Онлайн чтение книги Нерв
ЗАНОЗЫ

Благодать или благословенье

Ниспошли на подручных твоих!

Дай им бог совершить омовенье,

Окунаясь в святая святых!

Исцеленьем от язв и уродства

Будет душ из живительных вод.

Это словно возврат первородства

Или нет — осушенье болот.

Все пороки, грехи и печали,

Равнодушье, согласье и спор

Пар, который вот только наддали,

Вышибает, как пулей, из пор.

Все, что мучит тебя, испарится

И поднимется вверх, к небесам.

Ты ж, очистившись, должен спуститься.

Пар с грехами расправится сам.

Не стремись прежде времени к душу,

Не равняй с очищеньем мытье.

Нужно выпороть веником душу,

Нужно выпарить смрад из нее.

Здесь нет голых, стесняться не надо,

Что кривая рука да нога.

Здесь — подобие райского сада:

Пропуск тем, кто раздет донага.

И, в предбаннике сбросивши вещи,

Всю одетость свою позабудь!

Одинаково веничек хлещет,

Как ты там не выпячивай грудь.

Все равны здесь единым богатством,

Все легко переносят жару,

Здесь свободу и равенство с братством

Ощущаешь в кромешном пару.

Загоняй поколенья в парную!

И крещенье принять убеди!

Лей на нас свою воду святую

И от варварства освободи!

И вкусы и запросы мои странны,

Я экзотичен, мягко говоря:

Могу одновременно грызть стаканы

И Шиллера читать без словаря.

Во мне два «Я», два полюса планеты,

Два разных человека, два врага.

Когда один стремится на балеты,

Другой стремится прямо на бега.

Я лишнего и в мыслях не позволю,

Когда живу от первого лица.

Он часто вырывается на волю —

Второе «Я» в обличье подлеца.

И я борюсь, давлю в себе мерзавца.

О, участь беспокойная моя.

Боюсь ошибки, может оказаться,

Что я давлю не то второе «Я».

Когда в душе я раскрываю гранки

На тех местах, где искренность сама,

Тогда мне в долг дают официантки

И женщины ласкают задарма.

Но вот летят к чертям все идеалы,

Но вот я груб, я нетерпим и зол.

Но вот сижу и тупо ем бокалы,

Забрасывая Шиллера под стол.

А суд идет, весь зал мне смотрит в спину.

Вы, прокурор, вы, гражданин судья,

Поверьте мне, не я разбил витрину,

А подлое мое второе «Я».

И я прошу вас, строго не судите.

Лишь дайте срок, но не давайте срок.

Я буду посещать суды как зритель

И к судьям заходить на огонек.

Я больше не намерен бить витрины

И лица граждан, — так и запиши!

Я воссоединю две половины

Моей больной раздвоенной души.

Искореню, похороню, зарою,

Очищусь, ничего не скрою я.

Мне чуждо это «Я» мое второе,

Нет, это не мое второе «Я».

— Ой, Вань, смотри, какие клоуны,

Рот — хоть завязочки пришей.

Ой, до чего, Вань, размалеваны,

И голос, как у алкашей.

А тот похож, нет, правда, Вань,

На шурина, такая ж пьянь.

Ну нет, ты глянь, нет-нет, ты глянь,

Я правда, Вань.

— Послушай, Зин, не трогай шурина.

Какой ни есть, а он — родня.

Сама намазана, прокурена,

Гляди, дождешься у меня!

А чем болтать, взяла бы, Зин,

В антракт сгоняла б в магазин.

Что, не пойдешь? Ну я один,

Подвинься, Зин.

— Ой, Вань, гляди, какие карлики,

В джерси одеты, не в шевьет,

На нашей пятой швейной фабрике

Такое вряд ли кто пошьет.

А у тебя, ей-богу, Вань,

Ну все друзья такая рвань

И пьют всегда в такую рань

Такую дрянь!

— Мои друзья хоть не в болонии,

Зато не тащат из семьи,

А гадость пьют из экономии.

Хоть поутру, да на свои.

А у тебя самой-то, Зин,

В семидесятом был грузин,

Так тот вообще хлебал бензин,

Ты вспомни, Зин.

— Ой, Вань, гляди-кось, попугайчики!

Нет, я, ей-богу, закричу.

А это кто в короткой маечке?

Я, Вань, такую же хочу.

В конце квартала, правда, Вань,

Ты мне такую же сваргань.

Ну, что «отстань», всегда «отстань»,

Обидно, Вань!

— Ты, Зина, лучше помолчала бы,

Накрылась премия в квартал.

Кто мне писал на службу жалобы?

Не ты? Да я же их читал.

К тому же эту майку, Зин,

Тебе напяль — позор один.

Тебе ж шитья пойдет аршин,

Где деньги, Зин?

— Ой, Вань, умру от акробатиков!

Смотри, как вертится, нахал.

Завцеха наш, товарищ Сатюков,

Недавно в клубе так скакал.

А ты придешь домой, Иван,

Поешь и сразу на диван

Иль вот кричишь, когда не пьян,

Ты что, Иван?

— Ты, Зин, на грубость нарываешься,

Все, Зин, обидеть норовишь.

Тут за день так накувыркаешься,

Придешь домой — там ты сидишь.

Ну и меня, конечно, Зин,

Сейчас же тянет в магазин,

А там друзья… Ведь я же, Зин,

Не пью один.

Ого, однако же, гимнасточка!

Гляди-кось, ноги на винтах,

У нас в кафе молочном «Ласточка»

Официантка может так.

А у тебя подруги, Зин,

Все вяжут шапочки для зим,

От ихних скучных образин

Дуреешь, Зин.

— Как, Вань, а Лилька Федосеева,

Кассирша из ЦПКО?

Ты к ней все лез на новоселии,

Она так очень ничего.

А чем ругаться, лучше, Вань,

Поедем в отпуск в Ереван.

Ну что «отстань», опять «отстань»!

Обидно, Вань.

Считать по-нашему, мы выпили немного,

Не вру, ей-богу, скажи, Серега!

И если б водку гнать не из опилок,

То что б нам было с пять бутылок.

Вторую пили близ прилавка в закуточке,

Но это были как раз еще цветочки,

Потом в скверу, где детские грибочки,

Потом… Не помню, дошел до точки.

Я пил из горлышка с устатку и не евши,

Но как стекло был остекленевший.

Ну а когда коляска подкатила,

Тогда в нас было семьсот на рыло.

Мы, правда, третьего насильно затащили,

Но тут промашка — переборщили.

А что очки товарищу разбили,

Так то портвейном усугубили.

Товарищ первый нам сказал, что, мол, уймитесь,

Что не буяньте, что разойдитесь.

Ну «разойтись» я сразу согласился

И разошелся, и расходился.

Но если я кого ругал, карайте строго,

Ну это вряд ли, скажи, Серега!

А что упал — так то от помутнения,

Орал не с горя, от отупения.

Теперь позвольте пару слов без протокола.

Чему нас учит, семья и школа?

Что жизнь сама таких накажет строго,

Тут мы согласны, скажи, Серега!

Он протрезвеет и, конечно, тоже скажет,

Пусть жизнь осудит, пусть жизнь подскажет.

Так отпустите, вам же легче будет.

К чему возиться, коль жизнь осудит.

Вы не глядите, что Сережа все кивает.

Он соображает, все понимает,

А что молчит, так это от волнения,

От осознания и просветления.

Не запирайте, люди, плачут дома детки,

Ему же в Химки, да мне в Медведки…

А, все равно: Автобусы не ходят,

Метро закрыто, в такси не содят.

Приятно все ж таки, что нас тут уважают,

Гляди, подвозят, гляди, сажают.

