Онлайн чтение книги Нерв
БЕГ ИНОХОДЦА

В желтой жаркой Африке,

В центральной ее части,

Как-то вдруг вне графика

Случилося несчастье.

Слон сказал, не разобрав:

«Видно, быть потопу…»

В общем, так: один жираф

Влюбился в антилопу.

Тут поднялся галдеж и лай,

И только старый попугай

Громко крикнул из ветвей:

«Жираф большой, ему видней!» [45]Рефрен «Тут поднялся галдеж и лай…» повторяется после каждой строфы, за исключением последней.

«Что же что рога у ней,

Кричал жираф любовно,

Нынче в нашей фауне

Равны все поголовно.

Если вся моя родня

Будет ей не рада,

Не пеняйте на меня,

Я уйду из стада».

Папе антилопьему

Зачем такого сына.

Все равно, что в лоб ему,

Что по лбу — все едино.

И жирафов зять брюзжит:

«Видали остолопа!»

И ушли к бизонам жить

С жирафом антилопа.

В желтой жаркой Африке

Не видать идиллий.

Льют жираф с жирафихой

Слезы крокодильи.

Только горю не помочь —

Нет теперь закона.

У жирафа вышла дочь

Замуж за бизона.

Пусть жираф был не прав,

Но виновен не жираф,

А тот, кто крикнул из ветвей:

«Жираф большой, ему видней!»

— Змеи, змеи кругом — будь им пусто,

Человек в исступленьи кричал

И позвал на подмогу мангуста,

Чтобы, значит, мангуст выручал,

И мангусты взялись за работу.

Не щадя ни себя, ни родных,

Выходили они на охоту

Без отгулов и без выходных.

И в пустынях, степях и в пампасах

Даже дали наказ патрулям

Игнорировать змей безопасных

И сводить ядовитых к нулям.

Приготовьтесь, сейчас будет грустно,

Человек появился тайком

И поставил силки на мангуста,

Объявив его вредным зверьком.

Он наутро пришел, с ним собака,

И мангуста запрятал в мешок,

А мангуст отбивался, и плакал,

И кричал: я полезный зверек!

Но мангустов в порезах и ранах

Все швыряли в мешок, как грибы,

Одуревших от боли в капканах,

Ну, и от поворота судьбы.

И гадали они: в чем же дело,

Отчего нас несут на убой?

И сказал им мангуст престарелый

С перебитой передней ногой:

«Козы в Бельгии съели капусту,

Воробьи рис в Китае с полей,

А в Австралии злые мангусты

Истребили полезнейших змей!»

Это вовсе не дивное диво

Раньше были полезны, и вдруг…

Оказалось, что слишком ретиво

Истребляли мангусты гадюк!

Вот за это им вышла награда

От расчетливых умных людей.

Видно, люди не могут без яда,

Ну, а значит, не могут без змей.

— Змеи, змеи кругом — будь им пусто,

Человек в исступленьи кричал,

Снова звал на подмогу мангуста,

Чтобы, значит, мангуст выручал…

Трубят рога: «Скорей, скорей!»

И копошится свита.

Душа у ловчих без затей

Из жил воловьих свита.

Ну и забава у людей:

Убить двух белых лебедей!

И соколы помчались…

У лучников наметан глаз…

А эти лебеди как раз

Сегодня повстречались.

Она жила под солнцем — там,

Где синих звезд без счета,

Куда под силу лебедям

Высокого полета.

Вспари, едва крыла раскинь

В густую трепетную синь.

Скользи по божьим склонам

В такую высь, куда и впредь

Возможно будет залететь

Лишь ангелам и стонам.

Но он и там ее настиг

И счастлив миг единый.

Но только был тот яркий миг

Их песней лебединой.

Крылатым ангелам сродни,

К земле направились они,

Опасная повадка.

Из-за кустов, известно всем,

Следят охотники за тем,

Чтоб счастье было кратко.

Вот отирают пот со лба

Виновники паденья:

Сбылась последняя мольба —

Остановись, мгновенье!

Так пелся этот вечный стих,

В пик лебединой песни их,

Счастливцев одночасья.

Они упали вниз вдвоем,

Так и оставшись на седьмом,

На высшем небе счастья.

Во хмелю слегка

Лесом правил я.

Не устал пока,

Пел за здравие.

И умел я петь

Песни вздорные:

«Как любил я вас,

Очи черные…»

То плелись, то неслись,

То трусили рысцой,

И болотную слизь

Конь швырял мне в лицо.

