Онлайн чтение книги Нюргун Боотур Стремительный
ПЕСНЬ ЧЕТВЕРТАЯ

С восьмикрайней, восьмиободной землей,

С холмистым аласом своим,

С долиной простясь родной,

Летающий над землей

На Мотыльково-белом коне

Юрюнг Уолан миновал

Перекресток восьми дорог,

Развилину девяти дорог;

По горам протоптав

Сверкающий путь,

На закат направился он,

В полет скакуна пустил,

Все быстрее, быстрее гоня,

Только по́ следу закурилась пыль,

Только заклубился туман...

Скакал богатырь,

На привал не вставал.

Он приход зимы

По снегам узнавал,

Наступленье весны

По дождям примечал.

Пределы елани своей

Он оставил давно за спиной,

Дебри лесные проехал он,

Тундру хмурую пересек;

Топи непролазные,

Зыбуны,

Что нечистью всякой полны,

Те — по воздуху перелетел,

Те — разбрызгал,

Конем расплескал...

Края земли

Достиг, наконец.

По дороге — ступенчатой,

Как горловина,

В подземную глубину

Медленно Юрюнг Уолан

Осторожно спускаться стал,

Боком ступать

Заставляя коня.

То рысью,

То шагом

Он проезжал

Неведомые места.

В густеющих сумерках перед ним

По краям дороги крутой

Белели кости богатырей,

Пропавших в древние времена

Людей уранхай-саха;

В вихре, налетающем из глубины,

Кружились высохшие черепа,

Призраки метались во тьме.

Неутомимо Юрюнг Уолан

По крутой дороге спешил,

По великому гибельному пути.

Чьи-то руки тянулись к нему,

Подставляя, как черпаки,

Ладони в черной крови.

Чьи-то клювы кривые

Тянулись к нему,

Щелкая и свистя...

Низко над его головой

Шарахалась в темноте,

Хохоча и визжа,

Илбис Кыыса;

То ли пел над ним,

То ли выл

Вестник смерти

Осол Уола...

И вот, глубоко под землей,

На распутье восьми дорог,

На узле девяти дорог

Увидел Юрюнг Уолан

Невиданное никем до того:

Грозное в величьи своем,

Слышное за девять дней

Шумом прибойных волн,

Ощутимое за шесть дней

Студеным дыханьем своим,

Различимое за три дня

Всплеском вздымающихся валов,

Мутно-реющее

В безбрежьи своем,

Бескрайнее ледовитое море

Муус-Кудулу-Байгал

Раскинулось перед ним...

Опустясь по крутому пути,

Очутился Юрюнг Уолан

На узком выступе береговом,

На обрывистой гранитной гряде

Чародейной северной стороны

Бушующей пучины морской;

Некуда было вперед пойти,

Нельзя воротиться назад.

Тут виднеющийся высоко

Над изгородью столбовой

Мотыльково-белый его скакун,

Широко расставив четыре ноги,

Как четыре белых столба,

В срок, пока закипят на огне

По очереди два больших котла,

Выпустил шумно мочу,

Как бушующий водопад,

Как три разлившиеся реки,

И на языке уранхай-саха

Человеческим голосом заговорил.

Анньаса! Анньаса!

Эй, назначенный мне судьбой,

Хозяин мой удалой,

Чего испугался ты?

В огнях, в громах,

В облаках Дьэсегей

Пролетающий над землей,

С небесных пастбищ меня пригнав,

Такой мне давал наказ:

Если твой

Наездник-тойон

В чужих краях в беду попадет

И страх на него нападет,

Ты ему тогда послужи,

Сокровенное слово скажи...

Теперь этот срок наступил.

Мы в такое место попали с тобой,

Где ни брода нет,

Ни дороги нет...

Льдины тяжелые громоздя,

Прибоем плеща,

Шугой грохоча,

Огнереющее перед нами кипит

Море Муус-Кудулу;

Мы — на северной, вихревой

Чародейной его стороне.

Это плещется,

Словно утка-турпан,

Шумно хлопает,

Словно утка-нырок,

Широкий морской

Залив Лэбийэ ...

Если это место нам миновать,

Над пучиной перелететь,

За́ морем —

На другом берегу

Замелькают по сторонам

Русла речек

В уремах густых,

В зарослях ивняка.

Мы проедем восемь камней,

Что воют,

Словно восемь волков,

Минуем девять пестрых гор,

Что ревут, словно девять свирепых львов,

Вздыбивших гривы свои;

Вступим в сумрачную страну,

Где луга с увядшей травой,

Где завалами в чащах лесных

Бурями поваленный сухостой,

Где песчаные косы лежат,

Как осадки выпитого кумыса,

Где свирепые ветры ревут,

Где летящие вихри свистят,

С треском ломая стволы

Лиственниц вековых;

Где землю жестокий бьет градобой,

Где любая градина камнем летит

С голову подтелка величиной...

Мы проедем болотистую страну,

Где огромные лягушки живут

С кобылицу отгульную величиной,

Где копаются муравьи

С теленка двухтравного величиной,

Где рогатые выбегают жуки

С быка-трехлетка величиной...

Солнце сумрачно,

Месяц щербат

На далеком другом берегу

Моря льдистого

Муус-Кудулу...

Там выбрасывает прибой

Убитых богатырей,

Там на отмель выносит волна

Растерзанных женщин тела,

Там качает зыбь, как шугу,

Мертвых девушек молодых,

Там на глыбах валяются ледяных

Трупы юношей удалых...

А потом опять на нашем пути

Речки бурные побегут

С берегами, обросшими ивняком...

Долина откроется нам,

На долине той —

Золотое жилье;

Оттуда три девушки выйдут к тебе,

Три оборотня абаасы,

Похожие на дочерей айыы;

Выйдут они навстречу тебе,

Приветливо с трех сторон подойдут,

Примутся тебя угощать,

Кумыс тебе поднесут.

Ты из рук у них ничего не бери,

Ничего не пей и не ешь,

В их усадьбу не заходи,

Дверь их дома не открывай,

Седла крутого не покидай,

Мимо них во весь опор проезжай!

Если этот мой

Нарушишь запрет —

Провалишься в яму

Смертельных мук,

В провал безысходных бед.

Крепко запомни слово мое,

В кровь и плоть свою

Это слово впитай!

Чтобы мог я море перескочить,

Как стрела пернатая, перелететь,

Чтобы мог ты на мне усидеть,

Делай то, что тебе скажу:

Спешивайся скорей,

Из уха правого моего —

Из уха серебряного моего

Вытащишь ты

Орленка-птенца;

Крепко за шею его ухватив,

Ты его чембуром хлещи,

Три дня и три ночи бей...

Разбухать он начнет, расти,

Вырастет с гору величиной,

Широко раскроет свой клюв,

Как пещеру, зев распахнет...

Смело прыгай в открытый клюв,

В широко распахнутый зев!

Там дорогу увидишь перед собой —

Солнечную беспредельную степь,

Подобную долине родной,

Где зеленые травы цветут,

Где быстрые реки бегут,

Где на отмелях — желтая благодать...

Там — через день пути,

В мареве голубом

Предстанут перед тобой

Две коновязи,

Два медных столба

Матери Иэйэхсит;

На верхушке столба одного,

Где небесный орел сидит,

Ты найдешь,

Ты рукой возьмешь,

Будто утки-гоголя яйцо,

Сгусток силы — желтую благодать;

Ты ее возьми, проглоти!

Если ты проглотишь ее,

Восьмикратно сила твоя возрастет,

Восемь лет не будешь голода знать,

Восемь лет не будешь усталости знать.

На верхушке другого столба,

Что на восточной стоит стороне,

Сочная зеленеет трава —

Восьмиветвистый чудесный злак.

Ты эту траву сорви

И в обратный путь поспешай,

Этой травой меня накорми.

Удесятерится тогда

Сила мышц коня твоего,

Тогда-то я прыгнуть смогу,

Прыжком единым перескочу,

Стрелою перелечу

Морской залив Лэбийэ,

Что плещется, словно утка-турпан,

Шумно хлопает,

Словно утка-нырок! —

Вот так, человеческим языком

Говорил Мотыльково-белый конь

С хозяином-богатырем.

Обрадовался Юрюнг Уолан

Добрым словам своего коня;

Прянул на́ земь

С крутого седла;

Из серебряного уха коня,

Из уха с отметинкой вихревой

Вытащил орленка-птенца;

Крепко за толстую шею схватив

Бьющегося черного орленка того,

Начал его чембуром хлестать...

Тут пошел орленок

Расти, разбухать,

Сделался, как большая гора,

Широко раскрыл свой каменный клюв,

Как пещеру, зев распахнул.

Храбрый юноша

Юрюнг Уолан

Прянул стрелой в разинутый клюв,

Прямо в горловину влетел...

Огляделся — и видит он:

В солнечном просторе степном,

В мареве голубом,

Над сверкающей синей рекой,

Над ярко-зеленою осоко́й

Стоят, как два брата родных,

Две ко́новязи — два медных столба

Богини Иэйэхсит.

На верхушке столба одного

Пестрый орел сидел;

Между могучих орлиных лап

Лежал, как солнце светясь,

Сгусток силы —

Желтый небесный дар,

Словно утки-гоголя яйцо;

Взял его богатырь, проглотил.

На верхушке коновязи второй,

На восточном ее столбе,

Высокая вырастала трава,

Восьмиветвистый злак зеленел.

Взял траву богатырь,

Забрал ее в горсть,

Вырвал с корнями, с землей,

Стремглав побежал обратным путем,

Вернулся к коню своему,

Траву эту ему скормил.

Выросшего с гору величиной

Горного орленка-птенца

За крылышки ухватив,

Начал он чембуром хлестать.

Уменьшаться орленок стал,

Сделался, наконец,

В рукавичку малую величиной;

Снова спрятал его богатырь

В серебряное ухо коня.

Вскидывал гривой скакун,

Нетерпеливо переступал;

Прянул Юрюнг Уолан

На крутое седло с высокой луко́й;

Прыгнул его скакун

И полетел над пучиной морской,

Над заливом пасмурным Лэбийэ,

Что плещется, словно турпан,

Шумно хлопает,

Словно утка-нырок...

По воздуху всадник летел,

Только ветер в ушах

Гудел и свистел...

А куда он летит — не видал,

Туман глаза застилал.

Как опомнился Юрюнг Уолан,

Видит — он на другом берегу

Моря шумного Лэбийэ;

Конь его быстро бежит,

Броскою рысью идет

По дебрям, глухим,

По травам сухим,

По широким распадкам речным,

Мимо воющих девяти камней,

Мимо восьми желтопегих гор.

Не разбирая дороги, летел,

Мчался его скакун,

Только буря гудела следом за ним;

Семьдесят вихрей шальных

Сопровождали его,

Восемьдесят восемь смерче́й

Спутниками стали ему,

Девяносто девять столбов вихревых

Друзьями стали ему...

Наконец-то всадник и конь

Пустыню дикую всю прошли.

Солнечная травяная степь

Приветливо засинела вдали.

Посреди равнины степной

Красовалось коновязью резной,

Окруженное рядами берез

В украшеньях из конских грив,

Летнее золотое жилье,

Просторный желтый шатер,

Богатая ураса.

Три красивые девушки из шатра

Вышли навстречу богатырю,

Три милых дочери рода айыы

В праздничных ярких нарядах своих,

В островерхих шапках своих

Из сверкающих соболей дорогих.

Ласково улыбаясь, они

К богатырю подошли,

Поднося кумысный чорон,

Песню приветственную завели.

Добро! Добро, дорогой наш гость!

Дорогой счастливой ты прибыл к нам!

Довелось нам тебя увидать,

Племени солнца

Возлюбленный сын,

Плетеный повод в руке держа,

Скачущий на Мотыльковом коне,

Дядя наш — Юрюнг Уолан!

Постой, внимательно выслушай нас

Парой чутких своих ушей...

Ты с дороги,

Может быть, не устал,

Может быть — не голоден ты,

Но сойди ненадолго с коня,

В наш дом загляни,

В тени отдохни!

Белое играющее молоко

Трехтравных наших степных кобылиц —

Крепко выбродившийся кумыс

Мы преподносим тебе,

Мы пригубить просим тебя

Из чорона хотя бы один глоток,

Дорогой наш дядя-тойон!

Ты попробуй нашей пищи слегка,

Ты отведай нашего каймака,

Ты беседой нас удостой!

И тогда — счастливый, прямой

Путь откроется пред тобой... —

Так умильно упрашивали богатыря

Три девушки рода айыы,

Подходя к нему с солнечной стороны,

И вот уже, повод взяв,

Сплетенный из золотых лучей,

Уже взяв коня за узду,

Кованную из солнечного огня,

С радостными возгласами, они

Сняли Юрюнг Уолана с седла,

На шести своих белых руках

На землю опустили его.

