Онлайн чтение книги Незаконченные воспоминания о детстве шофера междугородного автобуса
3

Вдоль трассы тянулась густая поросль кустарников. Сейчас будет аэродром, подумал Семен. Летом из-за изгороди кустарника его не видно, зимой сквозь голые ветви видны капониры, заслоняющие самолеты от взглядов с шоссе.

Раздался шершавый грохот. Грохот перешел в пронзительный тоскливый свист — истребитель шел на посадку. Он перемахнул через шоссе, выпустил слегка растопыренные шасси. Так кот выставляет лапы, когда его сбрасываешь с дерева, подумал Семен. Низко летящие самолеты всегда ему напоминали начало войны.

…Противный, на высоких нотах вой, только без этого реактивного присвиста. Грохнули бомбы. Над крышами пронеслись самолеты с раздвоенными крестами, желтыми и черными. Отец, кряхтя, натягивал сапоги.

— Война, — сказал он, ни к кому не обращаясь.

В комнату вбежал толстый начальник штаба в рубашке, галифе, тапочках и с пистолетом. Отец налил во флягу оставленную с вечера минеральную воду и сказал начальнику штаба:

— Идите оденьтесь. — И добавил: — Пистолет уберите, детей напугаете.

С тех пор Семен никогда больше отца не видел. Даже на фотографиях: фотографий не сохранилось. Сколько же ему было тогда лет? Немного больше тридцати. Сейчас они почти ровесники.

Запомнились больше ночи. Днем дороги бомбили и обстреливали с самолетов, поэтому отсиживались в лесах. Красноармейцы шли не строем, и никто не козырял друг другу. Потом они встретили лейтенанта с перебинтованной головой. Он был похож на великого визиря в чалме из книги «Арабские сказки». Семен сказал ему об этом. Лейтенант рассмеялся и тут же сморщился от боли.

— Скорее я калиф на час, чем великий визирь.

Лейтенант остался с ними. Теперь в обозе жен командиров был мужчина, хоть раненый, но мужчина. Женщины повеселели и впервые за эти дни подкрасили губы. Мать отозвала лейтенанта. Они прошли за деревья и сели на корень сосны. Семен незаметно прокрался и стал слушать.

— Как все было? — спросила мать.

— Обыкновенно, — сказал лейтенант. — Стреляли.

— Кто из наших погиб? — спросила мать.

— Не знаю, — сказал лейтенант.

— Не надо, — попросила мать. — Мне можешь сказать.

— Мы держались десять часов. Последними.

— А комиссар?

— Там в восемь утра все кончилось. На них пустили танки.

— Понятно, — сказала мать.

— Я не знаю, — стал оправдываться лейтенант. — Знаю, что убиты Бобров, Царенок, Иван Анисимович. Я забрал их документы. А про комиссара не знаю.

Мать легла на повозку, укрылась платком и долго плакала. Семен видел, как у нее под платком вздрагивали плечи. Тогда он не придал этому разговору особого смысла. Лейтенант ведь ясно сказал, что он ничего не знает про отца. А что убиты политрук Царенок и Иван Анисимович, так это временно; когда они играли в войну, по правилам обязательно должны были быть убитые, но потом ведь все оживали, когда заканчивалась игра, а некоторым разрешали оживать и раньше, если не хватало сражающихся.

Мать ведь понимала: комиссар наверняка был вместе с командиром полка.

Вспоминая сейчас, Семен Буслаев подумал, как это было, наверное, страшно, узнать в первые дни о гибели. Война только что начиналась, а ждать уже некого.

Перед Минском все остановилось. Семен узнал еще два новых слова: «десант» и «окружение». Впереди горел большой город. Мужики оттуда везли полные телеги солдатских ботинок и одеял.

— Худо, если склады грабить начали, — сказал лейтенант.

Налетели самолеты. Красноармейцы стали разбегаться. Они быстро расползались между грядами огородов. Лейтенант в чалме из бинтов шагал по грядам и кричал:

— К пулеметам, к пулеметам!

Все-таки он заставил подняться, и пулеметы начали стрелять. После бомбежки лейтенант собрал оставшихся красноармейцев и заставил их вычистить винтовки и подшить на гимнастерки подворотнички. Красноармейцы бегали по деревне и просили материю. Женщины им дали простыню. Потом все построились, и лейтенант заставил их маршировать по улице.

— Запевай! — приказал лейтенант. Строй молчал.

— Запевай! — снова приказал лейтенант.

Строй тяжело топал по пыльной деревенской улице и молчал. И тогда запел лейтенант. У него был звонкий и веселый голос. Лейтенант пел один. Он шагал впереди, как на параде, четко печатая шаг, и пел куплет за куплетом. Наконец из строя взвился еще один голос, такой же молодой и бесшабашный. И в строю запели, вначале хрипло, не очень громко, потом все громче, и строй с присвистом подхватил припев.

Возле плетней стояли женщины и плакали. А мимо маршировали грязные, обросшие красноармейцы с чистыми воротничками и пели.

Потом, когда Семен сам служил в армии, он спросил полкового дирижера, что за песня с таким лихим присвистом, он напел, как запомнил, мелодию. Дирижер был молодым и не знал старых песен. Теперь в армии пели другие песни.