Онлайн чтение книги Небесный фермер
Глава 6. E = M C квадрат

После разборки я отправился на поиски отца. Легче было найти иголку в стоге сена, но я упорно продолжал расспросы и в конце концов отыскал его. У отца с Молли была отдельная каюта. Там же сидела и Пегги. Мысль о том, что она летит вместе с ними, неприятно кольнула меня, но потом я сообразил, что койки-то всего две, – а значит, Пегги, скорее всего, должна спать в общей спальне, вместе со всей детворой старше восьми лет.

Отец возился, открепляя койки и перемещая их со стены на пол. Когда я вошел, он прервал свое занятие. Мы сели потрепаться. Я рассказал о капитанской разборке.

– Мы смотрели по видео, – кивнул отец. – Правда, твоей физиономии я не разглядел.

Я объяснил, что мне не пришлось давать свидетельские показания.

– Почему? – заинтересовалась Пегги.

– Откуда я знаю? – Я снова вспомнил, как проходила разборка, и спросил: – Слушай, Джордж, а правда, что капитанская власть на корабле – это последние в мире остатки абсолютной монархии?

Отец поразмыслил и сказал:

– М-м-м… Я бы назвал его конституционным монархом. Но что монархом – это несомненно.

– То есть мы должны ему кланяться и говорить «Ваше величество»? – предположила Пегги.

– Я бы тебе не советовала, Пегги, – отозвалась Молли.

– Почему? Это было бы забавно.

– Могу себе представить, – улыбнулась Молли. – Думаю, капитан просто положит тебя на колено и отшлепает.

– Он не посмеет! Я буду кричать!

Я не разделял ее уверенности. Особенно когда вспомнил про четыреста миллионов миль грязных тарелок. Про себя я решил, что, если капитан скомандует «Жаба!» – я тут же подпрыгну и квакну.

Пусть даже капитан Харкнесс и был монархом, но властвовать он явно не стремился; первое, что он велел нам сделать, это провести выборы в судовой совет. А потом вообще перестал показываться на глаза.

Голосовать могли все, кому стукнуло восемнадцать. Впрочем, мы тоже приняли участие в голосовании: нам велели избрать совет юниоров. Хотя этот орган так и остался чисто формальным.

Совет же, избранный взрослыми – настоящий совет, – обладал на корабле реальной властью. Даже наказаниями за провинности капитан больше не занимался: суд, перешел в ведение совета. Отец говорил, что капитан просматривает и утверждает решения совета, прежде чем они обретают законную силу, но я что-то не припомню, чтобы капитан оспорил хоть одно решение. И можете себе представить, каким было первое постановление совета после того, как он разобрался с мелочевкой типа режима питания и так далее? Они постановили, что мы должны ходить в школу.

Совет юниоров незамедлительно собрался и заявил протест, но это ничего не изменило. Решение осталось в силе.

Пегги входила в состав совета юниоров. Я спросил ее, почему она не подаст в отставку, – ведь совет продемонстрировал свою полную беспомощность. Честно говоря, мне просто хотелось ее подразнить: Пегги, надо отдать ей должное, изо всех сил отстаивала наши интересы.

Как ни странно, затея со школой оказалась не такой уж плохой. Мы томились от безделья, глазеть на звезды быстро надоело; все они одинаковы. К тому же первым уроком оказалась экскурсия по кораблю – вещь, безусловно, интересная.

Нас разбили на группы по двадцать человек, так что экскурсия заняла целый день – по судовому времени, разумеется. «Мейфлауэр» был круглым как шар с выступающим конусом с одной стороны. Верхушка конуса представляла собой сопло, или «горелку», как называл его наш гид, главный инженер Ортега. Если считать, что сопло находится на корме, то носом корабля будет та часть шара, где расположена рулевая рубка, окруженная каютами членов экипажа, в том числе и капитанской. «Горелка» и двигатели были отделены от остальных помещений тяжелым противорадиационным экраном. От экрана к рулевой рубке тянулся здоровенный трюм в форме цилиндра диаметром более сотни футов, разделенный перегородками на отсеки. Там хранились грузы, предназначенные для колонии: машины, образцы почвы, оборудование и Бог знает что еще. А вокруг этого центрального цилиндра располагались пассажирские палубы: непосредственно у обшивки корабля палуба «А», под ней «Б», еще ниже «В», а потолок палубы «Г» представлял собой внешнюю стенку трюма. На этой нижней палубе были сосредоточены общие помещения: комнаты отдыха, столовые, кухня, спортзал, лазарет и так далее, а на трех верхних палубах – каюты. Палубу «А» пришлось приспосабливать к изогнутой поверхности шара, так что через каждые десять-пятнадцать футов вы обязательно натыкались на ступеньки, а потолки существенно отличались по высоте. У самой кормы и на носу расстояние между полом и потолком не превышало шести футов, и там жили самые маленькие пассажиры, зато в других местах потолки на палубе «А» возвышались аж на двенадцать-тринадцать футов.

