Онлайн чтение книги Премьера убийства Night at the Vulcan (=Opening Night)
Глава 8. Интермедия

Когда Мартина оглядела всю труппу, молча сидящую на сцене, труппу, где каждый был уже до отказа полон яростью и злобой, ей вдруг стало вовсе неудивительно, что Беннингтона могли убить… Раньше трудно было даже подумать об этом. А ведь судя по всему, все так и случилось.

Долгую паузу нарушил Адам Пул:

— Надо ли понимать так, суперинтендент, что вы напрочь исключаете возможность самоубийства?

— Никоим образом! — отвечал Аллейн. — Напротив, я ищу этой версии самые ничтожные подтверждения, вы же видели… Но есть весомые аргументы в пользу того, что это могло быть и не самоубийство, понимаете? Нам следует более тщательно разобраться в деле.

— И какие у вас аргументы в пользу убийства?

— Да уж есть такие…

— И они для вас много значат?

Аллейн помолчал.

— Да, они довольно существенны.

— Ну так скажите нам! — взорвался Резерфорд.

— Достаточно сказать, что они очень весомы, — дипломатично ушел от ответа Аллейн.

— Неслабая аргументация, позвольте заметить! — Резерфорд гремел, как пустое ведро, в которое бросают картошку.

— Но, мистер Аллейн! Что еще мы можем вам рассказать?! — крикнула Элен Гамильтон. — Мы понимаем только, что Бен сделал это сам! Сам! И мы понимаем, что он сделал это оттого, что был ужасно несчастен! Пусть кто-то из нас и виноват в его несчастье, что из того? Что мы еще можем сказать?

— Знаете, я смогу вам ответить более определенно, когда мы выясним в точности , что делал каждый из вас в тот или иной момент, — с ледяным спокойствием отвечал суперинтендент. — Во всяком случае, в промежутке времени между тем, как мистер Беннингтон вышел со сцены, и тем, когда его нашли мертвым… Пока что инспектор Фокс опрашивает рабочих сцены, а я намереваюсь провести ту же процедуру с вами, господа актеры.

— Ага, я понимаю… — Элен наклонилась вперед и уперлась локтями в колени. — Вы хотите выяснить, кто из нас имел возможность убить Бена? Так?

— Да, — подтвердил Аллейн. — Поразительная догадливость… Думаю, вы согласитесь, что можно пока пропустить формальные вопросы?

— Можно.

— Тогда давайте начнем прямо с вас, мисс Гамильтон, если вы, конечно, не против.

— Я была на сцене все то время, о котором вы говорите, мистер Аллейн. Перед самым уходом Бена была сцена с Джеем Дорси, Адамом Пулом, Перри Персифалем и мною… Потом Джей и Перри выходят, а за ними — Бен. Адам и я остаемся и доигрываем до самого конца.

— Следовательно, и вы, мистер Пул, были на сцене до самого конца пьесы? — повернулся Аллейн к Пулу.

— Видите ли, тут прямо трагикомедия, — несколько натянуто улыбнулся Пул. — Дело в том, что персонаж, которого играл мистер Беннингтон, выходит со сцены и тут же стреляет в себя. За сценой звучит хлопок из пугача. А я выхожу сразу же вслед за этим, почти сразу после Персифаля и Дорси, но тотчас же возвращаюсь на сцену. Буквально через минуту-другую. Я должен был стать у левой кулисы и ждать ключевой фразы мисс Гамильтон «по делам бизнеса…» — и вслед за этим снова выйти к рампе.

— Так сколько времени вас не было на сцене?

— Может быть, мы вам просто покажем? — предложила Элен. Она встала и прошла на середину сцены, затем подняла к губам сомкнутые руки и замерла. Она стала совершенно другой женщиной…

Показалось, будто Клем Смит выкрикнул свое обычное «Очистить сцену!». На самом же деле Клем только обвел своим особым взглядом актеров, из чего все сразу поняли, что кому делать… Мартина, Джейко и Гая сразу отошли за кулисы. Перри Персифаль вместе с Дорси подошли к ступенькам, ведущим со сцены. Пул пересек сцену и приблизился к Элен. Они встали друг напротив друга в тех же позах, в каких стояли на репетиции. Доктор Резерфорд, не обращая ни малейшего внимания на происходящее, казалось, дремал на мягкой софе. Элен следила за Клемом Смитом, который пошел за своей книгой с текстом пьесы.

— Начнем с момента ухода Бена, Элен, — сказал Пул, и в следующую минуту мисс Гамильтон повернулась к пустому залу.

—  У меня есть только одно, что я хотела бы сказать, но это должно остаться между нами!  — Она повернулась к Перри и Дорси. — Не будете возражать, господа?

Перри отвечал голосом непроходимого зануды:

—  Я вас не понимаю и даже не принимаю само обращение ко мне — отчего это вы вдруг вспомнили обо мне?

А Дорси сказал с поэтической печалью:

—  Я словно жестоко опьянел от понимания своего полного несоответствия миру и людям, среди которых живу. Господи, как я был бы счастлив оказаться в полном одиночестве…

Они вышли со сцены, оставив там Элен, Адама и воображаемого Беннингтона.

Элен снова заговорила, обращаясь к призрачному собеседнику — Беннингтону:

— Теперь тебе должно быть ясно, о да! Ведь мы дошли до конца, не правда ли?

—  Да,  — отвечал голос Клема, читавшего с листа. — Я понял тебя, дорогая, понял… и до свидания… Скорее нет, прощай!

Они повернулись в сторону левой двери. Аллейн кинул взгляд на часы. Элен сделала порывистое движение, словно пыталась задержать кого-то невидимого, а Пул взял ее за локоть и потянул прочь. Все было исполнено так живо, так натурально, что казалось, сейчас скрипнет дверь, в которую выйдет Бен…

—  Теперь мне надо поговорить с тобой наедине , — сказал Пул, после чего последовал долгий диалог, который Элен и Адам провели на приглушенных тонах.

И тут Клем хлопнул в ладоши, обозначая выстрел. Адам встрепенулся и выбежал со сцены через левую дверь.

Элен нервно прохаживалась у рампы. Ее движения казались вымученными, но полными внутреннего смысла. Всякий жест находил свое отражение в выражении ее лица. Наконец Элен приблизилась к окну и, словно делая над собой усилие, осторожно выглянула. На сцену снова выбежал Пул.

— Спасибо, — кивнул Аллейн, глядя на часы. — Итак, пятьдесят секунд. Давайте присядем…

Актеры расселись по своим прежним местам.

— Видел ли кто-нибудь, как мистер Пул за дверью ждал своего последнего выхода на сцену? — Аллейн обвел актеров глазами.

— Но ведь дверь была прикрыта! — пожал плечами Пул. — Она ведь меня все-таки загораживала!

— Согласен. Но вас мог заметить кто-нибудь из сошедших со сцены… — Аллейн пристально посмотрел на Дорси и Персифаля.

— Мы пошли прямо к себе в комнаты, — сказал Перри.

— Вместе, что ли?

— Ну, сперва вышел я. В коридоре я встретил мисс Тарн. Я успел сказать ей буквально несколько слов, и тут следом за мной появился Джей.

— Вы помните это, мисс Тарн? — спросил инспектор.

До того мысленный взор Мартины был словно затуманен. Теперь она начала припоминать:

— Да, да… Все было именно так… Они оба говорили со мной.

— А потом пошли по коридору?

— Да.

— А вслед за ними вскорости отправились вы и мистер Беннингтон?

— Да.

— А затем к вам подошел мистер Доре и вы зашли в вашу гримерную?

— Да.

— Вы приятное исключение из общего для женщин правила, мисс Тарн, — дружелюбно улыбнулся Аллейн. — Редко получаешь от женщин такое твердое, а главное, многократно подтвержденное согласие… М-да… Итак, после того как мистер Беннингтон удалился к себе, вы, мистер Персифаль, находились в соседней комнате, прямо за перегородкой? Вы, мистер Дорси, были в комнате напротив, а мисс Тарн — в своей… то есть, пардон, в гримерной мисс Гейнсфорд, где к ней почти сразу же присоединился мистер Доре? Все верно?

Актеры ворчливо и вразнобой пробормотали «да».

— А как долго вы оставались в своих комнатах, господа?

Джейко подвигал сильно выступающим кадыком на тощей шее, словно передернул затвор винтовки.

— Я ведь уже говорил, что поправлял девочке грим, а потом вместе с ней вернулся на сцену, — сказал он.

— Мне кажется, что мистер Дорси и мистер Персифаль направились на сцену раньше нас. — Мартина наморщила лобик. — Да, я припоминаю, когда мы с Джейко шли, то слышали впереди их голоса. Это было прямо перед первым вызовом на поклоны. Тут занавес опустили, потом подняли, и мы все вышли кланяться. Правда, Джейко? Я правильно рассказываю?

— Ну конечно, малышка! — француз мягко улыбнулся ей.

Адам Пул подошел и положил руки на худенькие плечи Мартины.

— Итак, слава Богу, появляется по крайней мере одно железное алиби — для нашей малышки…

Пул легонько отклонил ее плечи назад, и Мартина, не веря своим ощущениям, поняла, что прислоняется спиной к нему, к Адаму… Аллейн в некотором удивлении перевел глаза с лица Пула на лицо Мартины и поднял брови.

— Мы дальние родственники, — ответил Пул на молчаливый вопрос суперинтендента. — Правда, она запрещает мне упоминать о нашем родстве, стесняется…

— Бедняжка! — улыбнулся Аллейн. — Ей придется часто смущаться — сходство слишком бросается в глаза…

Гая Гейнсфорд громко спросила у Дорси:

— Джей, милый, как ты считаешь, эти полицейские позволят мне взять мои сигареты?

Дорси моментально распахнул портсигар и элегантным жестом протянул его своей пассии. Но на лице его отчего-то застыла тревога…

— Простите, а где ваши сигареты? — осведомился Аллейн.

— Это неважно, неважно… — быстро ответила Гая. — Я уже закурила. Не беспокойтесь, не обращайте внимания. Извините, что перебила.

— А все-таки где они?

— Я сама точно не знаю, куда они могли деваться.

— А где вы находились во время спектакля?

Гая отвечала нервозно:

— Но ведь это совершенно не имеет значения! Я поищу сигареты попозже…

— Гая просидела в нашей «оранжерее» весь спектакль, — постановил за нее Джейко.

— Тогда Миног поищет сигареты там, — сказал Аллейн.

— Есть, сэр! — немедленно откликнулся молодой констебль и вышел.

— Итак, значит, вы все время пропыли в этой самой «оранжерее», мисс Гейнсфорд? — спросил Аллейн.

Во рту у мисс Гейнсфорд была сигарета. Дорси щелкнул зажигалкой, Гая затянулась и вдруг резко закашлялась.

Дорси несколько странным голосом сказал:

— Гая была просто не в силах самостоятельно передвигаться… Она свернулась там калачиком на софе… Я собирался отвезти ее домой после представления…

— Хорошо, а когда вы вышли из той комнаты, мисс Гейнсфорд? — осведомился Аллейн.

Казалось, Гая почти посинела от удушья, из ее горла вырывались короткие хрипы… Она сунула сигарету Дорси, а сама судорожно полезла за носовым платком. Вернулся констебль Миног с пачкой сигарет, но Гая так бешено замахала ему, что он оторопело передал пачку в руки того же Дорси и уже по собственной инициативе принес полузадохнувшейся Гае чашку воды.

— Если морду бабенки свело судорогой, — величаво заметил доктор Резерфорд из своего угла, — самое лучшее — поднять ее за пятки вниз головой и хорошенько потрясти.

Неизвестно, что подействовало на Гаю — то ли перспектива быть подвергнутой столь причудливой лечебной процедуре, то ли вода, добытая добрым констеблем, то ли, наконец, энергичное хлопанье по спине тяжелой рукой Джейко, но приступ кашля у нее прошел столь же внезапно, как и начался. Аллейн, который с большим подозрением наблюдал за этими эволюциями, повторил:

— Если вы наконец пришли в себя, мисс Гейнсфорд, будьте любезны припомнить, когда же вы покинули «оранжерею»?

Гая слабо помотала головой и прошелестела тихим голосом беззащитного инвалида, чувствующего приближение смерти:

— Прошу вас! Я не могу вспомнить этого… Весь этот вечер был для меня ужасен, просто ужасен… Разве это так уж важно?

— Ради всего святого, Гая! — крикнула потерявшая терпение Элен Гамильтон. — Хватит изображать из себя дурочку! У тебя сухие глаза, а если бы ты закашлялась по-настоящему, ты уже бы вся слезами изошла! Конечно, то, что спрашивает инспектор, важно! Ведь ты же была через стенку от Бена! Подумай сама!

