Глава 1. Паника в Польше

Онлайн чтение книги Немецкая пятая колонна во второй мировой войне
Глава 1. Паника в Польше


Гитлеру нужно было раздавить Польшу еще до того момента, когда Франция и Англия смогут развернуть активные действия на Западном фронте.


Немецкий генеральный штаб, выполняя задание Гитлера, проделал большую работу. За четыре месяца был подготовлен оперативный план; его основой являлись внезапность и быстрота действий, а также сосредоточение подавляющих сил на решающих направлениях. К 31 августа 1939 года, когда был отдан приказ о наступлении, в распоряжении немецкого командования имелось полтора миллиона хорошо обученных солдат. Ранним утром 1 сентября они ринулись вперед, наступая на обоих флангах той широкой дуги, которую представляла собой польская граница. В первом эшелоне действовало до 40 дивизий, в том числе все имевшиеся механизированные и моторизованные соединения; следом за ними продвигалось еще 13 дивизий резерва.


На большинстве участков фронта польское сопротивление непосредственно у границ было быстро подавлено; танковые соединения устремились в прорыв и проникли далеко в глубь страны. Польская авиация оказалась практически уничтоженной к исходу первого дня боев; немцы завоевали господство в воздухе. В тех районах, где немецкие дивизии наталкивались на польские войска, развертывались ожесточенные бои; во всех таких случаях превосходство немцев в вооружении и искусстве вождения войск склоняло чашу весов в их пользу. Немцы окружали одно за другим польские войсковые соединения, дробили их на части и уничтожали. В оперативных планах немецкого командования учитывались возможные [94] контрмеры со стороны поляков и вытекающие отсюда изменения в ходе собственного наступления, однако за первые пять дней боев немецкому командованию не пришлось отдать ни одного не предусмотренного заранее приказа. Все немецкие группы армий, армии, дивизии и полки действовали согласно намеченному плану. К концу пятого дня борьбы боевой дух польской армии был полностью сломлен и она лишилась боеспособности.


Бои местного значения продолжались до конца сентября, но то была лишь затянувшаяся предсмертная агония. Когда замерли последние выстрелы, польское правительство, а также главнокомандующий вооруженными силами бежали в Румынию. Тысячи солдат были убиты, почти 700 000 попало в плен. Немецкие войска захватили огромные трофеи; значительная часть Варшавы была обращена в развалины; сгоревшие селения и фермы, разбросанные по равнине, как путевые знаки, указывали, что тут и там прошли немецкие танки и пролетели немецкие пикирующие бомбардировщики.


Оценивая теперь происходившие тогда события, можно сказать, что Польша потерпела поражение в неравной борьбе еще до того, как первый немецкий снаряд разорвался в ее пограничной зоне. Война оказалась бы проигранной также и в том случае, если бы 17 сентября русские армии не начали занимать восточную половину Польши. Однако в то время поляки представляли себе положение иначе. То, что позднее, в свете трезвой оценки военной обстановки, стало выглядеть как заранее предрешенная и неотвратимо надвигавшаяся катастрофа, представлялось тогда полякам в виде вихря самых бурных переживаний, когда отчаяние вновь и вновь возвышалось до героизма, а пессимизм на время сменялся энтузиазмом.


Опрометчивое стремление к наступательным действиям в сочетании с крайней переоценкой своих реальных боевых возможностей привело польское военное руководство к составлению такого оперативного плана, который предусматривал сдерживание немецкого наступления на флангах и быстрое продвижение польской кавалерии в центре; эта кавалерия должна была наступать на Берлин, чтобы напоить коней в Шпрее и Хафеле. В [95] соответствии с этим замыслом в западной части Польши сосредоточивались многочисленные польские войска. Однако к моменту начала войны лишь около половины польских дивизий было выведено в предусмотренные для них районы сосредоточения; другие дивизии только начинали выдвижение, а в некоторых из них солдаты-запасники едва успели добраться до поездов, которые должны были доставить их к местам назначения.


Транспортная система была расстроена, мосты и дороги разрушались немецкими бомбардировщиками. В результате наряду с хорошо сколоченными войсковыми частями в распоряжении польского командования оказались и части случайного состава, в которых офицеры и солдаты совершенно не знали друг друга. Перед фронтом наступавших немецких танков и пехоты, а иногда и параллельно их колоннам на восток тянулись толпы обезумевших беженцев. Они двигались на поездах, иногда на автомобилях и чаще всего на повозках, шли пешком и тащили с собой кое-какие наспех собранные пожитки.