Разбудит утром не петух, прокукарекав,

Сержант поднимет как человеков.

Нас чуть не с музыкой проводят, как проспимся.

Я рубль заначил, слышь, Сергей, опохмелимся.

Но все же, брат, трудна у нас дорога!

Эх, бедолага, ну спи, Серега.

Не берись, коль не умеешь,

Не умеючи — не трожь.

Не подмажешь — не поедешь,

А подмажешь — упадешь.

Эх, недаром говорится,

Дело мастера боится,

И боится дело это

Ваню — мастера паркета.

Посередке всей эпохи

Ты на щетках попляши.

С женским полом шутки плохи,

А с натертым хороши.

Говорят, не нужно скоро

Будет званье полотера.

В наше время это мненье —

Роковое заблужденье.

Даже в этой пятилетке

На полу играют детки,

Проливают детки слезы

От какой-нибудь занозы.

Пусть елозят наши дети,

Пусть играются в юлу

На натертом на паркете

На надраенном полу.

Мой сосед объездил весь союз.

Что-то ищет, а чего — не видно.

Я в дела чужие не суюсь,

Но мне очень больно и обидно.

У него на окнах плюш и шелк,

Клава его шастает в халате.

Я б в Москве с киркой уран нашел

При его повышенной зарплате.

И сдается мне, что люди врут.

Он нарочно ничего не ищет,

А для чего — ведь денежки идут.

Ох, какие крупные деньжищи.

А вчера на кухне ихней сын

Головой упал у нашей двери

И разбил нарочно мой графин,

Я — папаше счет в тройном размере.

Ему, значит, рупь, а не пятак?

Пусть теперь мне платят неустойку.

Я ведь не из завести, я так,

Ради справедливости, и только.

Ничего, я им создам уют,

Живо он квартиру поменяет.

У них денег — куры не клюют,

А у нас на водку не хватает.

Отбросив прочь свой деревянный посох,

Упав на снег и полежав ничком,

Я встал и сел в «погибель на колесах»,

Презрев передвижение пешком.

 Я не предполагал играть судьбою,

Не собирался спирт в огонь подлить,

Я просто этой быстрою ездою

Намеревался жизнь свою продлить.

Подошвами своих спортивных «чешек»

Топтал я прежде тропы и полы,

И был неуязвим я для насмешек,

И был недосягаем для хулы.

Но я в другие перешел разряды,

Меня не примут в общую кадриль.

Я еду — и ловлю косые взгляды

И на меня, и на автомобиль.

Прервав общения и рукопожатья,

Отворотилась прочь моя среда,

Но кончилось глухое неприятье,

И началась открытая вражда.

Я в мир вкатился, чуждый нам по духу,

Все правила движенья поправ.

Орудовцы мне робко жали руку,

Вручая две квитанции на штраф.

Я во вражду включился постепенно,

Я утром зрел плоды ночных атак:

Морским узлом завязана антенна…

То был намек: С тобою будет так!

Прокравшись огородами, полями,

Вонзали шило в шины, как кинжал.

Я ж отбивался целый день рублями,

И не сдавался, и в боях мужал.

Безлунными ночами я нередко

Противника в засаде поджидал,

Но у него поставлена разведка,

И он в засаду мне не попадал.

И вот, как «языка», бесшумно сняли

Передний мост и унесли во тьму.

Передний мост!.. Казалось бы, детали,

Но без него и задний ни к чему.

Я доставал мосты, рули, колеса,

Не за глаза красивые — за мзду.

Но понял я: не одолеть колосса.

Назад! пока машина на ходу.

Назад к моим нетленным пешеходам!

Пусти назад, о, отворись, сезам!

Назад, в метро, к подземным переходам!

Назад, руль влево и — по тормозам!

Восстану я из праха, вновь обыден,

И отряхнусь, выплевывая пыль.

Теперь народом я не ненавидим

За то, что у меня автомобиль!

Так дымно, что в зеркале нет отраженья,

И даже напротив не видно лица,

И пары успели устать от круженья,

И все-таки я допою до конца.

Полгода не балует солнцем погода,

И души застыли под коркою льда,

И, видно, напрасно я жду ледохода,

И память не может согреть в холода.

В оркестре играют устало, сбиваясь,

Смыкается круг — не прорвать мне кольца.

Спокойно я должен уйти улыбаясь,

Но все-таки я допою до конца.

Не впадай ни в тоску, ни в азарт ты,

Даже в самой невинной игре

Не давай заглянуть в свои карты

И до срока не сбрось козырей.

Отключи посторонние звуки

И следи, чтоб не прятал глаза,

Чтоб держал он на скатерти руки

И не смог передернуть туза.

Никогда не тянись за деньгами,

Если ж ты, проигравши, поник

Как у Пушкина в «Пиковой даме»,

Ты останешься с дамою пик.

Если ж ты у судьбы не в любимцах,

Сбрось очки и закончи на том.

Крикни: — карты на стол! Проходимцы!

И уйди с отрешенным лицом.

В ресторане по стенкам висят тут и там

«Три медведя», «Заколотый витязь».

За столом одиноко сидит капитан.

— Разрешите? — спросил я. — Садитесь.

— Закури. — Извините, «Казбек» не курю.

— Ладно, выпей. Давай-ка посуду.

— Да пока принесут… — Пей, кому говорю!

Будь здоров!.. — Обязательно буду.

— Ну так что же, — сказал, захмелев, капитан,

Водку пьешь ты красиво, однако.

А видал ты вблизи пулемет или танк,

А ходил ли ты, скажем, в атаку?

В сорок третьем под Курском я был старшиной,

За моею спиною такое…

Много всякого, брат, за моею спиной,

Чтоб жилось тебе, парень, спокойно…

Он ругался и пил. Я — за ним по пятам.

Только в самом конце разговора

Я его оскорбил, я сказал: «Капитан,

Никогда ты не будешь майором».

Он заплакал тогда, он спросил про отца.

Он кричал, тупо глядя на блюдо:

— Я полжизни отдал за тебя, подлеца.

А ты жизнь прожигаешь, паскуда.

А винтовку тебе? А послать тебя в бой?!

А ты водку тут хлещешь со мною!..

…Я сидел, как в окопе под Курской дугой,

Там, где был капитан старшиной…

Он всё больше хмелел, я — за ним по пятам, —

Только в самом конце разговора

Я обидел его — я сказал: «Капитан,

Никогда ты не будешь майором!»

Зарыты в нашу память на века

И даты, и события, и лица,

А память как колодец глубока,

Попробуй заглянуть — наверняка

Лицо — и то — неясно отразится.

Разглядеть, что истинно, что ложно,

Может только беспристрастный суд.

Осторожно с прошлым, осторожно,

Не разбейте глиняный сосуд.

Одни его лениво ворошат,

Другие неохотно вспоминают,

А третьи даже помнить не хотят,

И прошлое лежит, как старый клад,

Который никогда не раскопают.

И поток годов унес с границы

Стрелки — указатели пути,

Очень просто в прошлом заблудиться

И назад дороги не найти.

С налета не вини — повремени!

Есть у людей на все свои причины.

Не скрыть, а позабыть хотят они:

Ведь в толще лет еще лежат в тени

Забытые заржавленные мины.

В минном поле прошлого копаться

Лучше без ошибок, потому

Что на минном поле ошибаться

Просто абсолютно ни к чему.

Один толчок — и стрелки побегут,

А нервы у людей не из каната,

И будет взрыв, и перетрется жгут…

Ах, если люди вовремя найдут

И извлекут до взрыва детонатор!

Спит земля спокойно под цветами,

Но когда находят мины в ней,

Их берут умелыми руками

И взрывают дальше от людей.