Глава XVII. Мои опасения

Онлайн чтение книги Некрасивая
Глава XVII. Мои опасения

— Mesdam’очки! Душки! Слушайте меня! Новость! Новость! На черной лестнице сломались перила… Два столбика выпали… Синявки строго-настрого запретят нам ходить в «чертов грот»! Я сама слышала, как «началка» нашей Лидии прекрасной говорила в нижнем коридоре: «Пожалуйста не пускайте детей в площадку четвертого этажа Лидия Павловна». Ей Богу не вру, душки!

И рыженькая Наташа, выпалив одним духом эту животрепещущую новость, остановилась на мгновение перевести дыхание. Она вся так и кипела, эта рыженькая Наташа. Ее щеки разгорелись, глаза блестели, более чем когда-либо отливали золотом рыжие кудри.

— Врешь! Ты все это наврала, душка! Поклянись! Вчера еще ходили мимо «чертова грота» и все там было на месте, — послышался чей-то недоверчивый голос.

— Клянусь mesdam’очки, ей Богу, клянусь, — закрестилась и затрясла кудрями рыженькая Наташа. — Ей Богу, клянусь! — повторила она, — пускай мне единиц завтра не обобраться, пускай в прием в воскресенье не придут, пускай зубы будут болеть целую неделю! Всем, всем этим клянусь вам, душки!

— Полно дурить, Наталья! Mesdam’очки, да мы ее проверить можем. Бежим на черную лестницу, посмотрим сами, ведь из нашего этажа, в «чертов грот» прекрасно видно, — предложил кто-то.

— Чего там из нашего этажа смотреть, я и в чертов грот слетаю! — вскричала Грибова, уже собираясь бежать.

— Гриб! Гриб! Ты мне за недоверие свой розанчик отдашь завтра за чаем, — обидчиво произнесла недовольным голосом Строева.

— Грибова! Грибуша! Грибишок! Стой, остановись, безумная! — посыпались за убегавшей девочкой смущенные возгласы ее подруг, но Грибова была уже далеко…

— Гриб, синявки накроют, берегись! — громче всех выкрикнула Наташа и, обернувшись к нам проговорила нерешительным тоном:

— А что, mesdam’очки, не пробежаться ли нам всем, заодно, к «чертову гроту»? Пропадать так уж всему товариществу разом, за милую душу! Ты что скажешь на это, Фея? — живо обернулась она к Дине.

Колынцева пожала плечами.

— Ты знаешь меня, Строева, я никогда не шла против класса! Только ведь все равно, весь класс (тут она особенно подчеркнула слово весь и насмешливо посмотрела на меня) весь класс не пойдет с нами. M-lle Гродская предпочтет остаться.

— Гродскую я и не считаю «нашей», — с убийственной резкостью оборвала Наташа, — ну, mesdames, если идти, так идти!

— Идем! Идем! — послышалось со всех сторон и вся толпа девочек метнулась из класса.

— Пойдем и мы, Лиза, — шепнула Мурка, — нельзя отставать от них, а то еще снова в отступницы произведут!

И рука об руку с Валентиной, мы спешно присоединились к остальным.

«Чертовым гротом» называлась небольшая площадка на черной лестнице между четвертым и чердачным этажом, с окном, сделанным вровень с полом и никогда не завешивающимся шторой. От площадки этой шло несколько ступеней на чердак и добрую треть площадки занимали дрова, сложенные здесь один Бог знает для какой цели. Днем тут не было ничего особенного, но вечером и ночью, когда в открытое оконце сияла луна, и ее причудливые пятна играя на дровах, на камне пола, казались маленькими живыми существами, здесь было уютно, таинственно и жутко красиво. «Чертовым» же гротом называлась площадка по двум причинам. Здесь был самый высокий пункт «чертовой стремнины», как прозвали институтки высокую и крутую черную лестницу в отличие от «райского пути», лестницы парадной. Огромный и глубокий четырехугольный пролет, образуемый многочисленными изгибами лестницы, открывался из «чертова грота», как настоящая бездна. Институтки, склонные к различным фантастическим выдумкам и необычайным происшествиям, передавали из уст в уста, что когда-то в этой «стремнине» или попросту в пролете лестницы погибла, бросившись в него, дортуарная девушка Алена. Говорили, что призрак Алены бродит на чердаке и плачет и поет, а иногда садится у окна в «чертовом гроте» и громко шепчет на кого-то свои страшные заклятия.

Разумеется, этого было довольно, чтобы трусливые девочки избегали «чертова грота», но самые отчаянные частенько навещали его из одного удальства, желая отличиться в смелости перед подругами. Ходили туда до «спуска газа» и парочки «коридорных союзов», то есть старших воспитанниц вторых первых классов с их «обожательницами» из средних отделений. Обожание все еще было в большом ходу в институтских стенах. Младшие бегали со старшими, кричали им в след: «Душка, ангел, прелесть, божественная» и по двадцати раз в день подбегали пожелать доброго утра.