Изнутри было довольно трудно представить себе общую планировку корабля – казалось, все на нем перемешано в кучу. Мало того: искусственное тяготение, для создания которого корабль вращался вокруг своей оси, искажало всю перспективу. Где бы вы ни стояли, палуба под вами была ровной, зато спереди и сзади круто загибалась кверху. Но дойти до этого изгиба было невозможно: вы шли вперед, а пол под ногами по-прежнему оставался ровным. Если не полениться, можно было обогнуть весь корабль, сделав полный круг, и вернуться к исходной точке: это ничего не меняло. Сомневаюсь, что я смог бы разобраться в планировке судна, если бы мистер Ортега не начертил нам условную схему.

Главный инженер объяснил, что корабль вращается со скоростью три и шесть десятых оборота в минуту, то есть за час делает двести шестнадцать полных оборотов. Этого достаточно, чтобы сила тяжести на палубе «Б» достигла одной трети земной. Расстояние от оси «Мейфлауэра» до палубы «Б» семьдесят пять футов; моя палуба «А» расположена дальше от центра, а следовательно, гравитация у нас примерно на одну десятую больше, а на палубе «В» – наоборот, меньше. Что касается нижней палубы, то там сила тяжести уже значительно слабее, так что ничего удивительного, если у вас закружится голова, когда вы резко встанете из-за стола.

Рулевая рубка расположена прямо на оси: говорят, там можно поплавать в невесомости, даже при вращении корабля; впрочем, случая убедиться в этом самому мне так и не представилось.

Вращение создавало еще один побочный эффект: космос все время находился под нами, «внизу». Я имею в виду, что иллюминаторы можно было разместить только в одном месте – на полу верхней палубы. Там они и находились, четыре штуки, огромные, каждый в своем отсеке.

Мистер Ортега провел нас в одну из обзорных галерей. Иллюминатор – большая круглая кварцевая пластина, встроенная в пол, – был огражден перилами. Ребята, первыми вошедшие в галерею, устремились к перилам и быстренько попятились; две девчонки взвизгнули. Я протолкался вперед, подошел к ограждению и глянул вниз. Передо мной открылась бездонная глубина космоса, миллионы триллионов миль – и все они уходили из-под ног.

Я не дрогнул – Джордж говорит, что я скорее акробат, нежели акрофоб, – но все же схватился за поручень покрепче. Кому охота падать с такой высоты? Кварцевая пластина совсем не отражала света, и казалось, что между тобой и царством вечности нет никаких преград.

Хуже всего, что из-за вращения звезды не стояли на месте, а ползали из стороны в сторону. Откуда-то слева вынырнул ковш Большой Медведицы, крутанулся, проплыл прямо у меня под ногами направо, исчез – и через пару секунд появился снова.

– С меня, пожалуй, хватит, – сказал я и уступил место желающим. Таковых больше не оказалось.

Затем мы посетили небольшую плантацию на гидропонике. Ничего особенного – обыкновенные растения, которые возмещали вдыхаемый нами кислород. В основном водоросли, хотя был еще и небольшой огородик с овощами. Я спросил: как же они существовали, пока на борту не было пассажиров? Ортега указал на баллон с углекислым газом, встроенный в стену.

– Приходилось подкармливать их, конечно.

В общем-то я и сам бы мог догадаться, не Бог весть какая премудрость. Главный инженер отвел нас назад в столовую, усадил и прочел небольшую лекцию о судовых двигателях.

В развитии космического кораблестроения, сказал он, можно выделить три этапа. Вначале ракеты летали на химическом топливе и в принципе почти не отличались от военных ракет, которые немцы использовали во время второй мировой войны. Единственное различие заключалось в том, что космические ракеты были многоступенчатыми.