И вот — Юрюнг Уолан,

Юноша-богатырь,

Он как будто спать захотел,

Дремой затуманился взгляд,

Истомой наполнилось тело его,

Заныли суставы его,

Забыл он слово коня своего...

Он подумал: «Если проеду я,

Яства почетного не коснусь,

Не пригублю крепкого кумыса,

Приготовленного для меня

Прекрасными дочерьми

Солнечного рода айыы,

Поневоле обижу их,

И поблекнет имя мое,

И померкнет слава моя!»

И беспечно он в их усадьбу вошел,

С величавой осанкой вступил

В золоченое их жилье;

Покровом устланное дорогим,

Увидал широкое ложе-орон

И, как только сел на него,

Провалился орон под ним,

И в пропасть бездонную полетел

Доверчивый сын айыы...

Кувырком он в яму летел,

Ударяясь боками и головой

О выступы каменные в темноте.

Ломило в висках у него,

Грохотало в ушах у него;

Наконец, упал на глубокое дно,

Ударился о промозглое дно

Удалец злосчастный

Юрюнг Уолан...

Голову с трудом приподняв,

Кругом огляделся он, —

Увидел груды длинных костей

Давно погибших людей,

Увидел груды стройных костей

Нашедших здесь могилу себе.

Мертвеца в медвежьей дохе

Он под себя на льду подстелил,

Мертвецом в широкой волчьей дохе,

Как одеялом, укрылся он,

Третьего — в оленьей дохе —

В изголовье себе подбил

И улегся, не в силах рукой шевельнуть.

От удара падения с высоты

Все болело в теле его.

Горько думал Юрюнг Уолан:

— Видно, на погибель свою

Рассудок я потерял,

Предостережением пренебрег,

Слово коня моего забыл,

В безысходную беду я попал!.. —

Слезы из глаз его потекли,

Замерзая на похолодевших щеках,

Застывая сосульками на скула́х.

А три о́боротня-абаасы,

Встретившие недавно его

В виде трех дочерей айыы,

Три серые тени подземной тьмы,

Прикрыв руками клыкастые рты,

Издевались над ним, хохоча:

— Мы плохо ли заколдовали тебя,

Как хотели заколдовать?

Мы врасплох застали тебя!

Да возможно ли,

Чтобы сын айыы

Нашу западню обошел?

Да и как ты избегнуть мог

Восьмидесяти восьми

Изменчивых обманов и чар,

Что рассеял всюду

Хозяин-дух

Ледовитого моря Муус-Кудулу,

Могучий владыка подземных бездн

Уот Усутаакы? —

Так в подземельи

Гудел, грохотал

Оглушительный хохот,

Злорадный вой

Адьарайских чудовищных дочерей,

Принявших свой страшный вид;

Громко в ладони били они,

Прикрывая черные пасти свои,

Визжали, вопили они.

Увидя хозяина своего

В обиде такой, в беде,

Юрюнг Уолана-богатыря

Мотыльково-белый скакун,

Виднеющийся высоко

Над изгородью столбовой,

Привязанный к коновязи колдовской,

Трехслойный повод свой,

Словно корень травы быты , разорвав,

Гриву и хвост распластав,

К небесам взлетел,

Заржал в высоте,

Взывая к старшей сестре

Всадника своего,

Заклинательнице восьми небес,

Врачевательнице девяти небес

Удаганке Айыы Умсуур.

Такие слова Мотыльковый конь

Жалобно спел, проржал.

Ыый-ыыйбын!!! Аай-аайбын!!!

Ты, мой плач, далеко лети,

Ты, жалоба моя, превратись

В одержимого крикуна,

В двухлетнего малыша-крикуна,

Чтобы зов отчаянный твой

Не умолкая, звучал

В солнечных чутких ушах

Небесной тетки моей

Удаганки Айыы Умсуур!

Слушай меня, Айыы Умсуур!

Владеющий Мотыльково-белым конем,

Виднеющимся высоко

Над высокой изгородью столбовой,

Где тройные засовы крепки,

Младший твой брат — Юрюнг Уолан,

Души твоей возлюбленный сын,

Наважденьем обманутый колдовским

Восьмидесяти восьми,

Словно облако, набегающих чар,

Далеко — на другом берегу

Моря бездонного Лэбийэ,

Что плещется, словно утка-турпан,

Шумно хлопает, словно утка-нырок,

К адьараям попал в западню

И упал в бездонный провал,

В погибельную подземную тьму...

Ты не медли теперь, не сиди!

К Айынга Сиэр Тойону пойди,

Породившему хозяина моего,

Говорившему в прежние времена:

«Трех моих лучших детей

Мне дороже Юрюнг Уолан, —

Пусть он век тройной проживет!»

Так в ту пору он говорил;

В знак обещанья своего

Он на макушке своей отрастил

Три длинных волоса золотых.

Ты волос один попроси у него,

Ты проворно вырви его,

Этим волосом золотым

Светлое дыхание спаси

Брата младшего своего! —

Плачущее ржанье коня,

Звонкое визжанье коня

Достигло вершины

Волшебной горы,

Прозвучало в чутких,

Как месяц, ушах

Удаганки Айыы Умсуур...

Едва услыхала голос коня —

Восхваляемая на восьми небесах,

Прославляемая

На девяти небесах,

Вечной блистающая красотой,

Величественная Айыы Умсуур,

Не мешкая, поднялась,

Немедля в путь собралась.

Надела на плечи свои

Подобную играющему огню

Красную одежду-броню,

Восемь колдующих бубенцов,

Как ноздри восьми жеребцов,

Девять бряцающих шаргунцов,

Как затылки девяти жеребцов.

Как таежное озеро величиной,

Как зеленый омут лесной,

В руки она взяла

Гулкий, звучно-тугой,

Четырехгранный бубен свой

В пышно свисающих

Пестрых кистях,

Бубен, полный глубоких чар,

Пробуждающихся в колдовском

Кружении вихревом...

Вот так, торжественно облачась,

В обиталище матери и отца

Она мгновенно перенеслась.

Двор большой миновала она,

В просторные сени вошла,

По имени тойона-отца

Почтительно назвала,

Петь начала,

Просить начала...

Властный, великий,

Создавший меня,

Седовласый отец-тойон!

Качавшая мою колыбель

Величавая мать-хотун!

Вы — указывающие с высоты,

Предсказывающие судьбы людей,

Говоря:

«Пусть он тридцать племен породит,

Пусть он сорок племен породит!»,

Опустили в бедственный Средний мир,

Поселили в долине земли,

Одарили Мотыльково-белым конем

Юрюнг Уолана-богатыря —

Сына младшего своего.

Была предназначена в жены ему

Белоликая Туйаарыма Куо...

Говорят — за нею отправился он

По горячим ее следам,

Пустился ее спасать

По остывшим ее следам,

Да по дороге попал в западню,

Провалился в колодец —

В подземный мир,

На ледяное гиблое дно...

Говорят — он снизу теперь

На шесть пальцев от слякоти

В бездне промок,

Говорят — он сверху теперь

Плесенью на три пальца оброс...

Дабы выручить я сумела его,

Вырви, отец, и дай мне один

Из выросших на твоей голове

Трех золотых волосков!

В том волосе — век его,

В том волосе — жизнь его,

Сына младшего твоего,

Коль пожертвуешь одним волоском,

Удесятерится твой век,

Увеличится радость твоя,

Умножится слава твоя...

Дашь, или не дашь —

Сейчас отвечай!

Если дашь — возьму,

И не дашь — возьму! —

Услыхав дочернюю речь —

Твердо сказанные слова,

Белый старец, владыка небес,

На любимую дочь свою

С изумлением поглядел,

Разгневанно отвечал...

Ух, как слово твое горчит!

Угорела ты?

Прибежала — кричит!

Одурела ты?

Пусть ты восемь небес вольна заклинать,

На девяти небесах колдовать,

Ты осмелилась мне угрожать?

Уж не силой ли собираешься ты

Вырвать волос мой золотой,

Выросший на макушке моей?

Ах ты, бесстыдница с бледным лицом!

Ах ты, дерзкая!

Как осмелилась ты

Так говорить с отцом?

Мне дороже жизни троих детей

Эти три моих волоска...

Ни одного не отдам!

Твой Юрюнг Уолан по своей вине

Очутился теперь в западне...

Пусть он трижды умрет... Ну, что ж,

Видно судьба его такова,

Ты меня не тронь, не тревожь!

Ты к Дьылга Тойону пойди,

Ты к Чынгыс Хаану пойди,

Ты их проси!

Они захотят — спасут. —

Так почтенный старец на дочь кричал,

Так сердито он отвечал,

Крытую шкурами трех соболей

Островерхую шапку свою

Крепко под бородой завязал

И умолк,

О каменный пол —

О лучисто молочные плиты его

Посохом постукивая костяным...

Тут хозяйка блистающего жилья,

Айыы Нуоральдьын Хотун —

Мать небесных богатырей —

Завыла, заголосила навзрыд,

Ладонями серебряными смахнув

Слезы крупные, хлынувшие из глаз;

И по каменному полу дворца

Горстью дорогих жемчугов

Прыгая, раскатились они...

Расторопно хозяйка белых небес

Накинула легкую шубу свою,

Надела бобровый колпак;

Величавая, в пышном наряде своем,

Подвесками солнечными блестя,

На угрюмого старика своего

Надменный взгляд подняла,

Горем терзаясь,

Гневом горя,

Воплями перемежая слова,

Оглашая рыданьями небосвод,

Петь, говорить начала...

О, старик! Старик!

О, как больно было мне услыхать

О том, что мой милый сын

Оказался в беде,

Остался один,

А ты не хочешь помочь!

Доли этой я не снесу,

Долго не проживу...

В мир подземный теперь я пойду,

Мертвого сына найду,

В могиле останусь с ним...

Ты — мужчина, не мучишься ты

Му́кой своих детей;

Сын тебе, как чужак...

Я — женщина,

Я дитя свое

Вы́носила в утробе своей,

В мучениях породила его,

Хилого — вскормила его

Грудью материнской своей...

Изнемогает сердце мое,

Рвется из тела смятенный дух,

Разрывается черная печень моя!

О, если бы мне хоть раз увидать

Сына милого моего,

Зеницу моих очей,

Десну моих крепких зубов —

Я бы с радостью умерла,

Не почуяла бы, как смерть

Душу мою взяла!

Я весь мир обойду,

Я могилу его найду,

В тело его жизнь я вдохну,

Белое дыханье его

На три дня продлю! —

Так, ропща,

Причитая, крича,

Бросилась горемычная мать

К выходу, к широким дверям.

Растерялся старец, вскочил

С сиденья высокого своего,

За полу́ старушку схватил,

За руки взял,

Обратно повел,

Рядом с собой усадил;

Нарядную — из трех соболей —

Островерхую шапку свою

Развязал, приподнял над головой,

Темя высокое почесал.

Ну-ну... успокойся! Постой!

Тоже, время нашла

Бежать, искать

Верзилу-богатыря...

Сила немалая у него,

Сумеет сам за себя постоять!

Ох, какой ты крик подняла...

А куда бы ты побрела?

Где бы ты отыскала его

В беспредельном мире земном,

В бездонной подземной тьме?

По дороге без сил упала бы ты,

Добычей стала бы ты

Во́ронов и воро́н...

Все я сделаю сам,

Что нужно — отдам!

Эй, дочери, где вы там?

Ваша мать собралась умирать...

Подите ко мне скорей,

Один из трех золотых волосков,

Который поменьше других,

Выдерните из макушки моей! —

Три небесных девушки, зов услыхав,

Вышли из боковухи своей,

Где заквашивается кумыс,

Где взбухает густой каймак;

Три девушки, три сестры —

Дочь Солнца, и дочь Луны,

И дочь Голубой звезды

К старику-отцу подошли,

Самый лучший волос его золотой,

Длинный, крепкий, словно аркан,

На шесть рук своих намотав,

В каменный край сиденья отца

Ногами дюжими упершись,

Рванули, что было силы у них;

И сверкающий золотой волосок

Вырвали из темени старика,

Вырвали с мясом — с живым куском

В детскую голову величиной.

Безжалостно рванули они...

Взвыл от боли старец небес,

Громовым голосом завопил:

— Абытаай!!! Абытаай !!!

Адьарайские дочери! Вот я вас!

Ай, что сделали вы со мной!

Лучший вырвали мой волосок! —

Тут почтенный старец вскочил,

Посохом замахнулся на них,

Да где их ему догнать?

Гнев обрушил он на старшую дочь:

— Бесстыдница! Убирайся прочь!

Да попробуй еще раз приди,

Попробуй надоедать

Несуразной своей болтовней,

Несообразной просьбой такой,

Костылем я побью тебя!

