителя, прежде чем я его увидела в первый раз».

— Твоя мать здесь?

— Была здесь, но сейчас ее нет, — ответила девушка. — С рассветом все уехали. Я осталась, чтобы разведать обстановку.

— «Разведать»? — заулыбался Папперман, — А если бы мы были врагами?

— Тогда вы не увидели бы меня.

— Откуда ты знала, кто мы?

— Мы видели ваш огонь.

— И из этого сделали вывод, что мы не опасны?

— Среди вас находится скво!

— А! Совершенно верно. И теперь тебе надо быстро отсюда уйти?

— Да, чтобы привести других. Но я не покину этого места, не узнав от тебя, когда и где мы сможем увидеться вновь.

— Куда вы направляетесь?

— Этого я пока не могу сказать.

Молодой Орел, только что спустившийся с коня, вдруг произнес:

— Можешь! Посмотри на меня! Я твой брат.

Только теперь я обратил внимание, что на нем новый кожаный костюм, бережно сохраненный для него Папперманом. В нем он выглядел весьма респектабельно. Он указал на правую сторону груди, где жемчугом была вышита маленькая двенадцатилучевая звезда. В тот же миг я увидел такую же звезду на ее одеянии, в том же месте.

— Значит, ты «Виннету»? — спросила она.

— Да.

— А я Виннета. Мы оба носим звезды великого Виннету! Значит, мы брат и сестра! Я сиу-огаллала. А ты?

— Апач-мескалеро.

— Из племени Виннету?! Прошу тебя, назови свое имя. Или у тебя его еще нет?

— Есть, — улыбнулся он. — Меня зовут Молодой Орел.

На лице в очередной раз отразилось удивление.

— Такое же имя носит любимый ученик знаменитого Тателла-Саты, — произнесла она задумчиво. — Он получил его еще мальчиком, когда другие и не помышляют об этом. Ты знаешь его?

— Да.

— Он был первым, кому Тателла-Сата разрешил носить звезду нашего Виннету. Ты знаешь, где он сейчас?

— Да.

— И можешь сказать?

— Никто не запретит мне. Он стоит перед тобой.

— Ты? Это ты? — На ее щеках выступил румянец. — Говорят, что ты покинул племя, отправившись за священной глиной…

— Да. И еще дальше.

— Ты поставил перед собой нелегкую задачу…

— Да, это так.

— И тебе удалось решить ее?

— Удалось. Наш Великий Добрый Маниту вел меня и защищал с тех пор, как я покинул гору Виннету. Прошло четыре года, и теперь я возвращаюсь. Наши пути совпадают?

— Да.

— Тогда я не буду больше задавать вопросы, поскольку знаю, что увижу тебя снова.

— А ты этого хочешь?

— Да. А ты?

— И я.

— Тогда прошу: дай мне руку!

— Я дам тебе обе!

Она протянула ему руки и заглянула своими большими глазами в его глаза. А он долго смотрел куда-то в дальнюю даль. Потом сказал:

— Внучка великого шамана сенека, дочь Вакона, исследователя и посвященного, и ученик недосягаемого Тателла-Саты, в сердце которого растоптанная душа красной расы нашла единственное и последнее пристанище, — это ты и я! Маниту свел нас вместе! Мы пойдем к свету. И да сопутствует нам удача и великое благословение. Будь благословенна, милая, прекрасная Виннета!

Он поцеловал руки девушки и спросил:

— Когда ты уходишь?

— Сейчас, — ответил она. — Но прежде я должна узнать, куда направляетесь вы.

— К Утесу Дьявола. Тебе он известен?

— Да, и очень хорошо. Но хочу предостеречь тебя.

— От кого?

— От Киктахан Шонки, старого вождя сиу-огаллала.

— От своего собственного вождя?

— Хо! — воскликнула она гордо. — Ашта не знает над собой вождей. В племенах дакота сейчас глубокий раскол. Молодые воины — за Виннету, старые — против. Будь осторожен. Я знаю, что Киктахан Шонка придет к Утесу Дьявола, чтобы встретиться там с вождями юта и держать совет. Смотри, не попади им в руки! Знаешь ли ты, что они говорят? Олд Шеттерхэнд едет сюда.

— Ты уверена, что это не просто слухи?

— Да! И мы увидим его, если ему удастся избежать опасности, которая его подстерегает!

— Что это за опасность?

— Не знаю. Но они собираются заставить его умереть у столба пыток. Это всегда было заветным желанием всех врагов его брата Виннету. Говорят, сейчас он очень стар и сед. В старости силы покидают тело, и пропадает энергия души. Как ликовали бы они, если бы теперь с почтенным старцем произошло то, чего он избежал в молодости. Если бы я знала, когда и куда он прибудет, выслала бы гонца, чтобы предупредить его.

— Не думай об этом, Ашта. Ведь обо всем, что сказал бы ему твой посланец, ему уже сообщили.

— Так он предупрежден?

— Да.

— Спасибо Маниту! Теперь я могу спокойно уходить.

Она побежала к развалинам ближайшего дома и возвратилась оттуда верхом.

— Будь здоров! — сказала она, протянув Молодому Орлу руку 28Стоит отметить, что вопреки столь распространенным рукопожатиям у индейских героев Мая жест протягивания руки среди индейцев никогда не был в чести, а в некоторых племенах даже противоречил традициям.. — Скоро увидимся!

И, обратившись к Папперману, спросила:

— Я не смогу уехать, не услышав, где мы снова встретимся. Назови место, которое тебе подойдет.

Папперман не знал, что должен ответить, а потому сказал:

— Я не знаю конечной цели нашего путешествия, но еду с Молодым Орлом.

— И останешься с ним?

— Да.

— Как долго?

— Сколько ему будет угодно.

— Я все поняла. Теперь я знаю, что встречусь с тобой обязательно!

Тут она повернулась к моей жене и ко мне. Протянув руку и нам, она произнесла:

— Мне не сказали, кто вы, но любопытство не в обычаях индейцев. Будьте здоровы!

Она дала коню шенкеля, и тот понес ее мимо развалин, обогнул кустарник и исчез из виду. Папперман и Молодой Орел еще долго смотрели ей вслед.

Мы с женой спустились с лошадей, и я стал осматривать следы тех, кто здесь был до нас. Душенька между тем занялась приготовлением утреннего кофе.

Раньше мы, естественно, и не помышляли о кофе и прочих маленьких удовольствиях. Но неожиданно получив в Тринидаде мулов и хорошую палатку, мы перед отъездом запаслись кое-чем из того, без чего не привык обходиться так называемый цивилизованный человек даже на Диком Западе. Само собой, к этим вещам относится и кофе.

По следам я скоро узнал, что здесь было сорок человек, среди которых всего двое мужчин; их я посчитал проводниками.

Папперман сообщил, что Ашта ускакала на юг, куда также вели и другие следы. Наш маршрут вел на запад.

— Это ли не настоящее чудо? — заговорил старый вестмен, подсев к нам. — Прямо как тогда! Они знают, что выстрел предназначался не мне. Они искали меня. Что за добрые люди! Сегодня мой величайший праздник. Да, великий праздник! Будь сейчас декабрь, я бы сказал: у меня настоящее Рождество, а это рождественский подарок Господа Бога. Да, самого Господа Бога! Ведь никто другой не сможет дать такого счастья.

Для меня встреча с молодой, красивой индеанкой тоже имела большое значение. Особый интерес вызвали у меня опознавательные знаки. Молодой Орел ничего не говорил о них, а я, стало быть, не спрашивал. Но что делать дальше, я и так знал. Все дело в большом различии между значениями слов «племя» и «клан» у красной расы. Вопрос очень важный, хотя он и обойден вниманием серьезных исследователей. Сколько так называемых народных и детских писателей сочиняли «индейские» книги, не обладая более или менее точными знаниями об этой расе! И все это расхваливалось и рекомендовалось потом другими, еще менее сведущими людьми. Ко мне приходили некоторые из «индеанистов», но не было среди них ни одного, — в самом деле, ни одного — кто знал что-либо о самом главном в родовом укладе краснокожих.