– Вы, ребята, слишком молоды и этих ракет не видели, – сказал инженер, – но это были самые большие космические корабли, когда-либо построенные людьми. Большие по необходимости и ужасно неэффективные. Как вы знаете, Луны впервые достигла четырехступенчатая ракета. В длину она почти не уступала «Мейфлауэру», но полезного груза могла нести меньше тонны. Характерно, что с развитием технологии корабли уменьшались, а не увеличивались в размерах. Следующим этапом стали ракеты с атомными двигателями. Это был значительный прогресс; отпала необходимость в ступенях. Такая ракета, размером с «Дедала», не нуждалась в катапультировании, чтобы оторваться от Земли и слетать на Луну или даже на Марс. Но у этих кораблей остались те же недостатки, что были у прежних ракет: они целиком зависели от атомного реактора, который должен был разогреть реактивную массу и вытолкнуть струю через сопло, – в точности как их предшественники зависели от химического топлива, выполнявшего аналогичную функцию.

Последним достижением технологии стали корабли, превращающие массу в энергию, такие, как «Мейфлауэр». Возможно, мы достигли высшей точки в кораблестроении, поскольку суда такого типа теоретически способны достигнуть скорости света. Возьмем, к примеру, наш полет: мы разгонялись при нормальной силе тяжести в течение четырех часов и двадцати минут – и набрали скорость более девяноста миль в секунду. Если бы мы продолжали лететь с ускорением чуть больше года, корабль почти достиг бы скорости света.

Что касается энергии, то на таких кораблях ее в избытке. При стопроцентной эффективности трансформации достаточна будет превратить в энергию всего один процент массы корабля и еще один процент использовать в качестве рабочего тела для реактора. Таким будет «Звездный скиталец», когда его построят.

Какой-то малыш поднял руку:

– Мистер главный инженер!

– Да, сынок?

– А если прибавить еще несколько недель – корабль превысит скорость света?

– Нет, – покачал головой мистер Ортега.

– Почему, сэр?

– Ты хорошо знаешь математику, сынок?

– Ну… то, что учат в школе.

– Боюсь, тогда нет смысла объяснять. Просто поверь мне на слово: самые великие ученые умы уверены, что это невозможно.

Вообще-то этот вопрос уже давно не давал мне покоя. Почему нельзя лететь быстрее света? Мне прекрасно известно, что уравнения Эйнштейна доказывают, что скорость больше световой – это величина, не имеющая смысла, нечто вроде веса песни или цвета звука, поскольку в нее входит квадратный корень из минус единицы. Но все это теория, а как показывает история развития науки, если она вообще чего-то стоит, ученые меняют свои теории не реже, чем змеи кожу. Я поднял руку.

– О’кей, – сказал инженер. – Говори, вихрастый.

– Мистер Ортега, что, по-вашему, произойдет со «Звездным скитальцем», если при скорости, близкой к световой, капитан вдруг резко увеличит ускорение, скажем, до шести «g»? Учитывая, что превысить скорость света невозможно?

– Ну, корабль… Скажем так… – Он запнулся и усмехнулся совсем мальчишеской улыбкой: – Слушай, парень, ты мне таких вопросов не задавай. Я всего лишь инженер с мохнатыми ушами, а не физик-математик. – Он задумался и добавил: – Честно говоря, я не знаю, что произойдет, но многое отдал бы, чтобы выяснить. Может, тогда удалось бы своими глазами увидеть, на что он похож, корень из минус единицы. – И быстро сменил тему: – Вернемся к «Мейфлауэру». Вы, наверное, знаете, что первый «Звездный скиталец» не вернулся и «Мейфлауэр» планировали сделать «Скитальцем» номер два. Но конструкция корабля устарела еще до того, как его начали монтировать. Поэтому имя «Звездный скиталец» отдали новому звездолету, а наш корабль назвали «Мейфлауэром» и передали колониальной службе. Вам, ребята, крупно повезло. Раньше колонисты проводили в космосе два года и девять месяцев, прежде чем добирались до Ганимеда. Вы же долетите туда за два месяца.

– А быстрее нельзя? – раздался чей-то голос.

– Можно. Но не нужно. Это чревато всякими осложнениями в астронавигации и пилотировании. На кораблях такого типа энергетика опережает всю прочую технику. Наберитесь терпения; ваши внуки будут преодолевать расстояние до Ганимеда за неделю при постоянной нормальной силе тяжести. Кораблей будет так много, что им понадобится дорожная полиция и, может быть, удастся вывозить с Земли весь излишек населения, который прибавляется за год. Ладно, хватит об этом. Кто из вас мне скажет, что означает «E равно М С квадрат»?

Я мог бы ответить на вопрос, но я уже один раз поднимал руку, и мне не хотелось прослыть выскочкой. В конце концов парень постарше сказал:

– Это означает, что массу можно превратить в энергию.