— Но ведь вы не можете думать, будто… — начала Гая ожесточенно. — Думать так обо мне — это просто варварство!..

— Милая Гая! — пропел Пул зловеще-ласковым тоном. — Конечно, ни я, ни мисс Гамильтон, никто из нас не считает, что ты способна тайком зайти в гримерную Бена, сбить его на пол прямым левым в челюсть, а потом пустить газ. Мы только пытаемся выяснить, что каждый из нас делал.

— А еще интереснее, — хладнокровно заметил Аллейн, — откуда вы, мистер Пул, могли узнать о следе прямого удара кулаком в правую скулу?

* * *

Пул стоял почти вплотную к Мартине, и она ощутила, как мускулы его окаменели. Это напряжение словно передалось девушке. И когда Пул заговорил, на ее душе стало тревожно от его спокойного, непринужденного тона, за которым, казалось, что-то скрывается.

— Вы, конечно, понимаете, Аллейн, что дали мне отличную возможность обыграть вашу шутку! Да ниоткуда я не знал о прямом левом — вы сами только что сказали об этом! Так что теперь — я знаю!

— Да, коли так, я действительно сражен вами наповал, — бесцветно улыбнулся Аллейн. — Значит, вы просто предположили, что таковой удар Бену мог кто-то нанести?

— Ну, если Бен был убит, то это, вероятно, был единственный способ…

— Вовсе нет, — так же бесстрастно заметил Аллейн. — Убийца прибег именно к тому самому способу, который был уже когда-то успешно использован для убийства в этом самом театре.

— Думаю, трудно назвать успешным способ убийства, после которого убийцу арестовывают! — усмехнулся Пул.

— Да нет, это дело другое, — улыбнулся Аллейн одними губами. — Просто преступник недооценил наши методы расследования.

— Во всяком случае, надо быть полным ослом, чтобы снова прибегнуть к подобному способу!

— Или большим умником, чтобы усовершенствовать его! — возразил Аллейн. — Что скажете, мистер Дорси?

Дорси встрепенулся.

— Я? — переспросил он изумленно. — Я? Что я могу сказать — не знаю! Боюсь, я не очень внимательно слушал, о чем вы говорите…

— Наверное, вы еще раздумывали над тем, откуда на лице мистера Беннингтона взялся след от удара в правую скулу?

— Что касается меня, то я, как и все тут, считаю, что Бен покончил с собой, — тяжело вздохнул Дорси. Он сел напротив Гаи, удобно вытянул и скрестил ноги. Руки были заложены в карманы брюк, подбородок покойно лежал на груди. Весь его вид говорил о полнейшей невозмутимости.

— А все-таки мы до сих пор не узнали, когда же наша таинственная мисс Гейнсфорд покинула «оранжерею»! — заметил Аллейн.

— О Боже! — простонал Перри Персифаль. — Как это мне надоело! Джей, ты же помнишь! Ты заглянул в «оранжерею» к Гае, когда мы с тобой вышли со сцены! Так скажи же, наконец! Была там Гая или нет? Гая, милая, не томите нас, ответьте…

Мисс Гейнсфорд только раскрыла рот, как ее опередил Джей Дорси:

— Ну конечно, была! Я каким-то болваном стал в последнее время — все забываю… Гая спала на софе, мистер Аллейн. Да. И я не хотел ее будить… — Дорси пригладил свои и без того безупречно уложенные волосы на макушке. — Крайне, крайне странно, что у меня вылетело из головы. Ну да, потому что позже я спросил у кого-то, где Гая, и мне ответили, что она все еще в «оранжерее». Ну, я побежал туда и застал ее спящую, а в комнате невыносимо пахло газом — представляете? Ну, я быстро поднял ее и привел сюда.

— А вы не могли бы припомнить, мисс Гейнсфорд, когда вы заснули? — спросил неутомимый инспектор.

— Я была ужасно измучена, мистер Аллейн. И физически и эмоционально. Мне и сейчас-то не до времени.

— Ну, могло это произойти, например, до начала последнего акта?

— Н-н-нет, пожалуй… Нет, потому что Джей заходил проведать меня во втором антракте, перед последним действием. Ты ведь помнишь, Джей?

— Да, милая.

— Он предложил мне аспирину. Я взяла четыре таблетки, и они на фоне моей усталости сработали как снотворное. И я погрузилась в сон — в мучительный сон…

— После этакой лошадиной дозы было бы крайне странно, если бы он не был мучительным, — пробормотала Элен, искоса глянув на Аллейна.

— У меня лично, — сказал Джейко без тени улыбки на лице, — нет ни малейших сомнений, что Гая спала в ужасных муках.

— Да, именно так! — вызывающе воскликнула Гая. — Потому что я была доведена до крайности!

— А кто-нибудь, кроме мистера Дорси, заходил в «оранжерею» во втором антракте? — продолжал наседать суперинтендент.

Гая метнула быстрый взгляд на Дорси.

— Ах, я так путаюсь во всем, когда у меня голова не на месте, что меня просто бессмысленно спрашивать! — нервно отвечала она. — Я просто уверена, что обязательно ошибусь. О чем бы вы меня сейчас ни спросили, суперинтендент!

— Хорошо, а вы, мистер Дорси, что скажете?

— Нет, — небрежно помотал головой Дорси, не вынимая рук из карманов. — Никого я не видел.

— Милый Джей, — неожиданно вступил Перри Персифаль. — Никто не мог бы сказать этого с большей неохотой, чем я, но, увы, дружище, ты грубо ошибаешься! Во время второго антракта в «оранжерею» заходил Бен!

— Господи! — в отчаянии вырвалось у Элен. — Что с нами со всеми случилось?

— Извини, Элли, — откашлялся Персифаль, — мне очень жаль…

— Жаль? А почему, собственно, жаль? Что такого, если Бен во время антракта зашел к своей расстроенной племяннице? Потом он отыграл весь третий акт. Конечно, Перри, тебе надо было сказать, что ты знаешь… Не правда ли, Адам? Не правда ли, мистер Аллейн?

Пул как зачарованный смотрел на Дорси.

— Да, да, конечно, — пробормотал Адам.

— А вы как считаете, мистер Дорси? — прищурился суперинтендент Аллейн.

— Конечно, Перри прав, — подтвердил Дорси. — Можно еще что-нибудь припомнить.

—  Не так-то много тайн осталось в гробнице памяти моей! — продекламировал нараспев Персифаль. — И я не думаю, что мои чудные, живые воспоминания сыграют какую-то роль… Короче, это было перед самым третьим актом. Элен, Адам и Мартина вышли из своих комнат и пошли к сцене. Они начинали действие, потом вышел я, затем Бен и чуть позже — Дорси. Так вот, перед самым началом акта я вышел в коридор посмотреть, как начнется действие. И тут я заметил Бена, входящего в «оранжерею». Сразу после этого объявили начало третьего акта…

— Вы с ним не говорили? — спросил Аллейн.

— Я-то не говорил, — со значением ответил Персифаль. — Я пошел в сторону сцены по коридорчику, встретил там Джейко, двух костюмеров, мальчика-рассыльного и Клема.

— Это верно, — откликнулся Клем. — Я еще, помню, буркнул тебе, чтобы ты посторонился… Мальчик вызвал Джея и Бена минут через пять.

— А вы, мистер Дорси, все еще находились в «оранжерее», когда вас вызвали на сцену? — осведомился инспектор.

— Да.

— С мистером Беннингтоном?

— Нет, он вернулся к себе в комнату.

— Много бы я дала, чтобы узнать, отчего это ты. Джей, вдруг решил темнить, — с нервным смешком проворковала Элен Гамильтон.

— Вероятно, причина этого спрятана у мистера Дорси в левом кармане брюк? — предположил Аллейн.

Дорси встал. Бледность его обычно красноватого лица теперь отлично гармонировала с густой сединой.

— Могу я поговорить с вами наедине, суперинтендент? — спросил Дорси.

— Ну конечно! — раскинул руки Аллейн. — Если вы не против, давайте пройдем в вашу «оранжерею»…

* * *

В «оранжерее» Дорси в присутствии Аллейна и Фокса вытащил из кармана левую руку, на которой уже отчетливо была видна кровь, проступившая сквозь толстый слой наложенной пудры.

— Наверное, я сделал ужасную глупость, — признался Джей. — Просто мне казалось, что не обязательно показывать это при всех. Тем более что моя… моя ссадина не имеет никакого отношения к тому, что произошло…

— В таком случае, — заметил Аллейн, — об этом никто не узнает. Но вам надо постараться рассказать все как было. Предельно честно!

— Да уж постараюсь, — угрюмо отозвался Дорси.

— На правой скуле убитого имеется порядочный синяк. Он вполне мог возникнуть именно от того само го прямого левого удара, о котором так проницательно говорил мистер Пул. Теперь я бы попросил вас приложить ваш левый кулак к синяку на лице покойного, чтобы установить степень его соответствия… Если вы его не били, как вы говорите, этот эксперимент вам не повредит.

— Уж лучше я признаюсь, что ударил его! — содрогнулся Дорси.

— А не скажете ли заодно, почему вы его ударили?

— Черт, если бы я мог сказать, если бы я мог… — Джей прикрыл глаза рукой. — Вы не позволите мне присесть, суперинтендент? Я страшно устал.

— Садитесь.

Джей Дорси присел на ту самую кушетку, на которой спала позавчера Мартина, а в этот вечер — Гая Гейнсфорд. В тусклом свете лампочки под потолком его лицо отливало зеленью и выглядело старше обычного.

— Какой же я болван… — Дорси тяжело помотал головой.

Аллейн глянул на него удивленно — не так-то часто опытные актеры говорят о себе такое. Фокс присел за стол напротив и, стараясь не шелестеть, распахнул блокнот. Аллейн вспомнил, что его жена назвала как-то инспектора Фокса помесью медведя с грудным младенцем, и это определение вполне достаточно описываю ловкость, с которой действовал руками его подчиненный… Впрочем, добродушия и некоторой наивности инспектору Фоксу тоже было не занимать.

— Если от меня нужно какое-то краткое заявление, — сказал Дорси, — то, пожалуй, я могу объясниться буквально двумя фразами… Я ударил Бена в этой комнате во время антракта перед третьим актом. Я не сбил его с ног, но он был так обескуражен, что выбежал из комнаты. Надо сказать, я в молодости боксировал в полусреднем весе, и, хотя не натягивал перчаток вот уже лет двадцать, навыки, как видно, еще остались… Это было приятно почувствовать.

— А каков он был в тот момент?

— Бен? Он был отвратителен!.. А-а, вы имеете в виду — пьян или трезв? Он был просто в стельку! Вдрызг. Вообще-то я редко видел его совершенно трезвым, хотя не видел и чтобы он валялся под столом. Обычно он пребывал в этаком среднем состоянии — агрессивном, вызывающем, непредсказуемом… В первых двух актах он вел себя на сцене совершенно немыслимо…

— В каком смысле?

— Ну, так, как может вести себя опытный актер, если у него в брюхе добрых полпинты бренди… Он высмеивал других актеров. Играл на публику за счет других… Нес отсебятину — лишь бы вызвать к себе интерес. Я даже удивляюсь, — добавил Дорси задумчиво, — отчего Перри, или Адам, или, наконец, Джон не придушили его в первом же антракте за такие шуточки… Мерзко он себя вел, право слово.

— Так вы ударили его из-за его поведения на спектакле?

Дорси разглядывал свою руку.

— Нет, — пробормотал он. — То есть не совсем. Если бы я был уверен, что вы ей не расскажете, я бы не стал скрывать…

— Кому — ей? Мисс Гейнсфорд?

— Да! — Дорси гордо откинул назад свою седую шевелюру. — Я говорю о Гае!

— Так вы из-за нее нанесли такой выразительный синяк на физиономию мистера Беннингтона?

— Да. Он вел себя оскорбительно.

— Прошу прощения, — заметил Аллейн вежливо, — но вы должны понимать, что нам недостаточно столь краткого, пусть и весьма благородного признания. Давайте подробнее.

Дорси все еще разглядывал посиневшие костяшки на своем левом кулаке.

— Если я и пойду на это, то только лишь затем, чтобы вы наконец оставили в покое Гаю, — пробубнил он глухо. — Она здесь совершенно ни при чем. Вы так и сделаете, если узнаете, как все было, я уверен. Потому я и просил вас выслушать меня без свидетелей.

Джей Дорси поерзал в кресле и бросил недовольный взгляд на инспектора Фокса.

— Не беспокойтесь, — сказал Аллейн, подмигивая Фоксу. — Инспектор Фокс просто патологически крепко хранит тайны. Мы с этим даже боремся у нас в Скотленд-ярде. Я вот части спрашиваю его, когда он вернет мне полтора фунта стерлингов, и он всякий раз честно отвечает, что не знает… Кремень, а не человек.

— Рад узнать о честности мистера Фокса, хотя и сочувствую вам насчет полутора фунтов. — Дорси попытался улыбнуться. — Итак, как вы уже слышали, я раздобыл упаковку аспирина и принес Гае. Это было во втором антракте. Гая сидела на этой софе. Она была в ужасном состоянии. Плакала. Не знаю, дошло ли до вас, отчего она не вышла на сцену этим вечером, но…

— Нет, мы этого не знаем. Готовы выслушать всю историю целиком! — Аллейн легонько потер ладони.

Дорси начал говорить, сперва с явной неохотой, но чем дальше, тем все живее и откровеннее. Он в красках описал роль Гаи Гейнсфорд и ее самоотверженные усилия на репетициях. Тем не менее было очевидно, что — вольно или невольно — Дорси тоже признавал, мягко говоря, ограниченность таланта своей возлюбленной.

— Дело в том, что она прирожденная инженю, амплуа наивной девушки, — вздохнул Джей, — а роль была для этакого яркого женского характера… Это ее и сломило… И съемка не особо удалась. Адам пытался держать доктора подальше от нее, но ведь голосище у Резерфорда еще тот, и Гая все равно была в курсе, что он о ней думает. И еще — роль ей просто не нравилась. Гая играла свои эпизоды и была счастлива. А Бен отчего-то решил сыграть в доброго дядюшку и втянул ее в эту пьесу. Просто из тщеславия — дескать, я своих родичей не забываю. Он был очень тщеславен. А она такое хрупкое создание — вся из нервов и слез. Слишком чувствительна! И эта история довела ее до срыва… А тут еще эта мисс Мартина Тарн, возникшая из воздуха — сперва как костюмерша Элен, на следующий день уже как студийка, потом — как племянница Адама… Да к тому же еще похожая на него. Это было последней каплей для Гаи. Она была окончательно сломлена и перед самым спектаклем отказалась выходить на сцену. Она понимала, что роль все равно достанется мисс Тарн. Надо сказать, во втором акте малышка Тарн действительно здорово сыграла — просто удивительно, даже для меня. Кстати, возможно, что ее успех дополнительно раззадорил Бена. Он просто взбесился. А Гая слышала, как хвалят игру мисс Тарн, и просто зашлась в плаче. И тут я зашел к ней…

После этой тирады Дорси уронил голову в ладони и прикрыл лицо.

— Гая мне очень нравится, — неразборчиво проговорил он из своего укрытия. — И я к ней чертовски привык. Как только я вошел, она бросилась ко мне и… Ну ладно, не будем об этом… Она рыдала в моих объятиях, бедная пташка, и у меня просто сердце перевернулось. Ну, я думаю, вы люди взрослые, что тут объяснять… И тут врывается Бен. Набрасывается на нее, как ястреб. Потом начинает поносить свою жену из-за того эпизода — ну, вы понимаете, о чем я говорю… Он не кричал, но слово это — слово это он произнес свистящим шепотом… Ну, вы понимаете, то, что мог сказать Отелло Дездемоне или… Если вы, конечно, что-нибудь помните из Шекспира.

— Кое-что, — кивнул Аллейн.

— Так вот, Гая все еще прижималась ко мне, и тут он сказал то же самое о ней… Я легонько оттолкнул Гаю и от души ему врезал. Прости господи, даже приятно вспомнить… Не помню, чтобы я что-нибудь говорил при этом. Скорее всего, нечто невразумительное. Он сразу заткнулся и пошел к себе — залечивать и пудрить свою физиономию. И в последнем акте, когда мы были с ним на сцене вместе, я видел, как у него наливается синяк под глазом…

— А как он вел себя во время последнего акта?

— Ну, что касается меня, то он просто избегал смотреть в мою сторону. Или смотрел искоса. В принципе, играл он неплохо, но потом… Он сделал совершенно непростительную вещь. Перри, конечно, не самый лучший артист на белом свете, но для Бена он был почему-то как бельмо на глазу. И вот Бен попросту наступает ему на ногу, и бедняга Перри чуть не падает! Это было просто черт знает что! Вскоре Бен ушел со сцены, и я больше не видел его до того самого момента, как его вынесли под простыней… Вот и все, джентльмены.

Аллейн молчал, задумчиво глядя на Дорси. Джей Дорси прикурил с автоматическим изяществом и фацией, как актер старой школы, который и в жизни все делает красиво… Но руки его слегка дрожали… Сколько ему лет, подумал Аллейн. Пятьдесят? Пятьдесят пять? Или все шестьдесят? Значит, у него, так сказать, бабье лето, а это — непростое испытание для стареющего человека…

— Да, чертовски неприятное дело, — сказал Аллейн вслух. — У меня есть к вам еще только один вопрос. Не могли бы вы более подробно объяснить, что имел в виду Беннингтон, когда вы ударили его?

— Нет уж, здесь вы меня увольте! — заявил Дорси.

— Но он сказал это при мисс Гейнсфорд, так ведь?

— Надеюсь, вы не станете спрашивать об этом Гаю! — Дорси покраснел. — Это просто недопустимо!

— Для офицера полиции, ведущего расследование, допустимы, увы, и еще более неприятные вопросы! — заметил Аллейн холодно, думая, что мисс Гейнсфорд даст сто очков форы старому мистеру Дорси в понимании подобных щекотливых материй… — А как вы думаете, Беннингтон мог говорить об этом самом эпизоде с кем-нибудь еще?

— Ну, если учитывать его полужидкое состояние, он мог поделиться этим хоть с телеграфным столбом!

— Ну что ж, — усмехнулся Аллейн. — Мы попробуем найти и этот телеграфный столб…

— Поймите, суперинтендент, это касалось только его и его супруги. Понимаете? Больше никого…

— Однако даже из маленького эпизода может вырасти мотив для самоубийства! — поучительно поднял палец Аллейн.

Дорси быстро взглянул на суперинтендента.

— Самоубийства? Вы сказали — самоубийства? Но почему?..

— Ну, например, позор, — предположил Аллейн. — Или он просто почувствовал к себе отвращение, если протрезвел от вашего меткого удара… Ведь надо полагать, они с женой давно уже жили раздельно?

— Я чувствую, у вас талант читать между строк, — презрительно скривился Дорси.

— Нужно быть слепоглухонемым ослом, мистер Дорси, чтобы этого не понять… Во всяком случае, спасибо вам. Не думаю, что в ближайшее время мне понадобится снова вас беспокоить…

Дорси направился к двери, но там обернулся.

— Знаете, Аллейн, если вы ищете мотивы, то вы их тут найдете чуть не у каждого… Актеры уж такие люди, нервные… А Бен не был особенно приятным человеком. Даже бедняга Перри, казалось, готов был из него кишки выпустить после этих издевательств на премьерном спектакле! Так что эмоции хлещут через край, особенно в такой день!

— Это я понимаю, — кивнул Аллейн.

— Ну хорошо… Могу ли я, наконец, забрать девочку домой?

— Прошу прощения, — возразил Аллейн, — увы, нет. Пока нет.

* * *

— Ну-с, Братец Лис,[2]Персонаж записанных Джоэлом Гаррисом сказок американских негров-рабов. Fox — лис (англ.). что вы там поначеркали в своем блокноте? — спросил Аллейн.

Фокс живо перелистал свою записную книжку.

— Можно сказать, одни отрицательные улики. Алиби у всех молодых студийцев, которые даже не досмотрели пьесу до конца и разошлись по домам. Исключаем также двух костюмеров-мужчин, управляющего сценой Клема Смита и его ассистента, а также рабочих сцены. Все они либо следили за действием, либо занимались своей работой. По их заявлениям, сделанным независимо, их показания полностью перекрываются.

— Ну что ж, и то неплохо.

— Странно, что здесь нет женщин-костюмерш, — удивился Фокс.

— Единственной костюмершей у них была мисс Тарн, и похоже, она пробыла в этом качестве не более суток, после чего у нее явно началась «звездная болезнь»… Наверное, она и вправду актриса, потому что таких костюмерш я не встречал — это всегда какие-то чопорные, сварливые старые девы с печальным прошлым и еще менее веселым будущим… А у мисс Тарн явно есть будущее. Не думаю, что она способна была что-нибудь сделать с Беннингтоном, однако косвенно могла спровоцировать конфликт. Ведь это из-за ее появления в театре племянница Беннингтона лишилась роли. Вообще говоря, эта племянница, на мой взгляд, просто редкая кретинка. Такую не то что на сцену нельзя пускать, ей и пончики продавать хороший хозяин не даст, если, конечно, ему небезразлична судьба пончиков… А мисс Тарн мне кажется довольно приятной особой… Так что уж извините за личные пристрастия, старина, но…

— Эта ваша приятная особа — тоже племянница, только мистера Пула. Племянница или там троюродная сестра, я не совсем понял…

— Да в этом деле на каждом шагу — какие-то тайные отношения и полный туман… Вам удалось что-нибудь выудить у костюмера Беннингтона?

— Крайне мало! — вздохнул Фокс. — Похоже, покойный любил пить в одиночку и не жаловал своего костюмера… Беннингтон часто приказывал ему выйти и найти себе какое-нибудь занятие, например, прислуживать другим актерам… Правда, в этот вечер костюмеру пришлось гримировать синяк на скуле Беннингтона и держать ватку со спиртом. А потом Беннингтон его выслал. Короче говоря, последний раз костюмер заглянул в гримерную хозяина после того, как покойный вышел на сцену в третьем акте.

— Этот парень разговорчив?

— Скорее наоборот. Квёлый. А вот другой костюмер, Бобби Крингл, неплохой малый и неглупый. Только он работает с мистером Пулом.

— Вы их отпустили, Фокс?

— Да, сэр, отпустил. И рабочих сцены тоже. Как вы понимаете; мы их всегда найдем, но пока я посчитал, что они тут ни при чем. Я еще позволил уйти этому… как его… управляющему сценой… Смиту. Он все время, пока шло действие, не выпускал из рук текста пьесы. Сидел в будке суфлера… Так что с ним, я думаю, ясно. К тому же его жена ждет дома.

— Всех ждет жена, — вздохнул Аллейн. — Ну ладно — это хотя бы сокращает список подозреваемых. Отпустили — и слава Богу… Вы, я понимаю, уже осмотрели все комнаты, но все-таки, прежде чем уйти, давайте еще раз пройдемся — посмотрим, как там наши люди…

Полицейские вышли в коридор. Фокс указал большим пальцем на дверь гримерной Беннингтона.

— Там Джибсон выскребает все, что можно, — полушепотом сказал он… — Костюмер ничего не забрал, кроме пустых баночек и коробочек из-под пудры и грима…

Аллейн молча кивнул. Они не стали заходить в гримерную Беннингтона, а навестили комнату Персифаля. Там были сержанты Томпсон и Бейли. Первый был фотографом, а второй — экспертом по отпечаткам пальцев. Они уже укладывали свою аппаратуру.

— Ну, что там у вас, Бейли? — спросил Аллейн.

Бейли мрачно глянул на своего начальника.

— Отлично, сэр! — и ворчливо добавил: — Целый калейдоскоп отпечатков везде, где только может схватиться рука человеческая…

— А там, в соседней комнате?

— В гримерной покойного? Там его отпечатки на окантовке газового шланга и на кране. Следы красного грима на кончике шланга. Совпадает с гримом на губах покойного.

— Какое трогательное совпадение, — хмыкнул Аллейн. — А вы не проводили эксперимент с содержимым легких покойного?

— А как же! — вмешался инспектор Фокс. — При мне сержант Джибсон поднес спичку, а я надавил на грудь… Полыхнуло, как в цирке у фокусника. В легких у него действительно был газ.

— Ну что ж, — кивнул суперинтендент. — Все равно я не верю, что все так и было… Ладно, вы сделали все возможное… А чья гримерная там, за той стеной?

— Мистера Дорси, — подсказал сержант Томпсон.

Они зашли туда. Комната была пустовата, безлика, в ней почти не было ни вещей, ни мебели. Только многочисленные фотографии мисс Гейнсфорд.

В последней комнате по эту сторону коридора полицейские нашли электрическую швейную машинку, на столике рядом с ней валялись обрезки материала и другие следы усилий Мартины по воплощению в жизнь эскизов Джейко…

Аллейн оглядел комнатку, затем вышел и сунул голову в противоположную дверь.

— Экие малюсенькие клетушки, — заметил он.

Суперинтендент направился в комнату Гаи Гейнсфорд. Там он постоял подольше, заложив руки в карманы брюк и внимательно осматриваясь. Фокс встал рядом.

— Если не знать, в чем дело, можно решить, что несчастная хозяйка этой комнатки страдала очень модной болезнью, — вдруг заметил Аллейн. — Шизофрения. У нее расщепление личности. Поглядите, дружище. Вот тут брошено ее элегантное пальто, рядом — совершенно аляповатая шляпа, дорогущие перчатки в абсолютно дурацком стиле, поверх них — букет цветов явно от администрации театра и коробочка с орхидеями… От кого бы, вы думали?

Он перевернул карточку и посмотрел:

— Ну да. Тысяча поцелуев и добрых пожеланий от Джея. Ну так вот, по другую сторону я вижу совершенно другое пальто, обтрепанное, много раз чиненные туфли, старую беретку и кричаще-желтый свитер… Посмотрим в сумочке… Тут мы видим паспорт на имя мисс Тарн, двадцать лет… Итак, она, значит, получила работу костюмерши? И весь результат обращения за помощью к своему дальнему родственнику? Тогда почему ее не приняли сразу в студию? Притом девчонка здорово похожа на Пула, и будь я проклят, если он ею не увлечен. Да и старый Дорси говорит, что она чертовски одаренная актриса…

Аллейн полистал паспорт.

— Гм, она прибыла в Англию только семнадцать дней назад! Может ли это иметь отношение к делу? А черт его знает!.. Ладно, пошли по другим комнатам, дружище.

Комнату Пула Боб Крингл оставил в безупречном порядке. Поздравительные телеграммы приколоты к обоям ровными рядами, коробочки с гримом прикрыты полотенцем, на столике лежала пачка с аккуратно выдвинутой сигаретой. У зеркала стояла фотография Элен Гамильтон в рамке. Рядом тикали часы, а под часами нашлась карточка. Аллейн достал ее и прочел: «От Элен. Сегодня, и завтра, и всегда, да благословит тебя Бог».

— Ага, это, значит, подарок актеру от подруги в день премьеры… — пробормотал Аллейн. — А взгляните-ка, Фокс, часы-то из севрского фарфора! Не слабо! Интересно, что он ей подарил в ответ?

— Небось какую-нибудь камею или ожерелье, — предположил практичный Фокс.

— Пойдем посмотрим — это прямо за стеной…

Вся комната Элен была завалена цветами. Выделялся прекрасный букет от Пула с его карточкой.

Аллейн сказал:

— Ну да. Не совсем ожерелье, но такие цветы фунтов тридцать стоят. Скажите-ка, Фокс, почему вы не дарите мне цветы, когда мы начинаем какое-нибудь расследование — просто чтобы меня воодушевить? Ну да ладно. Тут, я вижу, цветы не самое главное… Посмотрите-ка сюда…

На столике лежало ожерелье с несколькими привешенными деревянными медальончиками, причем на каждом из медальонов вырезана была физиономия одного из актеров театра. На карточке рядом стояло только «От Дж.».

— Такое произведение искусства явно заняло немало времени для изготовления и стоит безумно дорого, — заметал Фокс. — Не сомневаюсь, что это — работа нашего иностранца, мсье Доре…

— Точно, — кивнул Аллейн. — Вот какие чудеса творит любовь… Надеюсь, мисс Гамильтон понравился этот подарок.

Аллейн взглянул на фотографию Пула.

— Приятный мужчина, нечего сказать, — проронил он. — Напоминает портреты кисти Гольбейна. Да и портрет в «оранжерее» тоже неплох. По-моему, его делал Доре. Кажется, этот француз — просто украшение театра, а, дружище Фокс? Без него тут было бы мрачновато… Он старается как может. Влюблен в приму…

— Влюблен? Вы так считаете, Аллейн?

— Еще бы я не считал, Братец Лис! — Аллейн потер нос пальцем. — Тут просто двух мнений быть не может! Ну ладно… Джибсон нашел в комнатах что-нибудь особенное?

— Да нет, всякую ерунду. Сумочки, коробочки…

— Ладно, черт с ними, пусть наши молодчики идут домой и отсыпаются, да покамест переоденутся в свою повседневную одежду. Впрочем, эта Гейнсфорд уже переоделась, все одно… А, черт, я же не успел с ней проверить показания Дорси! — Аллейн хлопнул себя полбу. — Она меня вообще пугает, эта молодая ослица…

— Мне надо поговорить с ней, сэр?

— Нет, вы лучше останьтесь и запишите все как следует. Я поговорю с мисс Гейнсфорд в «оранжерее»… Впрочем, нет, постойте. Побудьте с остальными, Фокс, а с нею пошлите Манка. Пусть он проведет девицу в «оранжерею». А остальным актерам скажите, что они могут переодеться в своих комнатах. Это даже будет нам на руку — мне не хочется, чтобы они беседовали друг с другом. Потом вы можете попытаться выведать, что такого особенного происходило с Беннингтоном в последние дни — ну, может, его что-нибудь обрадовало или взволновало…

— Похоже, его вообще было легко взволновать.

— Легко или нелегко — откуда нам теперь знать? Я не верю, что это самоубийство. Фокс, и мне досадно, что нам пока не удалось раскопать какой-нибудь завалящий мотив для убийства… Давайте, Фокс, вперед! Шуруйте! Может быть, нам улыбнется удача!

Фокс тяжело вздохнул и вышел. Аллейн прошел к комнате Беннингтона и отворил дверь. Из темноты возник сержант Джибсон.

— Ну? — спросил Аллейн.

— Нашел пятнышко на плите. Похоже на обожженную лужицу краски.

— Что еще?

— Тампоны для пудры костюмер покойника выбросил в мусорный бак у сцены. В бачке больше ничего нет — только обрывки жженой бумаги. Одна зола.

— Хорошо. Не забудьте опечатать дверь, когда закончите. Да, и еще, Джибсон, обязательно известите меня, прежде чем отпустите катафалк в морг.

— Ну конечно, сэр.

* * *

Аллейн вернулся в «оранжерею», где его ждала Гая Гейнсфорд в компании Минога.

— Итак, вы, конечно, не надеетесь, что я польщена вашим приглашением? — голос Гаи вибрировал. — Что я вам благодарна за то, что считаюсь главным подозреваемым? Бросьте об этом думать…

— Никто и не думает! — улыбнулся Аллейн. — Просто мне показалось, что с самого начала поговорить с вами будет удобнее всего.

— Ага, и теперь вы, конечно, предупредите меня, что всякое мое слово может быть истолковано против меня? — гневно спросила Гая, раздувая ноздри.

— Не совсем так. — Аллейн пытался говорить мертвенно-спокойным тоном. — Если только какое-то ваше утверждение будет направлено против вас, мы предупредим. А в принципе вам необязательно подписывать ваши показания сейчас. Но если мы вас попросим это сделать, вам надо будет внимательно их прочесть. Миног будет записывать за вами.