Только я проглочу

Вместе с грязью слюну,

Штофу горло скручу

И опять затяну:

«Очи черные,

Как любил я вас…»

Но прикончил я

То, что впрок припас.

Головой тряхнул,

Чтоб слетела блажь,

И вокруг взглянул,

И присвистнул аж.

Лес стеной впереди — не пускает стена,

Кони прядут ушами, назад подают…

Где просвет, где прогал — не видать ни рожна.

Колют иглы меня, до костей достают.

Коренной ты мой,

Выручай же, брат!

Ты куда, родной,

Почему назад?!

Дождь — как яд с ветвей

Не добром пропах.

Пристяжной моей

Волк нырнул под пах.

Вот же пьяный дурак, вот же налил глаза.

Ведь погибель пришла, и бежать не суметь.

Из колоды моей утащили туза,

Да такого туза, без которого смерть.

Я ору волкам:

«Побери вас прах!..»

А коней пока

Подгоняет страх.

Шевелю кнутом,

Бью крученые,

И ору причем:

«Очи черные…»

Храп, да топот, да лязг,

Да лихой перепляс —

Бубенцы плясовую играют с дуги.

Ох вы, кони мои, загублю же я вас,

Выносите, друзья, выносите, враги!

…От погони той

Вовсе хмель иссяк,

Мы на кряж крутой

На одних осях,

В хлопьях пены мы,

Струи в кряж лились,

Отдышались, отхрипели

Да откашлялись.

Я лошадкам забитым,

Что не подвели,

Поклонился в копыта

До самой земли,

Сбросил с воза манатки,

Повел в поводу…

Спаси бог вас, лошадки,

Что целым иду.

Мы древние, испытанные кони.

Победоносцы ездили на нас,

И не один великий богомаз

Нам золотил копыта на иконе.

И рыцарь-пес и рыцарь благородный

Хребты нам гнули тяжестию лат.

Один из наших, самый сумасбродный,

Однажды ввез Калигулу в сенат.

Я скачу, но я скачу иначе,

По камням, по лужам, по росе.

Говорят: он иноходью скачет,

Это значит — иначе, чем все.

Но наездник мой всегда на мне,

Стременами лупит мне под дых.

Я согласен бегать в табуне,

Но не под седлом и без узды.

Если не свободен нож от ножен,

Он опасен меньше, чем игла.

Вот и я оседлан и стреножен,

Рот мой разрывают удила.

Мне набили раны на спине,

Я дрожу боками у воды.

Я согласен бегать в табуне

Но не под седлом и без узды.

Мне сегодня предстоит бороться.

Скачки. Я сегодня фаворит.

Знаю, ставят все на иноходца,

Но не я — жокей на мне хрипит.

Он вонзает шпоры в ребра мне,

Зубоскалят первые ряды.

Ох, как я бы бегал в табуне…

Там не под седлом и без узды.

Пляшут, пляшут скакуны на старте,

Друг на друга злобу затая,

В исступленье, в бешенстве, в азарте,

И роняют пену, как и я.

Мой наездник у трибун в цене,

Крупный мастер верховой езды.

Ой, как я бы бегал в табуне,

Но не под седлом и без узды.

Нет, не будут золотыми горы,

Я последним цель пересеку.

Я ему припомню эти шпоры,

Засбою, отстану на скаку.

Колокол!.. Жокей мой на коне,

Он смеется в предвкушенье мзды.

Ох, как я бы бегал в табуне,

Но не под седлом и без узды.

Что со мной, что делаю, как смею?!

Потакаю своему врагу.

Я собою просто не владею,

Я прийти не первым не могу!

Что же делать остается мне?

Вышвырнуть жокея своего

И бежать, как будто в табуне.

Под седлом, в узде, но без него.

Я пришел, а он в хвосте плетется,

По камням, по лужам, по росе…

Я впервые не был иноходцем,

Я стремился выиграть, как все.

В заповеднике, вот в каком — забыл,

Жил да был козел рога длинные.

Хоть с волками жил не по-волчьи выл,

Блеял песенки все козлиные.

И пощипывал он травку, и нагуливал бока.

Не услышишь от него дурного слова.

Толку было с него, правда, как с козла — молока,

Но вреда, однако, тоже никакого.

Жил на выпасе он возле озерка,

Не вторгаясь в чужие владения,

Но заметили скромного козлика

И избрали в козлы отпущения.