Средние же воспитанницы считали для себя позором «обожать» старших. Они «союзничали» с ними, то есть, клялись им в вечной дружбе, писали им стихи в альбомы, выцарапывали булавкой вензеля старших, а старшие средних на руке, повыше кисти, а главное, устраивали с ними свидания, несмотря на строгое запрещение начальства, и в коридорах, и на церковной паперти, а главное, в «чертовом гроте». О, особенно в «чертовом гроте»! Почти каждый вечер можно было видеть несколько пар таких «союзниц» сидящих на чердачных ступеньках и тихо нашептывающих друг другу клятвы дружбы до гроба, обещание «умереть, но не забыть» союзницу-подругу и тому подобную прочую чепуху…

И вдруг эти сладкие встречи здесь, в «чертовом гроте», где было всегда так таинственно и прекрасно должны были пресечься! Действительно, два столбика перил лестницы были сломаны и уже должно быть вследствие этого вынуты совсем и огромная зловещая дыра с боку у перил зияла над пролетом.

При виде этого отверстия я невольно вздрогнула, стоя вместе с другими посреди лестницы, соединяющей наш этаж с площадкой «чертова грота». Вздрогнули и остальные девочки, кто был повпечатлительнее и понервнее… Я видела, как побледнела Валентина, и как обычно спокойный голос Феи произнес с чуть заметным трепетом:

— Александре Антоновне нечего волноваться. Никто из нас не придет сюда больше. Это слишком опасно.

— Не ручайся за других Фея. Наталья и Гриб уже наверное прибегут сюда, — произнесла Мурка, а Аннибал с Незабудкой непременно. Они такие отчаянные у нас обе.

— Аннибал! Незабудка! Римма! Зверева! Слышите? Вы не смеете сюда приходить пока не починят перила. Мы всем классом запрещаем вам это! — зазвучали кругом взволнованные голоса.

Но к удивлению девочек ни Африканки, ни Незабудки не было между ними.

— Mesdames! Что это значит, где они обе?! Ведь они вышли из класса вместе с нами! — посыпались недоумевающие вопросы здесь и там.

— Но ведь они же бежали сюда тоже! Куда они скрылись? Что за глупые шалости, наконец! — уже с раздражением в голосе кричали девочки.

— Mesdames, звонок к обеду. Вставайте сразу в пары и марш-маршем в столовую. Лидия прекрасная еще у «началки» и в класс не придет за нами, а мы чин-чином, как пай девочки и пойдем кушать ням-ням! Прямо из «чертового грота»! — предложила, ломаясь Грибова, и захохотала во весь голос.

Все охотно приняли это предложение. Быстро, под оглушительное дребезжанье колокольчика девочки сами выстроились в пары и шаг за шагом стали спускаться с лестницы. Длинные шеренги воспитанниц старших и младших степенно подвигались впереди нас, с удивлением поглядывая на «трешниц», спускавшихся с дортуарного этажа в такое неурочное время.

Поравнявшись с классным коридором я вдруг вспомнила, что забыла запереть мой пюпитр, что делала каждый раз выходя из класса. В ящике моего стола находились дорогие для меня вещи, показывать которые я ни за что в мире не решилась бы никому, кроме Валентины. Там был портрет моего ненаглядного папы с такой прочувственной надписью, которая трогала до слез каждый раз при чтении его сироту-дочку. Было там и письмо моего дорогого, написанное им в то время, когда он чувствовал уже приближение смерти и адресованное мне. Письмо залитое моими слезами и осыпанное тысячами исступленных от любви, горя и нежности поцелуев. Был альбом со стихами пансионерок madame Рабе и их портреты, подаренные мне. Я берегла все это, как святыню, а особенно драгоценное письмо, завещание моего отца, в котором он со свойственной ему одному кротостью и лаской поучал как надо жить его одинокой, тогда еще совсем маленькой сиротке! Этого письма я не прочла бы даже Мурке, несмотря на то, что так горячо и много любила ее!

И одна мысль о том, что письмо это, мою святыню могли пробежать чужие глаза любопытных, буквально сводила меня с ума. А я еще была так опрометчива, что не заперла пюпитр.

— Валя, голубушка, — шепотом произнесла я на ухо моей «пары». — Ты иди в столовую прямо, а я сейчас же вернусь к тебе! Мне надо только забежать в класс на минуту…

И прежде чем девочка успела меня спросить о причине такой поспешности, я с несвойственной мне стремительностью уже мчалась по классному коридору.


Читать далее

Глава XVII. Мои опасения

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть