Онлайн чтение книги Nevermore
Эпилог

Как я уже говорил, смерть моей сводной сестры, этой безумицы, скорбной тенью накрыла мою душу, но для жителей Балтимора, чей привычный покой был сотрясен серией кровавых убийств, завершение дела означало конец печали и тревоги.

Мой бесценный вклад в раскрытие дело, разумеется, произвел неизгладимое впечатление на представителей власти. В особенности капитан Расселл обрушил на меня и хвалу, и просьбу извинить его за то, что он — пусть недолго — подозревал во мне виновника этих преступлений. Аналитический метод, с помощью которого я распутал эту загадку, показался ему почти чудом, и среди служителей закона мои индуктивные способности быстро возвысились до легенды.

Но народная молва превозносила не столько меня, сколько полковника Крокетта, чья героическая фигура высилась в эпицентре этой драмы, — и надо признать, неисправимо тщеславный первопроходец отнюдь не старался как-то умерить эти восторги. В заявлении для прессы, которое он сделал, когда вернулся в город, полковник без капли смущения приписал успешное разрешение этого дела своим бесстрашным подвигам, хотя и не упустил отметить «великознательную» помощь своего «юного дружка Эдди По».

В данных обстоятельствах я не мог сердиться на полковника за преувеличенное раздувание собственной роли. Как бы то ни было, он несколько раз спасал мне жизнь, а после того, как Ганс Нойендорф с подручными похитили меня, избавил меня от участи ужаснее всяких слов. Более того, грубые восторги толпы, которых так явно добивался Крокетт, весили в моих глазах неизмеримо меньше, чем глубокое уважение, я бы даже сказал — смиренное почтение, которое я стяжал у знатоков юриспруденции.

Триумфальное разрешение дела не принесло, однако, полковнику тех политических выгод, на которые он рассчитывал.

К величайшему моему сожалению и удивлению, несмотря на широко распространившуюся в народе славу, в 1835 году Крокетт проиграл повторные выборы в Конгресс и был отстранен от политической жизни.

К тому времени и в моем положении произошла радикальная перемена. В августе 1835 года, через год с небольшим после экстраординарных событий, описанных на предыдущих страницах, я возвратился в Ричмонд, город моей юности, где мне предложили хорошо вознаграждаемую должность помощника редактора в журнале мистера Томаса Уайта «Южный литературный вестник». Месяц спустя сбылись самые пылкие мои молитвы, и брачные узы соединили нас с сестрицей. К середине октября мы оба и наша дражайшая, преданная Матушка поселились в красивом кирпичном здании пансиона, который добрая вдова по имени миссис Яррингтон держала на юго-восточном углу Бэнк-стрит и 11 — й улицы.

К столь существенным улучшениям моих финансов и домашнего устройства присоединился период редчайшего творческого вдохновения. Одно высказывание Крокетта о литературе показалось мне сверх ожидания ценным — я имею в виду его совет достигать коммерческого успеха, повествуя о собственном уникальном опыте, — и я написал ряд рассказов, основанных на тех событиях и ситуациях, которые мне только что довелось пережить: о жестоком убийстве хозяйки пансиона — о маскараде, на который является страшная маска Смерти, — о пыточной камере с бездонным колодцем — об изувеченном трупе, скрытом под половицами, и так далее.

Изменив некоторые детали подлинных эпизодов, дабы вместить их в строгие рамки жанра короткого рассказа, я произ вел на свет с полдюжины повестей, которые, по моему глубочайшему убеждению, составляли вершину моего писательского ремесла на тот момент.

В знак признания помощи, оказанной мне полковником, я отослал ему рукописную копию одного из рассказов вместе с письмом, извещавшим о моем недавнем бракосочетании. Ответ задержался, и я предполагал, что полковник либо не получил моего послания, либо, приведенный в отчаяние своим поражением на политическом поприще, счел за благо вовсе не отвечать.

Стоял прекрасный солнечный день — один из последних октябрьских деньков. Прошло уже более года с тех пор, как я в последний раз видел полковника. Сидя за письменным столом перед высоким окном второго этажа, откуда открывался вид на Капитолийскую площадь, я настолько углубился в очередной свой труд — сочинение о человеке, преследуемом таинственным двойником, — что далеко не сразу обратил внимание на необычное оживление у дверей пансиона.

Выглянув из окна, я даже вздрогнул от изумления. Там, на красивом вороном коне, высилась необычайно внушительная фигура в красочных одеяниях лесного охотника, сшитых из оленьей кожи. Я с первого взгляда признал своего былого товарища, Дэвида Крокетта, вокруг которого уже собралась огромная возбужденная толпа соседских ребятишек.

Я вскочил с места, сбежал вниз по ступенькам в гостиную, где Матушка, пристроившись на стуле возле окна, занималась шитьем и была полностью поглощена своей работой.

А на полу растянулась моя милая крошка-жена: уткнувшись носиком в лист бумаги и сжимая в руках карандаш, она рисовала очаровательное изображение играющего щенка, тихонько мурлыча песенку.

— Матушка! Сестрица! — вскричал я. — Идите скорее сюда! К нам пожаловал неожиданный — но всегда желанный — гость!

С восклицаниями удивления и любопытства мои дорогие немедленно оставили свои занятия, поднялись на ноги и вышли вслед за мной на крыльцо. С их уст посыпались радостные возгласы, едва они увидели первопроходца. Проложив себе путь сквозь болтливую стайку ребятишек, мы поспешно приблизились к нашему гостю. Я шел впереди, Матушка и сестрица следовали за мной по пятам.

— Как дела, напарник? — закричал Крокетт и улыбнулся во весь рот, завидев меня. — Ну и рад же я повидать вас снова! — Он проворно спешился и энергично потряс мне руку, а затем сосредоточился на моих спутницах.

— Чтоб меня повесили, если вы, дамы, не сделались еще симпомпоннее с тех пор, как мы распрощались! — Обхватив Матушку обеими руками, он горячо обнял ее, а потом обернулся к сестрице, сжал руками ее гибкую талию, высоко поднял Виргинию в воздух и бережно опустил на землю.

— Миз Виргинии, замужество, похоже, вам на пользу — так и блестите, точно светлячок летней ночью!

Виргиния засмеялась от удовольствия, а Крокетт тем временем вернулся к своему коню, пошарил в седельной сумке и извлек большой сверток необычной формы, кое-как упакованный в коричневую бумагу. Сунув его сестрице, он сказал:

— Свадебный подарок вам с Эдди!

Слегка повизгивая от возбуждения, сестрица поспешно сорвала обертку и уже громче вскрикнула от удивления, обнаружив у себя в руках средних размеров представителя вида Phocyon lotor, более известного под именем «енота», а вернее, его таксидермически изготовленное чучело.

— Собственноручно пристрелил, освежевал и набил, — гордо пояснил Крокетт, чья шапка имела подозрительное сходство с нашим свадебным подарком. — Такой зверюги и в музее мистера Пила не увидишь!

— Действительно, — подтвердил я, — превосходный экземпляр. — И, вынув тушку из начинавших уже подрагивать рук сестрицы, в свою очередь задал вопрос: — Но чему обязаны мы радостью столь непредвиденного визита?

— Надо мне было кое с какими делами в Вашингтоне покончить. Вот я и решил заглянуть поздоровкаться на обратном пути.

— Вы получили от меня посылку две недели тому назад?

— Так точно, сэр, получил. И повестенку о доме Ашеров тоже читал. Крепкая штука, хотя и не без натяжек.

— Но в этом и заключается самая суть художественной прозы, — возразил я. — Искусный писатель не приспосабливает свои мысли к реальным событиям, а решает, какого единого и мощного эффекта он стремится достичь, после чего комбинирует эти события и описывает их такой интонацией, которая наилучшим образом способствует осуществлению этого заранее определенного воздействия.

Мгновение Дэви молча созерцал меня, а затем, слегка усмехнувшись, ответил:

— Залягай меня кузнечик, если я не соскучился по вашей надутой болтовне, Эдди! Поедете со мной?

— С вами? — переспросил я. — Куда именно?

— Да в Техас, — ответил он.

— В Техас! — воскликнул я.

— Да, сэр! — подтвердил первопроходец. — Я твердо решился направиться на запад и помочь Техасу на пути к свободе. Дэви Крокетт всегда сует свою ложку в такое варево, ибо если есть на свете что-то, ради чего стоит жить и умереть, так это — свобода.

Почтительное молчание низошло на юную аудиторию полковника. Изумленно разинув рты, пареньки взирали на полковника и внимали той речи, которую — выпятив грудь и уперев руки в бока — он произносил перед нами:

— Когда эти парни выперли меня из Конгресса и выбрали на мое место вкрадчивого шакала, я сказал им — пусть катятся к дьяволу, а я покачусь в Техас. Там целый мир, который предстоит освоить, и разумный человек составит состояние для себя и своих близких быстрее, чем молния пронесется по грядке с картошкой!

— Я желаю вам всяческих благ, Дэви, — ответил я. — Но безграничные и дикие просторы великой западной границы, каковы бы ни были их материальные возможности, отнюдь не привлекают меня

— Ну конечно, — кротко заметил полковник, — вы не из таких, Эдди.

И тут, словно норовя привлечь внимание хозяина к неотложным делам, великолепный черный жеребец встряхнул красивой головой и заржал.

— Пора мне в путь, — пробормотал Крокетт, похлопывая коня по шее.

— И к ужину не останетесь, полковник? — воскликнула Матушка.

— Нет, мэм, благодарю, — отвечал первопроходец. — Мне еще далеко ехать, а дело уже к закату. Но я рад был повидать вас всех — рад, что намыленный уж!

— Спасибо за прелестный подарок, — нежно — хотя, на мой тонкий слух, не вполне искренне — прощебетала Виргиния.

Крокетт прямо-таки просиял.

— Всегда рад, миз Виргинни! — громыхнул он.

Совсем маленький веснушчатый мальчишка вывернулся из толпы.

— А историю-то нам расскажете, Дэви? — взмолился он.

— Времени маловато, приятель, — покачал головой первопроходец. — Но вот наш мистер По — самый что ни на есть великостательный рассказчик. Попросите его, и я так полагаю, он все вам порасскажет насчет чудесатных дел, которые мы натворили с ним вместе.

Он сунул ногу в стремя и взметнулся в седло.

— Прощайте, друзья! — крикнул он, приподымая меховую шапку и размахивая ею высоко в воздухе.

С этим возгласом он развернул коня и, выпрямившись в седле, поскакал на запад, в те дикие, царственные просторы, где его ожидало Бессмертие.[82]В следующем, 1836 году, полковник Крокетт умер.