Онлайн чтение книги Немцы
9

Первого мая Лаптев проснулся, как всегда, рано. Яркий солнечный луч пробивался сквозь белые шторки на окнах и падал на половик рядом с постелью. Лаптев прислушался к тому, что делалось за перегородкой. Тамара, видно, еще спала, Василий Петрович, легонько топая валенками, прошел в сени, бабка растапливала печь. Потрескивали дрова, пахло кислым тестом и молоком. Лаптев лежал тихонько, радуясь тому, что сегодня в лагерь идти не надо. Только желание закурить заставило его встать и одеться. В избе он курить не решался — старик сам не курил.

Одевшись, он выглянул из своей комнатушки. В избе было тепло и чисто: накануне Тамара вымыла полы и застелила их свежими половиками. Лаптев, осторожно ступая, чтобы не разбудить ее, проскользнул в сени.

Через полчаса все сидели за самоваром, бабка подавала лепешки прямо с пылу. Накануне Лаптев раздобыл вина, и теперь они с хозяином выпили по две стопочки. Тамара хотела чуть-чуть попробовать, но бабка сердито прикрикнула на нее:

— Ишь, бессовестная! Дело ли девке белое пить!

— Я тогда за Татьяной Герасимовной сбегаю, — и Тамара быстро выскочила из-за стола.

Лаптев проводил девушку взглядом. Все в ней нравилось ему и милое лицо с конопушками, почти детское, и тоже почти детская непосредственность и порывистость. Поглядывая на заросшего черной густой бородой Черепанова и бабку, тоже чернявую и сухую, Лаптев невольно задумался: уж родная ли она им дочь?

Василий Петрович, словно угадав его мысли, насупившись, сказал:

— Эта стрекоза нам вовсе чужая. Месяца два ей, знать-то, было, подобрал я ее на берегу за огородами. А того же дня, как я Тамарку нашел, прибило к драге труп молодой бабы. Нездешняя оказалась, с дальних приисков. Родители с незаконным ребенком из дому прогнали. Потом суд был. Хотели ребенка им передать, да я не отдал — очень уж старуха привязалась. Своих-то нет. Вишь, какое незаконное дитё-то славное оказалось.

— Очень славное, — пробормотал Лаптев.

— Только ты, слышь, лейтенант, молчок! — приказал Василий Петрович. — Томку об этом не спрашивай, очень она это дело переживает…

Тамара вернулась вместе с Татьяной Герасимовной. Та смущенно улыбалась, раскутывая белую шаль с кистями, потом села рядом с Лаптевым. Сегодня на ней было пестрое шелковое платье с открытым воротом, от нее пахнуло духами и помадой для волос.

— Да вы на артистку стали похожи, — тихо заметил Лаптев. — Вон у вас шея какая красивая, а вы всегда ворот глухой носите.

— Брось шутить-то… Нашел красавицу — бабу вятскую! — и, чтобы переменить тему, она предложила: — Давайте-ка в горы скатаем, подснежники собирать. В горах уж, небось, сухо. Тарантас велим запрячь, я ребятишек своих возьму.

Тамара радостно взвизгнула.

Через час с конного двора лесной конторы отъехал просторный тарантас, набитый сеном. Сверху сидели Татьяна Герасимовна с детьми, мальчиком двенадцати лет и шестилетней беленькой девочкой, Лаптев, Тамара, Хромов и Саша Звонов. Лейтенант Петухов в этот раз дежурил по лагерю и только с грустью посмотрел вслед веселой компании. Мингалеева нигде не нашли: веселый башкир редко ночевал дома. Дороги еще не просохли, под колесами хлюпала жидкая грязь.

— Гони легче, — приказала Татьяна Герасимовна сыну. — Заляпаешь нас всех грязью.

Но чем выше поднимались в горы, тем было суше. Офицеры вылезли и пошли пешком. Под колесами заскрипели камешки, подъем становился все круче и круче.

— Эта гора называется у нас «Чертова Шапка», — весело рассказывала Татьяна Герасимовна. — А еще ее звали «Гора Алиментов». Сюда до войны парочки со всего прииска сходились.

— Удачное название, — ухмыльнулся Хромов.

Кое-где в ложбинках еще лежал снег. Первый подснежник нашел Саша Звонов. Он рос прямо из расселины между двумя большими камнями. Саша понюхал свежий весенний цветок и, широко улыбаясь, преподнес его Тамаре. Та схватила цветок и побежала вверх на гору, заметив там другой.

— Идите сюда, здесь много! — крикнула она, высоко забравшись почти по отвесному камню. — Здесь целое поле!

Звонов полез за ней. А Лаптев сел возле Татьяны Герасимовны на ствол большого поваленного грозой дерева. Девочка стояла в коленях у матери и молча, серьезно смотрела на Лаптева.

— Как тебя зовут? — спросил он.

— Нюрочка, — тихо сказала девочка. — А ты дядя Петя-лейтенант.

Нюрочка лицом совсем не напоминала мать, та была темноволосая, круглолицая, кареглазая, а девочка — беленькая, личико все в светлом пушке, как у цыпленка, шея тоненькая и волосенки жиденькие, стриженые. Мальчик, наоборот, сильно походил на мать. Он стоял внизу, у тарантаса, привязывая лошадь к сену, и лицо его Лаптев видел вполоборота, но ему резко бросились в глаза упрямый, округлый лоб, как у матери, чуть вздернутый нос и крепкая шея. Волосы тоже были темны и крупны, как у Татьяны Герасимовны. Девочка скоро освоилась, стала играть и бегать с Лаптевым, а мальчик держался застенчиво, в стороне, и почти не отходил от лошади.

Тамара и Звонов забирались все выше и выше. У нее уже был набран большой букет подснежников, и у Саши — полная пилотка. Они смеялись, то и дело совали друг другу в нос подснежники, а сами все лезли дальше — к самой вершине Чертовой Шапки.

— Эй, вы, не балуйте там! — крикнула Татьяна Герасимовна, услышав, как из-под их ног осыпаются камешки.

На вершине горы построена была дозорная вышка, полуразрушенная теперь ветрами и ливнями. Шаткая лестница вела наверх. Тамара поманила Звонова, и тот, не раздумывая, полез за ней.

— Петр Матвеевич! — донеслось до Лаптева издалека сверху. — Идите к нам!

Лаптев оглянулся: две маленькие фигурки виднелись над лесом. Ветер играл ярким платком на голове девушки.

— Не вздумай и ты лезть, — строго сказала ему Татьяна Герасимовна. — Вышка вся ветхая. Оступишься, кругом камни.

Но он не устоял перед искушением. Вся красота Чисовского открылась перед ним с этой лесной вышки. Чис лентой вился между крутых берегов, сложенных из камней самых разных оттенков. Справа они были голубыми, почти синими, слева — розовели, как закапанные ягодным соком. А кругом темнели леса, закрывая весь горизонт. Прииск казался отсюда маленьким селением. Драга «Алая» плавала темной гагарой между желтыми речными отвалами.

— Слезайте вы! — кричали снизу Татьяна Герасимовна и Хромов.

Лаптев оступился и чуть не упал. Тревожно екнуло сердце — внизу торчали острые камни. Тамара схватила его за ремень, рассыпав при этом все подснежники. Оба засмеялись.

Внизу Хромов уже расстелил на траве газету, расставил вино и закуску. Нюрочка сидела рядом и жевала пирожок.

— Выпьем за Первое мая и за скорую нашу победу, — сказала Татьяна Герасимовна, когда все уселись. — Пей и ты, Томка, здесь бабушки нет. А ты куда? — закричала она на дочь, которая тоже потянулась за стопочкой. — А тебе, Аркашка, можно — ты у меня мужик!

Хромов пил чайным стаканом, это была его обычная порция.

— Бензином отдает, — сказал он, чуть поморщившись. — Нет, это не водка. Вот венгерское и румынское ракия — это вещь. Мы ее там целыми бочками глушили. Зайдем в погребок — и на шарап! Можно сказать, попили в свое удовольствие.

— На што нам твои раки? — отозвалась Татьяна Герасимовна. — Нам и эта хороша, было б побольше!

— Против «Московской особой» и раки тоже не годятся, — решив показать свою осведомленность, заметил Звонов.

А комбат, несмотря на то, что захаял водку налил себе еще стакан.

— Была не была! — он опрокинул стакан в рот.

— Здорово пьешь, товарищ старший лейтенант, — прищурившись, сказала Татьяна Герасимовна.

— Я все здорово делаю, — подмигнул ей Хромов. — Пью здорово, ем здорово… фашистов бил здорово, теперь вот на немцев жму тоже как надо! Такой уж у меня характер. Зато, гляди, замполит мой по чайной ложке тянет. Он во всем у нас такой тягучий…

— Тягучий, да не противный, — отозвалась Татьяна Герасимовна, подвигаясь к Лаптеву. — Выпей, ягодка, Петр Матвеевич! Что он задается!

— Пусть себе… — улыбнулся Лаптев.

Комбат заметно хмелел. Наливая очередной стакан, сказал срывающимся голосом:

— Вы мне не рассказывайте… Я своими руками немцев душил, а фрау ихних имел, сколько душе угодно…

— Тише ты, к чему это при женщинах? — строго остановил его Лаптев. — Если пьян, пойди ляг на телегу.

— Зачем вы его только взяли? — шепнула Саше расстроенная Тамара.

— А кто его брал? Сам привязался, — так же тихо ответил он.

Комбат встряхнул головой, словно пытаясь сбросить хмель.

— Пьян? Не-е-е, ошибаешься, политрук, я не пьян… Мы с тобой прямо противоположно понимаем… Ты за немцев, а я — против… Вот и всё.

— Кончай этот разговор! — еще строже приказал Лаптев.

— Не кончу! — Хромов встал и зашатался. — Я командовал ротой разведчиков! Можешь ты это понять? Сам «языков» брал. Эх ты, штабная крыса! Я сам офицеров допрашивал. Молчит — в рот ему керосину и поджечь! Паффф! — Хромов захохотал.

Нюрочка заплакала и прижалась к матери.

— Скот же ты, товарищ Хромов! — возмутилась Татьяна Герасимовна. — Чем ты куражишься? Над пленным изгаляться не хитро. С солдат, говорят, за это взыскивают, а ведь ты командир! Стыд, товарищ комбат!

Хромов как будто отрезвел. Он лег на землю и подпер голову руками.

— Аркашка, — приказала Татьяна Герасимовна, — отвези его домой. Мы пешком придем, — и, повернувшись к Хромову, добавила: — Испортил ты нам праздник, товарищ комбат.

Аркашка увез Хромова. Лаптев был смущен и не знал, что сказать. Тамара сидела бледная и задумчивая. Звонов озадаченно теребил пилотку.

— Пес с ним! — наконец весело сказала Татьяна Герасимовна. — Что ж нам из-за него веселья лишиться? Давайте разопьем, что от комбата осталось!

Она налила и выпила первой.

— Вы моя хорошая! — шепнул ей Лаптев. — Я просто в вас влюбился.

— В старуху-то? — шутливо отозвалась Татьяна Герасимовна. — Скоро с клюшкой буду ходить.

О Хромове скоро забыли. Пели хором фронтовые песни, Тамара с Сашей, хоть и без музыки, танцевали, при этом Звонов расхрабрился и все норовил чмокнуть ее в щеку. Подобрали рассыпанные подснежники и оправились домой пешком, шлепая по грязи.

Лаптев донес на руках Нюрочку, уцепившуюся ему за погоны, до самого дома Татьяны Герасимовны.

Бабка, встретившая их на крыльце, долго после того как Лаптев ушел, расспрашивала Татьяну:

— Неженатый, что ль?

— Говорит, холостой…

— Вот бы тебе, Танька!

— Скажете тоже, мама! — смутилась Татьяна Герасимовна. — Нужна ему старуха такая! Он, небось, на Тамарку заглядывается.