В развитии каждой расы проявляются две противоположные тенденции — обособление и объединение; идея обособления захватывает расу, нацию, племя, город, деревню, вплоть до отдельного человека, который где-нибудь в заброшенной сторожке лишь изредка вспоминает о том, что он принадлежит ко всему человеческому роду. Другая тенденция ведет к объединению отдельных личностей посредством большой идеи в единый, великий народ. Какой из этих двух путей ведет к подлинному счастью, человечество пока не определило, а значит, познает это только на своем горьком опыте.

Ни одна раса не демонстрирует столь наглядно жестокость такого опыта, как американская. Именно в ней в наибольшей степени торжествует идея расщепления и раскола. Каждое из многочисленных индейских племен и каждый из бесчисленных родов готовы погибнуть во имя утверждения своей гордыни и от голого самовозвеличивания. Этот процесс уже давно привел бы к полнейшему самоистреблению расы, если бы великие шаманы прошлого не противодействовали ему религиозными и социальными методами.

Религиозный путь к единству — это идея о Великом Духе, или Добром Маниту. Чистокровный индеец был легковерным монотеистом 29Монотеист — последователь религии, признающей только одного единого бога. и чувствовал себя при этом счастливым, пока разрушительное многобожие не разъело его душу. А социальный путь к единству предполагает формирование кланов, в которых люди держатся вместе, и не только родственники. Тот, кто обязывался словом и делом исполнять в течение всей жизни соответствующие заповеди, мог вступить в клан. Кто хотя бы однажды нарушал заповеди — изгонялся, навеки покрывая себя позором.

В такой клан мог вступить представитель любого племени, любого народа. Принимали даже смертельных врагов, если те соблюдали все обусловленные правила. Так, например, кайова и навахо ненавидели друг друга, но, если они состояли членами клана, вражда их тотчас и навсегда прекращалась. Очевидно, что подобные кланы могли бы сыграть большую роль в судьбе индейцев. Когда появились бледнолицые, им тоже было позволено вступать в кланы. Но, к сожалению, они использовали клан только в собственных интересах, не придерживаясь обязательств. Из-за этого кланы растеряли былую репутацию и влияние. Их будущее остается пока неясным.

Каждый клан имел название какого-нибудь зверя, Я уже упоминал, что великий оратор сенека, чью могилу мы посетили в Буффало, тоже принадлежал к одному из кланов. Существовали кланы Орлов, Ястребов, Оленей, Медведей, Черепах и тому подобные. Но я никогда не слышал, чтобы клан принял имя человека. Клан Виннету — такое, пожалуй, произошло впервые. Отличительным признаком для принятых в этот клан служила двенадцатилучевая звезда, которую носили на одежде Молодой Орел и Ашта. Когда был основав клан? Самое меньшее — года четыре назад. Именно столько лет костюму Молодого Орла. Тателла-Сата, основатель клана, первым принял в него этого юношу. Каковы высшая цель клана и обязательства его членов? Я не спрашивал, ибо надеялся скоро все выяснить. Судя по тому, что «Виннету» и Виннета происходили из смертельно враждующих племен, цели клана были благими и высокими!

За кофе Папперман поведал нам, что сегодня вечером мы будем у Утеса Дьявола. Он попросил задержаться еще на час у озера Кануби, чтобы он побродил по знакомым местам. Мы, конечно, ничего не имели против. Часа не прошло, как он вернулся из обхода и торопливо проговорил:

— Прошу вас, поедем! Находиться здесь — мне не в радость.

И он был прав. При всей своей красоте озеро и на нас навевало меланхолию, а потому в нашей памяти оно так и осталось всего лишь одним из пунктов путешествия. Мы проследовали в долину Пургаторио, двигаясь вдоль узкого, кристально чистого ручья. Наконец мы достигли цели. Я предложил переночевать в районе Утеса Дьявола, поскольку нас предупредили о возможной опасности. Из-за темноты обследовать местность не было возможности.

— Я отведу вас в одно место, которое не отыщет ни один краснокожий, — предложил Папперман. — Я наткнулся на него случайно и не думаю, что найдется другой человек, который его знает.

— Сильно сказано! — усомнился я.

— Во всяком случае, верно, — парировал он. — Нам остается проехать лишь несколько шагов, перебраться через озерко и отыскать расщелину в скалах, которая и приведет нас в укрытие.

— Не узок ли будет проход? — осведомился я.

— Нет, — ответил он. — Единственное, что надо будет сделать, — привязать шесты палатки вдоль корпуса лошади.

— А какова глубина озерка?

— Не больше метра.

Мы помогли ему уложить шесты и пропустили его с мулами вперед. Переправившись через озеро, мы обнаружили в скалах проход, замаскированный густой зеленью. Без труда мы протиснулись в него. Несколько минут мы поднимались наверх вдоль ручья, пока не достигли ключа, бьющего из круглой дыры. Нас окружали отвесные скалы.

— Вот это место! — обрадованно воскликнул Папперман. — Тут мы можем сидеть хоть сотню лет, не опасаясь, что нас обнаружат.

— Здесь, похоже, влажно и очень сыро! — констатировал я.

— Вовсе нет! Сейчас индейское лето — уже несколько недель нет дождя.

— Сюда можно забраться снаружи?

— Не знаю. Во всяком случае, я не пробовал.

— Тогда я спокоен. Сначала разведем огонь, а потом разобьем палатку!

Все это было проделано за полчаса. Мы не стали привязывать лошадей и мулов, и они перво-наперво досыта напились, а потом с неменьшим удовольствием повалялись на мху и на траве. Корма для них было предостаточно, и мы могли спокойно оставаться здесь несколько дней. Но они нуждались в отдыхе больше, чем в пище, потому что дорога сюда от озера Кануби оказалась труднее, чем можно было предположить со слов Паппермана. Мы и сами чувствовали усталость. По этой причине мы легли почти сразу после ужина.

К стыду своему, должен сознаться, что проснулся я не раньше, чем меня разбудил Папперман.

— …уже встала! — донеслось до меня. — Она уже поставила воду! Слышите? Она мелет кофе в палатке, чтобы не мешать. А я посчитал нужным растолкать вас!

Я огляделся. Укрытие и в самом деле было идеальным. Каменные стены представляли собой неприступную крепость. Гигантские столетние деревья так тесно прижимались к скалам ветвями, что забраться наверх не представляло большого труда. Молодой Орел после кофе предпринял такую попытку, и она ему удалась без особых усилий. Как только он оказался наверху, его громкий голос известил:

— Уфф! Я вижу чудо!

— Не так громко! — предостерег его я. — Может быть, мы не одни.

— Здесь не может быть никого, кто услышал бы нас. Вокруг ничего, кроме воздуха.

— А что внизу?

— Утес Дьявола!

— Этого не может быть! — категорически возразил Папперман.

— Почему?

— Потому что я знаю! А если Макш Папперман что-нибудь знает, то знает наверняка. Дорога к Утесу Дьявола ведет вниз и левее, а мы отклонились вправо. Кроме того, Утес Дьявола со всех сторон окружен высокими скалами. На них ни одна живая душа не поднимется. Невозможно, чтобы он видел его!

— А не вводит ли вас в заблуждение то, что дорога отсюда к Утесу Дьявола очень извилиста?

— Нет! Ни людям, ни зверям, ни извилистым дорогам не ввести меня в заблуждение!

Я переспросил индейца еще раз, но он настаивал на своем. Молодой Орел знал об Утесе Дьявола не понаслышке, и это обстоятельство побудило меня направиться за ним следом. Моя жена была неплохим скалолазом. Она и сейчас с удовольствием забирается в горы и ведет себя временами гораздо смелее, чем я мог бы ей позволить. Так что и она последовала за мной. Папперман остался внизу.

— За свою жизнь я ни разу не был горной серной 30Серна (черный козел, свистун (Rupicapra rupicarpa) — парнокопытное жвачное животное семейства полорогих. Очень хорошо лазает по скалам. Встречается в горах Европы, на Кавказе, в Малой Азии., — заявил он, — и теперь не хочу ею становиться. Ровная дорога, добрый конь и крепкое седло — вот что мне нужно. Забирайтесь куда хотите, а я с вами не пойду!

