Онлайн чтение книги Ночь и город Night and the City
Интерлюдия: старый силач

Как-то раз месяц спустя в кафе Адам разговорился с толстым стариком, который сел за его столик. Старик сказал:

— А ты крепкий парень, как я погляжу.

— Да и вы, похоже, и сами выглядите так, будто в свое время были недюжинным силачом, — сказал Адам.

— Кто? Я? Да ты знаешь, кто я?

— Нет, а кто?

— Али.

— Понятно…

— Мое имя ни о чем тебе не говорит. А в свое время меня называли Али Ужасный Турок.

— Что, тот самый борец? Как же, я о вас много слышал. Ну да, конечно. Вы были чемпионом в тяжелом весе, верно?

Лицо Старого Али просветлело.

— Любой, кому доводилось меня видеть, — гордо проговорил он, — не мог так просто меня забыть. Так-то вот. Нет, не все еще забыли Старого Али.

Али Ужасный Турок был могучим старым силачом: великим душителем и костоломом минувших дней, раздавленным грузом прожитых лет, согнувшимся под бременем возраста, перемолотым жерновами времени. При взгляде на него в голову приходила одна-единственная мысль — мысль об изгое, вышвырнутом из общества и медленно тонущем в океане забвения. Слишком крепкий, чтобы умереть, он уже был частично похоронен, ибо оставил частички себя на тысячах матов по всему земному шару. В Сиднее он оставил левый глаз, в Париже и Монреале — передние зубы, тогда как в Нью-Йорке из-за заражения крови лишился двух пальцев на левой руке. Он мог бы рассказать мрачную историю о том, как в течение двух часов боролся с Денвером Маулером — на его теле не было живого места, а сломанное ребро, прорвав кожу, торчало наружу. «Что, пластырь? Показать ему, что мне больно? Тьфу!» У него никогда не было постоянного жилья, а его кусок хлеба был всегда обильно посолен потом и кровью. И что же он получил взамен? Славу? Но он был забыт — поколение, знавшее его, ушло. Деньги? Нет, он жил впроголодь. Что же тогда? Ничего, кроме непоколебимой железной воли — но разве только это необходимо в жизни? Его кулак все еще обладал сокрушительной силой — он еще смог бы, пожалуй, удержать на плечах дом, подобно атланту. Но его тело заплыло жиром. Он весил триста пятьдесят фунтов: когда он шел, полы содрогались. Его голова была круглой и тяжелой, словно пушечное ядро, и такой же лысой, обтянутой блестящей кожей цвета кофе с молоком. Его исковерканные уши были похожи на окостеневшие частички мозга, выбитые из головы мощным ударом. Нос был сломан ударом справа. Из него каскадом ниспадали густые седые усы: их нафабренные кончики были загнуты вверх и походили на бычьи рога, а толстая лиловая нижняя губа была оттопырена настолько, что отвисала к подбородку, непоколебимому, как Гибралтар.

Он продолжал:

— Нет! Не все еще обо мне забыли. Любой, кто хоть раз меня видел. Знаешь что? Пару лет назад мне написал один человек, американец. Вот что он написал: «Али, я видел, как ты боролся с Денвером Маулером в Чикаго; у тебя была температура под сорок, вы боролись часа два кряду, и ты положил его на обе лопатки. Если тебе нужны деньги, нет проблем, только намекни». Ясно?

— И вы намекнули?

— Кто? Я? Нет, молодой человек. Это было бы некрасиво. Я никогда ни у кого ничего не брал. Только давал. Много разбазарил я в свое время. В борьбе я сжимал кулаки — так, что никто не мог их разжать. А что до денег, они у меня в руках никогда не задерживались. А теперь ходить с протянутой рукой? Ну уж нет, это не для меня!

— А теперь как вы живете? Нормально?

— Нормально. Работаю тренером в одном клубе, «Чемпионы Фабиана».

— Что? Случайно не Гарри Фабиана?

— Ага. Ты его знаешь?

— Немного. А он вам нравится?

— А он и не должен мне нравиться. Я на него работаю, он мне платит, и все дела!

— Ну и как он? Щедрый?

— Нет. Скупой. С какой стати ему быть щедрым? Я тренирую его ребят — он платит мне два фунта в неделю. Я перед ним не в долгу.

— Ну а как ребята? Хорошие?

— Тьфу! Борются отменно… С девчонкой в постели. На матрасе, ага. А вот на мате — тьфу!

— А как проходят поединки?

— У нас тут намечается шоу. Легс Махогани против Черного Душителя; Кратион Киприот против Тигра Вителлио — ох, куча всякого дерьма. Поставь этих ребят в один ряд, дунь, и они все попадают. Есть, конечно, среди них и крепкие парни, такие как Кратион. Но борцы из них никудышные!

— Так значит, этот Кратион — крепкий парень?

— Ты бы положил его на лопатки. Приходи попробуй. Ты чем занимаешься?

— Я… Я официант в ночном клубе.

— Грязная ночная работа! От такой работы ты быстро скукожишься, размякнешь, как старое масло, станешь похож на разваренный рис. Приходи в спортзал, ладно? Ты мне нравишься. Я тебя научу. Ну что? Придешь? Я покажу тебе свои старые приемы. Приходи. Сколько ты весишь? Четырнадцать стоунов?[26]Мера веса; при измерении веса человека и крупных животных равна 14 фунтам (6,35 кг).

— Что-то около того.

— У меня ты будешь весить шестнадцать-семнадцать стоунов. Ни грамма жира, одни мускулы. Люди будут оборачиваться на тебя на улице и цокать языком: «Что за мужчина! Что за плечи, что за шея!» А ты будешь говорить им в ответ: «Это сделал Али». А когда-нибудь у тебя будет сын, и ты будешь показывать ему разные приемы и говорить: «Али Ужасный Турок показывал мне эти приемы пятнадцать, двадцать, тридцать лет назад». К тому времени меня уже не будет на свете, но кто-то все еще будет вспоминать мое имя. Ну так что?

— Да, мне хотелось бы попробовать. Я приду.

— Кого мне учить всему, что я знаю? Этих мартышек? Тьфу! Спустя три недели они думают, что знают больше меня. Что ж, они помоложе и, может, чуть пошустрее, спору нет, но я-то, я целый год простоял на матах, обучаясь разным захватам, прежде чем меня допустили до самой борьбы. Ха! А тебе нравятся девчонки?

— Ну…

— А мне нравятся девчонки. Мне нравятся симпатичные пухленькие девчонки. Женщины? Это да! Выпивка? Тьфу! Женщины — это да; немного вина, совсем-совсем немного — да; летнее солнышко — да; веселый смех и горячая ванна — да. Но курево, выпивка, вся эта гадость — тьфу!

— Вы абсолютно правы.

— А ты не прав. Спать целый день и работать всю ночь? Нет. Кто живет ночью? Пауки, воришки, дураки. Сейчас ты еще крепкий, но скоро, очень скоро будешь бледный, под глазами черные круги. Ради чего?

— Боюсь, у меня нет выбора. Мне нужно зарабатывать на жизнь.

— Зачем? Чтобы купить много дорогой одежды?

— Нет. Я хочу заняться настоящим делом, тем, что мне по душе.

— Каким делом?

— Ваянием.

— Скульптуры лепить. Зачем? Видел я эти скульптуры. Тут, неподалеку, Британский музей. Там полно всяких скульптур. Вот возьми Геракла. Он был грек, да, грек. Спина крепкая, да и шея ничего. Но камень он и есть камень, как ни крути. Смог бы он побороть Маулера? Нет. Его любой работяга сможет запросто раскрошить молотком. Это копия человека и больше ничего. Но ты-то настоящий. Вот и живи настоящей жизнью.

— А что будет через десять, через двадцать лет? Тело заплывет жиром, а затем обратится в ничто. Но если я сотворю Геракла… Он будет стоять вечно.

— А зачем?

— Да разве это можно объяснить? Я чувствую, что должен это сделать. А вы зачем стали борцом?

— Мне это нравилось. Это у меня в крови. Это делает тебя большим и сильным, и ты ни черта не боишься. Борьба — то, что получалось у меня лучше всего.

— Ну а скульптура — то, что у меня в крови, и это получается у меня лучше всего.

— Тогда что ты делаешь в ночном клубе?

— Мне нужно подкопить денег, прежде чем приступить к работе. Понимаете?