Попомню проделки твои! —

Вняв угрозам отца своего,

Взяв чудесный волос его золотой,

Врачевательница девяти небес,

Заклинательница восьми небес,

Удаганка Айыы Умсуур

Отвечала низким поклоном отцу

И умчалась на гулком бубне своем...

Во мгновенье ока перелетев

На грозный берег другой

Ледовитого моря Муус-Кудулу,

Через бурный его залив,

Сушу затопляющий Лэбийэ,

Что плещется, словно утка-турпан,

Шумно хлопает, как нырок,

Перелетев через устья рек,

Через восемь каменных

Горных хребтов,

Подобных огромным ревущим львам,

Вздыбившим гривы свои,

Опустилась Айыы Умсуур

В пустынных местах на краю земли.

Закружилась, завихрив подол одежд,

Мелькая шелком кистей,

Бубенчиками колдовскими звеня;

Прозрачною каменной колотушкой

В четырехугольный бубен свой

Ударяя гулко — дор-дор,

Запела она — дом-дом,

Над провалом в подземный мир

Высоко взлетать начала...

Доом-эрэ-доом!!! Доом-эрэ-доом !!!

Он наступил —

Долгожданный день

Пенья заклятий моих,

Исполненья велений моих...

На колени словом одним

Подымала, бывало, я

Мертвецов, пролежавших

По девять лет,

Чьи в могиле сверху тела

На три пальца плесенью обросли,

Чьи на шесть пальцев снизу тела

Промокли, гнилью пошли...

На ноги подымала я

Пролежавших семь лет под землей...

На призыв мой убитые богатыри,

По три года лежавшие под землей,

С кликом подымались на бой...

Время твое пришло —

Окоченевшим телом своим,

Костями застывшими пошевелись,

Бездыханный — вздохни,

От сна пробудись!

От Аар Тойона —

Отца твоего,

Сняв с высокой его головы

Священный волос живой,

Дарующий три века тебе,

Втрое свив его,

Как сверкающий золотой аркан,

Я опускаю тебе

В пропасть, на глубокое дно...

Этим волосом золотым,

Этим арканом волосяным

Пятикратно ты обвяжись,

Опояшься надежно им,

Руками за́ волос ухватись,

Крепче держись...

Да будет благословенье с тобой!

Уруй-уруй!

Уруй-айхал!

Дымом пусть отлетит от тебя

Дыханье подземных бездн,

Пусть отхлынет, отринется от тебя

Наваждение адьарайских чар.

Плесень белая, выросшая на тебе,

Пусть осыплется без следа!

Плесень желтая, выросшая под тобой,

Пусть отвалится от тебя!

Доом-эрэ-доом!

Громче, песня моя, звучи,

Звонче, бубен, греми!

Так, все звучней и звучней

Колотушкой прозрачной своей

В бубен тугой

«Дор-дор» стуча,

«Дом-дом» крича,

Все быстрей и быстрей кружась,

Бубенцами бряцая,

Кистями мелькая,

Изгибаясь станом своим,

Из волоса золотого она

Сверкающий длинный аркан свила;

Золотую

Звонко звенящую нить

В провал опускать начала...

Звонкая нить золотая,

Ярко сверкая, мелькая,

Молнией ниспадая,

Пала на глубокое дно,

Прямо на широкую грудь

Всадника-удальца,

Скачущего на Мотыльково-белом коне

Юрюнг Уолана-богатыря.

Ожило сердце застывшее в нем,

Белая плесень

На теле его

Облетела, осыпалась без следа;

Плесень желтая,

Что на нем наросла,

Отвалилась от дюжей спины,

Отринулась от тела его;

Одеревеневшие мышцы его,

Застывшие до костей,

Отогрелись, движение обрели,

Начали под кожей играть,

Подергиваться пошли...

Золотого волоса звон услыхав,

Блеск его в темноте увидав,

Юрюнг Уолан его ухватил;

С боку на бок повертываясь тяжело,

Волосом отца золотым

Пятикратно перепоясался он

Поперек поясницы своей;

Грузно хлопнуло преисподней дно,

Когда оторвался Юрюнг Уолан

От невылазной трясины его...

Всколебалась подземная глубина.

Тут, появившись из темноты,

На́ пять пальцев повыше богатыря,

Пядей на́ пять в обхвате

Потолще его,

Из железа выкованный человек

Двумя руками обнял его,

Двумя ногами его обхватил,

Голосом громовым

Гулко заговорил.

Буй-а, буй-а, буйака!!!

Буй-а, дай-а, дайака!!!

С поводьями солнечными за спиной

Добросердечный сын

Рода исполинов айыы,

Порожденный на небесах,

Летающий на Мотыльково-белом коне

Юрюнг Уолан — дядя мой,

Выбраться мне на свет помоги,

Вынеси отсюда меня —

Родича младшего твоего!

Девятый год миновал,

Как упал я в этот провал;

Насквозь меня здесь

Мороз прохватил,

Оброс я плесенью за девять лет,

От ржавчины кровавой зардел...

Непрерывное дыханье мое

В безотзывной тьме

Прерывалось порой,

В безмерной муке, в тоске,

Бессмертное дыханье мое

Замирало и оживало вновь...

Смерть голодную

В песню я превратил,

Погибель студеную я воспел...

Отслужу тебе службой любой,

Сильным буду твоим слугой;

Сена гору за́ лето накошу

Всем рогатым коровам твоим,

Гору дров в лесу припасу,

Чтоб огонь не гас в твоем очаге!

Дозорным буду твоим

Пастухом — стада твои охранять,

Проворным табунщиком буду твоим

Коней в косяки сбивать,

Жеребят двухлетних

В варо́к загонять,

На телят намородники надевать ...

Просторные хлевы твои

Буду в чистоте я держать;

Не найдешь работника лучше меня —

Я сильнее вола,

Я быстрее коня.

Только выбраться мне помоги,

Выкарабкаться на свет,

Вытяни меня, подыми

Из погибельной глубины! —

Так грохочущим голосом говорил,

Тяжело повиснув на богатыре,

Железный тот человек.

И подумал Юрюнг Уолан:

«Пожалуй, если его оттолкну, —

Поди, мол, прочь от меня! —

Если по-доброму не приму

Складно обузданные его,

Ладно оседланные слова,

Если отвергну разумную речь,

Может быть, лучшего из людей,

Поклявшегося мне верно служить,

Просящего помощи у меня,

Если я оторву его от себя,

Брошу его в беде,

Позор падет на меня,

Поносить будут имя мое

Три племени в трех великих мирах...»

Так подумал Юрюнг Уолан

И железному человеку сказал:

— Если хочешь выйти со мной, выходи! —

Долго ль, скоро ли подымались они,

Выкарабкались, наконец,

Вышли на поверхность земли;

Взглянул Юрюнг Уолан

На спутника своего,

Видит — кованый, звонкий пред ним,

Как трехзубая острога,

Адьарай железный стоит,

Раскатисто говорит.

А-а, дорогой!

Аарт-татай!

Адьарайского сына выручил ты —

Отблагодарю за добро!

За то, что не бросил меня в беде,

Втройне тебе отплачу...

Кто предскажет из нас

Свой бедственный час?

Если в неравном бою

Трудно придется тебе,

Тут же меня позови,

Такое слово скажи:

«Скорый в делах,

На сильных крылах,

Сын небес,

Орлом прилетай!

Звонкокопытный бегун,

Конем скачи, выручай,

Быстроногий Бараанчай!

Коль ты наверху —

Копьем ниспади,

Коль ты внизу —

Стрелою взмой,

Где бы ни был ты,

Стань рядом со мной!»

Если ты в беду попадешь,

Если это слово произнесешь,

Где бы ни был я —

В тот же миг примчусь,

Всем, чем могу — помогу...

А теперь — прощай,

Мне лететь пора! —

Тут, быстрей, чем успеешь вздохнуть,

Железный тот человек,

В небесного ворона превратясь,

Могучими крыльями шумно взмахнув,

Улетел,

За тучей исчез...

Заклинательница

Девяти небес,

Врачевательница

Восьми небес,

Умудренная тайнами трех миров

Удаганка Айыы Умсуур,

Старшая заботливая сестра

Богатырей айыы,

Спасенного из подземных глубин,

Вытащенного на волоске

Брата младшего своего

Радостно обняла,

Троекратно поцеловала его

В верхнюю губу,

Шестикратно обнюхала у него

Нижнюю губу,

Так что на нежных его губах

Выступила алая кровь;

Насмотревшись на братика своего,

Нарадовавшись, что он жив и здоров,

Она, обращаясь к нему,

Красивые разомкнула уста,

Открыла сверкающие белизной

Ровно растущие зубы свои

И сказала такие слова...

Золотое дитя мое!

За тобою следом летя,

Из-за того я болею душой,

Что труд непосильный тебе предстоит;

Боюсь, не выстоишь ты

В бою с исполином-богатырем,

Духом моря Муус-Кудулу...

Не теперь падет

Соперник твой

Могучий Уот Усутаакы,

Не побежденный никем...

Путь его длинный не преградишь,

В путы железные не закуешь

Страшную силу его!

Ты на верную гибель идешь...

Так не лучше ли, мой родной,

Воротиться тебе домой?

Чтоб спасти Туйаарыму Куо,

Блистающую лицом,

Как утренняя заря,

Чтоб ее из неволи освободить,

Чтоб ее из подземной тьмы

Вывести в солнечный мир,

Шли бесчисленные богатыри

И погибли все — один за другим,

Шли самые доблестные богатыри

И все костьмы полегли...

Вызволить Туйаарыму Куо,

Вывести из подземных глубин,

Победить исполина абаасы

Лишь один способен

Нюргун Боотур.

Золотой мой младшенький брат!

Замертво ты лежал

В глубине провала,

На гибельном дне...

Пошатнулись, я вижу,

Силы твои,

Не устоишь ты перед врагом,

Не выдержишь и одного

Тяжкого удара его...

Ради спокойствия моего —

Братец мой,

Обратно вернись! —

Так умоляла Айыы Умсуур

Юрюнг Уолана-богатыря.

Юноша — брат ее

Ответно уста раскрыл,

Белыми зубами блестя,

Звучно, мужественно заговорил.

Слышите, богатыри!

Видите или нет?

Какой же толк мне идти назад,

Такой великий путь проторив?

Смеяться будете вы надо мной,

Что я врага в лицо не видал,

Только имя врага услыхал,-

Испугался и побежал...

Я с дороги моей не сверну,

Я навстречу врагу пойду,

Я не дрогну, не отступлю,

Я не брошу в неволе, в беде

Ввергнутую в злодейскую пасть,

Сотворенную для меня,

Предназначенную для меня

Прекрасную Туйаарыму Куо!

Я вырву из плена ее,

Выведу на светлую землю ее,

Обещанную подругу мою,

Предопределенную мне...

Если же судьбой суждено,

Пусть череп мой скатится с плеч,

Пусть на грозном лоне

Подземной страны

Вниз лицом паду,

Пищей стану

Хищных абаасы...

Если я сказал — не вернусь,

Так и знай, сестра, — не вернусь! —

Смолк Юрюнг Уолан.

Словно лиственницы могучей ствол,

Выпрямился богатырский стан,

Весь, как будто из стали литой,

Он стоял перед старшей сестрой,

Грозно блистали его глаза...

Как у дитяти, не знавшего бед,

Не ведающего ничего,

Настоянный на крови густой,

Утвердился в безумном решеньи своем

Упрямый разум его;

Прежней кротости как не бывало в нем,

Он как будто весь клокотал,

Воинственным воспламенясь огнем...

Мудрая поняла сестра —

Уговоров ее не послушает он.

И, вздохнув, сказала она:

— Благословляю тебя!

Поезжай дорогой своей...

Пусть передняя твоя сторона

Не испытает дрожи в бою,

Пусть могучий твой становой хребет

Под любой невзгодою устоит!

Пусть ничье копье тебя не пронзит,

Пусть мимо тебя

Стрела пролетит!

Пусть тебя не сглазит огненный взгляд,

Пусть тебе чары не повредят,

Пусть никто злоязычный тебя

Не посмеет оклеветать,

Пусть — по высокой твоей судьбе —

Счастье будет тебе!

Вызволи из плена, спаси

Нареченную подругу твою

Светлоликую Туйаарыму Куо.

С милой подругой

В мире земном

Устрой изобильный дом,

Стада богатые разведи,

Сыновей породи,

На коней посади! —

Так, на прощанье благословив

Брата младшего, богатыря,

Любовно сестра его обняла,

Трижды поцеловала его;

А потом обернулась она

Птицей-стерхом

В блестящем белом пере,

С темным ободком на глазах;

Белоснежная птица-стерх —

Красные ножки,

Граненый клюв —

Раскрыла крылья свои

И кругами широкими в высоту

Медленно поднялась,

Бросив звонкий, прощальный крик.