Когда мы добрались до вершины, нам открылся потрясающий вид. Никогда прежде я не видел Утеса Дьявола, но с первого же взгляда определил, что передо мной именно он, и не замедлил известить об этом старого вестмена. Тут он не выдержал и стал осторожно карабкаться вслед за нами.

— Ну, вот я! — произнес наконец он, оказавшись рядом с нами. — Я здесь только для того, чтобы убедиться, какой вздор вы несете…

На этих словах он замер с открытым ртом.

— Какой вздор вы имеете в виду? — уточнил я.

— Черт возьми! Что же происходит?

— Это Утес Дьявола или нет?

— Он самый! О Макш Папперман! Что ты за глупая овца! Верблюд! Все эта чертова фамилия! Только идиот, по фамилии Папперман, мог покрыть себя таким позором! Если бы фамилия моего отца была Шульц или Шмидт, или Ханфштенгель, Цукерканд, или даже Пумперникель, то я был бы таким же счастливым, как и другие. Но Папперман! Проклятие преследует меня и будет преследовать до конца дней!

Он выглядел глубоко несчастным человеком. Ведь была затронута честь вестмена, который не имеет права допускать подобных ошибок, если хочет сохранить свою репутацию. Но никто не обратил внимания на его промах, а когда я заявил, что подобные просчеты неоднократно совершал и сам, он немного успокоился.

Представьте себе плоскогорье, все пространство которого усеяно крупными скальными образованиями. Оно, это плоскогорье, по краям так густо заросло деревьями и кустарником, что только подойдя к самому краю можно разглядеть окружающий пейзаж. Вот на таком плоскогорье мы и находились, а под нами, внизу, был Утес Дьявола.

Думаю, вам не надо объяснять, что такое эллипс. Но может статься, не все мои читатели знакомы с геометрией, поэтому я попробую объяснить. Эллипс — это окружность, сплюснутая и довольно сильно вытянутая. У кого на кухне есть кастрюля для варки рыбы, тот прекрасно может представить себе форму эллипса.

Итак, скальная котловина, представшая перед нами, представляла собой подобие кастрюли для варки рыбы. Казалась, что она не создана природой, а вписана рукой человека в самый центр горного массива. Котловина возникла в незапамятные времена, поскольку ее отвесные стены вследствие выветривания испещрялись щелями и трещинами, покрылись уступами, террасами и другими неровностями, где со временем зародилась жизнь: деревья, кусты, травы и мхи.

Дно котловины было покрыто растительностью, но при рассмотрении последней я сделал вывод, что раньше здесь был бесплодный камень, а почва образовалась неестественным путем. У всех деревьев, как бы крепки они ни были, вершины отсутствовали или засохли. Это свидетельствовало о том, что деревья питались скудным плодородным слоем, — их корни не могли проникнуть глубоко, поскольку не находили питания. Позже, когда я спустился вниз, то убедился в своей правоте. Растения питались только благодаря боковым корням. Вертикальных корней вообще не было. Отсюда и высыхание макушек!

Примерно треть котловины покрывала дикая растительность, остальная же ее часть несла на себе явные следы вмешательства человека. Рубеж между ними был выражен явно, как будто существовал строгий запрет не вторгаться в заповедное место. Почему? Вторая задачка для зоркого наблюдателя.

И, наконец, вопрос, представляющий наибольший интерес. По крайней мере для меня. На совершенно ровном дне котловины внимание привлекали два довольно крупных возвышения явно искусственного происхождения. Казалось, что здесь люди создали нечто вроде озера с двумя островами. Прошли столетия, вода нашла себе новый путь, и котел стал сухим.

Это наблюдение позволило сделать вывод, что в древние времена здесь обитали люди, стоявшие по своей культуре значительно выше индейцев или, скажем точнее, последующих поколений. Оба возвышения — останусь верным образу и назову их островами — имели бросающуюся в глаза особенность: они располагались в фокусах эллипса, и это не могло быть случайностью. Каков же тогда замысел строителей?

Размышляя над этим вопросом, я вспоминал об астрономических расчетах, лежавших в основе строительства египетских пирамид, о необъяснимой до сих пор тайне Теокалли и других храмов прошлого. Но я не специалист и не рискую выдвигать научные гипотезы. Однако пришедшая мне в голову мысль, хотя и показавшаяся чересчур смелой для простого вестмена, все сильнее волновала мое воображение. Я вспомнил об известном издревле феномене, когда внутри некоторого ограниченного пространства есть точка, в которой четко слышно все, что говорится в другой точке, находящейся в этом же пространстве. В данном случае речь шла о двух фокусах эллипса.

Когда заговорил Молодой Орел, я неожиданно получил подтверждение своей догадки. Индеец, указав вниз, произнес:

— Вот утес. Мы находимся на самой высокой части скальной стены, которой он окружен. Там есть два возвышения. Одно известно бледнолицым под именем Утес Дьявола, о другом они ничего не знают, а если бы знали, пожалуй, назвали бы его Утесом Великого Маниту. Но краснокожие люди называют его Ча-Маниту — Ухо Бога, а первое — Ча-Кетике, Ухо Дьявола.

— Котловина тянется с востока на запад. В восточной части одна возвышенность, в западной — другая. Какая же из них Утес Дьявола?

— Та, что в восточной части, — ответил Молодой Орел. — Все, что мне известно об этом, я услышал от Тателла-Саты, моего учителя. На одной площадке, вот здесь, Бог слушает, что говорит Дьявол, и проклинает его. А на другой Дьявол подслушивает, что говорит Бог, и поэтому избегает кары.

— В этом заложен глубокий смысл, и я непременно попытаюсь во всем разобраться. Обратите внимание, что восточная часть котловины густо покрыта растительностью, а западная — практически нет. Кажется, там даже рубили деревья, чтобы разжечь огонь…

— Так делают всегда, когда собираются на совет.

— На совет? А может, на охоту или с другой целью?

— Нет. Это место священно для каждого краснокожего человека. Оно предназначено только для больших и важных советов, на которые собираются люди из разных племен. Тут никогда не говорят о пустяках! И никогда ни один краснокожий человек не ступит в эти места, если речь не идет о большом собрании двух или более племен!

— Вот как!

— Да. Я знаю это совершенно точно. Но и на больших советах, когда здесь собирается много воинов, ни один из них не рискнет ступить в восточную часть.

— Почему?

— Говорят, там живет Злой Дух, именем которого и зовется утес.

— Очень интересно. Вы верите в это?

— Я верю в истину!

— И вы знаете ее?

— Нет. Но надеюсь узнать от Тателла-Саты.

— Вопрос только в том, знает ли он ее сам! Если бы она была ему известна, он, говоря об Утесе, выражался бы точнее. Он вряд ли назвал бы одну и ту же точку и Утесом и Ухом одновременно. Вы верите, что в восточной части обитает Дьявол?

— Я почитаю обычаи предков, не пытаясь выяснить, где правда, а где вымысел!

— Значит, и вы будете избегать появляться там, на этом священном месте?

— А мистер Бартон хочет спуститься туда?

— Да.

— Миссис Бартон тоже?

— Конечно.

— Тогда пойду и я. Я четыре года жил среди бледнолицых и все время учился постигать суть вещей, их душу. Душа для меня священна, а ее одежды — ничто!

Как говорил этот юноша! Если бы даже он раньше не был мне симпатичен, то стал бы теперь!

Неожиданно подал голос Папперман:

— Я слышу, вы хотите спуститься?

— Естественно! Утес Дьявола — наша цель! — ответил я.

— Когда?

— Прямо сейчас!

— Тогда сядем в седло.

— Незачем. Пойдем пешком.

— Ого! — присвистнул он удивленно. — Вы полагаете, что Макш Папперман пойдет пешком, ведя за поводья лошадь или мула?

— Вам никто и не предлагает. Останетесь здесь.

— Останусь? Зачем? — еще больше удивился он. — Разве я недостоин того, чтобы сопровождать вас?

— Не говорите ерунды! Вы нужны мне здесь, наверху, гораздо больше, чем там, внизу. Мы знаем, враг на подходе. Нас об этом предупредили, но, к сожалению, мы не знаем точного времени его появления. Он может явиться в любой момент, — например, когда мы будем внизу. Именно поэтому я намереваюсь идти пешком, а не ехать верхом. Лошади оставляют более глубокие следы. Возможно, нам бы удалось ускользнуть, но, чтобы потом спастись, нам пришлось бы подвергнуть себя огромной опасности…

— Понимаю, понимаю! — прервал он меня. — Я должен остаться здесь, наверху, чтобы стоять на часах и смотреть в оба.

— Естественно!

— Тогда другое дело! Прошу дать мне указания.

— Мы знаем, что сиу и юта движутся прямо сюда. Первые ожидаются с севера, вторые — с запада, то есть они не могут появиться с той стороны, откуда вчера пришли мы. Вы обнаружите краснокожих задолго до их появления и дадите нам знать.

— Как?

— Протяжным свистом.

— Вот так?

Он засунул изогнутый указательный палец в рот и попробовал.

— Да, достаточно.

— Прекрасно! Ну а насчет спуска к Утесу? Вы ведь еще ни разу не были внизу.

— Молодой Орел знает дорогу. Даже если бы это было не так, поверьте, я не сбился бы с пути, после того как отсюда увидел Утес. Идемте!

Мы снова спустились к лагерю. Наверху остался один Папперман. Я достал из чемодана разобранный штуцер-»генри» и собрал его.

— Тебе понадобится ружье? — спросила Душенька.

— Не бойся. Думаю, только для дичи, — успокоил я ее.

— Молодой Орел тоже берет с собой ружье, — констатировал индеец.

Она украдкой кивнула ему. Я понял, что она ответила на его немой вопрос, когда он рассматривал штуцер и каждое мое движение.

— Уфф! — воскликнул индеец. — Это он! Как часто я слышал рассказы об этом ружье! Могу ли я потрогать его?

— Пожалуйста!

Он взял штуцер, прижал к груди и воскликнул:

— Сколько раз он спасал Виннету, сколько раз! Такое ружье одно на всем белом свете. — С этими словами он вернул оружие.

— Возможно, это действительно так, — подтвердил я. — Многие потешались надо мной, когда я говорил им о двадцати пяти зарядах. Даже образованные люди считали меня лжецом и мошенником, хотя сами мало смыслили в оружии и стрельбе. Но теперь все иначе. В оружейном деле уже давно произошла революция. В Италии, например, майор Чеи-Риготти изобрел боевое 25-зарядное ружье, а английскому министру недавно показали новинку одного из шотландских мастеров: 28-зарядный карабин, который бьет на 3100 метров . Впрочем, о штуцере еще вспомнят, так же как и о серебряном ружье Виннету…

— Вы и его везете с собой? — воскликнул индеец.

— Да.

— Могу ли я взглянуть?

— Позже. Сейчас надо беречь каждую минуту, чтобы получше осмотреть Утес Дьявола. Когда придут враги, будет поздно. Не будем терять времени.

Как только я это произнес, послышался смех. Папперман!

— Значит, мне придется торчать наверху? Нет, без меня вам не обойтись.

Я тотчас же осознал, насколько он прав. Но вмешалась Душенька:

— Верхом? Нет уж! Мы пойдем пешими!

— Да нет же, вы поедете! — смеялся Папперман. — Или миссис Бартон хочет промочить ноги, схватить насморк, кашель, какой-нибудь катар или еще что-нибудь в этом роде? Чих вам, во всяком случае, обеспечен, как пить дать!

Он был абсолютно прав. Ни один вестмен, конечно, не растает, если промокнет, но сделает все возможное, чтобы этого избежать. Итак, мы верхом переправились на другую сторону озера, после чего Папперман возвратился назад с лошадьми. Мы же стали спускаться вдоль узкого ручья, пока не достигли места, где побывали вчера. Оттуда нашим хорошим проводником стал другой, более широкий ручей, пока он не исчез в бездне.

Оказавшись внизу, мы заметили узкую, почти отвесную расщелину, пробитую водой давным-давно. Расщелина выглядела так, будто ее вырезали гигантской пилой. То же самое мы увидели напротив. Итак, стало ясно, что котловина представляла собой полуестественное-полуискусственное озеро, которое постепенно лишилось воды. А зачем были нужны острова? Этого я пока не знал. Для меня было важно другое: древние люди достигли своей цели с помощью воды, которая, сделав свое дело, исчезла. Ручей, конечно, остался. Просверлив себе отверстие до образованного из плит дна, он тек дальше. Водный поток привел нас сначала в западную часть котловины, откуда ожидалось прибытие краснокожих.

Здесь мы обнаружили каменные плиты, видневшиеся кое-где из-под взрытой земли. Деревья были низкорослы, а кусты редки, из чего следовало, что тут частенько собирали материал для костров. Прогалины между деревьями были столь велики, что сотни людей могли расположиться здесь не стесняя друг друга. «Остров» возвышался над самыми высокими деревьями, но что этим можно сказать — ведь деревья тут были маленькие. На скалу вел ряд ступеней. На самом ее верху высился каменный «трон», откуда вожди через глашатая сообщали собравшимся о своих решениях.

Ничего достойного внимания мы не заметили. Естественно, я сразу направил подзорную трубу на «остров» в восточной части. Он был такой же высокий, как и наш, но шире и, кроме того, густо зарос кустами.

Мы отправились ко второму острову, но очень скоро сбавили темп, поскольку я и Молодой Орел наткнулись на след, который, к счастью, можно было прочитать. Кусты малины и ежевики выглядели так, словно малые дети, играя, проламывались сквозь них. Мы не показали вида, что нашли нечто необычное, и, только обойдя остров кругом, я спросил:

— Душенька, как насчет медвежьего окорока и лап?

— Разве здесь есть медведи… — тотчас насторожилась она.

— Да.

— Неужели гризли?

— Нет, этот приятель поменьше. Всего лишь безобидный плутишка — черный медведь, да еще и хромой на заднюю левую лапу. Он, кажется, ранен. Сейчас он наверху, на острове.

— Там? — Она взглянула вверх и тотчас вскрикнула: — Я вижу! Вон он глядит вниз!

Молодой Орел поднял ружье.

— Не стреляй! — приказала она. — У него такая добрая, милая морда.

Но было поздно. За секунду до выстрела медведь попытался подняться, но пуля настигла его, попав точно в глаз.

Несколько раз перевернувшись, зверь упал у наших ног.

— Как жаль! — воскликнула Душенька.

— Посмотри сюда, — обратился я к ней, осмотрев зверя. — Он не был ранен, а просто-напросто сломал заднюю лапу. Ветеринарной клиники тут нет, а посему он все время волочил ее за собой, пока мы не избавили его от мучений. А сейчас снимем с него «пиджак».

Молодой Орел понял, о чем идет речь, и помог мне освежевать зверя, показав себя ловким и расторопным парнем. Завернув тушу в шкуру, мы спокойно продолжили прерванные исследования. И здесь наверх вели ступени, но преодолеть их было довольно трудно. По обе стороны от них шли большие каменные плиты, над которыми кто-то очень неплохо поработал резцом. На первой плите мы увидели фигуру человека, который поднимался на возвышение, на второй — ужасное чудовище, поглощающее смельчаков, прежде чем те достигнут вершины. Это было недвусмысленное предупреждение: не ступать на остров! Почему? Похоже, все же здесь есть что-то такое, о чем никто не должен знать!

И все-таки мы взобрались наверх. И тут мы обнаружили полностью скрытую кустами, приземистую постройку из каменных плит, напоминавшую сторожку лесника. Рядом находилось ложе несчастного медведя. Внутри ему, пожалуй, было бы удобнее, но вход был закрыт. Удивительно, но нам удалось отодвинуть плиту. Хижина оказалась совершенно пуста. В ней одновременно могли находиться человека четыре, не больше. Для кого эта хижина? Может, для разведчиков? Находясь здесь можно оставаться невидимым, видеть и слышать все, что происходит в котловине.

Больше ничего примечательного мы не нашли. Если котловина действительно обладала удивительными акустическими свойствами, разгадка таилась где-то рядом. Я попросил жену вернуться с Молодым Орлом на другой остров и сесть на большой «трон вождей».

— Зачем? — не поняла она.

— У меня есть для тебя маленький сюрприз.

— И что это будет?

— Узнаешь.

— Ты стал таким загадочным! Надеюсь, это пройдет. Я подчиняюсь.

Она удалилась вместе с апачем. Подойдя к краю острова, я еще раз осмотрел его и пронаблюдал, как они шли, разговаривая друг с другом, пока не поднялись на остров. Я весь обратился в слух!

И тут из-за моей спины послышался веселый голос жены:

— Он не успокоится! Он в лепешку разобьется, чтобы узнать, что такое Ухо и Утес. Я его знаю.

Итак, они оба на вершине острова. Слышно все, что говорила моя жена, с того момента, как они там появились. Я видел их фигуры, хотя и нечетко.

После паузы я снова услышал Душеньку:

— Нет, понятия не имею. У него еще не было времени что-нибудь объяснить.

Из ее слов стало ясно, что апач тоже что-то говорил. Вероятно, он располагался так, что звуковые волны не достигали моих ушей. Моя жена стояла на краю острова, а Молодой Орел — в центре. Поэтому я тоже переместился в центр, как раз к хижине. Преодолевая заросли, я подумал: могут ли кусты гасить звуковые волны? Но едва я достиг хижины, как услышал:

— Нет, я никогда не пробовала медвежатины! Тут я должна положиться полностью на вас. Неужели лапы действительно самый лакомый кусочек, деликатес?

Так же четко я услышал ответ:

— Несомненно! Вкуснее не бывает!

— И в самом деле их нужно выдержать, пока не заведутся черви?

— Почти так. Но червей удаляют.

— Отвратительно!

— Ну, совсем не обязательно доводить до появления червей…

Меня это позабавило, и я громко возразил:

— Ни в коем случае! Безусловно, нужно ждать до тех пор, пока не заведутся черви. А когда лапы поджарят, червей скормить малиновкам и соловьям!

Тотчас Душенька со смехом заметила:

— Это мой муж! Ах плут! Похоже, он крался тайком за нами. Где же он прячется?

— Вот он я!

— Где?

— Наверху, у Макша Паппермана.

— Говори серьезно!

— Ну хорошо. Пусть тогда Молодой Орел возьмется за левый карман своей куртки. Там я и сижу.

— Уфф! — воскликнул тот. — Я понял!

— Что? — удивилась она.

— Он не здесь! Его голос звучит то сверху, то снизу, то справа, то слева. Он все еще стоит там, где мы его оставили. Он смог послать нам свой голос!

— Неужели правда?

— Конечно!

— Так это и есть та неожиданность, о которой он говорил?

— Очень вероятно. Вы говорите, что он не успокоится, пока не разгадает загадку Уха и Утеса?! Теперь он может быть спокоен. Все ясно.

Я согласно откликнулся:

— Он прав. Теперь мне все ясно. Я стою здесь, у хижины, и слышу вас так же хорошо, как и вы меня. Потом расскажу почему. Я послал вас на тот остров для проверки моей версии, и она подтвердилась.

— Если все так, как ты говоришь, то это похоже на чудо! — воскликнула Душенька.

— Никакого чуда, только мудрое использование закона природы.

— Оттуда, где ты стоишь, мы ведь можем подслушать собрание индейцев!

— Конечно, от начала и до конца.

— Ты действительно слышишь меня четко?

— Да, будто ты рядом.

— Я тебя тоже!

— Прекрасно! Но все же проверим, где слышимость лучше, а где — хуже.

Испытание прошло успешно. Слова звучали четко, словно собеседники находились не в двух удаленных точках, а рядом.

Прибыв в лагерь, мы узнали, что Папперман наблюдал за нами все это время. Он слышал и выстрел и сразу смекнул, что мы добыли какую-то живность. Узнав, что это был медведь, вестмен снарядил двух мулов, готовых для перевозки туши.

Не стоило забывать о юта и сиу, поэтому мы с женой забрались в наш высокогорный наблюдательный пункт. Сверху так хорошо был виден эллипс Утеса, что мне, с помощью геометрии, не составило большого труда растолковать Душеньке, каким образом, находясь в одном фокусе, мы четко могли слышать все, что говорилось в другом.

Когда доставили медведя, Молодой Орел остался на часах, а мы спустились к палатке. Папперман подробно объяснил Душеньке, как связать медвежьи лапы и закопать их в землю, чтобы те быстро размякли, оставаясь не тронутыми личинками и червями. Окорок был тщательно освобожден от жира, обвалян в золе, а потом упакован таким образом, чтобы его можно было переносить. А передние лапы медведя старый вестмен подверг другой процедуре. Решено было съесть их в первую очередь, а потому пришлось отбивать их добрый час крепкой дубинкой, которую Папперман вырезал из толстого сука.

Между тем я собрал травы, которые вестмены употребляют в качестве приправы к медвежьему мясу, когда жарят его на вертеле над раскаленными камнями. Душенька справилась с обедом великолепно: кроме жаркого она приготовила хлеб с запасом на три-четыре дня и аппетитный ежевичный пирог.

Итак, первое из взятых в Тринидаде ружей сказало свое слово, и Душенька поспешила смазать его ствол растопленным медвежьим жиром. Медвежий жир на Западе вещь совершенно необходимая; его используют постоянно, а жаркое или выпечку без него, как утверждают знатоки, просто невозможно употреблять в пищу. С древних времен медвежий жир в жизни индейцев играл особую роль. Почти каждое селение обзаводилось сараем или клеткой, чтобы содержать там медведя, предназначенного на убой. Кстати, об этом почему-то не пишут в своих произведениях «знатоки» индейской расы.

Сиу не пришли ни в тот день, ни на следующий. Мы, точнее, Молодой Орел и я, использовали свободное время, чтобы пополнить выражениями апачей словарный запас моей жены. Она хотела порадовать своими знаниями Кольму Пуши.

Лишь на третий день, к вечеру, появились те, кого мы так долго ждали. Мы заметили их издалека, когда они одолевали горный хребет. Они ехали гуськом, как прежде, когда Запад считался по настоящему Диким. Но в те времена они определенно поостереглись бы так спокойно шествовать по этой лысой вершине, где нет ни единого укрытия, а значит, и шансов на спасение.

Индейцы не были разрисованы боевой раскраской, по которой можно четко различать племена, но при взгляде на сбрую и украшения лошадей, становилось ясно, что мы имели дело с племенем юта, да еще и в смешанном составе. Мы видели вместе разных юта: диких, полудиких и покоренных. Они принадлежали к ветвям па-юта, ямпа, па-вант и даже сампичи. Среди капоте-юта я увидел старого, седовласого вождя. Мне показалось, что я узнал Тусагу Сарича, о котором подробно рассказывал в третьей части «Верной Руки». Но из-за дальности расстояния, к сожалению, черты его лица были неразличимы. Позже оказалось, что я не ошибся: это действительно был Тусага Сарич, известный мне вождь капоте-юта, примирившийся тогда с нами только вынужденно, а теперь, будучи уже на краю могилы, снова ставший нашим врагом.

Когда юта достигли котловины, их поведение изменилось: чувствовалось, что место это для них действительно было священным, и ступали они с благоговейным трепетом. Вскоре они остановились в западной части; в восточную, где мы застрелили медведя, они войти не рискнули.

Индейцы стали лагерем вокруг Утеса Дьявола — широким кругом. Ни один не посмел приблизиться к скале, не говоря уж о том, чтобы подняться на нее. Только когда разные племена собирались вместе, им позволялось ступить на Утес Дьявола и держать там совет. Нам было важно то, что будет сказано потом, а не сейчас, поэтому мы отказались от соблазна подкрасться к ним из чистого любопытства. Мы остались в лагере, намереваясь выспаться, поскольку не знали, будет ли впереди такая возможность.

Наступивший день новостей не принес — сиу не пришли. Но на следующее утро мы увидели, как часовые явились к вождям, чтобы сообщить о появлении ожидаемых. Последние шли гуськом, как и позавчера юта. Впереди ехал дряхлый, весь высохший вождь. Казалось, будто не вождь покачивался в седле, а мумия. То, что он, несмотря на возраст, предпринял такое долгое путешествие, позволяло сделать вывод о значении, придаваемом им этой встрече.

Юта приняли вождя с большим почетом. Если бы не ясный день, его фигуру смело можно было принять за привидение. Как я установил позже, это был Киктахан Шонка, Сторожевой Пес, поклявшийся погубить апачей и всех их друзей. Его сняли с лошади и усадили, как дитя, напротив вождя юта Тусаги Сарича, на груду мягких одеял. Тут же за его спиной было вбито в землю несколько кольев, чтобы старый вождь мог опереться о них.

Теперь пришел наш час: надо было занять пост подслушивания на восточном острове. Душенька ничем помочь не могла, Папперман тоже отказался сопровождать меня, заявив:

— Что мне там делать? Кто хочет подслушать индейцев, должен знать их язык. А я не из таких. Когда дело касается языков и диалектов, моя сообразительность изменяет мне. А посему я остаюсь здесь с миссис Бартон и тем самым дам ей возможность испечь пирог с ежевикой специально для меня.

Она согласно кивнула. Таким образом, я отправился вверх по склону через лес вместе с Молодым Орлом. На всякий случай мы взяли ружья. Само собой разумеется, мы соблюдали крайнюю осторожность. Вероятно, оба брата Сантэр появятся здесь. Но возможно, что они явятся сюда раньше, тайком, чтобы подслушать разговоры индейцев, прежде чем показаться им на глаза.

Достигнув цели, мы решили понаблюдать за индейцами через подзорную трубу, которую я не преминул захватить с собой. Мы насчитали ровно сорок юта и сорок сиу. Похоже, что количество было определено заранее. Рядовых воинов, тех, которые должны были напасть на апачей, среди индейцев не было.

Верховных вождей я уже назвал. Кроме них присутствовали пять младших вождей сиу и юта. Остальные были люди чем-либо отличавшиеся, а потому пользующиеся доверием вождей. Мне бросилось в глаза, что трубка мира пошла по кругу не сразу. Они приветствовали друг друга совершенно обычным образом и принялись за еду.

В первую очередь меня интересовали Киктахан Шонка и Тусага Сарич. Последнего я узнал тотчас, как только направил на него трубу. Он постарел, его лицо избороздили морщины. Острый нос Тусаги Сарича, напоминающий птичий клюв, торчал над широким ртом, обрамленным тонкими губами, а глубоко спрятанные глаза горели злобой из под пышного, состоящего исключительно из скальпов врагов парика.

Ели краснокожие довольно долго, пожалуй более двух часов. Потом вожди неспешно стали взбираться на Утес. Киктахан Шонка не смог подняться по ступеням сам. Его вели с помощью лассо и поддерживали сзади, пока он не оказался наверху. С этого момента мы оба обратились в слух.

Индейцы зажгли трубку мира. Верховный вождь юта поднялся, выдохнул дым в шести направлениях и первым взял слово. Верховный вождь сиу не мог подняться, но тоже повторил процедуру с трубкой и продолжил речь сидя. Затем говорили один за другим младшие вожди. Если бы я захотел передать здесь содержание всего сказанного этими двенадцатью ораторами, мне пришлось бы не отрываясь писать весь день. И все же это было только вступление к переговорам, которые еще должны были состояться. Целых три дня индейцы отвели на них, и мы все это время должны торчать в хижине, чтобы ничего не упустить. К счастью, очень скоро появилась хорошая причина сократить совещание до трех часов, и этой причиной оказался я сам.

Все двенадцать речей начинались с уверения, что апачи и их союзники — низкие люди, а самые низкие, каких только можно представить, — Виннету и его другом Олд Шеттерхэнд. И вот теперь этому Виннету должны возвести памятник! На горе, которую назвали его именем! Памятник из чистого золота! А золото это должны доставить все индейские племена! Из всех тайников, которые так тщательно были скрываемы от бледнолицых! И все это ради какого-то презренного апача, которого всегда называли не иначе как псом, койотом, пимо! А кто делает памятник? Янг Шурхэнд и Янг Апаначка, чьи отцы предали всю красную расу! Сейчас пока памятник нарисован на полотне и склеен из разных частей. Он выставлен на горе Виннету, и вожди, знаменитейшие мужи и женщины всех красных народов, явятся туда, чтобы увидеть эту фигуру. Даже Олд Шеттерхэнд приглашен, эта паршивая собака!

Резюме было следующим: безумному возвеличиванию апачей надо помешать любой ценой. Они должны узнать, что такого памятника достоин любой юта или любой воин сиу, а не какой-то тявкающий пес с Рио-Пекос. А потому все они и пришли сюда, на Утес Дьявола, чтобы посовещаться и решить, что делать дальше. Их решение исполнится, даже если при этом погибнет вся индейская раса.

Как только они закончили, появилось новое действующее лицо, замеченное не только краснокожими, но и нами. Человеком, шагавшим вдоль ручья, был не кто иной, как Зебулон Л. Энтерс. На его сапогах поблескивали шпоры, но лошади не было видно, Он нес ружье и вообще оказался экипированным так, как лет тридцать назад вестмены. Сиу знали его. Они не препятствовали ему проникнуть в лагерь и даже отвели на Утес. Это мы видели собственными глазами. А теперь снова услышали голоса.

— Кто этот бледнолицый? — спросил Тусага Сарич.

— Человек, которого я знаю, — ответил Киктахан Шонка. — Я звал его сюда, на Утес Дьявола. Но он должен был прийти только завтра. Почему он здесь?

Этот вопрос прозвучал далеко не доброжелательно. Ко всякого рода предателям индеец всегда относится с презрением.

— Мне пришлось сильно поторопиться, чтобы предупредить вас, — сказал Зебулон.

— Что?

— Сюда идет Олд Шеттерхэнд, ваш злейший враг.

— Уфф, уфф! — послышалось отовсюду.

И даже Киктахан Шонка вскрикнул:

— Уфф! Олд Шеттерхэнд! Откуда тебе это известно?

— От него самого.

— Так ты его видел?

— Да.

— И говорил с ним?

— Да.

— Где?

— У Ниагарских водопадов.

— Уфф! Мы знаем, что он должен прийти. Но что он уже здесь, этого мы еще не слышали. И он идет к Утесу Дьявола?

— Да.

— Чего же он хочет?

— Подслушать вас.

— Уфф! Звучит так, будто он знает, зачем мы шли сюда.

— Он знает это.

— От кого?

— Этого он не сказал. Он уехал. Мы последовали за ним и напали на его след в Тринидаде, но он уехал оттуда.

— Уфф, уфф! — снова раздалось вокруг.

Киктахан Шонка гневно выкрикнул:

— Разве этот пес еще не поседел, не потерял остроту глаз, слуха и нюха? Разве он не мог остаться на той стороне Великой Воды, в своем вонючем вигваме?

— Его жена тоже с ним, — добавил Зебулон.

— Его скво, говоришь ты? Он взял ее с собой?

— Да.

— Она была с ним у Ниагарских водопадов?

— Да. И в Тринидаде она тоже была с ним. Мы навели справки.

— Уфф! Хороший знак для нас. Он стал слаб головой. Он дряхлый старец. Кто волочит с собой скво через Великую Воду на Дикий Запад, тот уже не может навредить никому. Пусть приходит. Мы не боимся его. Он сам идет к столбу пыток, а его жену я сделаю своей скво.

Тут раздался голос Тусаги Сарича, верховного вождя юта::

— Не торопись, мой брат! Олд Шеттерхэнд хорошо знает свою скво, ты ее не знаешь. Если он взял ее с собой, то знает, что может сделать это не во вред себе. Пусть он стар, но стар не как те, кто превращаются в детей. Возможно, мы для него значим ничуть не больше, чем раньше, когда он был на тридцать лет моложе.

— Он не один, — добавил Зебулон.

— Кто с ним? — спросил Киктахан Шонка.

— Один старый, опытный вестмен, по кличке Макш Папперман.

— Слышал об одном, которого так называют. Половина его лица синяя.

— Это он.

— Этот человек спас жизнь моему самому главному противнику в нашем племени — Вакону. Пусть Злой Дух покарает его! Но этот Макш храбр и хитер. Если он с Олд Шеттерхэндом, то нам стоит принимать его в расчет.

— С ними еще один, — продолжал Зебулон. — Юный апач-мескалеро, которого зовут Молодой Орел.

— Это тот Юный Орел, что ушел к бледнолицым, чтобы научиться летать?

— Не знаю. Но слышал в Тринидаде, что он четыре года был у бледнолицых и теперь возвращается в свое племя.

— Это он! Ученик Вакона! Он шлет ему много писем и получает много ответов. Он первый из тех, кого называют «молодыми индейцами», кто говорит о гуманности и образовании, о примирении и любви. Он один из первых в клане Виннету! Наверняка он его кровный родственник. Если и он с Олд Шеттерхэндом, нам придется потрудиться, чтобы схватить всех троих и скво. Где твой конь?

— С той стороны горы. Там остался мой брат, — ответил Зебулон. — Я подкрался к реке, чтобы отыскать следы и изучить местность.

— Каким путем вы шли из Тринидада?

— Через озеро Кануби.

— Обнаружили ли вы следы Олд Шеттерхэнда?

— Нет. Но мы обнаружили следы четырех женщин, которые стояли лагерем на озере.

— Это одураченные женщины нашего племени, которых называют «молодыми индеанками». Они едут к горе Виннету, чтобы взглянуть на памятник и отдать свои наггиты. Мы не можем им помешать это сделать, но мы накажем за это апачей! Олд Шеттерхэнд упоминал о горе Виннету?

— Нет.

— А о своем маршруте?

— Тоже нет. Мы узнали только, что он намеревается идти к Утесу Дьявола, чтобы увидеть там Киктахана Шонку, вождя сиу.

— Да, глаз его остер до сих пор. Но столба пыток, от которого он столько раз уходил, ему теперь не избежать. Он должен появиться с востока, как и ты?

— Да.

— Я прикажу сейчас же обыскать округу. А ты вернешься к брату и приведешь его сюда. Совет прерван, пока мы не убедимся, что Олд Шеттерхэнда нет рядом.

Зебулон Л. Энтерс удалился тем же путем, откуда и появился. Как хорошо, что мы были осторожны и скрыли свои следы.

Тусага Сарич вместе со своей свитой покинул Утес. Они спустились вниз, чтобы принять участие в поисках. Наверху остался один Киктахан Шонка.

Итак, сорок сиу и сорок юта сейчас начнут рыскать по округе, разыскивая нас. Дело выглядело весьма серьезным. Хотя я был уверен, что ни Папперман, ни моя жена не покинут укрытие, любые мелкие, даже самые незначительные детали могли привести к раскрытию тайника. Что касается нас обоих, то и мы не могли чувствовать себя в полной безопасности. Если среди восьмидесяти индейцев найдется хотя бы один, кто не испугается Злого Духа и не побоится вторгнуться в восточную часть эллипса, он, безусловно, увидит наши следы. Необходимо было разъяснить моему юному спутнику, что в этом случае может произойти. До сих пор мы говорили с ним по-английски по той простой причине, что моя жена вообще не понимала никаких индейских диалектов, а Папперман мог выражаться от силы на полуанглийском-полуиндейском сленге. Но теперь мы были одни и я мог порадовать Молодого Орла звуками его родной речи.

— Мой юный брат понял все, что было сказано? — спросил я его.

— Я слышал все.

— Знает ли он, что теперь сотня и полсотни глаз ищут нас?

— Я знаю это.

— Он думает, нас найдут?

— Нет.

— Я тоже. Но осторожный воин готов ко всему. Нужно предусмотреть два случая. Знает ли мой брат, что я имею в виду?

— Да.

— Тогда пусть скажет.

— Могут обнаружить и нас и наш лагерь.

— Совершенно верно. Следовательно, необходимо знать, что мы будем делать в том и в другом случае. Если обнаружат нас, то бежать сломя голову к Папперману и моей скво — значит дать юта и сиу возможность осадить нас. Поэтому если вдруг это произойдет, мой юный друг должен будет тотчас уйти отсюда и вывести мою скво и Паппермана вместе с лошадьми и мулами. А я немного поработаю моим штуцером. Выход из котловины тесен. Ни один из врагов не сможет выбраться наружу, не попав под пули.

— А если обнаружат не нас, а наш лагерь? -спросил юноша.

— Тогда действуем по-другому. У Паппермана оружие. Безусловно, он заметил, что все краснокожие отправились на поиски. Следовательно, он спрячется со своим ружьем у пруда и будет смотреть в оба. Вход и выход там очень узкие. Достаточно одного человека, чтобы задержать целое войско. А мы оба тем временем зайдем с тыла. Поэтому пока нет ни малейшей причины беспокоиться. Подождем, что будет дальше.

Через час ожидания вернулся первый индеец. За ним последовали другие. Они ничего не нашли. Но приняли запоздалые меры предосторожности, выставив часовых. К нашему сожалению, они расположились на пути нашего возвращения.

Когда пришли оба Энтерса, совещание продолжилось. Вожди снова собрались на Утесе, но говорили негромко, так что теперь мы едва слышали их голоса. Эта мера была принята из-за двух белых, которым они не слишком доверяли. Когда индейцы договорились, какое задание должны выполнить бледнолицые, они позволили последним подняться на Утес.

— Вы помните, что мы с вами обсуждали? — произнес Киктахан Шонка тем же недружелюбным тоном

— Да, — ответил Зебулон, который, похоже, вызвался отвечать за себя и своего брата.

— И сегодня готовы выполнить условия, которые были обсуждены?

— Да, готовы.

— Тогда у вас еще одна задача — загнать к нам в ловушку Олд Шеттерхэнда и его скво. Вы готовы?

— Если нам за это заплатят.

— Заплатят.

— Сколько?

— Много, очень много! Но сейчас не время говорить о цене. Если мы схватим его сами, то не заплатим вам ничего. Мы останемся здесь еще на три дня и будем осторожны. Если он придет, от нас ему не уйти, мы схватим его. Но поскольку он покинул Тринидад еще до вас, а до сих пор не прибыл сюда, мы уверены, что он изменил свой план и не поехал к Утесу Дьявола. Скорее всего, он наткнулся у озера Кануби на наших обезумевших скво. Возможно, старик развесил уши и под щебетание боготворящих его слабоумных баб поехал вместе с ними.

— Возможно, — согласился Зебулон. — Ведь мы тоже видели несколько следов.

— Значит, это точно они. Теперь вам придется постараться! К счастью, мы знаем, куда едут скво, — Тавунцит-Пайа. Вы были там?

— Нет.

— Мой знаменитый брат Тусага Сарич знает место очень хорошо и опишет вам дорогу.

Хотя мне неведом был Тавунцит-Пайа, я весь обратился в слух, чтобы не пропустить ни слова. Тем временем Тусага Сарич стал очень подробно расписывать прелести ведущего туда пути. Можно представить мое удивление и радость, когда я в конце концов понял, что Тавунцит-Пайа не что иное, как гора Наггит-циль, куда так стремились и мы. Братья Энтерс сделали в блокнотах несколько пометок для памяти, после чего Киктахан Шонка подытожил:

— Итак, ваша задача — идти по пятам Олд Шеттерхэнда и больше не упускать его из виду. Сможете это сделать?

— Разумеется. Но как мы доставим его вам? Когда и куда? И последует ли он с нами добровольно?

— Последует. Вам известно название Па-виконте?

— Нет.

— Там мы должны объединиться с команчами и кайова против апачей. Вы не должны говорить ему об этом, а только скажете, что, как вы узнали, там соберутся кайова и команчи. Неукротимое любопытство заставит его скакать туда. И тогда мы нападем на него.

— А наше вознаграждение?

— Обсудим, когда вы придете и сообщите нам, что он близко.

— Почему вы не говорите о цене сейчас?

— Потому что сегодня мы даже не знаем, чем мы сможем заплатить: животными, наггитами, товарами, оружием или вещами, которые захватим после битвы. Вы не верите нам?

— Верим…

— Тогда все! Можете идти. Мы советуем вам поторопиться, чтобы нагнать Олд Шеттерхэнда как можно скорее. Чем быстрее вы это сделаете, тем верней успех и выше оплата!

Белые спустились с утеса и подошли к своим лошадям. Гарриман Ф. Энтерс за все время так и не раскрыл рта. Вожди тоже молчали, пока не убедились, что оба ушли.

Потом верховный вождь юта изрек единственное слово:

— Подлецы.

— Негодяи! — громко добавил Киктахан Шонка. — Они недостойны и плевка. Верит ли мне мой брат, что за предательство они получат не больше, чем стоит травяной стебель или выщипанное птичье перо? — Старый сиу замолчал, а потом вдруг рассмеялся. — Они не получат даже конского волоска! Согласен ли со мной мой красный брат?

— Да. Мой брат очень умен.

— Хо! Разве надо иметь большой ум, чтобы обмануть бледнолицего?

— Но предатели потребуют, чтобы мы сдержали обещание и заплатили им обещанную цену.

— Этого мы не сделаем. Мертвецы не выдвигают никаких требований. Мой красный брат и с этим согласен?

— Да.

— А остальные?

— Да, да, да! — прозвучало в ответ.

Тут я не сдержался и громким голосом выкрикнул то же самое слово:

— Подлецы!

Установилась абсолютная тишина.

— Уфф! Кто это? Что это было? Откуда это? — услышал я через минуту.

Прильнув к подзорной трубе, я увидел, что они вертят головами в разные стороны.

— Негодяи! — добавил я так же громко.

Снова воцарилась тишина. Но я видел, как они поднялись со своих мест, один за другим. Даже Киктахан Шонка тоже встал и промолвил:

— Уфф! Это не человек!

— Да, не человек! — согласился Тусага Сарич.

— Знает ли мой красный брат, что можно прочитать на старом вампуме об Утесе Дьявола, на котором мы находимся?

— Да.

— Здесь Добрый Дух слышит все, что говорит Злой?

— Да.

— И наказывает его за это!

— И очень строго: смертью!

— А если это он, Добрый Дух? Что нам делать? Я не останусь здесь.

— Я тоже.

— Убирайтесь! — крикнул я им. — Прочь! Прочь!

Мои слова произвели должное действие. Вожди во весь дух помчались вниз, прыгая по ступеням. Только Киктахан Шонка не мог этого сделать, хотя и боялся больше всех,

— Помогите мне, помогите! — вопил он. — Спустите меня вниз!

Когда вождя донесли до лошади и усадили верхом, он отдал приказ покинуть Утес Дьявола, который в глазах этих индейцев стал еще более священным, чем прежде. Все они думали сейчас только об одном: как можно скорее унести ноги. Отказались даже от идеи дожидаться Олд Шеттерхэнда здесь и схватить его. Часовые были отозваны, после чего все восемьдесят индейцев гуськом, как и прежде, поскакали прочь.

Молодой Орел провожал их с улыбкой на устах.

— Такая победа радует меня больше, — заметил он, — чем если бы мы убили их в бою. Это победа разума и науки, а не кровавого томагавка!

— Тебе известна эта часть науки? — спросил я.

— Да. Акустика — учение о звуках. Я был у бледнолицых, чтобы научиться аэростатике и аэронавтике. Я знаю, что уже древние ассирийцы, вавилоняне и египтяне знали, как услышать все произносимое в одной точке, правильно выбрав другую. Я горжусь тем, что сегодня узнал. Предки нынешней красной расы стояли в этом знании не ниже тех народов. Наш долг — вернуть все, что потеряно. Мы просим Великого и Доброго Маниту дать нам силы для важных и прекрасных дел!

Его слова исходили из глубины души. Я отнюдь не удивился тому, что услышал. Юноша был высокоодаренным человеком. Его прекрасное, одухотворенное лицо излучало свет и добро; в нем виделись черты моего великолепного Виннету. Мне показалось даже, что в этот миг на меня взглянул он сам, мой незабвенный красный брат!

Когда последний из восьмидесяти индейцев исчез из виду, мы покинули наш пост. Но в лагерь вернулись не сразу. Прежде всего мы прошли по котловине к тому месту, где был расположен лагерь индейцев, и осмотрели его. А когда я в конце концов снова поднялся на Утес, где сидели вожди, то заметил, что на одной из ступеней лежит какой-то предмет. Я поднял его и осмотрел. Это оказались две маленькие, изящные собачьи лапки, гладко подстриженные и крепко сшитые вместе оленьими жилами. Я показал их Молодому Орлу.

— «Лекарство»! Талисман! — выкрикнул он.

— Очень вероятно! Но чей? — спросил я.

— Киктахана Шонки!

— Как же сиу мог его потерять? Ведь «лекарства» обычно носят в закрытых мешочках. Это лапы собаки, а не лисы или волка. Ведь вождя сиу зовут Сторожевой Пес. Я не сомневаюсь, что именно он их и потерял. Но как это могло произойти? Мой юный красный брат, взгляни на них. — Я подал лапы юноше.

Тот очень внимательно осмотрел их, и вернул мне со словами:

— «Лекарство» находилось не в мешочке, оно было пришито к поясу. Вот здесь четко видны швы. Они лопнули, когда вождя тянули вверх по ступеням на лассо или когда его спускали обратно вниз. Находка очень важная.

— Конечно, но дело опасное. Если Киктахан Шонка скоро заметит потерю, он непременно вернется и будет искать талисман. Если же он заметит пропажу позже, то вряд ли сможет определить, где именно потерял «лекарство» — здесь или в пути. Но ни в коем случае не будем задерживаться. Идем!

Я припрятал «лекарство», после чего мы поднялись к лагерю. Папперман, наблюдавший за нами, привел нам коней, чтобы мы не переходили ручей вброд.

— Отлично сработано! — похвалил он. — Они вернутся?

— Нет. Надеюсь, что нет, — ответил я.

— Странно! Обычно они совещаются по нескольку дней. Почему они так быстро умчались? Вы что-нибудь подслушали?

— Потерпите, моей жене тоже интересно узнать!

Душенька ждала нас с нетерпением. Увидев, в каком она напряжении, я тотчас крикнул:

— Удалось! Все в порядке!

— Правда?

— Да.

— Так садись и рассказывай!

При этом она указала на место рядом с собой, куда я, как послушный супруг, тут же опустился, не забыв, однако, дать знак Молодому Орлу стать на часах. Затем я кратко рассказал о событиях дня жене. Когда я закончил, Душенька решительно заявила:

— Итак, собираемся! Ехать нужно немедля.

С этими словами она схватила кастрюлю и кофемолку. Но я спокойно спросил:

— Куда?

— За обоими Энтерсами.

— Ты одна.

— Одна? Но почему?

— Если ты хочешь уехать прямо сейчас, тебе придется это проделать одной. Я останусь здесь.

— Что тут еще делать?

— Ничего.

— И ты хочешь остаться? — Она была удивлена. — Вы понимаете, мистер Папперман?

— Хм, не совсем, — пробормотал тот. — Но если он хочет подождать, на то есть причины, а против этого, пожалуй, ничего не поделаешь!

— Причины? У него они всегда есть!

— И всегда обоснованные? — спросил старик.

— Хм! В общем, да.

— Ну, тогда, ради Бога, сядьте на место и доверьтесь мужу! Он знает, чего хочет, и потому мы пока останемся здесь.

— Надолго?

— Вероятно, до утра.

— Это правда? — взглянула она меня.

— Да, — кивнул я.

— И ты хочешь дать уйти этим Энтерсам?

— Сегодня — да, но недалеко. Я ведь знаю, куда они едут! Или ты хочешь, чтобы мы прямо сейчас нагнали их, а потом волочились следом? Да для нас они своего рода источники, из которых мы черпаем информацию. Тем не менее я не считаю необходимым, чтобы они день и ночь постоянно были при нас. По меньшей мере это обременительно.

— Тут ты прав.

— Прекрасно! Стало быть, мы поскачем только завтра утром. А нагнать их сможем в любое время.

Душенька согласилась. Теперь мы спокойно могли приготовиться к будущему отъезду. Об индейцах пока ничего не было слышно. Сторожевой Пес, похоже, не заметил пропажи. Напомню, что последствия подобной утраты может оценить лишь тот, кто хорошо осведомлен о происхождении, значении и цене индейского «лекарства». В дальнейшем мы еще узнаем, чем грозила пропажа талисмана старому Киктахан Шонке.