Онлайн чтение книги Не только Холмс. Детектив времен Конан Дойла (Антология викторианской детективной новеллы).
Л. Т. МИД и РОБЕРТ ЮСТАС

1854–1943

1854–1914

АРЕСТ КАПИТАНА ВАНДЕЛЕРА

Перевод и вступление Игоря Мокина

В викторианскую эпоху частенько случалось так, что женщина-писатель предпочитала подписывать свои произведения мужским именем (как, например, Джордж Элиот) или ничего не значащими инициалами. Женское творчество считалось менее серьезным, чем мужское, — и писательницам приходилось прибегать к уловкам.

Именно такая история и случилась с Элизабет Томазиной Мид-Смит. Она начала писать в 17 лет и скоро стала одним из плодовитейших авторов своего времени: ей принадлежат целых 300 книг, написанных за неполные сорок лет писательской карьеры. Работала она под псевдонимом Л.Т. Мид — гендерно нейтральным, сказали бы мы сейчас. Чаще всего она создавала рассказы для девочек — этот жанр был чрезвычайно популярен в викторианской Англии. Более того, Мид некоторое время была главным редактором журнала для девочек «Атланта».

Однако писательница не ограничивалась назидательными историями для подрастающего поколения. Под тем же именем она издавала написанные в соавторстве детективные романы и рассказы. Ее самым частым партнером был Роберт Юстас, причем это тоже псевдоним, настоящее его имя — Юстас Роберт Бартон. В обычной жизни он был простым доктором (впрочем, как и многие другие писатели этого жанра, начиная с Конан Дойла), а детективы писал исключительно под различными псевдонимами и тоже почти всегда в соавторстве. Как мы видим, викторианская двойственность проявлялась не только в творчестве, но даже в именах авторов «уголовного жанра».

Вместе Мид и Юстас написали ряд произведений, где главные героини либо преступают закон, либо помогают ему: весьма примечательный факт, если учесть основное занятие госпожи Мид — работу в журнале для благовоспитанных девочек. Так появились демонические преступницы вроде мадам Сары из пользовавшегося успехом цикла «Чародейка Стрэнда». В противовес им возникла героиня другого цикла — мисс Флоренс Кьюсак, регулярно «оказывающая услуги» Скотленд-Ярду в разгадывании головоломных загадок. Интуиция — вот главное, истинно женское, оружие этой дамы-детектива.

Публика благосклонно встречала сыщиков в юбке (может быть, поэтому в книгах они появились раньше, чем в жизни), так что рассказы о мисс Кьюсак завоевали немалую популярность. Впрочем, они интересны и сами по себе — благодаря невероятно изобретательным сюжетным ходам, в чем читатель и сам сможет убедиться на примере рассказа «Арест капитана Ванделера».

Впервые этот рассказ был напечатан в 1899 году в журнале «Хармсворт»

L. Т. Meade, Robert Eustace. The Arrest of Captain Vandaleur. — Harmsworth Magazine, 1899.

И. Мокин, перевод на русский язык и вступление, 2008

Л. Т. МИД И РОБЕРТ ЮСТАС

АРЕСТ КАПИТАНА ВАНДЕЛЕРА

Меня сразу же провели

В один погожий апрельский денек я получил срочное сообщение от мисс Кьюсак с просьбой незамедлительно приехать. Помню, это было воскресенье; на деревьях как раз появлялись первые листочки. Между четырьмя и пятью пополудни я вошел в дом на Кенсингтон-парк-гарденз, и меня сразу же провели к хозяйке. Просторная библиотека на первом этаже, где она приняла меня, была отнюдь не похожа на будуар светской дамы; книжные полки начинались над деревянными панелями и уходили под потолок.

— Хорошо, что вы пришли, доктор Лонсдейл. В обычных обстоятельствах я бы не просила вас приехать в воскресенье, но дело слишком серьезное.

— Я буду рад оказать вам любую посильную помощь, — ответил я, — к тому же у меня по воскресеньям не так много дел, как у других.

— Я бы хотела, чтобы вы обследовали одного больного.

— Больного? — воскликнул я.