Славный Юрюнг Уолан

Перевернулся на ровной земле

И обернулся вдруг

Быстрым соколом

С бубенцом на хвосте,

С белой обнизью на груди;

И полетел высоко,

Над погибельно-мутным огнем,

Над пучиной моря

Муус-Кудулу...

Словно стерлядь, черной стрелой

Рассекающая быстрину,

Соколом он

Высо́ко взлетел;

На неподвижных крыльях паря,

Над морскою бездной перенесясь,

Стремительно опускаться стал

И увидел с высоты

На дальнем другом берегу,

На плоском темени черной скалы,

На стесанной столо́вой горе,

На гладкой вершине ее,

На опоре Нижнего мира всего

Ржавый, огромный

Железный дом,

С кровлею, как высокий курган,

С тридцатью пристройками по бокам.

Близ железного дома того

Дремал восьминогий змей;

Дымилась черная пасть

Дыханием огневым...

На утесе, остром, словно копье,

Медная идолица Эмэгэт

С дитятю двухлетнего величиной,

На спине крутясь,

Одержимо вертясь,

Вскрикивая,

Подпрыгивая,

Как сверчок, звенеть начала.

Алаатанг!!! Улаатанг!!!

Ай, боюсь...

Чего-то страшусь!

К чему бы — с ночи весь день

Буйно шумит, плещет, гремит,

Будто вещает беду,

Бездна пучины морской!

Эй, дядя Усутаакы, очнись,

Спишь — проснись,

Лежишь — подымись!

Слышу крыльев звон,

Слышу перьев шум...

Алаатанг!!! Улаатанг!!!

Жарко мне,

Голова горит...

Не драка ли к нам летит,

Не битва ли нам грозит?

Чья же кровь теперь

Ручьем побежит?

Абытай-халахай!!!

Айакка-дьойокко !!!

Чья толстая кожа теперь

Распорота будет в бою?

Чье живое сердце теперь

Вырвано будет из клетки грудной?

Чей затылочный позвонок

Рассечет широкий клинок?

Чьи глаза закроются навсегда?

Летит вражда,

Шумит беда!.. —

Тут идолица, вертясь,

С вершины скалы сорвалась

И упала вниз головой

Восьминогому змею в пасть...

Вытянул шею

Чудовищный змей,

Выдохнул черный дым и огонь,

У сокола с бубенцом на хвосте

Перышки опалил...

Обескрылел сокол,

Камнем упал,

Ударился о железный дом,

Подпрыгнул — и, еле живой,

Покатился под гору кувырком...

Избороздив косогор,

О камни бока ободрав,

На́ ноги кое-как поднялся

В человеческом виде своем

Владеющий Мотыльково-белым конем

Бедняга Юрюнг Уолан,

По́пусту силы свои потеряв,

Понапрасну мощь свою истощив.

И подумал Юрюнг Уолан:

«Пропаду я здесь,

Попаду адьараю в пасть,

Снедью стану врагу...»

В гневе он зубами заскрежетал,

К небу глаза воздел,

Красный рот широко раскрыл,

Громко заговорил...

Кэр-кэр-бу!

Посмотри — я прибыл сюда,

Я пришел за тобой,

Выходи на бой!

Ты — истребивший лучших людей,

Ты — перебивший богатырей

Солнечного рода айыы,

Подкрадывающийся, как вор,

На косматых своих ступнях,

Ты — хозяин моря Муус-Кудулу,

Исполин Уот Усутаакы!

Где ты прячешься?

Коли жив — отвечай!

Лежишь — вставай!

Если только, струсив,

Ты не удрал,

В подземной пропасти не засел,

То знай — из далекой страны

Твой ровня пришел — богатырь,

Из высокой светлой страны

Жестокий воитель пришел

Потягаться силой с тобой,

Потаскать за пояс тебя!

Я отсюда добром не уйду,

Я повсюду тебя найду,

Ничком тебя повалю,

Кости твои сокрушу,

Труп твой испепелю!

Где ты кроешься,

Кривоногий урод,

Земляная харя,

Кровавая пасть,

Невидимка,

Разбойник ночной?

Я тебя ударом одним повалю,

Я мечом утробу твою рассеку,

Становую жилу рукой разорву

В могучем теле твоем!

По свежим твоим следам,

По мерзлым твоим путям,

Выследил я тебя...

Ты украл у меня

Подругу мою

Прекрасную Туйаарыму Куо.

Нет у тебя пути

От мести моей уйти...

Если белым туманом

Рассеешься ты

По долинам трех великих миров,

Если росой ночной

По земле рассыплешься ты,

Все равно я тебя найду,

За толстый загривок тебя ухвачу,

Голову чудовищную твою

От туловища откручу!

Покамест не опрокинулся мир

От тяжести преступлений твоих,

Явись предо мной,

Выходи на бой! —

Так Юрюнг Уолан

Гневливо кричал,

Хвастливо врага вызывал,

Бранил его, поносил...

И когда умолк, наконец,

Не успел дыханье перевести,

Вдруг пронесся шум,

Прокатился гул,

И — отколь ни возьмись —

Восьминогий змей,

Медное туловище изогнув,

Юношу-богатыря

Толстыми кольцами обхватил,

Туго его стянул

От пяток до шейного позвонка,

Как курительной трубки чубук

Обтягивают ремешком;

Так юношу кольцами змей оковал,

Что не мог рукою пошевелить,

Не мог бедняга вздохнуть...

Как могучий конь,

Вожак табуна

В жаркий полдень пьет из ручья,

Бочаг осушая до дна,

Так змей, свое жало вонзив

В горло юноши-богатыря,

Выпил кровь из жилы его боевой —

И облизываясь, рыча,

Раскатисто хохоча,

Зычно заговорил.

Аарт-татай!!! Ыарт-татай!!!

Ах, как вы

На словах сильны,

Айыы Хаана сыны!

Ах, как вы

В похвальбе здоровы́!

Жгучей соли много

В клюве у вас,

Злобы много

В зобу у вас,

Горечи в горле,

Хоть отбавляй...

Эх, бедняги хилые вы!

Хоть поводья крепки у вас на хребтах,

Плохо держитесь вы на ногах,

Падаете от одного

Пинка моего!

На кого надеетесь вы?

Никого, видно, нет у вас,

Способного выстоять против меня...

Ой, умора! Ой, смех какой!

От бездонной дури

Раздулись вы,

От безмерного хвастовства,

Словно бремя, выросло

Брюхо у вас!..

Видно, от великой силы своей,

Видно, от большого ума,

Думая — авось устоим,

Думая — авось победим,

Эти двуногие бедняки,

Эти бледные червяки

Выступили, — против кого?

Против рода железного моего!

Задумали победить

Адьараев-богатырей?

Видно, забыли они

Девяносто девять моих

Неуловимых чар,

Восемьдесят восемь моих

Уловок и хитростей колдовских?

На кого налетели они? —

На меня самого!

Тронуть вздумали — а кого?

Да меня самого!

И адьарай-исполин

Злорадно захохотал...

А у юноши-удальца

Юрюнг Уолана — в беде такой

Белое солнце

Померкло в глазах,

Сузилась у него спина.

Понял он — настала пора

Пропадать иль на помощь звать.

О-о! Что со мной?!

Проворный вершитель дел,

Подобный падучей звезде,

Сын небес,

Скорей прилетай,

Звонкокопытный бегун,

Потрясающий головой,

Быстроногий Бараанчай!

Коль ты наверху —

Копьем примчись,

Коль ты под землей —

Острого́й взлети! —

Солнце мое вот-вот

Сорвется и упадет! —

Едва сказал он эти слова,

Воздуху в грудь

Не успел вдохнуть,

Как с грозового хребта

Западных бурных небес,

Черная, как смола,

Налетела туча,

Густо клубясь,

Девятью смерчами шумя...

Огромный, о двух головах,

Вылетел из тучи орел,

Громко крича,

Грозно клекоча;

Как две наковальни звенели,

Как два медных чана гудели

Кованые клювы его.

Раскалывая небосвод,

Раскатывался голос орла.

Бай-даа!!! Бай-даа !!!

Погляди на меня,

Разбойник ночной,

Одноглазый вор,

Проклинаемый в трех мирах,

Уот Усутаакы!

Ты высокое небо

Заставил взреветь,

Ты подземные бездны

Заставил стонать,

Я тебя, как щенка, проучу!

Я тебя, как раба, скручу...

Я — твой тойон — прилетел! —

Клювами коваными орел,

Когтями, острыми, как ножи,

Змея медного полоснул;

Захрипел, содрогнулся змей,

Распустил тугие кольца свои,

Растопырил восемь когтистых лап,

Выпустил богатыря,

Кинулся на орла,

Голову одну заглотил,

Длинную толстую шею его

Зубами железными перекусил,

Стал когтями его терзать,

Крылья рвать ему,

Перья ломать...

С треском, с грохотом

Небесный орел

Разлетелся вихрем огненных искр,

Превратился в облачный дым

И по́ ветру улетел,

Только голос его

Прозвучал в высоте...

Бай-даа!!! Бай-даа!!!

Постой, злодей,

Одноглазый разбойник ночной,

Не надейся, что ты победил,

Не думай, что одолел!

Ты в такой зажим попадешь,

В такой петле задыхаться начнешь,

Что все, чем утробу свою набил,

Что сожрал за девять веков,

Будешь извергнуть рад!

Я к долинам Среднего мира лечу,

Исполина я на тебя подыму,

Сокрушит он силу твою,

Истребит он душу твою;

Он рогатиной с высоты налетит,

Острогой под тобою

Землю пронзит;

Жир твой толстый

Живо сгонит с тебя,

Черные мышцы

Мощи лишит,

Переломит твой хребет становой,

В осколки кости твои превратит!

Юный друг мой,

Юрюнг Уолан!

С силами соберись,

Сколько можешь — держись,

Терпи, крепись!

Скоро я в твой край прилечу...

Скачущего на Вороном коне,

Стоя рожденном

На грани небес,

Нюргун Боотура сюда пошлю,

Грозную силу его подыму,

Громко славу тебе пропою,

За добро тебе

Добром уплачу! —

По подземным трем пропастя́м

Прокатился голос орла — и умолк...

После этого долгий срок миновал

Иль короткий — не ведомо нам,

Только юношу-богатыря,

Летающего на Мотыльково-белом коне,

Огненному змею тому

Было долго ли одолеть?

Юрюнг Уолана он смял, сдавил,

Об землю бросил его,

Так, что скала раскололась под ним,

Рассыпалась, как дресва,

Так, что мерзлая, словно камень, земля

Пылью взлетела из-под него...

Как немалое время прошло,

За которое сварятся чередом

Мяса полные три котла,

Лишь тогда бедняга

Юрюнг Уолан

Опомнился, огляделся вокруг.

А ему — ни шею не повернуть,

А ему — ни рукою не шевельнуть,

Словно трубка, стянутая ремешком,

Туго скрученный арканом тугим

От лодыжек до шейного позвонка,

Крепко обмотанный, он лежал

Беспомощный — на ледяной земле.

В девятислойной кольчуге своей,

В трехслойной железной броне,

Возвышаясь над ним,

Как густая тень,

Как огромная вековая ель,

Железный стоял человек,

Дух великого моря Муус-Кудулу,

Уот Усутаакы-исполин.

Как опилки медные,

Он зеленел,

Как опилки серебряные, синел,

Как железо, ржавчиною краснел.

Безобразное,

Все в буграх,

Несуразное великана лицо,

Как обвалившийся берег реки,

Топорщилось, ухмылкой кривясь.

Его единственный глаз

Цвета неостывшей золы,

В бородавчатых веках

Вертелся, мигал;

Зияющий, как провал,

Криво разорванный рот

Раскрылся,

Оскаля восемь клыков,

Будто восемь заржавленных сошников;

Черный его

Крючковатый нос,

Ноздри разорванные раздувая,

Морщился,

Как у разъяренного пса...

Скаля кривые зубы свои,

Как медведь в берлоге рыча,

То гукая, то урча,

Три подземных бездны в ответ

Заставляя реветь, хохотать,

Заговорил,

Загугнявил он,

Толстым голосом загудел...

Бай-даа-бай!!! Бай-даа-бай!!!

Буйката-буйака!!!

Будет с тебя, хвастун,

Богатырем себя называть,

Ах ты, слабенький сын земли

С рассычатою душой!

Весело красовался ты

На своем Мотыльково-белом коне,

Бедный Юрюнг Уолан...

Вижу я — слабосильный калека ты,

Вижу я — не под силу тебе

У зайчика шею свернуть,

У рябчика косточку переломить.

Откуда прыть у тебя взялась?

От глупости, видать, родилась

Отпяченная решимость твоя —

По горячим моим следам,

По морозным моим путям,

Преследовать такого, как я,

Исполина-богатыря!