– Верно! – согласился Ортега. – Первым подтверждением тому явилась атомная бомба, испытанная в 1945 году в Аламогордо, штат Нью-Мексико. Испытание было экстренным – люди еще не умели управлять атомной энергией; все, что они могли, это с треском взорвать бомбу. Затем начали строить атомные электростанции, работающие на уране, но их эффективность была ниже всякой критики, ибо в энергию превращалась микроскопически малая доля массы. Так продолжалось до тех пор, пока Килгор не открыл уравнения трансформации энергии – какие именно, узнаете, когда подрастете, если будет желание. Так вот, Килгор показал, как можно на практике подступиться к уравнению Эйнштейна, открытому еще в 1905 году.

Но люди все еще не знали, как управлять этим процессом. Для трансформации массы в энергию требуется дополнительная специфическая масса, которая не станет превращаться в энергию, когда не нужно, и будет удерживать реакцию в заданных пределах. Обычный металл для этой цели не годится – с таким же успехом можно использовать сливочное масло.

Но уравнения Килгора, когда их сумели правильно прочесть, дали ответ и на этот вопрос. А теперь скажите мне: кто знает, сколько энергии можно получить из грамма массы?

Никто не знал.

– Ответ все в том же старом добром уравнении Эйнштейна, E = M x C квадрат. Из одного грамма массы получается девять на десять в двадцатой степени эргов. Он записал уравнение: 1 г = 9 x 10 в двадцатой степени эргов.

– Вроде не так уж и много, да? – продолжал инженер. – Попробуем записать иначе.

И записал: 900 000 000 000 000 000 000 эргов.

– А теперь прочитаем: девятьсот миллионов триллионов эргов. Все равно это вам мало что говорит, верно? Такие числа непостижимы для восприятия. У физиков-атомщиков всегда под рукой целый бочонок нулей, как у плотника – ящик с гвоздями.

Попробую еще раз. Фунт массы – любой массы, скажем, фунт перьев, – превращенный в энергию, дает пятнадцать триллионов лошадиных сил101 лошадиная сила = 736 Вт. в час. Теперь понимаете, почему «Мейфлауэр» собирали на орбите и почему он нигде не может приземлиться?

– Слишком горячий, – предположил кто-то из ребят.

– Мягко сказано. Если бы «Мейфлауэр» стартовал из космопорта в Мохаве, Лос-Анджелес и другие поселения на юге Калифорнии превратились бы в раскаленную лаву, а радиация и жара поубивали бы людей на всем калифорнийском побережье. Потому-то экран, который вы видели, преграждает доступ к корабельным двигателям и горелке.

К несчастью, Горлодер Эдвардс оказался в нашей группе, поскольку мы были из одной каюты. И конечно же, он не мог не выступить.

– А если потребуется ремонт?

– Там нечего ремонтировать, – ответил инженер. – Никаких механически движущихся деталей там нет.

– Ну а вдруг все-таки? – не унимался Горлодер. – Как же вы сможете отладить двигатель, если к нему совсем нет доступа?

Горлодер способен вывести из себя святого. В голосе инженера зазвучали нетерпеливые нотки:

– Поверь мне, сынок, даже если бы ты мог добраться до него, ты вряд ли захотел бы это сделать. Ей-Богу, вряд ли!

Горлодер хмыкнул:

– Но если ремонт невозможен – зачем тогда в экипаже инженеры? Мы затаили дыхание. Мистер Ортега побагровел, но сказал совершенно спокойно:

– Полагаю, затем, чтобы отвечать на дурацкие вопросы всяких молокососов вроде тебя. – Он повернулся к аудитории и спросил: – Есть еще вопросы? Вопросов, естественно, не было.

– Думаю, на сегодня достаточно, – объявил инженер. – Урок закончен. Позже я рассказал обо всем отцу. Он помрачнел:

– Боюсь, главный инженер Ортега не сказал вам всей правды.

– Чего?

– Во-первых, у него хватает забот и по эту сторону экрана: здесь полно всяких механизмов. А во-вторых, если понадобится, он сможет добраться до двигателя.

– Как это?

– Существуют меры предосторожности, предусмотренные для экстренных случаев. И тогда мистер Ортега сможет воспользоваться своей привилегией: надеть скафандр, выйти в космос, добраться до кормы и принять эти меры.

– Ты хочешь сказать…

– Я хочу сказать, что через несколько минут после этого помощник главного инженера автоматически продвинется по службе. Главных инженеров, Билл, не зря подбирают так тщательно – и не только по уровню технической подготовки. В груди у меня похолодело; мне даже думать об этом больше не хотелось.