Эта движущаяся масса, создавая панику и неразбериху, продвигалась от границ к центру Польши, где в первые дни войны никто не имел ни малейшего представления о ходе боевых действий. Связь со многими дивизиями оказалась нарушенной; вскоре в Варшаве могли лишь догадываться о том, что именно происходит в Данцигском коридоре. Вначале никакие вести о поражениях не могли подорвать твердой веры в победу. 1 и 2 сентября поляков терзало сомнение: сдержат ли Англия и Франция данные ими Польше обещания? Когда в воскресенье 3 сентября пришли радостные вести о том, что обе эти державы объявили войну Германии, всеобщему энтузиазму не было границ.


Во многих городах Польши перестали выходить газеты, не работала почта. Однако новости, сообщаемые по радио, способствовали поддержанию бодрого настроения. Далеко не у всех жителей Польши были собственные радиоприемники; известия передавались из уст в уста и дополнялись слухами. Люди уверяли друг друга, что польские войска наступают на всех фронтах; некоторые утверждали даже, что войска приближаются к Кенигсбергу в Восточной Пруссии. Если где-либо на время [96] прекращались налеты немецкой авиации, поляки говорили, что у немцев не хватает горючего. Ходили слухи, что из-за недостатка авиационных бомб “немцы кое-где прибегают к сбрасыванию обрезков железнодорожных рельсов”{62}.


Каждое известие, подтверждавшее полякам обоснованность их уверенности в победе, встречалось ими с большим доверием.


Однако по мере развертывания немцами наступательных операций энтузиазм поляков все больше ослабевал. Затем последовали отчаянные мольбы и вопли о помощи вперемежку с упреками по адресу союзников, которые медлят и не наносят решительного удара по немецкому хищнику. Следует при этом отметить, что с самого же начала военных действий большинство польского населения наряду с энтузиазмом охватил и страх. То был страх перед грубыми силами войны, перед немецкими авиаэскадрильями, которые беспрепятственно, словно на маневрах, налетали с запада. В сущности, то был страх перед всей военной машиной третьего рейха, пытавшегося вломиться в польские земли и легко добивавшегося успеха, - эту горькую правду пришлось признать после первых же дней войны.


Страх и надежда сливались воедино; одно чувство переплеталось с другим. Начали ходить слухи, что немцы сбрасывают с самолетов отравленные сигареты и шоколад, а также детские воздушные шары, наполненные ядовитым газом, разбрасывают табачные листья на пастбищах, чтобы скот, не выносящий запаха никотина, погиб от голода.


Превосходство немцев, которое повсюду давало о себе знать, и постепенно выясняющаяся картина полного разгрома - все это не только переполняло сердца поляков ужасом, но и казалось совершенно немыслимым. Объяснить и понять происходящие события можно было лишь в том случае, если причиной неудач считать не поражения польских войск в открытом бою, а коварные [98] средства, применяемые противником, и злостные махинации его агентов.


Кто же являлся такими агентами?


На этот вопрос каждый человек в Польше мог ответить без труда: это люди, которые с 1918 года находились на польской земле в качестве незваных гостей, но упорно цеплялись за свои обособленные организации, люди, которые с 1933 года не пропускали ни одной вечерней передачи вражеских радиостанций, те люди, которые у себя дома щеголяли в костюмах с нацистскими знаками, проклятые немцы, гитлеровцы - это немецкая пятая колонна!


В течение длительного времени польское общественное мнение настраивалось против немцев; еще до начала войны на стенах были развешаны плакаты с предостерегающими надписями: “Берегись шпионов! Немецкий шпион тебя слушает!” Бдительность польского населения заострялась прежде всего по отношению к местным немцам Очевидно, эта бдительность все же оказалась недостаточно высокой.