— Да. Его зовут Уолтер Фаррелл; я очень дружу с ним и с его молодой женой — я знала ее еще школьницей. Прошу вас обследовать его и миссис Фаррелл тоже. Бедняжка очень больна; не так важно, кто именно ее осмотрит, но я прошу именно вас в надежде, что вы поможете ее мужу. Увидев Уолтера, вы, возможно, посчитаете странным, что я назвала его больным, ведь его недуг скорее нравственного свойства, нежели душевного или тем более телесного. Но все-таки его жена страдает, а он все еще любит ее. Я убеждена, что ради жены Уолтер готов на очень многое, как бы низко он ни пал.

— Но что же это за нравственный недуг? — спросил я.

— Игра, — произнесла мисс Кьюсак с жаром, наклонившись вперед. — Она разрушает и тело и дух Уолтера. Удивительный случай, — продолжала она. — Он богат, но скоро останется без гроша, если не одумается. Никакое состояние не выдержит таких трат, как у него. Он будто бы задался целью погубить и себя и жену.

— Где же он играет? — спросил я.

— Он играет на скачках.

— И проигрывает?

— Сейчас — да, а вот в прошлом году, к несчастью, много выиграл.

После этого, похоже, привычка стала потребностью, и теперь его уже ничто не удерживает от окончательного падения. Он нашел себе партнера — некоего букмекера Рэшли, и они учредили контору под названием «Комиссионеры скачек». Контора занимает комнаты на Пэлл-Мэлл и пользуется большим спросом. Конечно, они рано или поздно разорятся, и я хочу спасти Уолтера ради его несчастной жены — с вашей помощью.

— Будьте уверены, я сделаю все, что в моих силах; но не понимаю, чем могу пригодиться. Людей, охваченных пагубными страстями, не может исцелить обыкновенный врач.

— И все равно кое-что сделать вы можете. Но подождите, я не закончила свой рассказ. У меня есть к вам еще одно дело, и оно удивительным образом связано с первым. Мне известно прошлое человека, ставшего партнером Уолтера Фаррелла. Этот мистер Рэшли — отъявленный мошенник, я это точно знаю, хотя пока не могу вывести его на чистую воду. Он каким-то таинственным способом сказочно разбогател, крутясь возле ипподромов, и уголовная полиция попросила меня помочь в этом деле. А я лично заинтересована разоблачить мошенничество, поскольку бедный Уолтер целиком оказался во власти этого проходимца; если бы не он, я бы ответила полиции отказом.

— Как работает Рэшли? — задал вопрос я.

— Сейчас расскажу. Полагаю, вы знакомы с правилами бегового тотализатора?

— Более или менее.

— Рэшли действует следующим образом. Он представляется букмекером и всем говорит, что ему требуется начальный капитал. Эту схему он проворачивал уже несколько раз, и мистер Фаррелл — последняя его жертва. Когда мошенник находил подходящего простака, он делал того своим партнером, снимал в Вест-Энде комнаты под контору и обставлял их по высшему разряду. Потом они покупали пишущий телеграф марки «Эксчейндж телеграф», по которому получали списки участников и имена победителей забегов, а также коэффициенты. В контору подтягивались клиенты, так что поначалу все шло хорошо и партнеры процветали. Но дальше начинались проигрыши, и их становилось все больше; раз за разом клиенты выигрывали крупные суммы, и Рэшли с партнером наконец объявляли о банкротстве. Оба будто бы оказывались на мели, но вскоре Рэшли всплывал снова, и все повторялось. Сейчас у него на крючке Уолтер Фаррелл, и печальный финал неизбежен.

— Но что же все это значит? — удивился я. — Неужели клиенты, которые делают удачные ставки, состоят в сговоре с Рэшли? Вы хотите сказать, они делят с ним выигрыш?

— Думаю, что да, хотя не знаю наверняка. Но вот в чем фокус. Всякий раз, когда этого человека пытаются уличить, выясняется, что один-единственный его клиент выигрывает неестественно часто. Как же, во имя всего святого, этот счастливчик может столь точно знать, кто победит? Даже если он один раз угадал и сорвал куш, почему он не ушел с выигрышем сразу?

— Да вы, оказывается, знаток скачек, — отвечал я со смехом, — но ведь там совершается столько махинаций… Это наверняка какой-нибудь простой, хорошо известный трюк.

— Отнюдь нет, — возразила мисс Кьюсак с некоторой резкостью в голосе. — Позвольте мне объяснить подробнее, и вы поймете, что с виду шансы мошенника на успех ничтожно малы. Я сама однажды заходила в контору. Уолтер Фаррелл провел меня внутрь, и я пристально наблюдала за всем происходящим.