Неужели надеялся ты, глупец,

Выкрасть хитростью у меня,

Вырвать силой из рук моих

Ту, которую сам я отнял у вас,

Золотую мою

Туйаарыму Куо?

Посильнее были богатыри,

Приходившие до тебя,

Пытавшиеся ограбить меня,

Похитить ее — подругу мою.

Я длинные кости их раскрошил,

Я пролил их черную кровь...

Ах ты, недоносок — нойон-богдо!

Может быть, ты будешь горазд

Опояску на женщине распускать,

Может быть, ты будешь горазд

Натазники с девки снимать?

Я заставлю тебя — раба

Развязывать ремешки

Драгоценных исподних одежд

На священном теле моей жены,

Я заставлю тебя

Открывать для меня

Лучезарную ее наготу!

Чтоб от солнца не посмуглела она,

Чтоб от ветра

Не почернела она,

Таровато отец и мать

Укрывали ее в соболий мех,

Одевали в песцовый мех,

В холе воспитали ее...

Ослепительно красива она!

Сквозь одежды лучится

Светлая плоть,

Сквозь нежное тело

Кости видны,

Видно, как сквозь тонкие

Кости ее

Переливается мозг...

Как на первом белом снегу

Алеет свежая кровь

Жертвенного двухлетка-коня,

Так, серебряной круглой

Пластиной блестя,

Красною макушкой своей

Красуется шапка на ней...

Ярко алеет

Красивый рот

На белом ее лице;

Сладко смотрят,

Искрясь, горят

Темные большие глаза;

Как восходящее солнце дня,

Блистает ее лицо,

Как заходящее солнце дня,

Рдеет румянец ее.

Я в трех великих

Мирах не видал

И не чаю встретить опять

Прелести несказанной такой,

Красоты светозарной такой,

Как моя Туйаарыма Куо...

Трехгранных, задиристых удальцов

Тревожных бурных небес

Я разгромил, разбил;

Восьмигранных отчаянных молодцов,

Нижнего мира красу,

Ничком я всех уложил;

Первых уранхайских бойцов

Под себя подмял, раздавил...

Я — победитель богатырей,

Я — бессмертный,

Не знающий равных себе,

Я первенство свое утвердил!

Только я один и могу

В жены взять улыбчивую мою

И счастливо с нею жить!

Эй ты, парнишка — нойон-богдо,

Я тебя за прыть награжу,

Я тебя ступенькою положу

Перед ложем моей жены,

На тебя я буду ногой наступать,

Когда пожелаю возлечь

С подругой моей золотой,

Когда буду взбираться я

На высокое лоно ее!

Ты будешь в опочивальне моей,

Как пес визжа,

Как раб дрожа,

Ожидать приказаний моих;

Будешь ты, как пестренький пес, лизать

Железные мои торбаса...

А если посмеешь ты

Вожделение испытать

При виде блистающей красоты

Благородной моей хотун,

Если я узнаю, что ты, глупец,

В мыслях тайных посмел посягнуть

На то, что принадлежит

Только мне — повелителю твоему,

Выколю тебе я глаза,

Выпью светлую воду их,

Кольцо железное

Вдену в твой нос,

В ярмо тебя я впрягу,

В вола тебя превращу,

Я заставлю тебя убирать

Нечистоты после себя! —

Так сказал исполин-адьарай

И широкой, как лопата, рукой

Пасть прикрывая, захохотал...

Поверженный свирепым врагом,

Племени светлого сын,

Думая, как отрешиться от пут,

Как хитростью выбраться из западни,

Как изворотливостью одолеть

Сильнейшего абаасы,

Как развеять чары его, —

Сам наполнился

Силою колдовства,

Вспомнил о восьмидесяти восьми

Чародействах древних времен,

О девяносто и девяти

Наваждениях колдовских —

И, проворно в памяти перебирая,

Все, что знал о своем враге,

Раскрывая горящий рот,

Сверкая белых зубов серебром,

Так он заговорил...

О-о... Беда мне! Беда!

Кто увидит теперь,

Кто услышит теперь,

Что со мною сделал этот злодей,

Этот ублюдок подземной тьмы,

Этот подлый плут,

Этот черный вор?!

Нестерпимы обиды его,

Что из пасти своей изрыгает он!

Нестерпимо зловонье его,

Что изнутри испускает он!

Кто ему за все отомстит?

Иль возмездия нет на него?

Иль безвестно я здесь пропаду?

Хоть ты и сильнейший из богатырей,

Но, продевши кольцо в мой нос,

Надев на меня ярмо,

Ты не склонишь мой дух,

Не сломишь вражду...

Чтобы месть великую не разбудить,

Чтобы ненависть общую не распалить,

Чтобы горе не возросло,

Чтобы морем не разлилось,

Давай-ка миром поговорим...

Вспомни сам —

Я от славного корня рожден,

Я могучих соседей сын,

Не забывающих ничего,

Не уступающих своего...

Пока не нагрянул сюда

Скачущий на Вороном коне,

Стоя рожденном

На грани небес,

Старший мой брат

Нюргун Боотур,

Попробуем — договоримся с тобой!

Если к доброму решенью придем,

То и он — мой брат и тойон,

Первый, лучший в народе айыы —

Не порушит мира у нас.

По правде сказать — ты и сам

Потомок достойных отцов,

Порожден от знатного корня ты

Подземных исконных владык...

Я слыхал, что есть у тебя

Прославленная в вашем роду

Младшая девка-сестра,

Молодая

Куо Чамчай,

Воинственная

Кыскыйдаан Куо ,

Славная участь обещана ей,

Высокая у нее судьба...

Говорят — хоть я сам не видал —

Красавица она у тебя.

Кру́тится вихрем ее подол,

Хвост ее клубится, как дым,

Как угли, сверкают во лбу у ней

Красные выпученные глаза

В ресницах, шильев железных острей...

Хоть бедовая грязнуха она,

Хоть страшная потаскуха она,

Но, спору нет — хороша!

Плечи, что ножницы у нее,

Словно косы-горбуши,

Когти ее,

Ручищи, словно клещи;

Из кожи, содранной с ведьм,

Прозрачный ее сарафан,

Из заразных шкур

Околевших телят

Дырявые шаровары ее...

Брякают бусы на ней

Из шейных позвонков девяти

Шаманов древних времен;

Стучат, бренчат подвески на ней

Из челюстей восьми колдунов;

Ликом черна,

Видом грозна —

Вихрем кружится она...

Дабы бесчестие не легло

На честное имя твое,

Ты, вместо невесты моей,

Сестру

Мне в жены отдай!

Праздник свадебный затевай,

Поскорей гостей созывай,

Для пира — на мясо

Коней убивай,

Чтобы громкая слава пошла

О гостеприимстве твоем,

Чтоб достойные гости твои

Толстым, шейным салом

Твоих кобылиц

Поиграли, как в городки,

Чтоб толстым жиром брюшным

Перебрасывались за игрой! —

Так светлый сын айыы

Свирепому абаасы

Слова примирительные говорил —

Стану, мол, зятем твоим,

Стану другом, братом твоим.

Адьарайского племени исполин

От радости зычно взревел,

Потрясая огромною головой,

Подпрыгнул на месте он,

По бедру ладонью ударил себя,

На нечеловеческом языке

Начал говорить, голосить...

Аарт-татай!!!

А-а? Что скажете, богатыри?

Ай, как ты придумал умно,

Ай, как ловко ты повернул!

Оказывается, и в народе айыы

Рождаются не одни глупцы,

Появляются и мудрецы...

Ну, парнище — нойон-богдо,

Порадовал ты меня,

Прав ты был, возвеличиваясь предо мной,

Прекрасный, как видно, ты человек;

Удивлен я,

Без меры я восхищен,

Веское ты слово сказал!

А ведь если правильно рассудить,

Если прямо правду сказать,

Куда бы нас

Вражда завела —

Неизвестно...

Не верится мне,

Что, нагрянув, как гром, на меня

На небесном своем коне,

Стремительный Нюргун Боотур

Сокрушил бы мою богатырскую мощь,

Милую Туйаарыму Куо

Вырвал бы из-под власти моей,

Вывел бы в солнечный мир...

Попал бы он в пасть мою —

И пропал.

А ты — мудрец,

Ты умом победил,

Ты дорогу бедствиям преградил...

Семикратно радостней

Свадьбы справлять,

Стократно вольготнее пировать,

Чем драться да враждовать!

А сестра моя —

Остра,

Пестра —

Диво-девка она,

Осчастливит тебя.

Я тебе потихоньку скажу:

Я ее, пучеглазую, припугну, —

Захочет или не захочет она,

А замуж пойдет за тебя. —

Тут Уот Усутаакы

Огневой аркан развязал,

От веревок юношу освободил;

Улыбнуться силясь,

Харей кривясь,

Юрюнг Уолана поднял с земли,

Твердо на ноги поставил его.

Солнцерожденный сын айыы

Всей грудною клеткой вздохнул,

Свой застывший стан распрямил,

Богатырские плечи размял.

Глазами пламя метнув,

Зубами в улыбке блеснув,

Красный свой рот открыл,

Радостно заговорил...

Ну-ка, шурин будущий мой,

Покажи-ка мне поскорей

Золотую, обещанную тобой,

Дорогую невесту мою!

Порадей ты ради моей души —

Со свадьбою поспеши...

Пожалуй, пустился в путь

По девяти изгибам дорог,

По восьми перевалам крутым

Поспешает, скачет сюда

Страшный в гневе

Старший мой брат Нюргун...

Как налетит он на нас —

Не пощадит ни тебя, ни меня,

Распорет нам животы,

Растопчет в ярости нас,

Опозорит, повалит ничком,

Обуздает железной уздой,

Обездолит нас!

Великого рода сын,

Воинственный выкормыш грозной семьи,

Не приезжающий по добру,

Не отъезжающий по добру,

Лютый воин спешит сюда! —

Так Юрюнг Уолан говорил,

Так адьарая он торопил,

Будто впрямь со свадьбой спешил...

Дух великого моря

Муус-Кудулу,

Мира подземного исполин

Уот Усутаакы,

Руки раскидывая широко,

Против хода солнца стремглав

Закрутился, завихрился, топоча,

Заклятия бормоча,

Заржавленной кольчугой бренча,

Широко разинув зубастую пасть,

Высунув длинный язык,

Вспыхивающий синим огнем,

Шлепающий его на лету

По шее и по плечам...

Как ревет могучий трехтравный бык,

Когда его холостят,

Так Уот Усутаакы,

Обращая к северу страшный лик,

Зычно заревел, завопил...

Ыарт-татай! Ыар-дьаалы!!!

Эй ты, яростная сестрица моя,

В трехъярусной бездне подземного мира

Выросшая, среди гадов гнездясь,

Хлопающая ладонь о ладонь,

Хохочущая во тьме,

Чмокающая нёбом своим,

Щелкающая языком огневым!

Эй, щербатая сестрица моя,

Чернолобая в половину лба,

Белолобая в половину лба,

С носом длинным, словно железный лом,

Заостренным, словно пешня,

Игриво изгибающая налету́

Семисаженную шею свою,

Быстроногая, вихря быстрей,

С плечами, железных ножниц острей —

Крутящимся подолом свистя,

Дымным хвостом крутя,

Болтливая, где летаешь ты,

Блудливая, где пропадаешь ты,

Огневая девка

Куо Чамчай,

Кровожадная

Кыскыйдаан Куо,

Половина — там,

Половина — здесь,

До половины явись, покажись!

Эй, пучеглазая, с глоткой пустой,

Плененный доброй славой твоей,

Привлеченный именем громким твоим,

Приехал жених за тобой,

Прекрасный, достойный сын

Солнечного рода айыы!

На его лопатках поводья небес,

Он Верхнего мира тойон,

Он на высокой елани рожден,

Удостоил тебя сватовством!

В ожиданьи тебя

Померк его блеск,

Он как месяц ущербный стал.

Эй, черная девка,

Червивый бок,

Рваные щеки,

Кровавая пасть,

Где б ни летали три тени твои,

Я тебя повсюду найду,

Не придешь — силком приведу.

Если замуж добром не пойдешь

За такого детину-богатыря,

Я тебе хребтину переломлю!

Волей — отдам

И неволей — отдам! —

Только выкрикнул такие слова,

Только на место встал

Уот Усутаакы,

Тут же с северной стороны,

Где тучами завалена даль,

Оттуда, где буйствует

Лютый илбис,

Будто смерть дохнула —

Огонь полыхнул.

Из бездонной погибельной глубины

Клубящийся вихрь взлетел,

Будто шумные вздохнули мехи́

Кузнеца Куэттээни,

Вылетел из непроглядной мглы,

Крыльями порождая шум,

Чернопегий ворон зловещих небес.

Глазами огненными блеснув,

В полнеба пламенем полыхнув,

Птица огромная с высоты

Опустилась,

Раздался гром,

Будто с грохотом каменная скала

Разлеталась вдребезги

Щебнем, дресвой...