Например, медведь, баламут и плут

Обхамит кого по-медвежьему,

Враз козла найдут, приведут и бьют

По рогам ему и промеж ему.

Не противился он, серенький, насилию со злом,

А сносил побои весело и гордо.

Сам медведь сказал: «Ребята, я горжусь козлом,

Героическая личность козья морда!»

Берегли козла, как наследника.

Вышло даже в лесу запрещение

С территории заповедника

Отпускать козла отпущения.

А козел себе все скакал козлом,

Но пошаливал втихомолочку

Как-то бороду завязал узлом,

Из кустов назвал волка сволочью.

А когда очередное отпущенье получал

(Все за то, что волки лишку откусили),

Он как-будто бы случайно по-медвежьи зарычал,

Но внимания тогда не обратили.

Пока хищники меж собою дрались,

В заповеднике крепло мнение,

Что дороже всех медведей и лис

Дорогой козел отпущения.

Ускакал козел да и стал таков.

«Эй вы, бурые, — кричит, светло-пегие!

Отниму у вас рацион волков

И медвежие привилегии.

Покажу вам козью морду настоящую в лесу,

Распишу туды-сюды по трафарету.

Всех на роги намотаю, всех по кочкам разнесу,

Всех ославлю по всему я белу свету.

Не один из вас будет землю жрать,

Все подохните без прощения.

Отпускать грехи кому — мне решать,

Это я — козел отпущения».

В заповеднике, вот в каком — забыл,

Правит бал козел не по-прежнему.

Он с волками жил и по-волчьи взвыл,

И рычит теперь по-медвежьему.

А козлятушки-ребятушки засучили рукава

И пошли шерстить волчишек в пух и клочья.

А чего теперь стесняться, если их глава

От лесного льва имеет полномочия.

Ощутил вдруг он остроту рогов

И козлиное вдохновение.

Росомах и лис, медведей, волков

Превратил в козлов отпущения.

Словно бритва рассвет полоснул по глазам,

Отворились курки, как волшебный Сезам,

Появились стрелки, на помине легки.

И взлетели стрекозы с протухшей реки

И потеха пошла в две руки.

Мы легли на живот и убрали клыки.

Даже тот, даже тот, кто нырял под флажки,

Чуял волчие ямы подушками лап,

Тот, кого даже пуля догнать не могла б,

Тоже в страхе взопрел, и прилег, и ослаб.

Чтобы жизнь улыбалась волкам — не слыхал.

Зря мы любим ее, однолюбы.

Вот у смерти — красивый широкий оскал

И здоровые, крепкие зубы.

Улыбнемся же волчьей улыбкой врагу,

Псам еще не намылены холки.

Но — на татуированном кровью снегу

Наша роспись: мы больше не волки!

Мы ползли, по-собачьи хвосты подобрав,

К небесам удивленные морды задрав:

Либо с неба возмездье на нас пролилось,

Либо свету конец и в мозгах перекос…

Только били нас в рост из железных стрекоз.

Кровью вымокли мы под свинцовым дождем

И смирились, решив: все равно не уйдем!

Животами горячими плавили снег.

Эту бойню затеял — не бог — человек!

Улетающих — влет, убегающих — в бег…

Свора псов, ты за стаей моей не вяжись,

В равной сваре за нами удача. Волки мы!

Хороша наша волчья жизнь.

Вы — собаки, и смерть вам — собачья.

Улыбнемся же волчьей ухмылкой врагу,

Чтобы в корне пресечь кривотолки.

Но — на татуированном кровью снегу

Наша роспись: мы больше не волки!

К лесу! Там хоть немногих из вас сберегу,

К лесу, волки! Труднее убить на бегу!

Уносите же ноги! Спасайте щенков.

Я мечусь на глазах полупьяных стрелков

И скликаю заблудшие души волков.

Те, кто жив, — затаились на том берегу.

Что могу я один? Ничего не могу.

Отказали глаза. Притупилось чутье.

Где вы, волки, былое лесное зверье?

Где же ты, желтоглазое племя мое?!

Я живу. Но теперь окружают меня

Звери, волчьих не знавшие кличей.

Эти псы — отдаленная наша родня,

Мы их раньше считали добычей.

Улыбаюсь я волчьей улыбкой врагу,

Обнажаю гнилые осколки.

Но — на татуированном кровью снегу

Наша роспись: мы больше не волки!