В тот день проходили скачки «Гранд нэшнл»[26]«Гранд нэшнл» (англ. Grand National) — крупнейшее в Англии состязание в стипль-чезе (скачках с препятствиями); проводится ежегодно в начале апреля на ипподроме Эйнтри в Ливерпуле.; в конторе присутствовало около дюжины посетителей. Из Эйнтри уже телеграфировали список лошадей и жокеев; Уолтер выкликал имена, стоя у аппарата, а потом задернул вокруг него занавес. Чтобы оправдать свое появление, я поставила небольшую сумму. Все присутствующие отдали Уолтеру листочки с номерами лошадей, на которых ставили. Затем аппарат снова защелкал, но он был скрыт занавесом, так что я уверена: никто не мог увидеть имя победителя на телеграфной ленте. Один из собравшихся, некий капитан Ванделер — его имя не раз фигурировало в связи со всяческими темными делами, — подошел к столу и сделал ставку в последний момент; больше ставок не принимали.

Уолтер отдернул занавес — и оказалось, что капитан Ванделер поставил свои пятьсот фунтов на победителя. Коэффициент был шесть к одному, а это значит, Фаррелл и Рэшли разом теряли три тысячи фунтов. С виду ничего противозаконного, но что-то тут не так; а сейчас как раз начинается сезон гладких скачек, и если так будет продолжаться, к Дерби[27]Дерби (англ. Derby) — крупнейшее в Англии состязание в гладких (т. е. без препятствий) скачках чистокровных лошадей; проводится ежегодно в начале июня на ипподроме Эпсом-Даунз в г. Эпсом, графство Суррей. наш Уолтер Фаррелл лишится всего.

— Скажите, мисс Кьюсак, не мог ли кто-то передать подсказку, находясь снаружи?

— Никто не входил и не выходил из зала. Всякая связь с внешним миром исключается.

— Можно ли разгадать сообщение по звуку аппарата?

Она засмеялась:

— Никоим образом. Сначала я думала, что мошенники прибегли к старому трюку: сговорились с телеграфистом, чтобы он дождался объявления победителя и только потом отправил список участников, поместив выигравшую лошадь последней. Но нет: мы все проверили и проследили за телеграфистами. Тайна остается тайной, и у меня, признаться, уже опускаются руки. Вы поможете мне спасти Уолтера Фаррелла?

— Постараюсь, но, боюсь, особой пользы принести не смогу. Он, по вполне понятным причинам, вряд ли будет рад моему вмешательству.

— Его жена больна. Я сообщила ей, что вы придете. Она знает, как я надеюсь на то, что вы вразумите ее мужа.

— Я, безусловно, нанесу визит миссис Фаррелл, но это будет просто визит врача.

— Надеюсь, вы выполните и вторую мою просьбу, если будет возможность.

Я промолчал. Мисс Кьюсак взяла часы.

— Фарреллы живут в двух шагах отсюда, — сказала она. — Вы можете зайти к миссис Фаррелл сейчас? Вне всякого сомнения, вы застанете и Уолтера — по воскресеньям он дома. Скажите, что вы к миссис Фаррелл; я напишу свое имя на вашей визитной карточке, и вас впустят без промедления.

— Должен ли я вернуться и сообщить вам о результатах? — спросил я.

— Как вам будет угодно. Буду очень рада, если зайдете. От вас зависит многое.

Выражение лица мисс Кьюсак обличало всю серьезность ее намерений. Видя это, я и сам преисполнился решимости.

— Отправлюсь к ним сейчас же, — наконец произнес я, — и будем надеяться, мне повезет.

Каштановые волосы разметались по подушке, а нежное личико казалось совсем детским.

Я откланялся, а вскоре уже звонил в дверь дома номер 15 по той же улице. Мне открыл дворецкий в ливрее; я сказал, что пришел осмотреть миссис Фаррелл, и был немедленно пропущен внутрь. Дворецкий отнес наверх мою карточку, и вскоре ко мне спустилась невзрачная женщина и произнесла тихим голосом:

— Миссис Фаррелл не встает с постели, сэр, но примет вас с радостью. Прошу вас, идите за мной. Вот сюда, пожалуйста.