Ранним утром 1 сентября польские подразделения, находившиеся в Данциге, были вероломно атакованы немецкими войсковыми частями, скрытно проникшими в город. Вести о внезапном нападении успели дойти до Варшавы еще до того, как прервалась связь. В верхнесилезском промышленном районе немецкие боевые отряды, не входившие в состав регулярных войск, пытались захватить шахты, заводы и электрические станции, при этом использовалась помощь местных немцев (Volksdeutsche), отлично знакомых с обстановкой. В ночь перед немецким нападением какие-то таинственные враги захватили мосты в пограничной зоне; уточнить, что представляли собой эти враги, не удалось, но стало известно, что они подобрались к намеченным объектам сквозь позиции польских войск. В Катовицах группа местных немцев, имевших на рукавах повязки со свастикой, попыталась поднять восстание. Корреспондентка одной американской газеты имела возможность наблюдать, как 30 или 40 таких немцев (самому старшему из них было не более двадцати лет) шли под усиленным польским конвоем. Вслед за тем прибыли два грузовика.

“Они были [99] заполнены рабочими в рваной одежде, запачканной кровью и грязью. Вокруг стояла цепь солдат, не дававших ни одному арестованному поднять голову; при всякой попытке нарушить порядок положение восстанавливалось ударом приклада. Все доставленные люди были участниками еще одного нацистского восстания”{63}.


Некоторые из местных немцев, мобилизованных в польскую армию, не оказывали немецким войскам серьезного сопротивления и даже пытались дезертировать (были и такие, которые вообще не явились на сборные пункты и постарались скрыться). Среди немецкого национального меньшинства имел хождение лозунг - ни в коем случае не стрелять по немецким войскам, при первой же возможности сдаваться им в плен. “Польские офицеры знали это, - писал один из местных немцев в своих воспоминаниях, - но они рассчитывали запугать нас, размещая в боевых порядках перед собой и ведя за нами неослабное наблюдение”{64}.


Вблизи Познани, в центре того района, где проживала большая часть немецкого национального меньшинства, у экипажа немецкого самолета, сбитого на второй день войны, был обнаружен документ Он носил название: Merkblatt zur Bekanntgabe an die gegen Polen eingesetzten Truppen, то есть “Инструкция для войск, действующих против Польши”. “Немецкие и другие группы в Польше, - говорилось в ней, - будут поддерживать боевые операции немецких вооруженных сил”. В инструкции тщательно перечислялись обозначения и условные слова, с которыми должны быть ознакомлены “активно участвующие в борьбе группы местных немцев и другие группы из состава местного населения”. В качестве отличительных знаков предлагалось использовать красные платки с большим желтым кругом посредине, голубую нарукавную повязку с подобным же желтым кругом, светло-коричневую одежду, снабженную желтыми знаками или же нарукавной повязкой со знаком свастики. В качестве [100] пароля выбрали слово “эхо”, которое произносится и пишется почти одинаково на немецком, польском, украинском, русском и чешском языках.


Инструкция была аккуратно отпечатана на машинке, занимая целых четыре страницы{65}. Под документом имелась соответствующая подпись: “С подлинным верно. Принц Рейс, майор”.


В Познани, близ которой была обнаружена эта инструкция, в тот же день было арестовано 20 немецких агентов. Все они имели под плащами установленные нарукавные повязки и знаки.

“Обвиняемые признали, что проникли через границу ночью, получив задание мешать планомерному отходу польских войск посредством организации диверсий и уничтожения средств транспорта. Все они прошли в Германии соответствующую подготовку”{66}.


В различных районах Польского коридора действовали боевые отряды, которые состояли из местных немцев или же пользовались их помощью. Французский консул в Гдыне, которому удалось бежать в Варшаву в первые дни войны, видел, как польские власти арестовали местных немцев, пойманных с поличным, когда они перерезали телефонные и телеграфные провода. В одном из городков старший полицейский офицер с возмущением сказал тому же консулу, “что он начинает всерьез задавать себе вопрос, не является ли каждый из его собеседников замаскированным немцем, которого следует арестовать?”{67}.


В одном из районов Польши на дорогах, предназначенных для отступления войск, оказались завалы из деревьев. Встречались немецкие агенты, замаскированные под польских военных полицейских, железнодорожных чиновников и офицеров “Их подлинные (немецкие) документы были запрятаны в подкладке одежды”{68}.


Все это были неопровержимые факты. С инструкцией, заверенной Рейсом, мог ознакомиться каждый желающий. [101] Все могли видеть арестованных немецких агентов, потрогать их оружие, одежду, карманные фонарики и ножницы для разрезания проволоки. Было определенно доказано и то, что в Польском коридоре и Верхней Силезии немецкая молодежь из местного населения взялась за оружие. Всем этим фактам придавалось большое значение. Основные массы польского народа и раньше не ожидали от местных немцев ничего другого, кроме широкой помощи их идолу и повелителю Адольфу Гитлеру.