— Молодой человек, запомни хорошенько мои слова. Слушай меня: если тебя в первую очередь интересуют деньги, то к тому времени, когда они у тебя появятся, ты будешь уже ни на что не годен. Живи! Работай! А деньги? Деньги — это грязь! Деньги — это гадость! Деньги — это болезнь, заразная, как оспа, как чахотка! Лучше не прикасайся к ним. Ненавижу деньги! Стоит им у меня появиться, я тут же бросаю их на ветер, швыряю в сточную канаву — я плюю на них! Тьфу! Брать деньги! Грязные деньги! Брр!

— Меня не волнуют деньги как таковые, но…

— Будь гордым. Зачем охотиться за деньгами? Живи. Делай все, что в твоих силах. Тогда деньги сами к тебе придут. Что проку в деньгах? Ты что, можешь спать на двух кроватях? Обедать десять раз в день? Тогда что в них проку? Да и у кого они есть? У Рокфеллера? А он уже мертв, весь провонял своими грязными деньгами. Никакие миллионы не помогут, ежели у тебя не работает желудок. Так кому нужны деньги? Вот что тебе нужно: хорошая кровь, крепкие кости, крепкие нервы, здоровый желудок, белые зубы, светлая голова. Это — да. Но деньги? Тьфу! У меня были деньги. Я все потратил. Слишком много денег — это все равно что слишком много друзей. Они тебя опустошают, с ними ты становишься ни на что не годным. С деньгами и друзьями тебе легко. Но легко и потерять себя, стать никем. Друзья и деньги… Если ты со мной борешься, не говори: «Это мой друг». Говори: «Это мой враг». Потом наблюдай за мной, запоминай все, что я тебе показываю, обведи меня вокруг пальца, а потом, когда сможешь положить меня на лопатки, пожми мне руку и скажи: «Али, давай пожмем друг другу руки. Мы с тобою друзья». Настоящий друг должен быть тебе ровней или же твоим наставником. А деньги и друзья — они утекают быстро, как вода. Ну и Бог с ними. Туда им и дорога.

— Но, если бы вам удалось скопить хоть немного, вы бы, по крайней мере, обеспечили себе спокойную старость.

— А много ли нужно человеку в старости? Еда и сон, неспешная беседа. Что еще? «Роллс-Ройсы»? Кольца с бриллиантами?

— А что будет, когда вы уже не сможете работать?

— Помру. Я прожил хорошую жизнь: много поединков, много побед, много женщин. Сейчас я стар, так что мне грех жаловаться. И я собираюсь умереть на ногах.

— Но не лучше ли было бы, если бы вы были сам себе хозяин?

— Ты рассуждаешь как лавочник. Я и так сам себе хозяин.

— Но вы же работаете на Фабиана.

— Я работаю для себя. Я отдаю ему работу. Он платит мне деньги.

— А если он укажет вам на дверь?

— Что мне об этом думать? Да и с какой стати ему указывать мне на дверь? Я даю ему больше, чем он мне, намного больше.

— А, так значит, вы это осознаете! Вы понимаете, что он вас эксплуатирует!

— Разумеется. Но лучше уж пусть Фабиан эксплуатирует Али, нежели Али будет эксплуатировать Фабиана. Если так, мне не нужно говорить: «Спасибо, сэр. Очень вам обязан, сэр».

— Хм… — Адам вдруг поднял глаза и уставился на стрелки часов. — Черт! Мне пора собираться!

— В ночной клуб, да? Такой чудесный парень, как ты! Крепкое тело, светлая голова, и губишь себя в этом грязном подвале! Учишься быть прихлебателем, попрошайкой! Протягиваешь руку за чаевыми — люди бросают тебе шиллинги, а ты выслуживаешься перед ними, чтобы затем обнаружить под тарелкой пару пенсов!

Лицо Адама побагровело. Он ответил:

— Я все это прекрасно знаю. Но мне позарез нужны деньги, чтобы начать работать. И во имя этого я готов мириться с чем угодно.

— Ты погубишь себя.

— Нет!

— Да, помяни мое слово. Тебе ведь стыдно этим заниматься.

— Я…

— Еще как стыдно. Дурачок… Что ж, по крайней мере заглядывай хоть изредка ко мне в спортзал, чтобы я смог напоминать тебе, что ты мужчина, а не лакей.

— Спасибо, обязательно приду.

— У тебя будет грудь колесом и шея как у быка. Да?

— Да. Всего хорошего.

— Благослови тебя Бог.

Али остался в кафе. Адам отправился в клуб.