Горничная провела меня наверх, в гостиную, а оттуда мы поднялись на третий этаж, и она открыла дверь в просторную, богато обставленную спальню. Возле окна, откуда был виден закат над Кенсингтон-гарденз, в кровати лежала миловидная девушка; это и была моя пациентка. Ей было лет девятнадцать, не больше. Каштановые волосы разметались по подушке, а нежное личико казалось совсем детским. На щеках ее горели красные пятна; дотронувшись до ее руки, я сразу понял: у девушки тяжелая лихорадка.

— Значит, это вас прислала Флоренс Кьюсак, доктор Лонсдейл? — обратилась она ко мне.

— Да, меня. Чем я могу быть вам полезен, миссис Фаррелл?

— Верните мне силы.

Служанка отошла в угол, а я провел обычную процедуру осмотра и спросил миссис Фаррелл, каковы симптомы ее недомогания.

— У меня ничего не болит, — сказала она, — но эта ужасная слабость с каждым днем все больше мучит меня. Я слабею день ото дня, и никакие лекарства на меня нисколько не действуют. Месяц назад я была еще в силах гулять, потом не могла уже вынести поездки в экипаже, потом спуститься вниз стало невмоготу, а теперь я даже не в состоянии сесть в кровати. Я прикована к постели; мне и говорить-то трудно. Я устала от всего, — добавила она, и глаза ее наполнились слезами, — устала от жизни, устала от этих бесконечных страданий…

В отчаянии она тихо заплакала; я не знал, что и делать.

— Так не пойдет, миссис Фаррелл, — сказал я, — вы должны мне все рассказать. Насколько я могу судить, вы не страдаете никаким телесным недугом. Что же с вами происходит? Что разрушает вашу жизнь?

— Случилась беда, — ответила она, — и надежды уже нет.

— Постарайтесь рассказать поподробнее.

Она взглянула на меня, смахнула слезы и произнесла со страстью, какую я едва ли мог от нее ожидать:

— А Флоренс вам не сказала?

— Кое-что она мне рассказала.

— Значит, вы все знаете; она говорила, что объяснит вам. Мой муж сейчас внизу, в курительной, спуститесь к нему. Сделайте все, что в ваших силах! Иначе он погибнет — телом и душой. О, спасите его! Спасите, если можете!

— Не перевозбуждайтесь. — Я встал и легонько пожал ей руку. — Больше ничего говорить не надо. Мы с мисс Кьюсак спасем вашего мужа. И будьте спокойны, я никогда не даю обещаний просто так.

— Ах! Благослови вас Господь, — прошептала несчастная девушка.

Я обратился к служанке, которая снова подошла к нам.

— Я выпишу рецепт для вашей госпожи, — сказал я. — Лекарство придаст ей сил и в то же время успокоит. Останьтесь с ней на ночь, миссис Фаррелл очень слаба.

Служанка обещала так и сделать, и я покинул миссис Фаррелл. Та проследила за мной взглядом; глаза ее были ясными, несмотря на ужасающую слабость. Теперь меня не удивляло участие, проявленное мисс Кьюсак: такая история способна вызвать сочувствие в самом очерствевшем сердце.

Я спустился и вошел в курительную без стука. У окна, откинувшись в глубоком кресле с кожаной обивкой, сидел мужчина. Он был худощавый и темноволосый, черты его лица отличались тонкостью и изяществом. Однако по складкам, залегшим вокруг рта, по настороженному взгляду глубоко запавших, чуть сузившихся глаз, по неряшливому платью и небрежно повязанному галстуку я без труда мог догадаться, что мисс Кьюсак нимало не преувеличивала степень его нравственного падения. Я коротко представился:

— Прошу простить мое вторжение, мистер Фаррелл. Меня зовут доктор Лонсдейл. Мисс Кьюсак просила меня зайти к вашей жене. Я только что от миссис Фаррелл и хотел бы поговорить о ней с вами.

В глазах Уолтера Фаррелла лишь на мгновение мелькнула тревога, когда я упомянул его жену, и тут же сменилась сонным равнодушием. Однако моему собеседнику хватило воспитания на то, чтобы предложить мне сесть. Я уселся и пристально посмотрел на него.

— Сколько лет миссис Фаррелл? — спросил я без промедления.

Он взглянул на меня так, словно счел мой вопрос неуместным, но ответил весьма легкомысленным тоном:

— Она очень молода, ей нет и двадцати.