Теперь эти опасения оправдались, считал народ. Оправдались повсюду с самого начала войны.


Много поляков верили прежде всего в то, что местные немцы приняли специальные меры для предохранения своих домов от бомбардировок и пожаров. Рассказывали, будто для этой цели наносят определенные знаки на крышах, складывают определенным образом кучи соломы близ домов, дымовые трубы красят в белый и другие цвета, в соответствии с условным сигнальным кодом{69}. У польских войск, двигавшихся по полям в тех районах, где проживало много немцев, зачастую складывалось убеждение, что немецкие фермеры намеренно выполняют определенные виды сельскохозяйственных работ, чтобы подать тем самым условные сигналы немецким войскам, в особенности экипажам немецких самолетов. Подача подобных сигналов с земли отмечалась и польскими летчиками. Так, например, они сообщали: “трава была выкошена по определенному плану”; кормушки для скота “оказались расположенными особым образом”. На вспаханном поле “путем его утаптывания” изображалась та или иная нужная цифра{70}.


Поляки обычно прочесывали окрестности, чтобы найти сообщников немцев, как только немцы наносили удар с воздуха по какому-нибудь объекту. Считалось, что такие сообщники могут оказывать немцам большую помощь. Подозревали, что местные немцы оставляют в своих комнатах свет или направляют кверху луч света от фонаря через дымовую трубу, чтобы облегчить ориентировку [102] немецким летчикам. В одном из районов западной части Польши арестовали владельца каменоломни, который не только располагал радиопередатчиком, но и “показывал со своего двора направление ветра немецким летчикам”. Его казнили{71}. В районе между Познанью и Варшавой два местных немца, уклонившихся от ареста, скрывались в шалаше. Польские железнодорожники, услышав разговор на немецком языке, предупредили солдат, и те задержали немцев. Железнодорожники утверждали, что эти немцы подавали дымовые сигналы самолетам, готовящимся бомбардировать железнодорожную сортировочную станцию{72}.


Никто не знает, сколько местных немцев было арестовано (и даже убито) в связи с подобными обвинениями.


В одном только Торуне расстреляли 34 человека. “Они были пойманы во время подачи сигналов зеркалами или белыми полотнищами при налетах немецких бомбардировщиков”{73}.


Большое количество местных немцев было заподозрено в шпионаже или диверсиях. Они применяли хитроумные приемы маскировки: выполняли свою работу в польской военной форме или же в штатском платье, “прикидываясь рабочими, нищими, священниками, монахинями, членами религиозных организаций”{74}. Это отнюдь не значило, что немецкие агенты всегда облачались в специальный наряд. Естественно, что иногда им приходилось применять отличительные знаки, например повязки определенных цветов. Были и такие (как думали поляки), которые опознавали друг друга гораздо более тонким способом: “по пуговицам определенной формы, свитерам условленной расцветки, а также по тому или иному своеобразию в одежде, например повязыванию лент или шарфов”{75}. [103]


Результаты своей работы в области шпионажа и диверсий агенты, конечно, должны были сообщать в немецкие штабы. Уверяли, что некоторые из таких донесений передавались посредством специальных сигналов, что в ряде случаев применяются тайные радиопередатчики. Во время воздушных налетов на Варшаву в первые дни войны население было уверено, что немецкие ВВС держат связь с агентурой в городе, причем агенты располагают радиопередатчиками.


Предполагалось, что подобные радиопередатчики могли бы быть обнаружены в стране в огромном количестве. Все дело лишь в том, что они ловко замаскированы! Их якобы находили то “в склепе хорошо известного промышленника”, то “в доме протестантского пастора”, иногда “в дупле дерева”{76}.


По утверждению одного из офицеров польского генерального штаба, в одном только Польском коридоре во время обысков в домах немцев нашли “пятнадцать коротковолновых радиопередатчиков”{77}. В другом месте один польский лейтенант обнаружил “миниатюрный коротковолновый радиопередатчик, умещавшийся в коробке немногим больше спичечной”{78}.