Такой был грохот и гром,

Что лопнула бы от него

Шкура на лапах и на голове

Медведицы матеро́й.

А как дым улетел,

Как пыль улеглась,

Увидел Юрюнг Уолан

Удивительную адьарайскую дочь...

Порожденье бездны,

Исчадие тьмы,

Страшная ведьма подземных глубин,

Скособочиваясь боком одним,

Подолом крутя вихревым,

Хвостом клубя дымовым,

Плечи острые подымая,

Пальцы когтистые простирая,

Кривыми коленьями перебирая,

Приоткрывая железный клюв,

Поворачивала туда и сюда

Черное задымленное лицо.

Свирепая девка лихая,

Кровожадная

Кыскыйдаан Куо,

Щеголихой у племени абаасы

Прослывшая за три тысячи лет,

То изгибала игриво она,

То вытягивала горделиво она

Семисаженную шею свою;

Чтобы по нраву прийтись жениху,

Она подтянула, подобрала

Свой оттопыренный зад;

Так и этак старалась она

Выпрямить искривленный хребет,

Выпячивая живот,

Чтобы выглядеть важной хотун.

Бойко вихлялась, вертелась она;

Брякая, болтались на ней

Ожерелья из позвонков

Девяти шаманов древних времен;

Бренчали на поясе у нее

Подвески из челюстей десяти

Шаманов седых времен;

Постукивали бусы ее

Из коленных чашечек и кистей

Семи шаманок былых времен,

Восьми шаманок иных времен...

Распахивался, вихрем свистя,

Радужный ее сарафан,

Сшитый из кожи,

Содранной с ведьм...

Взлетали полы шубы ее

Из содранных с падали шкур,

Клочья кожи гнилой

Летели кругом,

Подымалась густая пыль...

Целоваться, видать,

С женихом захотев,

Звонко чмокала

Клювом железным она,

Воздух всасывая

Со свистом в себя,

Синим щелкая языком;

Обниматься, видать,

С женихом захотев,

Руки с хрустом

Протягивала она,

Растопыривая когти свои,

Как десять кривых

Верхоянских кос.

Пригибаясь низко к земле,

Пристально из-под ладони она

Высматривала жениха,

Да никак разглядеть не могла.

Трижды взглядом скользнула она

По макушке высокой горы

И опять разглядеть не могла,

Знать, не метко взгляд навела...

Тут сердиться она начала,

Запылали гневным огнем

Страшные гляделки ее,

Выкатились из-под черного лба

Выпущенные белки...

Летающий высоко над землей

На Мотыльково-белом коне

Юноша Юрюнг Уолан

Улыбкою просиял,

Лицом смеющимся просветлел,

Взбесившейся дочери абаасы,

Взъярившейся не на шутку вдруг,

Чудовищной девке той

Приветливо навстречу шагнул,

Как подобает сыну айыы

В беседе с любезной своей,

Белеющими зубами блеснув,

Алеющие губы открыв,

Ласково заговорил,

Голосом нежным пропел...

Взгляни-взгляни!

Посмотри!

Наконец-то встретился я

С ненаглядной невестой моей...

То вытягиваясь в длину,

То расплющиваясь в ширину,

Как мила моя будущая жена!

Как мосластыми костями стройна!

Столько прелести вижу я в ней,

Что вот-вот разорвется печень моя....

И нарядна ты,

И лицом хороша!

Твои щечки — прозеленевшая медь,

Твой румянец — железная ржа...

О, девушка-адьарай!

Поглядел на тебя я —

И облюбовал!

Так по нраву ты мне пришлась,

Что колени мои дрожат

И в груди, как молот, стучит

Круглое, властное сердце мое.

Длинным станом играющая своим,

Дивной ты кажешься мне,

Будет жена в дому у меня

На загляденье всем,

Будет хозяйка в усадьбе моей

На удивленье всем.

Хоть растрепана и грязна,

Но добротна ты, ловка́ и ладна́...

Правда, горб твой великоват,

Но зато ведь шея длинна!

В самом деле — лучшей мне не найти

Среди девушек молодых.

Я красавицы, подобной тебе,

В трех великих мирах не встречал!

Из чужой страны

Привезу я жену,

Чтобы ложе согрела мое...

Из далекой страны

Подругу возьму,

Чтоб лежала в объятьях моих.

Я по нраву невесту себе нашел,

Сразу ты

Полюбилась мне...

Отвечай — по сердцу ли я тебе?

Не огорчай отказом меня,

Не отвергай, не гони,

Чтоб по белым моим щекам

Пятна красные не пошли,

Чтоб на доброе имя мое

Пятна черные не легли...

Поклоняюсь трем твоим темным теням,

Умоляю — стань моею женой!

Согласна ли? Говори! —

Звучным голосом эти слова произнес

Могучий Юрюнг Уолан.

А старший невесты брат,

Уот Усутаакы, великан,

Пяля в ухмылке черную пасть,

Скаля ржавые зубы, твердил:

— Пусть-ка попробует отказать,

Красавца такого забраковать!

Я тогда ее — дуру

Мокрой рукой

За нерв спинной ухвачу,

Тянуть ее буду, трясти!..-

И тогда адьарайская дочь,

Отдать готовая все

За такого завидного жениха,

Подолом крутящая вихревым,

Похотью пылающая огневой,

Хищница о девяти когтях,

Чародейка блудливая,

Девка-бой,

Лютая Кыскыйдаан Куо,

Бугристый свой оттопыренный зад

Быстро подобрала,

Прихорашиваться начала,

От радости в раж вошла,

Приплясывать, скакать принялась.

Алаатанг!!! Улаатанг!!!

Ай, беда, ай, радость моя!

Ай, неужто ты сам

Пожаловал к нам,

Айыы Хаана любезный сын?

Ох, торговля мала,

Да велик оборот!

Ох ты — горе невпроворот!..

Я тебя одного, красавец, ждала,

Я отказ моим женихам дала,

Я пинками сватов гнала...

Понапрасну меня прождал,

Стужу лютую зря терпел,

Скулы отморозил себе

Богатырь Бэкийэ Суорун ,

Рожденный Кэкэ Суоруном-отцом

За провалом проклятых

Нижних небес,

От гремящей черной Нюэрэлдин,

В шею я его прогнала.

Буор Мангалая свирепого сын,

Старухой Суналыкы

Рожденный в бычьем ярме,

Мычащий силач

Мэчюйэр Эртюк

Ни с чем ушел от меня.

Потому я его прогнала,

Что тебя одного ждала.

Рожденный про́клятой высотой,

Грозный Кырбыйа Боотур

Отступился, рыча, от меня...

Рожденный бушующей глубиной

Хаан Чабыргай-исполин

Ни с чем ушел от меня.

Тот, что на бедственном небе рожден,

Эсюктэй Суодуйа

Ни с чем ушел.

Я отвергла богатырей,

Чтобы стать женою твоей!

Как услышала я,

Что родился ты —

Белокожий, невиданной красоты,

Кровь и желчь вскипели во мне,

Я ночей с тех пор не спала,

В драку лезть готова была...

Лежа одна

На ложе пустом,

От ярости билась я,

Такие корчи гнули меня,

Что моя девическая постель

Закрутилась вихрем,

Словно метель...

О, мой милый,

Как долго томилась я,

Ожидая, пока ты придешь!

Блуждая по диким горам,

Прыгая по высоким холмам,

О, как долго тебя я звала!

От горя

Вырос горб у меня,

Почернела, высохла я...

Ой, беда мне!

Ой, радость мне,

Ой, напасть мне!

Ой, счастье мне!

Ты вглядись, возлюбленный мой,

Приглядись, как я хороша,

Видишь тело мое? Оно

Для объятий твоих рождено,

Для любви к тебе создана

В этом теле мятущаяся душа!

Не найдешь ты женщины лучше меня,

Обомрешь ты от ласк моих.

Как сольешься в любви со мной,

Обеспамятаешь от страсти моей!...

Я заботливой буду хозяйкой-хотун

В угодье богатом твоем.

Наловчилась я с малых лет

Ухаживать за скотом;

Пятнистые телята мои,

Не дожив до девятого дня,

Замерзают перед кормушкой своей,

Околевают у ясель своих.

Сразу на́ год я мясо коровье варю,

А пока на стол

Притащу котел —

Скиснет, заплесневеет еда,

Оттого она и вкусна!

Я выгнала тысячи женихов,

Потому что ты краше всех...

Ох, по нраву ты мне!

Ох, по сердцу ты мне!

От любви к тебе жилы мои гудят,

Трясутся колени мои,

Трепещет печень моя!

Дай я поцелую тебя

В красные губы твои,

Ведь пора, наконец, перестать

Моей крови бешеной клокотать!

Ох страсть, ох беда...

Полюби, красавец, меня!

И рожу я тебе тогда

Одышливых восьмерых

Плешивеньких сыновей,

Золотушных девятерых

Паршивеньких дочерей! —

Так сказала крутящаяся, как вихрь,

Клубящая, как дымокур,

Черным своим хвостом,

Чародейка девка-абаасы

И затопала, захохотала она,

Захлопала по бедрам себя,

То вправо, то влево мечась,

Прихорашиваясь, вертясь,

Длинным клювом чмокая и свистя,

Воздух всасывая со свистом в себя,

Щелкая языком — чуп-чуп ...

А хозяин моря Муус-Кудулу,

Исполин Уот Усутаакы,

Стоявший невдалеке,

Открыв свою пасть во всю ширь,

Грохочущим хохотом

Захохотал...

Ха-ха-хаа!

Ну и смех разбирает меня!

Ха-ха-хаа!

Ну и диво увидел я...

Ай, кривое колено,

Ай, черный клюв,

Ай, чертова девка, сестрица моя!

Как взгляну на тебя — ну и ну!

Смотри же — не упусти женишка,

Зеницу лба твоего,

Зубов твоих острых десну! —

Умилился Уот Усутаакы,

Подземной тьмы богатырь,

Первый средь абаасы,

Обнял за острые плечи сестру

И прикоснулся черной щекой

К ржавой ее щеке.

Когтистая Кыскыйдаан Куо,

Неистовая Куо Чамчай

Визгливо захохотала в ответ

И, в сторону отскочив,

Сказала такие слова...

Он только тогда убежит от меня,

Если погаснет вдруг

Видящая зеница моя,

Если иссякнет вдруг

Клокочущий мой желчный пузырь...

Да не будет этого никогда!

Он только тогда от меня отойдет,

Хотя б на длину ступни,

Когда затупятся когти мои,

Железные, острые когти мои!

От женщины прекрасной такой,

От меня отвернется он лишь тогда,

Если черный мой длинный нос,

Схожий с заостренной пешней,

Перегниет в седловине своей

И от лица моего отлетит!

Да и тогда никуда

От меня — могучей — он не уйдет! —

Кончила она говорить —

И огонь ее страшных глаз

Полосою пламени полыхнул,

Полоснул, как молния, в темноте

Грозовой мгновенной стрелой,

Блеснул, пролетел, промелькнул...

А угрюмый Уот Усутаакы

Тяжелодумной своей головой,

Всей широкой своей спиной,

Всей утробой черной своей,

Думал, соображал:

— Лихая будет у парня жена...

Такая спуску не даст,

Не упустит его из рук...

Ну и пусть! И ладно ему! —

Но сомнение все ж оставалось в нем,

Опасение было в нем;

Несуразное он поднял лицо,

Безобразное — в провалах, в буграх,

Переносицу сморщил, как злобный пес,

Перекосил широкую пасть,

Железные оскалил клыки;

Словно ящерица,

Семисаженный язык

Высунулся из пасти его,

Толстую шею

Обвил, как змея,

Скользнул по двум широченным плечам;

И, чавкая и мыча,

Порявкивая,

Медведем рыча,

Уот Усутаакы,

Как волк, протяжно завыл,

Зычно заголосил,

Три хохочущих пропасти под землей

Криком будорожа своим...

Ишь ты — важность какая!

Ишь ты — беда!..

Ты — с поводьями на загривке своем

Исподволь подольстившийся к нам,

Искристого солнца дитя,

Если ты решил убежать,

Обмануть задумал меня,

Умыкнуть невесту мою,

Если честью не дорожишь,

Ты от мести моей не уйдешь,

Пропадешь,

В могилу сойдешь!

Ты запомни, мой

Зятек дорогой,

Неразумной своей головой,

Ты запомни

Горячим сердцем своим,

Не переносящим обид,

Подобное смерти слово мое

В память свою впитай:

Если нарушишь наш уговор,

То не скроешься нигде от меня!

Спереди и сзади в тебя

Стрелы гибельные полетят...

Я приду послушать твой смертный хрип,

Посмотрю, как в твой смертный час

Вырвется три раза подряд

Белое дыханье твое!