— Совсем ребенок, — заметил я.

— Вот как?

— Да, еще совсем ребенок. Так печально, когда гибнет юное создание, едва начавшее жить…

Я бы не стал говорить такое в обычной беседе, но мне хотелось взволновать и потрясти Фаррелла. Казалось, я добился своего: с его глаз будто спала пелена и они прояснились, обличая волнение и муку. Фаррелл подвинул кресло поближе и наклонился вперед:

— О чем вы? Разве Лауре так плохо?

— Она ничем не больна, но при этом умирает. Мне очень жаль, но если ее жизнь немедленно не изменится в корне, миссис Фаррелл не проживет и недели.

Уолтер вскочил.

— Не может быть! — вскричал он. — Моя жена умирает? Это чепуха, доктор Лонсдейл; она даже не кашляет и ни на что не жалуется. Просто обленилась, я ей неустанно это твержу.

— У нее не осталось сил, мистер Фаррелл, а без сил не выжить. Что-то поглощает ее жизнь, высасывает из нее все соки. Я буду с вами совершенно откровенен, ведь когда речь идет о жизни и смерти, церемониться не пристало. Ваша жена умирает, потому что вы разбили ей сердце. И только вы можете ее спасти, ее судьба — в ваших руках.

— К чему вы клоните?

— Вы прекрасно знаете к чему и должны меня понять. Это все из-за вас.

Уолтер Фаррелл побледнел как полотно.

— Я же делаю для нее все, что в человеческих силах, — сказал он. — Ей бы хотелось, чтобы я постоянно улыбался и порхал как бабочка. Но мужчине всегда есть из-за чего переживать и тревожиться, а мне в особенности, ведь…

— Ваши дела в плачевном состоянии, скажем так, — продолжил я.

— Да. Это вам Флоренс Кьюсак сказала?

— Я не вправе отвечать на ваш вопрос.

— Тем самым вы уже ответили. Они обе, Флоренс и Лаура, — просто дуры, каких свет не видывал.

— Это говорит ваш гнев.

— Это говорю я! Они хотят от меня невозможного… Они хотят, чтобы я, джентльмен, бросил дело, когда… Доктор Лонсдейл, вы мужчина, и вы поймете: я не могу выполнить их просьбу.

— Тогда ваша жена умрет.

Он заходил взад-вперед по комнате.

— Полагаю, вы все знаете о моих делах с Рэшли? — спросил он через мгновение.

Я кивнул.

— Тогда вы представляете себе мое положение. У Рэшли сейчас много долгов, и я не могу его бросить в такую минуту. Мы надеемся вернуть проигрыш уже на этой неделе, и как только мы отыграемся, я выйду из дела. Этого достаточно?

— А что вам мешает сделать это немедля?

— Я не могу, и ничто меня не переубедит. Нет смысла продолжать наш разговор.

Я понял, что дальнейшая беседа причинит более вреда, чем пользы, и, попросив листок бумаги, выписал рецепт для миссис Фаррелл. Затем я вернулся к мисс Кьюсак. Завидев меня на пороге библиотеки, она бросилась мне навстречу.

— Ну что? — спросила она.

— Вы правы, — ответил я без тени притворства. — Я полностью на вашей стороне. Я был у миссис Фаррелл и говорил с мистером Фарреллом. Его жена умрет — прошу, не перебивайте меня, — его жена умрет, если избавление придет слишком поздно. Я долго говорил с Фарреллом и изложил ему все начистоту. Он обещает выйти из игры, но лишь на следующей неделе. Его не переубедить: он считает, что у Рэшли плохо идут дела, а честь не позволяет ему бросить компаньона в беде. Но миссис Фаррелл, вероятнее всего, до следующей недели не доживет. Что нам делать?

— Только одно, доктор Лонсдейл, — открыть Уолтеру Фарреллу глаза. Мы должны ясно ему показать, что он попался на удочку Рэшли.

— Но как?

— О, вот это самое главное. Чем больше я думаю, тем неразрешимей эта загадка. Обычные способы, давно проверенные, не помогают. Смотрите. — Она указала на газетную вырезку в папке, лежавшей на столике. — Не скажу, как и откуда, но я узнала, что это объявление — зашифрованное послание одного из сообщников другому.

Я взял папку и прочел объявление: «Ошибка исключена. Прибой. Жокей-клуб».

— Чепуха какая-то! — воскликнул я, кладя папку обратно.

— На первый взгляд — да, — согласилась она. — Но Прибой — это кличка лошади, принадлежащей капитану Холлидею и выставленной на Кубок Сити и пригородов[28]Кубок Сити и пригородов (англ. City and Suburban Handicap) — крупное соревнование в гладких скачках с гандикапом; проводится ежегодно в конце апреля на ипподроме Эпсом-Даунз. в Эпсоме двадцать первого числа, в среду. Я уже пять часов пытаюсь разгадать эту шараду, вспоминаю все, что уже знаю о нашем деле. Но ничего не выходит.

— Право, это меня не удивляет. Чтобы понять смысл этих слов, нужно быть ясновидцем.

— Но все же надо действовать без промедления, — сказала мисс Кьюсак. — Мы должны покончить с этим в среду. Я знаю, что Уолтер в этом месяце потерял очень много денег, так что нам дорог каждый час — иначе Лауру не спасти. В среду мы должны раскрыть мошенничество и освободить ее мужа, а до тех пор нельзя дать ей впасть в отчаяние. Вы мне поможете?

— Безусловно.

— Тогда в среду мы вместе отправимся в контору Рэшли. Вы сделаете небольшую ставку, всего пару соверенов, чтобы не привлекать внимания. Сами взглянете на него и — кто знает? — может быть, сумеете разгадать эту тайну.

Я согласился и вскоре откланялся.

Во вторник вечером от мисс Кьюсак пришла записка с просьбой встретиться с ней завтра за ланчем. Я прибыл в назначенное время. Едва увидев мою знакомую, я поразился произошедшей в ней перемене: мисс Кьюсак была чрезвычайно взволнована. Зрачки ее расширились, глаза сверкали, будто подсвеченные изнутри; она слегка раскраснелась и говорила с необыкновенною живостью и чувством.

— Со времени нашей последней встречи у меня хватало дел, — начала она, когда мы шли по холлу, — и теперь у меня есть все основания надеяться на успех. Я уверена, что сегодня вытащу Уолтера Фаррелла из лап самого изобретательного мошенника в Лондоне и отправлю Рэшли в тюрьму.

Я не мог не удивиться деловитому хладнокровию, зазвучавшему в голосе мисс Кьюсак. Каким же образом она полагала всего этого достичь?

— Вы не боитесь, что они будут к вам враждебны или даже нападут на вас? — спросил я.

— Нисколько. Я все продумала заранее. Вы сами увидите.

За ланчем мы почти не разговаривали. Возвращаясь в библиотеку мисс Кьюсак, я увидел, что в холле сидит невысокий, крепко сбитый, но со вкусом одетый мужчина.

— Еще пару минут, мистер Марлинг, — сказала ему мисс Кьюсак. — Все готово?

— Да, мисс, — отозвался он. Вскоре, когда мы уже ехали в ее брогаме, мисс Кьюсак объяснила, что наш спутник — инспектор Марлинг из Скотленд-Ярда, что он поедет с нами и будет играть роль нового клиента в конторе Рэшли и Фаррелла. Все необходимые приготовления он уже сделал.

Мы быстро проехали Найтсбридж и свернули на Пиккадилли, а затем на Сент-Джеймс-стрит. Наконец экипаж остановился на Пэлл-Мэлл напротив одного из домов — по всей видимости, частного. По обе стороны дверей красовались латунные таблички с именами арендаторов и номерами этажей. На одной из них мы прочли: «Рэшли и Фаррелл. Четвертый этаж». Мисс Кьюсак нажала кнопку звонка под табличкой, и через несколько мгновений нам открыл неприметно одетый мужчина. Он поклонился мисс Кьюсак, будто бы узнав ее, смерил взглядом меня и Марлинга и пропустил нас внутрь. Мы поднялись на четвертый этаж, но еще на лестнице услышали мужские голоса, доносившиеся из букмекерской конторы. Здесь тоже был звонок, но дверь открывать не спешили. Наконец она отворилась, закрывавшая ее изнутри тяжелая бархатная драпировка приподнялась, и к нам вышел Уолтер Фаррелл.

— Я так и думал, что это вы, — проговорил он, и его бледное лицо порозовело. — Проходите, у нас людно, потому что сегодня крупные скачки.