Естественно, что все жители домов, в которых находили подобную аппаратуру, арестовывались и отправлялись в тюрьму. По правде сказать, любой необычный предмет, выглядевший явно немецким, сразу же возбуждал подозрение. Так, например, в Познани расстреляли как “шпионов” двух местных немцев: у них на квартире польские солдаты нашли альбомы с марками, немецкий шлем времен первой мировой войны, мотоциклетную фару и спидометр{79}. [104]


В любой подлости обязательно подозревали местных немцев.

“Всюду, где имелись немцы, они якобы производили ночные нападения на польских солдат, поджигали дома, перерезали телефонные провода. При помощи цветных ракет они передавали подробные сведения о расположении польских войск. Они устраивали засады на польских военнослужащих и зачастую подмешивали иприт в воду, которую использовали эти военнослужащие для умывания”{80}.


“Я заявляю, - писал один польский майор, - что лично видел, как пострадал лейтенант Ковальский в одном из немецких поселений на Волыни. Лейтенант умылся водой из кувшина, принесенного ему хозяйкой дома; вскоре после этого лицо его ужасно распухло. Лейтенант был немедленно отправлен в луцкий госпиталь; там установили, что ожог вызван ипритом, оказавшимся, к счастью, в сильно разбавленном виде”{81}.


Страх перед немецкой пятой колонной, возникавший под влиянием событий и рассказов вроде приведенных выше, отнюдь не был местным явлением. После окончания войны укрывшееся за границей польское правительство сумело собрать свыше 500 заявлений от офицеров и солдат, также очутившихся в эмиграции. Каждый из этих свидетелей сообщал все то, что он видел своими глазами и слышал собственными ушами относительно пятой колонны. В заявлениях описывались как первая, так и последняя неделя войны; в них затрагивались события, имевшие место во всех районах Польши.


Еще за несколько месяцев до начала войны польское правительство распорядилось составить списки подозрительных лиц из числа проживавших в Польше немецких подданных, а также немецкого национального меньшинства. Такие списки были, видимо, составлены в апреле - мае 1939 года, примерно в то самое время, когда Гитлер [105] расторг пакт о ненападении между Германией и Польшей. Как уже упоминалось выше, некоторые группы немецкого национального меньшинства были арестованы и отправлены в концентрационные лагери еще до начала войны. Большинство же из них оставили пока в покое. Однако в первый день войны польское радио (так по крайней мере утверждают немецкие источники) передало приказ своим судебным и полицейским органам приступить к арестам по заранее намеченным спискам. В тот же самый день, то есть в пятницу 1 сентября, во всех населенных пунктах Польши, где имелись немцы, последним вручали специальные предписания, отпечатанные на бланках красного, желтого и розового цвета. Лица, получившие красные бланки, подлежали заключению в тюрьму по месту жительства; в их домах проводился немедленный обыск. Бланки розового цвета (обычно для немецких подданных) обязывали явиться в полицию для отправки в концентрационный лагерь. Получение бланков желтого цвета означало, что данный человек должен переселиться в определенные районы центральной или восточной частей Польши, подальше от границы с Германией. Как видно, польские власти пытались воздержаться от серьезных репрессий по отношению к основной массе местных немцев; те элементы, которые не пользовались доверием, удалялись с территории вероятного театра военных действий; в тюрьму сажали лишь тех, кого считали явным врагом польского государства.


На практике все намеченные заранее категории и различия остались пустым звуком. Для перевозки интернируемых немецких подданных не было средств транспорта. Местные немцы, переселяемые в центральные и восточные районы Польши (они должны были иметь при себе запас пищи на четыре дня), являлись на железнодорожные станции, но в ряде случаев не находили там ни одного поезда, в который пускали бы гражданское население. В конечном счете все лица, получившие какое-нибудь из указанных выше предписаний, оказывались в местном полицейском участке, в тюрьме или концентрационном лагере. По пути следования туда возбужденное население “награждало немцев пинками, ударами, а также плевками в лицо и осыпало площадными [106] ругательствами”{82}. Перед домами арестованных обычно собиралась толпа, и дело иногда доходило до битья оконных стекол.


Большое значение имело то обстоятельство, что наряду с “официальными” арестами производились и “неофициальные”. Во многих районах польские националистические общества подготовили свои собственные списки лиц, не заслуживающих доверия. Аресты по таким спискам осуществлялись зачастую весьма грубым образом. На улицах слышались крики: “Хватай немцев, бей швабов, этих свиней и шпионов!”{83}.