— Ну что ж, валяйте, — довольно развязно сказала Гая. Оказавшись вне актерской компании, она словно переменилась. — Задавайте свои вопросы.

— Итак, мисс Гейнсфорд, вы во время всего представления находились в «оранжерее». Во время последнего антракта к вам зашел мистер Дорси, а затем — покойный… Вы согласны с утверждением, что в результате между ними… гм!.. произошла потасовка и мистер Дорси ударил ныне покойного мистера Беннингтона по лицу?

— О, вы говорите таким странным языком, ведь ссора произошла между двумя пожилыми джентльменами, что тут могло особенного случиться?.. Я даже не заметила…

— Так ударил мистер Дорси мистера Беннингтона или нет?

— Ох, да, но так странно, и потом между ними не было никаких разговоров, и мистер Беннингтон сразу ушел…

— Меня интересуют разговоры не после, а до удара, мисс Гейнсфорд. Будьте добры ответить, что говорилось перед тем.

Аллейн ждал, но Гая ответила не сразу, а когда заговорила, то весьма резко.

— Может быть, вы, сэр, решили почему-то, что я ничего не переживаю по этому поводу, но в таком случае вы ошибаетесь! — возвестила она голосом, полным намеков на слезы, способные пролиться при первой же возможности.

— Уверяю вас, ни о чем таком я не думаю, — холодно изрек Аллейн, стоя спиной к девушке и разглядывая портрет Пула на стене. — Так что же такого сказал ваш покойный дядя? Почему это так взбесило мистера Дорси?

— Просто дядя Бен был расстроен оттого, что я заболела и не могла выйти на сцену! — нагло процедила Гая…

— Ну и что — поэтому его надо было отдубасить? Интересное средство против нервного расстройства!

— Видите ли, Джей очень волнуется за меня… Он обращается со мной так бережно, так деликатно…

— Судя по его меткому удару по лицу мистера Беннингтона, в нем таится бездна деликатности…

— Но дядя Бен болтал совершенно дикие вещи… — Она вдруг сделала вульгарный жест рукой. — От него так воняло…

— Вы хотите сказать, что он был пьян?

— Ну да…

— И кидался на кого-то?

— Меня это не касалось.

— Это касалось его супруги?

— Послушайте, ведь Джей уже наверняка вам все рассказал, чего вы от меня-то хотите? — взвилась актриса.

— Нам нужно получить подтверждение его словам.

— Ну тогда передайте мне, что он вам сказал, а я подумаю, стоит ли мне это подтверждать.

Аллейн посмотрел на девушку долгим испытующим взглядом.

— Знаете что, мисс Гейнсфорд, так не пойдет. Либо вы нам расскажете о той драке, либо мы запишем, что вы отказываетесь давать показания. Тогда вам придется задержаться в нашем распоряжении подольше…

Гая попыталась рассмеяться, но из горла у нее вылетело только какое-то странное бульканье.

— Но… Но я же вам уже объяснила… Видите ли, тут и говорить-то особенно не о чем… Я так люблю свою милую тетушку, впрочем, она хочет, чтобы я называла ее Элен… Но я боюсь, она всегда немножко драматизирует, да, драматизирует… В общем, мой бедный дядя Бен вернулся домой из клуба и… ну, как сказать, нашел ее в постели и попытался… не знаю, можно ли назвать это нарушением прав — ведь они все-таки супруги, хоть и не жили вместе какое-то время. Но тетя так страшно переживала, подняла такой шум и крик, что он просто-просто пал духом. А тут, когда он зашел сюда и увидел, что Джей так… так нежен со мной, дяде почудилось что-то нехорошее, ведь он был к тому же сильно навеселе… Одним слоном, он очень… очень негативно отозвался о женщинах. И о тете… и обо мне тоже, но просто как о представительницах слабого пола…

«Этой бы девице выступать на заседаниях парламентской комиссии по ханжеству и лицемерию», — холодно подумал Аллейн. Вслух он сказал:

— Как вы думаете, остальные члены вашей труппы знают все это?

Гая удивленно вытаращила глаза.

— Бог мой, ну конечно! Уж во всяком случае, Пул и Джейко. Конечно, дядя Бен был человек скромный и не стал бы распространяться о подобных вещах, но ведь Элен уж наверняка сказала Адаму, правда? Ну а Джейко узнал просто потому, что ему всегда обо всем говорят — это его негласная привилегия тут… Тем более он на премьере вызвался быть ее костюмером…

— Ну ясно. Хорошо, Спасибо вам, мисс Гейнсфорд.

— Так я могу идти домой? — с проснувшимся энтузиазмом спросила Гая.

Аллейн ответил ей примерно то же самое, что и Дорси:

— Нет. Пока нет.

Миног открыл перед Гаей дверь. Девушка остановилась на пороге и повернулась к Аллейну.

— И после всего этого пусть кто-нибудь скажет, что в этом театре здоровая атмосфера! — воскликнула она. — Как только я вошла сюда, я почувствовала смрадный дух!

Дверь с треском захлопнулась. По углам посыпалась штукатурка.

— Скажите, Майк, как специалист, — обратился Аллейн к Миногу, — теперь все девушки вашего поколения — такие?

— Не совсем так, сэр. Но, думаю, это как бы их собирательный образ, что ли. Всего понемножку…

— Тогда понятно, почему в своем притворстве она так часто меняет жанры.

Тут в коридоре послышался возбужденный тенорок Перри Персифаля и урезонивающий его бас сержанта Джибсона.

— Пойдите-ка посмотрите, что там такое, — попросил Аллейн Минога.

Но прежде чем Миног дошел до двери, она распахнулась настежь и внутрь ввалился Перри. Он чуть не заехал дверью в лицо едва поспевающего за ним Джибсона.

— Извините меня, сэр! — воскликнул Перри. — Мне следовало, конечно, рассказать вам раньше, но… Я был ужасно расстроен, и мне было не до того… Я вспомнил, что, когда вошел в свою гримерную в конце последнего акта, я почувствовал запах газа. Я, ни о чем не думая, просто привернул общий кран на газовой трубе, а потом отправился на сцену — на поклоны. Я только сейчас сообразил, как это важно…

— Ну, мне кажется, просто до вас только теперь дошло, что мы проверили отпечатки пальцев на газовом кране, — не меняясь в лице, возразил Аллейн. — Там были ваши пальчики!