Войдя, я с любопытством огляделся. Зал был полон изящно одетых дам и джентльменов; многие сидели на диванах и в креслах-качалках. Пол устилали мягкие турецкие ковры, а украшения в зале наверняка обошлись в немалые суммы. В одном конце зала стоял столик, на нем — газовая лампа, несколько листков бумаги, а также «Путеводитель Рэффа»[29]«Путеводитель Рэффа по скачкам» (англ. Ruff's Guide to the Turf) — ежегодный и самый подробный справочник по скачкам в Англии; издается с 1842 г. до сих пор.. Напротив в нише помещался телеграфный аппарат, который непрерывно щелкал и жужжал, пропуская через себя бумажную телеграфную ленту; лента покрывалась буквами и падала в корзину для бумаг большими петлями. Я сразу понял, что когда нишу закроют занавесом на полукруглом карнизе, никто не сможет увидеть, что аппарат пишет на ленте.

— Доктор, позвольте вас познакомить с капитаном Ванделером, — сказала мисс Кьюсак у меня за спиной.

Я обернулся и поприветствовал высокого, гладко выбритого мужчину, который ответил мне располагающей улыбкой.

— Полагаю, вы увлекаетесь скачками? — спросил он.

— Меня привлекает только сегодняшнее состязание — Кубок Сити и пригородов, — ответил я. — Мне хотелось бы сделать небольшую ставку, поэтому мисс Кьюсак и привела меня сюда, к мистеру Рэшли.

— На какую именно лошадь думаете поставить? — поинтересовался капитан.

— На Софита, — ответил я наугад.

— Ха-ха! Это точно не фаворит; хотя, если повезет… Все же двадцать к одному, — проговорил он и отошел. Фаррелл как раз стоял у аппарата и объявлял список участников первого забега. Некоторые из присутствующих подошли к столику, записали свои ставки на листочках бумаги и передали их Фарреллу. Капитан Ванделер, однако, еще не ставил.

Я пристально следил за всеми и удостоверился, что обман совершенно невозможен.

Мисс Кьюсак, очевидно, живо интересовалась происходящим; она и сама сделала довольно большую ставку, хотя, как выяснилось, и не выиграла. Затем последовал еще один забег, а после него, в половине четвертого пополудни, объявили участников главного состязания дня. Ставили много и на всех лошадей без исключения, а без двадцати четыре раздалось долгожданное «Старт» — забег начался.

Фаррелл тут же задернул занавес вокруг аппарата, а присутствовавшие продолжали делать ставки. Кое-кто ставил огромные суммы — по несколько сотен фунтов. Вскоре аппарат снова защелкал и зажужжал: видимо, стало известно, кто победил.

— Джентльмены! Все ли сделали ставки? — спросил Фаррелл.

— Секундочку, — воскликнул Ванделер, подошел к столику и взял ручку. — Конечно, шансов у меня мало, но ведь риск — дело благородное. Ставлю пятьсот на Прибоя. Тройное пари[30]Тройное пари — ставка на то, что определенная лошадь придет первой, второй или третьей. Размер выигрыша зависит не только от коэффициента в букмекерской конторе, но и от того, какое именно место из трех займет лошадь. — и будь что будет!

Он пересек зал и отдал свой листок Фарреллу.

— Принято, капитан. Как обычно, вы не мелочитесь… Кто-нибудь еще желает сделать ставку? Я открываю занавес.

Все молчали. Фаррелл побледнел, всем своим видом выдавая сильное волнение. Присутствующие плотнее обступили нишу с аппаратом; те, кто стоял позади, старались заглянуть через плечо стоящих перед ними. Фаррелл отдернул занавес и провозгласил:

— Победил Прибой!

Я взглянул на мисс Кьюсак. Она стояла у столика и изучала стекло газовой лампы. Вдруг она повернулась к инспектору Марлингу и что-то прошептала ему. Он тут же вышел, никем не замеченный из-за гула голосов, поднявшегося в зале: коэффициент на победу Прибоя был двадцать к одному, и Ванделер, с учетом правил тройного пари, выиграл целых двенадцать с половиной тысяч.

Я подошел к Фарреллу, который все стоял у телеграфного аппарата. Уолтер был бледен как смерть, на лбу у него выступили капельки пота.

— Боюсь, для вашей конторы это сильный удар, — заметил я.