Страх и злоба были направлены своим острием не только против немцев, которых польское население хорошо знало, часто общаясь с ними. Еще более опасными могли оказаться те немцы, которых нельзя было распознать. В ряде мест подозрительных лиц заставляли произносить польские фразы; при этом нарочно подбирались слова, трудные для произношения, чтобы можно было изобличить немцев. В Верхней Силезии, где напряженность взаимоотношений была наибольшей, членам польских обществ были выданы винтовки; “лица, отвечавшие на оклик по-немецки или же уклонявшиеся от ответа, пристреливались на месте”{84}.


Таким образом, значительное количество немцев (большей частью местных) оказалось арестованным или обезвреженным иными путями в первые же три дня войны.


Вставал вопрос: что делать со всеми этими людьми?


Было ясно, что их следует убрать из сферы досягаемости немецкой армии. “Гони их на восток!” - такова была принципиальная установка. В некоторых случаях для высылаемых немцев подавались специальные поезда, а обычно им приходилось двигаться походным порядком. Бывало и так, что поезда с немцами разгружались на полпути, а дальше люди шли пешком. Конечными пунктами назначения служили во всех случаях большие [107] концентрационные лагеря, организованные близ русской границы. В некоторых случаях партии высылаемых доходили до этих лагерей, иногда не доходили. Общее количество людей из состава немецкого национального меньшинства, сдвинутых со своих мест (с учетом как арестованных, так и неарестованных), согласно немецким источникам, далеко превышало 50 000{85}.


Обращение с интернированными в концентрационных лагерях было плохое. Еще хуже обращались с арестованными в пути следования.


Колонна арестованных, эвакуируемых из какого-либо селения, ко времени подхода к следующему этапу превращалась в беспорядочную толпу покрытых пылью и измученных людей. Эти люди находились под охраной - значит, думал каждый встречный, у них совесть нечиста! “Ведь это же немцы, гитлеровцы! Это из-за них над Польшей разразилась катастрофа!” Толпы зевак обычно двигались рядом с колонной арестованных, давая волю своим чувствам. “Мы хорошо узнали, что значит проходить сквозь строй”, - писал один из немцев в своих воспоминаниях.

“Когда нам приходилось следовать через мало-мальски значительный населенный пункт, на обочинах улиц быстро скапливались толпы взбешенных местных жителей; слышалась брань, в нас плевали, бросали камни или навоз, били палками. И все это проходило безнаказанно. Больше всех придирались к нам эвакуированные польские железнодорожники и солдаты-дезертиры. Конвоировавшие нас полицейские были настроены недружелюбно. Они разрешали нам не более одной короткой остановки в день, чтобы утолить голод и жажду, и неохотно соглашались на большие привалы. Правда, во время следования через города они защищали нас от толпы, которая была способна забить или затоптать человека ногами; тем не менее все мы получили те или иные телесные повреждения”{86}.


Конвойные относились к арестованным не всегда одинаково. В ряде случаев они оттесняли толпы поляков, [108] пуская в ход резиновые дубинки; бывало и так, что они смотрели не без удовольствия на издевательства над арестованными. В общем и целом конвоиры из состава полиции (более осведомленные в том, кого именно они сопровождают) вели себя лучше, чем безразличные ко всему польские солдаты, привлекавшиеся для помощи полиции. Были случаи, когда солдаты пристреливали в пути конвоируемых “шпионов”; зачастую они не оказывали эффективного противодействия, когда толпа пыталась завладеть каким-нибудь арестованным и убить его.


В некоторых случаях дело доходило до садизма. После окончания военных действий обнаруживались безобразно изуродованные трупы местных немцев; иногда их зарывали вместе с дохлыми собаками.


В тех районах Польши, где внушавшие подозрение местные немцы были уже выселены, имели место дополнительные беспорядки. По мере усиления паники перед пятой колонной подверглись нападению и разграблению жилые дома и фермы немцев, которых раньше оставляли в покое. Иногда при этом гибли целые семьи. Правда, среди поляков находились люди, которые смотрели на вещи более трезво. Они предостерегали против эксцессов, а иногда даже помогали защищать местных немцев или скрывали их у себя в жилищах. Были и офицеры, которые воспрещали или прекращали избиения. Хотя общее мнение сводилось к тому, что ни за одного немца заступаться не стоит, некоторые поляки все же делали это, рискуя собственной жизнью.