И пожру я нежное тело твое,

Обнажу я белые кости твои,

Обгложу я дочиста их,

Выпью красную кровь твою,

Ни на камень, ни на песок

Ни капли не уроню...

И пеняй тогда на себя

И меня ни в чем не вини!

Ну, смотри ты, девка,

Сестрица моя,

Ржавая харя,

Жадная пасть,

Коль пропустишь слова мои мимо ушей,

Коль упустишь его из рук,

Я, проклятая, кровью с тебя взыщу!

Я заклятье древнее развяжу,

Выпущу я из тебя

Уймищу белых червей,

Тысячи лягушек и жаб,

Тысячи тысяч гудящих жуков,

Чтобы ползали, прыгали по тебе,

Чтобы терзали тебя...

Если юноша, славный твой женишок —

Юрюнг Уолан удалой

Вздумает от тебя убежать,

Если он высоко полетит

На своем Мотыльково-белом коне,

Волшебством ты его обведи,

Колдовством его догони,

Втягивая воздух в себя,

Как пушинку его притяни,

Клювом железным своим

Грудь ему растерзай,

Вырви сердце бьющееся его,

Выпей живую кровь!

Если скроется он под землей,

Ты рукой когтистой своей,

Ты рукой ветвистой своей

Вытащи оттуда его,

Вырви твердое горло его

И журчащим, свистящим клювом своим

Черную печень его расклюй!

Если только он от нас убежит,

Настанут погибельные времена,

Навсегда омрачатся тогда

Наши славные имена...

Предсказано было мне,

Что скачущий на Вороном коне,

Стоя рожденном

На грани небес,

Стремительный Нюргун Боотур

Залетит в подземный провал,

Заглянет через трубу

В заветное наше жилье.

Если он нападет на нас —

Неуемный в гневе своем,

Не гостящий мирно в доме чужом,

Не уходящий добром,

Мира Среднего исполин,

Великих соседей сын,

Он шейные нам позвонки рассечет,

Вырвет кровавой рукой

Живые наши сердца,

Ничком он повалит нас,

Никому пощады не даст...

А покамест я на охоту пойду,

Нелегка охота будет моя,

Далека дорога моя.

Чтоб в изобильи пищи добыть,

Чтобы много дичи набить,

Чтобы свежего мяса запас

Для пира свадебного притащить,

Принужден я сперва истребить

Тридцать шесть коварных племен,

Корень вырвать скорби моей.

Ближних соседей моих

Я заставлю вопить и рыдать,

Дальних соседей моих —

Я заставлю выть и стонать.

Я выкурю их из улусов родных,

Не выходивших на мой призыв,

Не делившихся со мной подобру

Ни скотом, ни другим добром,-

Ух, как я им носы утру!

Сколько толстых чугунных голов

Слетит с широченных плеч

Дорогих моих земляков,

Много крови придется пролить

Родственникам моим!

Хоть и жалко мне их, дорогих,

Но пускай узнают они,

Что последний их отпрыск,

Правнучек их,

Заброшенное дитятко их,

Возмужал, окреп,

Стал свирепым быком,

Умыкнул Туйаарыму Куо,

Красавицу в жены взял.

Ну, мой молодой зятек,

Названный мой золотой сынок,

Мы две свадьбы справим —

Твою и мою!

Гору дичи для пира я притащу,

До отвала я угощу

Всех твоих худородных друзей,

Всех твоих отощалых гостей...

Жиру нет и на палец на брюхе у них,

В жилах бледная кровь у них,

Железы иссохли у них.

А для достойной сестрицы моей —

Для пустой утробы ее —

Столько мяса я припасу,

Ей такую гору еды навалю,

Чтобы брюхо до тошноты

Пищею набила она,

Чтобы высохший свой пищевод

Желтым жиром смягчила она,

Чтоб трещали кости у ней на зубах,

Чтобы чавкала, грызла,

Смоктала всласть! —

Молвив такие слова,

Уот Усутаакы,

Пасть прикрывая рукой,

Раскатисто захохотал...

Тут с пронзительным криком он

Закружился, гудя, как вихрь,

Обернулся змеем о трех головах —

И, полыхнув огнем,

Шумно к темным тучам взвился,

Шипя, улетел, пропал...

На Мотыльково-белом коне

Летающий высоко над землей,

Блистающий красотой

Юноша удалой,

Юрюнг Уолан-богатырь,

Уразумев, что погибель его

Далеко теперь отошла,

Глубоко, облегченно вздохнул

И, обратив лицо

К страшной невесте своей,

Крутящей подолом,

Дымящей хвостом,

Грозящей железным носом-пешней,

К потаскухе подземных трех пропастей,

К молодухе трех тысяч отроду лет,

Когтистой девке-абаасы,

Неистовой Кыскыйдаан Куо,

Заглянул ей прямо в глаза,

Заговорил горячо.

Кэр-даа-бу!!! Кэр-даа-бу!!!

Красавица ты моя,

Свет очей моих,

Сила крыльев моих,

Милая Кыскыйдаан Куо!

Перестань подолом беспечно крутить,

Перестань хвостищем дымить,

Погодим ликовать и шутить,

Подумаем, как нам быть...

Томит меня страх,

Тревожит меня,

Что задумал грозный твой брат —

Уот Усутаакы.

Он задумал нас погубить,

Он задумал нас в рабов превратить,

Воловье ярмо нам на шеи надеть,

В колодки наши ноги забить,

Чтобы мы всю черную грязь его,

Чудовищные изверженья его

Убирали покорно за ним,

Заметали его следы...

Он — жестокий — не даст нам уйти

На высокий зеленый хребет,

На свободный светлый простор

Восьмиободной средней земли,

На благословенное лоно моей

Несравненной, цветущей страны!

Если пустимся мы в побег,

Я боюсь — он успеет нам

Все пути из пропасти загородить,

Все выходы завалить...

Если в Среднем мире земном

Мне с тобой не жить,

Детей не родить, —

Чем вечные здесь обиды терпеть,

Чем видеть тебя — дорогую мою,

Любимую хозяйку-хотун

Рабыней, доящей чужих коров

В вонючем сыром хлеву,

Чтоб тебя будили пинком поутру,

Нет! Лучше мне умереть!

Покамест радость встречи с тобой

Ничем не омрачена,

Сам я брошусь на меч,

Сталью грудь себе распорю!

Нареченно-обещанная моя,

Обречен я расстаться с тобой...

Умираю!

Прощай навсегда! —

Так говоря, Юрюнг Уолан,

Будто впрямь умереть решил,

Отпрянул назад,

Обнажил свой меч,

Рукоять его в землю упер,

Собираясь броситься на острие,

Сердце свое пронзить...

Прыгая на разветвленной ноге,

Пронзительно закричав,

Хвост дымовой,

Подол вихревой,

Плечи-ножницы,

Пальцы-клещи,

Черный огнепышущий нос,

Чертова дочь

Кыскыйдаан Куо

Пинком отбросила меч,

Приблизила ржавую харю свою

В упор к лицу жениха

И, пристально глядя ему в глаза,

Петь, голосить начала...

Алаатанг! Улаатанг!

Золотой мой,

Что вздумал ты?!

Пока мои огненные глаза

Палящим взглядом разят,

Не ляжешь в могилу ты!

Пока железные когти мои,

Как отточенные косы, остры,

Пока не вырваны у меня

Выгнутые когти мои,

Нечего страшиться тебе!

Пока мой длинный железный нос,

Мой огнепышущий клюв

Торчит на моем лице,

Нечего страшиться тебе!

Ох, горе мое!

Ох, диво мое!

Ох, как сердита я!

Еще он выхваляется передо мной,

Еще величается передо мной!..

Знаю я — знаю его,

Братца проклятого моего...

Вот он какой злодей,

Уот Усутаакы!

В правом его паху

Рана открытая есть,

Не зарастающая никогда...

Я заклятую кольчугу его

Когтистой рукой разорву,

Рану разбережу,

Кровь его гнилую пролью,

Ох, как печень моя горит!

Ох, как ярость моя кипит!

Тропы тайные выслежу я,

Где бродит зверь его Кэй-Тубут ;

В теле этого зверя живет

Материнская

Воинственная душа

Брата лютого моего.

Заколдованный этот зверь

Был порожден и взращен

На бурном северном

Склоне небес.

Если этого зверя поймать,

Если, вырвав заживо

Сердце его,

Сжечь в огне, —

Истребится тогда

Материнская, злая его душа,

Прервется тогда навек

Длинное дыханье его,

Брата старшего моего

Уот Усутаакы-хвастуна!

Не огорчайся, мой друг дорогой!

Не омрачай свою радость ничем.

Как весной ручеек, журча,

Как широкий поток, плеща

Хлынет черная кровь его.

Ты увидишь сам,

Ты услышишь сам,

Как прерывисто, хрипло дыша,

Наполняя зловонием Нижний мир,

Околеет он — твой злодей! —

Тут адьарайская дочь

Тучей заклубила

Свой дымный хвост,

Вихрем закрутила подол,

Загудела огнем,

Завертелась волчком.

Услыхав ее речь,

Юрюнг Уолан,

Будто обрадовался, повеселел,

Сказал такие слова...

Ну, добро! Ну, добро!

Медногрудый жавороночек мой,

Златогрудая пташка моя,

Подруга моя, супруга моя,

В час, когда мы пропа́сть могли,

Счастье неумирающее твое

Повернулось к нам,

Улыбнулось нам!

Над пропастью ты меня провела,

Брод в глубокой реке нашла!

Радуюсь толковым твоим,

Крепким, как опора, словам...

Влечет мое сердце к тебе,

Горячо кипит моя кровь!

Хочу я любви твоей.

Ох, как я крепко тебя обниму,

О, как тесно к тебе прижмусь,

Хоть на острый, железный твой нос

Пусть я до смерти напорюсь...

Пусть в исступленьи любви,

Отточенные когти твои

На клочья меня раздерут!

А в объятьях твоих умереть

Будет только приятно мне... —

Так говоря,

Юрюнг Уолан

То с одной, то с другой стороны заходил,

Будто пытался поцеловать,

Да приладиться не умел

К длинному черному носу ее,

Торчащему, как железный лом,

К острому клюву ее,

Пышущему огнем.

Блудливая адьарайская дочь,

Когтистая Кыскыйдаан Куо,

Застенчиво лицо отводя,

Смущенно гнула к земле

Семисаженную шею свою

И, лязгая железом когтей,

Трогала огромный свой нос

И толстые губы свои...

Ай, беда мне! Алаатыгар!!!

Ай, какие длинные отросли!

Как с носом таким целоваться мне?

Как с когтями, острее железных кос,

Буду я тебя обнимать,

К телу своему прижимать?

Когда я за жизнь дралась,

Когти служили мне хорошо,

Когда я в битву рвалась,

Врага мой железный нос,

Как рогатина, бил наповал...

А теперь — на что мне они?

Ай, беда! Ай, горе мое! —

Так в отчаяньи причитала она.

А скачущий на Мотыльково-белом коне

Славный Юрюнг Уолан,

Опечаленным притворясь,

Осматривая невесту свою,

Покачивая головой,

Вздыхая, ей отвечал.

В день, когда я тебя привезу,

Обещанная подруга моя,

В восьмиободный мой

Средний мир,

Где долы весной цветут,

Где до́ неба горы встают,

Где воды играющие бегут,

Где золотом даль горит,

Говорить мои родные начнут:

«Славный, скажут, был богатырь

Бедняга Юрюнг Уолан...

А зачем он страшилище в жены взял

С десятью когтями на черных руках,

С носом длинным, словно пешня?..

Этим носом проруби можно рубить,

Да ведь как ему с нею жить?..»

Как пойдут такие речи про нас,

И начнут нас чуждаться все,

Отвернется родня от меня...

Ах, как это обидно мне... —

Так унылым голосом говорил

Юноша Юрюнг Уолан...

Дочь лихая абаасы —

Хвост дымовой,

Подол вихревой,

Захохотала в ответ,

Расставя ножищи свои,

Мотая звенящею головой.

Нечего унывать, молодец,

Не о чем горевать!

От будущей семейки моей

Не будет упреков тебе

За то, что привел такую жену,

За то, что когти мои остры,

За то, что страшен мой нос...

Да пусть мои когти совсем пропадут!

Да пусть их черт поберет!

Не нужен мне мой железный нос!

Для мужа милого моего —

Чтобы мне целоваться с ним,

Чтобы мне обниматься с ним,

От десяти своих черных когтей,

От клюва острого моего

Избавиться я хочу! —

И на глыбу каменную она

Длинные когти свои положив,

Сказала ему:

— Отруби! —

Прекрасный юноша — сын айыы —

Притворяясь, что испугался он,

Подался назад,

Сказал:

— Невеста возлюбленная моя,

Если я, ударив мечом, промахнусь,

Если кровь твою ненароком пролью,

Если я тебя погублю —

Я места от горя себе не найду,

Бесчестие будет мне! —

Свирепая Кыскыйдаан Куо

Ответила богатырю:

— Не робей, мой друг!

Поскорей руби!

Если кровь мою случайно прольешь,

Если даже меня убьешь,

Ты живой водою меня спасешь,

Которую похитила я

У коновода бурных небес

Кюн Дьэсегея — давным-давно...

На северной стороне,

За крепостью ледяной,

Под железной лиственницей вековой,

У толстых ее корней,

Темную ты увидишь нору —

Тайный звериный ход.

В горностая оборотись,

По той норе в подземелье спустись.

Там — в одном углу пред тобой

В чашке соболя черепной,

Ярко блеснет

Живая вода;

А в другом подземелья углу,

В черепе медвежьем, перед тобой,

В затылочной чаше его,

Синим светом тускло блеснет,

Мертвая забрезжит вода...

Полный рот живой воды набери

И обратно скорей беги.

Если вспрыснешь меня живою водой,

Бросишь капли три на раны мои,

То, если я буду мертва,

Тут же пред тобой оживу,

На ноги резво вскочу

Такая же, как была! —

Только выболтала

Тайну она,

Тут же Юрюнг Уолан

Ухватил двумя руками свой меч

И взмолился в сердце своем:

— Сестра моя Илбис Кыыса,

Силу в руки мои вложи!

Грозный Осол Уола,

Правильно меч мой направь!

Время мое пришло,

Бестрепетно должен я

Когти длинные отрубить,

Клюв железный укоротить

У любимой жены моей! —

Так воскликнув,

Юрюнг Уолан

Блестящим взмахнул мечом

И ударом одним

У Кыыс Кыскыйдаан

Десять железных ее когтей

Вместе с пальцами отрубил.

Огнеглазая адьараев дочь,

Оборотень подземных бездн,

Отчаянно вскрикнула:

— Ох, беда,

Ох, умираю я!.. —

И рухнула, в корчах крутясь,

В судорогах колотясь

Всем грузным телом своим.

Отпрянул Юрюнг Уолан,

Испуганным прикинулся он,

В отчаяньи руками всплеснул,

Громко запричитал:

— О, горе мне!

О, позор!

Я убил неверным ударом своим,

Погубил невесту мою!

Преданную подругу мою

Предал смерти своей рукой!

Проклянут меня в трех мирах,

Отвернутся все от меня...

Тяжек на душе моей грех!

Скажут: он убийца жены...

И прогонят меня,

Как поганого пса,

Пинком отшвырнут,

Как пегого пса!

Чем такую муку терпеть,

Лучше самому умереть!

И рогатины острие

Он направил в сердце свое.

Увидала горе его

Кыскыйдаан Куо,

На ноги резво вскочив,

Рогатину с расписным древком

Пинком ветвистой ноги отшвырнув,

Захохотала она

И сказала богатырю;

— Ха! Чего испугался ты?

Как бы ты спас меня,

Если бы умер сам?

Разве так оживляют мертвых, глупец?

Разве так исцеляют раны, дитя? —

И смеясь,

Кыскыйдаан Куо

Облизала синим своим языком

Обрубленные пальцы свои.

Исцелились мгновенно раны ее;

Словно у комолой коровы комли,

Пальцы короткие отросли.

— Погляди! — сказала она,-

Какие красивые у меня

Пальчики без когтей...

А теперь, желанный мой друг,

Отруби железный мой клюв! —

Летающий высоко

На Мотыльково-белом коне,

Глубоко вздохнув, отвечал

Могучий Юрюнг Уолан:

— Не мучай! Не принуждай!

Не обу́чен владеть я мечом,

Не могу твой клюв отрубить...

А Кыскыйдаан Куо

Залопотала в ответ:

— Алаата, богатырь!

Отказываться поздно теперь!

Будь мужчиной,

Бери свой меч

И руби смелее мой клюв,

Укороти железный мой нос,

Маленький — на моем лице —

Красивый носик оставь! —

И семисаженную шею нагнув,

Плотно прижала она

К плоскому камню

Сопящий свой клюв,

Журчащий «чуур-чаар».

И сказал Юрюнг Уолан:

— Ты сама вынуждаешь меня

Делать то, что я не могу...

Если вред причиню, исцелит тебя

Дьэсегея живая вода! —

Тут взмахнул он блестящим мечом-пальмо́й,

Ударил невесту свою

По шее длинной ее,

Голову ей отсек.

Дух ее челюсти и языка

Вылетел из пасти ее,

Завертелся, в ящерицу превратясь,

И пропал, свистя и смеясь...

Потухшие закатив глаза,

Отрубленная голова

Простонала, зубами скрипя,

Мертвою пастью своей

Проклятье провыла она...

Алаатанг-улаатанг!!!

О, тяжко, о, больно мне!!!

Милосердного племени сын

С поводьями солнечными за спиной,

Ты ненавистен мне!

Заманил меня в западню,

Обманул меня и убил...

Ты обрек теперь на гибель себя,

Ты проклят теперь навек...

Три светлых твоих души

Рассеются без следа...

О, как билось могучее сердце мое!

О, как влюбилась я

В белую плоть твою!

О, как жаждала я тебя,

Предалась тебе всей душой...

Предательством черным ответил ты!

Я погублена коварством твоим,

Отрублена моя голова...

Заклятьем последним своим

Заклинаю, убийца, тебя:

Чтоб вовек тебе женщины не обнимать,

Чтоб тебе с женою не спать,

Чтоб жене твоей не рожать,

Не носить детей, не качать!

Ну, а если ты

Детей породишь —

В дни, когда

Твой сынок подрастет,

Лук и стрелы впервые

В руки возьмет,

Когда под кровом твоим

Красавица-дочь подрастет,

Ножницы в руки возьмет

Нежной прелестью расцветет,

Я проскочу в твой дом

Сквозь трубу очага твоего,

Я отомщу тебе!

Если не с тебя самого,

То с твоих рысенят взыщу!

В вечных муках отныне живи!

Никогда, ни в чем

Отрады не знай,

Час рождения своего проклинай! —

Умолкла мертвая голова,

Унеслись проклятья ее...

Тут богатырь Юрюнг Уолан

Труд тяжелый свой завершил:

Труп чудовищный

Дочери абаасы

С крутого обрыва он

Бросил в море Муус-Кудулу,

В огнереющую волну,

В бушующую глубину.

Ухватив за длинный железный клюв,

Голову чудовища он

Далеко́ в пучину швырнул.

Вырвав с корнями, с землей

Мерзлую огромную ель,

Три дня и три ночи Юрюнг Уолан

Деревом пучину крутил,

Темные глубины мутил.

Закипел, закружился водоворот

И останки страшной невесты его

Бесследно в бездну унес...

Богатырь Юрюнг Уолан,

Горностаем оборотясь,

Тайную пору отыскал,

В темное подземелье проник,

Сверкающую в темноте

Живую воду он увидал

В чашке соболя черепной,

Выпил глоток ее,

Выбежал из норы,

Принял свой прежний вид.

Удесятерилась в теле его

Дивная богатырская мощь

От глотка небесной воды...

Выпрямился горделиво он,

Расправил плечи свои;

Воспрянул отважный дух,

Засверкали ярко глаза,

Заалели губы его,

Заблестели белые зубы его,

Начал грозные он слова выкликать,

На бой врага вызывать...

Смотрите, богатыри,

Вы, с поводьями за спиной

Светлые сыновья

Солнечного рода айыы;

Вы, бедные дочери и сыновья

Человеческих разоренных племен,

В черной неволе, в плену

Томящиеся с давних времен,

Угнетенные тяжело,

Утесненные злобным врагом,

Счастье наше опять

Улыбается нам!

В себе я дивную мощь разбудил

Дьэсегея живой водой!

Я проклятый этот алас,

Я подземный сумрачный мир

Опрокину и расплещу,

Переверну вверх дном,

Как берестяно́е ведро!

Я заплесневелый этот край растопчу,

Я железный дом сокрушу,

Где томится невеста моя,

Обещанная подруга моя,

Милая Туйаарыма Куо!

Я спасу из плена ее,

Я унесу ее

Из бездонной подземной тьмы

На зеленое лоно

Средней земли,

Озаренное светом небес!

Хитрость твоя не поможет тебе,

Похититель, разбойник ночной,

Уот Усутаакы...

Я все племя твое перебью,

Я колени им раздроблю,

Длинные кости их сокрушу,

Короткие кости

Шугою пущу! —

А пока Юрюнг Уолан

Врагам расправою угрожал,

Пока собирался он

Растоптать весь подземный мир,

Раскатился вдруг оглушительный гром,

Ужасающий свист и шум...

Явился — отколь ни возьмись —

Восьминогий, чудовищный

Медный змей;

Юрюнг Уолана-богатыря

Толстыми кольцами он оковал,

В грудь ему жало вонзил,

Начал жадно пить

Его алую кровь

И, отвалившись от жертвы своей,

Буйно выкрикивать стал...

Аар-дьаалы! Аарт-татай!

А-а, вы — отродья рода айыы,

Вот вы, оказывается, каковы,

Обузданные с хребта,

С жалостливой душой

Дети солнечной высоты...

Я-то думал: вы — удальцы,

Я-то думал: вы — хитрецы,

На всякие выдумки мудрецы,

А выходит, вы — хвастуны,

Толстоголовые дураки,

Бестолковые

Ротозеи, глупцы!

Жиром тело питаете вы,

Жажду молоком утоляете вы,

Оттого вы дюжи в плечах,

Оттого вы дерзки в речах.

Ох, как возгордились вы предо мной,

Ох, как вознеслись надо мной!

А ведь стоит мне рукою махнуть —

Вам не устоять на ногах...

Стоит руку мне протянуть,

Я любого из вас возьму,

Шевельнуться не дам ему...

Вы, глупцы, позабыли, видать,

Что нет среди вас никого,

По силе равного мне?

Я могучий, бессмертный дух

Бездонного моря Муус-Кудулу,

Уот Усутаакы-исполин!

И ты у меня —

Средь белого дня,

Из дома железного моего,

Из крепости неприступной моей

Выкрасть решил

Туйаарыму Куо,

Милую подругу мою?!

Видно, мало тебе

Щелчка моего?

Видно, ты захотел

Кулака моего! —

И раскатистым хохотом громовым

Захохотал исполин...

А для солнцерожденного сына айыы

Солнечный свет померк,

Смерть свою почувствовал он,

Посинело его лицо,

С трудом дыхание переведя,

В судороге трепеща,

Тихо он простонал...

О, горе, о горе мне!

Огонь моей жизни угас...

О, где ты теперь,

Нюргун Боотур,

Могучий, старший мой брат?

Морозный мой темный путь

Грозной поступью протопчи,

По холодным моим следам проскачи,

По горячим моим следам примчись.

Коль ты наверху —

Копьем ударь!

Коль ты подо мной —

Взлети острогой!

Из пасти кровавой меня

Спасти поспеши!

В смеющемся мареве золотом,

В сверкающем воздухе голубом,

С расцветающею травой

На просторе вольном степном,

На восьмидесяти

Неколебимых столбах,

На восьми незыблемых ободах,

Прекрасный мой Средний мир,

Прощай теперь навсегда!

Серебряный высокий мой дом,

Светлый огонь в моем очаге,

Прощайте и вы навсегда!

Седовласый отец мой тойон,

Сотворивший меня,

Породивший меня,

Милосердная мать моя,

Подарившая мне солнечный мир,

Сестричка младшенькая моя,

Синичка рода айыы,

Жаворонок высоких небес, —

Жалко мне расставаться с тобой,

Милая Айталыын Куо!

Все вы, все

Прощайте навек!

Прославленная в трех мирах,

Прекрасная Туйаарыма Куо,

Предназначенная подруга моя,

Протоптал я твой дальний след,

Прискакал я на твой призыв

И полег в неравном бою

У порога темницы твоей...

Навсегда, навеки прощай!

Сказал я последнее слово свое,

Завещал я волю свою...

Ну а ты, мой враг адьарай,

Если хочешь убить —

Убивай,

Терзай меня,

Кончай со мной! —

Так, простертый в пропасти, на земле

Перед пастью абаасы

Произнес Юрюнг Уолан

Последнее слово свое.

Не страшен ты вместе с ним —

Со старшим братом твоим!

Пропал один,

Пропадет и другой...

Прекрасная Туйаарыма Куо

Предназначена мне одному!

Никому ее не отдам!

Какой великий тойон пришел,

А корчится, как червяк,

Раздавленный ногою моей!

И последнее слово еще говорит,

Завещает волю свою?

Ах ты, пащенок! Ах, сосунок! —

Так, издеваясь над жертвой своей,

Адьарай-исполин орал,

Во всю ширь разевая пасть,

Оглушительно хохоча.