Он засмеялся с деланым легкомыслием, потом посмотрел мне в глаза и произнес:

— Да. Ванделеру все время везет. Едва он договорил, как в зале вновь появился инспектор Марлинг. По лицу инспектора было видно, что сейчас случится нечто из ряда вон выходящее, но что именно — я не мог понять. Инспектор пересек зал и, подойдя к Ванделеру, положил руку ему на плечо, провозгласив громким голосом:

— Капитан Ванделер, вы арестованы за преступный сговор с целью мошенничества и за присвоение денежных средств обманным путем.

Даже молния, ударь она прямо посередине конторы, не могла бы вызвать большего потрясения. Ванделер отшатнулся и воскликнул:

— Кто вы? Что все это значит?

— Я инспектор Марлинг из Скотленд-Ярда. Ваша игра окончена, сопротивляться бесполезно.

Все присутствовавшие были в полнейшем замешательстве. Внезапно двое мужчин бросились к дверям, но там их уже ждали двое полицейских. Фаррелл, бледный как мел, стоял, не в силах пошевелиться.

— Ради бога, объясните же, что происходит! — произнес он наконец.

— Извольте, — ответила мисс Кьюсак. — Все дело в том, что вы стали жертвой чрезвычайно дерзкого мошенничества, и притом столь тонкого, что ему вряд ли найдутся равные. Пойдемте, я все вам покажу.

Говоря это, мисс Кьюсак повела нас всех наверх, на пятый этаж. Мы оказались в комнате прямо над залом. Она была скромно обставлена на манер делового кабинета, и в ней, к нашему удивлению, помещался еще один телеграфный аппарат, который тоже принимал сообщения.

— Доктор Лонсдейл, — обратилась ко мне мисс Кьюсак, — вы помните объявление? «Ошибка исключена. Прибой. Жокей-клуб».

— Безусловно, — отвечал я.

— Коль скоро речь идет о скачках, то, прочитав объявление, мы с вами подумали, что имеется в виду тот жокей-клуб, который устраивает состязания. Признаться, над этим я долго ломала голову. Но ведь есть и другой «Жокей-клуб». Смотрите! — Она указала на открытую коробку на столе, в которой лежало несколько маленьких флаконов. Она взяла один из них, вытащила стеклянную пробку и подала мне.

— Узнаете аромат? — спросила она.

— Конечно, — ответил я. — Одеколон «Жокей-клуб», ведь так? И все же я пока ничего не понимаю.

«Узнаете аромат?» — спросила она.

— Сейчас я все объясню, и вы, джентльмены, увидите, на какие хитрости может оказаться способен преступный ум.

Она подошла к квадратному карточному столику в углу и отодвинула его в сторону. Под ним, прямо под одной из ножек, обнаружился выход газовой трубки; конец ее был не запаян, а просто прикрыт болтом с шайбой.

— А теперь смотрите! — воскликнула мисс Кьюсак. — Эта трубка соединена с лампой на столике в зале. Когда лампу выключают, трубка остается пустой. Тот, кто снимал этот офис (боюсь, он успел скрыться), — сообщник капитана Ванделера и, следовательно, сообщник Рэшли. Вместе преступники изобрели тайный код, по которому каждой лошади соответствовал определенный аромат. Как только сообщник, сидевший в этой комнате, прочитывал имя победителя на телеграфной ленте, он прыскал в газовую трубку нужными духами.

Сегодня запах одеколона «Жокей-клуб» означал, что победил Прибой. С помощью вот этого распылителя сообщник прыснул одеколоном в трубку, и капитану Ванделеру нужно было лишь подойти к лампе, узнать аромат и написать на бумажке имя лошади, которую означал этот запах.

Мне не хватит слов, чтобы описать то безграничное восхищение, которое мы испытали, услышав блистательное решение этой загадки из уст мисс Кьюсак. Несчастный Фаррелл наконец узнал всю правду; он обвел нас диким взглядом и тотчас бросился вниз по лестнице.

— Но как вы узнали все это? Что навело вас на нужную мысль? — спросил я у мисс Кьюсак через несколько часов.

— О, пусть это будет мой секрет. Я не могу вам его открыть — пока, — ответила она.

Рэшли и Ванделера арестовали, и оба сейчас отбывают вполне заслуженное наказание. Уолтер Фаррелл, надолго запомнив этот урок, раз навсегда бросил скачки, и к миссис Фаррелл вернулись силы, юность и красота.