Невозможно назвать точное число всех жертв гнева польского народа. Немецкие источники утверждают, что к 1 февраля 1940 года были найдены и опознаны трупы почтя 13 000 местных немцев{87}. Эта цифра вызывает сомнение. Однако не исключено, что паника перед пятой колонной повлекла за собой гибель нескольких тысяч человек из общего числа 750 000 немцев, проживавших на территории Польши{88}. [109]


С какой радостью встречали местные немцы гитлеровские оккупационные войска! Они были готовы оказать тысячи услуг солдатам, одетым в форму, столь ненавистную полякам. Они усаживались на немецкие танки, чтобы показать дорогу; они стояли вдоль дорог, бросая цветы вступающим войскам, и без устали выкрикивали “Хайль Гитлер!” Они выносили солдатам кувшины с молоком, раздавали им печенье, кофе и шоколад; “всюду были слышны немецкие приветствия и имя фюрера”{89}. Они вывешивали на своих домах бумажные флаги со свастикой и выставляли в окнах украшенные цветами портреты Гитлера. “Женщины хватали солдат за руки и пытались их обнять”{90}. Они делились с ними последними сигаретами, а дети взбиралась на военные машины. “Все были вне себя от радости”{91}.


Можно себе представить, как болезненно воспринимали эти сцены поляки, которые тосковали по потерянной независимости и, зная немцев, взирали на будущее с ужасом! До войны народ подозревал, что местные немцы окажутся предателями, если к этому представится случай; в ходе войны данное предположение оправдалось; после окончания военных действий его правильность подтвердилась еще раз. Ни один поляк, остался ли он дома или оказался в изгнании, уже не сомневался в реальности подрывной деятельности местных немцев.


Интересно отметить, что за пределами Польши лишь немногие люди (конечно, если не считать польских беженцев) обратили серьезное внимание на те злодеяния, которые приписывались немецкому национальному меньшинству. Сами польские беженцы являлись свидетелями [110] таких злодеяний. Доклады о кознях пятой колонны поступали непрерывным потокам в эмигрантское польское правительство, обосновавшееся во Франции. К концу 1939 года до этого правительства дошел экземпляр уже упоминавшейся выше инструкция, найденной близ Познани; проверив подлинность документа, польские правительственные органы передали его в распоряжение мировой печати. Длинные выдержки из этой инструкции были помещены в лондонской газете “Таймс” 4 января 1940 года.


Польское эмигрантское правительство способствовало также изданию в Париже в апреле 1940 года книги “Немецкое вторжение в Польшу” (“L'invasion allemande en Pologne”). В ней было дано потрясающее описание страданий польского гражданского населения и деятельности пятой колонны. Имелись и другие сообщения на ту же тему. Бежавший из Варшавы корреспондент газеты “Манчестер гардиан” писал, что “количество немецких шпионов исчислялось тысячами”, что

“почти миллионное немецкое национальное меньшинство на территории Польши было использовано нацистами до предела. Немецкие девушки, уезжавшие в Германию под предлогом пройти обучение на курсах медсестер, оказывались в шпионских школах”{92}.


В марте 1940 года один швейцарский офицер, выступая со статьей в газете, утверждал, что “шпионская сеть, развернутая среди немецкого национального меньшинства, выполнила свою задачу в совершенстве”{93}.


Общественное мнение Запада придавало мало значения подобным сообщениям и выводам. Польша относилась к Восточной Европе. Разве поражение Польши не доказало, что эта “республика полковников”, в сущности совсем не демократическая, давно уже разложилась? Люди содрогались, рассматривая фотоснимки разрушений в Варшаве, и в то же время как бы не хотели признать того факта, что немецкая военная машина, раздавившая, подобно паровому катку, за несколько недель храбрую миллионную армию, все же существует и, более того, становится сильнее. [111]


Каждый, кто имел смелость взглянуть правде в глаза, должен был спросить себя - какие еще неожиданности готовит Гитлер для своих уцелевших противников?


Опасения тех, кто задавал себе подобные вопросы, бесспорно, усилились после ознакомления с разоблачениями Германа Раушнинга, которые тот опубликовал в первую зиму второй мировой войны. Книга “Говорит Гитлер” появилась одновременно в ряде стран. В Англии за один месяц она выдержала три издания. На ее страницах запечатлены собственные слова Гитлера, кратко записанные Раушнингом в 1932 - 1934 годах. Эти слова отражали не только разрушительный демонизм натуры Гитлера, но и дальновидное коварство потенциального претендента на мировое господство, намеренного полностью использовать свое уменье организовать нападение изнутри. Ни одно средство, пригодное для достижения щели, не должно было остаться неиспользованным: массированные удары с воздуха, внезапность, террор, диверсия и убийства - все эти и многие другие методы находили свое место в его планах. Намечалось завести картотеки на государственных деятелей всего мира, отмечая в них тайные слабости этих людей; предполагалось использовать новые виды отравляющих веществ; агенты, маскируясь под коммивояжеров, должны были тайком распространять бактерии с целью вызвать эпидемии в неприятельских странах.

“Когда я решусь развязать войну, Форстер, - говорил Гитлер гаулейтеру Данцига и другим своим приспешникам, - мои войска внезапно появятся в столице соседнего государства, скажем, в Париже. Они будут одеты во французскую военную форму. Они пройдут по улицам среди бела дня. Никто их не остановит. Все будет заранее продумано и подготовлено до последней мелочи. Войска войдут в генеральный штаб, они займут министерства и здание парламента. Через несколько минут Франция окажется лишенной своих руководящих деятелей. Армия без генерального штаба! Все политические деятели убраны со сцены! Воцарится невообразимое замешательство. Но у меня уже заранее будут налажены связи с людьми, способными организовать новое правительство - такое, какое угодно мне. Мы найдем таких [112] людей в любой стране. Нам даже не придется их подкупать: они придут к нам сами. Их будут подталкивать иллюзии и честолюбие, партийные раздоры и корыстное высокомерие. Переговоры о мире начнутся еще до начала войны. Я говорю вам, господа, что невозможное всегда оказывается успешным. Самая невероятная вещь является наиболее надежной. В нашем распоряжении будет достаточно добровольцев, людей вроде наших штурмовиков, достойных доверия и готовых на любую жертву. Мы перебросим их через границу еще в мирное время. Не сразу, а постепенно. Все будут считать их мирными путешественниками. Сегодня вы не поверите мне, господа, но я осуществляю это, шаг за шагом. Возможно, нам придется высадиться на вражеских аэродромах. Мы должны быть готовы перевозить по воздуху не только солдат, но и их оружие. Никакая линия Мажино нас не остановит. Наша стратегия заключается в том, чтобы уничтожать противника изнутри, завоевывать его любыми средствами”{94}.


Человек, который говорил таким образом, сумел за пол тора года наложить свою лапу на Австрию, Чехословакию и Польшу.


Каков будет его следующий шаг? [113]



Читать далее

де Ионг Луис. Немецкая пятая колонна во второй мировой войне
Предисловие к русскому изданию 16.04.13
Предисловие автора 16.04.13
Часть первая. Страх. Введение. Приближение катастрофы 16.04.13
Глава 1. Паника в Польше 16.04.13
Глава 2. Дания и Норвегия под воздействием внезапных ударов. Дания 16.04.13
Глава 3. Вторжение в Голландию 16.04.13
Глава 4. Немецкое наступление в Бельгии и Франции. Бельгия 16.04.13
Глава 5. Напряженное положение в Англии 16.04.13
Глава 6. Тревога в Америке 16.04.13
Глава 7. 1941 год - новые удары Германии 16.04.13
Глава 8. Навязчивый образ 16.04.13
Часть вторая. Действительность. Глава 9. Польша 16.04.13
Глава 10. Дания и Норвегия. Дания 16.04.13
Глава 11. Голландия, Бельгия, Люксембург и Франция. Голландия 16.04.13
Глава 12. Англия и Америка. Англия 16.04.13
Глава 13. Югославия, Греция, Советский Союз. Югославия 16.04.13
Глава 14. Военная пятая колонна 16.04.13
Часть третья. Анализ. Глава 15. Воображаемая пятая колонна 16.04.13
Глава 16. Исторический обзор 16.04.13
Заключение 16.04.13
Примечания 16.04.13
ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ 16.04.13
Глава 1. Паника в Польше

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть