Онлайн чтение книги Нова
Глава 6

(Созвездие Дракона — Федерация Плеяд. Полет «Руха». 3172 год)

— Паж жезлов.

— Справедливость.

— Приговор. Моя взятка. Дама чаш.

— Туз ваш.

— Звезда. Моя взятка. Отшельник.

— К козырям легла! — засмеялся Лео. — Смерть.

— Дурак. Моя взятка.

— Рыцарь монет.

— Тройка монет.

— Король мечей. Моя взятка.

— Дьявол.

— Маг. Моя взятка.

Катин посмотрел на потемневший шахматный столик, где Себастьян, Тай и Лео после получаса воспоминаний играли в три руки в Тарот-вист.

Он не слишком хорошо знал эту игру, но они-то этого не знали, и он размышлял, почему его не пригласили. Он наблюдал за игрой через плечо Себастьяна уже минут пятнадцать. Черный зверь жался к ногам хозяина. Катин старался свести воедино имеющиеся у него знания, чтобы вклиниться в их игру.

Они играли так быстро...

Он поднялся, пошел к пандусу, на котором сидели Мышонок и Айдас, болтая ногами над бассейном, улыбнулся, сунул руку в карман и щелкнул переключателем диктофона, поставив его на запись.

Айдас в это время говорил:

— Мышонок, что, если я поверну эту рукоятку?

— Смотри! — Мышонок оттолкнул руку Айдаса от сиринкса. — Ты всех здесь ослепишь!

Айдас задумался.

— У того, который был у меня, когда я с ним баловался, не было... — голос его прервался в ожидании привычного окончания фразы.

Ладонь Мышонка скользнула с дерева на металл, потом — на пластик. Пальцы коснулись струн и извлекли несколько негромких нот.

— Ты ведь действительно, можешь покалечить кого-нибудь, если будешь неправильно обращаться с этой игрушкой. Он обладает острой направленностью, и количество света и звука, которое можно извлечь из него, достаточно для того, чтобы повредить сетчатку или порвать барабанную перепонку. Для того, чтобы получать голограммное изображение, в этой штуке используется лазер.

Айдас покачал головой.

— Я никогда не играл ни на одном так долго чтобы понять, как он внутри... — он протянул руку и потрогал струны. — Это, конечно, красивый...

— Хэлло, — сказал Катин.

Мышонок что-то буркнул и положил руку на струны. Катин уселся по другую сторону Мышонка и некоторое время его разглядывал.

— Я сейчас думал, — сказал он, — что в девяти случаях из десяти, когда я просто говорю «Хэлло», проходя мимо кого-нибудь, или если человек, к которому я обращаюсь, сам куда-то спешит, я провожу последующие пятнадцать минут, воспроизводя случившееся и размышляя: то ли моя улыбка была принята за проявление чрезмерной фамильярности, то ли выражение моего лица получилось слишком холодным. Я повторяю снова, дюжину раз изменяя свой тон и пытаясь экстраполировать изменения, могущие приводить к нужной реакции другого человека...

— Ну-ну, — Мышонок взглянул поверх сиринкса. — Не расстраивайся. Ты мне нравишься. Я просто занят сейчас, вот и все.

— О, — улыбнулся Катин. Затем его улыбка сменилась выражением глубокого раздумья. — Знаешь, Мышонок, я завидую капитану. Он выполняет миссию. И его страсть сводит на нет все то, что возникает вокруг него, все, что другие думают о нем.

— Я иду через все это не так, как ты думаешь, — сказал Мышонок. — Совсем не так.

— А я так, — Айдас огляделся. — Где бы я ни был, я все делаю... — он опустил свою черную голову, разглядывая пальцы.

— Просто замечательно с его стороны позволить нам сейчас отдыхать, а самому вести с Линчесом корабль, — произнес Катин.

— Да, — согласился Айдас, — я полагаю...

Он повернул руки, рассматривая темные линии на ладонях.

— У капитана есть о чем позаботиться, — вмешался Мышонок. — А он не хочет об этом и думать. На этом отрезке пути не ожидается ничего интересного, поэтому он должен был чем-то заняться, чтобы отогнать мысли. Вот что я думаю.

— Ты считаешь, что у капитана тяжело на душе?

— Может быть, — Мышонок извлек из инструмента запах корицы, такой резкий, что запершило в ноздрях и защипало небо. У Катина выступили слезы.

Мышонок замотал головой и повернул верньер, который раньше трогал Айдас.

— Прошу прощения.

— Валет... — на той стороне каюты Себастьян взглянул поверх карт и сморщил нос, — ...мечей.

Катин, единственный, у кого ноги были достаточно длинны, потрогал воду носком сандалии. Закачался разноцветный гравий. Катин вытащил диктофон и щелкнул кнопкой записи.

— Романы пишутся прежде всего о человеческих отношениях, — он вглядывался в мозаичный рисунок стены, полускрытый листьями. — Их популярность объясняется тем, что они заполняют одиночество людей, которые их читают. Людей словно гипнотизирует то, что происходит в их собственном сознании. Капитан и Принс, например, посредством своих стремлений связаны между собой...

Мышонок быстро наклонился к диктофону и произнес:

— Капитан и Принс не сталкивались лицом к лицу, наверное, лет десять.

Катин с досадой щелкнул переключателем, попытался подыскать подходящую шпильку в ответ и не смог. Снова щелкнул тумблером.

— Помните, что общество, позволяющее таким вещам происходить, есть общество, способствующее вымиранию романа. Зарубите себе на носу, запомните это как следует. Если вы думаете, что сюжет романа — это то, что происходит, когда люди встречаются лицом к лицу, когда они разговаривают друг с другом, то вы глубоко заблуждаетесь и невольно способствуете вымиранию романа, — он выключил диктофон.

— Зачем ты пишешь эту книгу? — спросил Мышонок. — Я имею в виду — что ты хочешь с ней сделать?

— Зачем ты играешь на сиринксе? Мне кажется, примерно по той же причине.

— Только если я буду все время проводить за репетициями, я вряд ли что-нибудь сыграю. Это намек.

— Я начинаю понимать, Мышонок. Это для меня не цель, а только способ ее достижения, который перестает интересовать, как только цель достигнута.

— Катин, я понимаю, что ты хочешь сказать. Ты хочешь создать нечто прекрасное. Но у тебя ничего не получается. Я тоже должен долго практиковаться, прежде чем сыграть что-то. Но если ты собираешься сделать то, что задумал, ты должен заставить людей почувствовать, что такое — окружающая их жизнь, заставить их бояться ее, даже если у них не будет к этому никаких иных причин, кроме того парня, что рыскает сейчас по подвалам Алкэйна. И твоя вещь не получится, если ты сам не чувствуешь этого хотя бы немного.

— Мышонок, ты замечательный, хороший, прекрасный человек. Но что-то с тобой не так. Все эти прекрасные образы, которые ты извлекаешь из своей арфы... Я достаточно долго вглядывался в твое лицо и знаю, в какой мере они движутся страхом.

Мышонок вскинул голову, на лбу его прорезались морщины.

— Я могу часами сидеть и смотреть на твою игру. Но она только временами радость. Мышонок. Это происходит только тогда, когда все то, что человек знает о жизни, абстрагируется и подчеркивается в твоей многоголосой и разукрашенной вещи. Это прекрасно и непреходяще. Да, внутри у меня есть большая область, которую я не могу использовать для этой работы, той самой, которая бьет ключом, фонтанирует в тебе, рвется с твоих пальцев. Но внутри тебя тоже есть нечто, что играет только для того, чтобы заглушить рвущийся наружу вопль, — он кивнул, встретив нахмуренный взгляд Мышонка.

Мышонок что-то промычал.

Катин пожал плечами.

— Я бы почитал твою книгу, — сказал Айдас.

Мышонок и Катин повернулись к нему.

— Я читал... ну, разные книги, — Айдас снова перевел взгляд на свои руки.

— Ты бы стал читать?

Айдас кивнул.

— Люди Окраинных Колоний читают книги, иногда даже романы. Только они не очень... ну, они старые... — он поглядел на каркас на стене: Линчес лежал, словно неживой дух. — В Окраинных Колониях иначе, чем... — он обвел рукой помещение, обозначая созвездие Дракона. — Скажи, ты знаешь место, где все было бы хорошо?

— Никогда там не был, — сказал Катин.

Мышонок покачал головой.

— Было бы просто глупо, если бы ты знал, не сможем ли мы где достать немного... — Айдас опустил голову и посмотрел себе под ноги. — Не обращай внимания...

— Спросил бы их, — сказал Катин, ткнув пальцем в игроков у стены. — Это их дом.

— А, — сказал Айдас. — Конечно. Я полагаю... — он оттолкнулся от пандуса, плюхнулся в воду, поскользнулся на гравии, выбрался из бассейна и направился к картежникам, капая на ковер.

Катин посмотрел на Мышонка и покачал головой.

Мокрые следы тут же поглощались голубым ворсом.

— Шестерка мечей.

— Пятерка Мечей.

— Простите, никто из вас не знает?..

— Десятка мечей. Моя взятка. Паж чащ.

— ...на том мире, куда мы идем, нельзя ли достать?..

— Башня.

— Хотел бы я, чтобы эта карта не была перевернутой, когда капитану гадали, — Шепнул Катин Мышонку. — Поверь мне, она не предвещает ничего хорошего.

— Четверка чащ.

— Моя взятка. Девятка жезлов.

— ...достать немного...

— Семерка жезлов.

— ...блаженства?

— Колесо фортуны. Моя взятка.

Себастьян поднял голову.

— Блаженства?

* * *

Исследователь, решивший назвать внешнюю планету Дим, Умершей Сестры, — Элизиум, просто пошутил. Несмотря на все рельефоизменяющие машины, она оставалась продрогшим, покрытым шлаком эллипсоидом на трансплутоновом расстоянии от звезды, голая и безжизненная.

Некто выдвинул однажды сомнительную гипотезу о том, что все три оставшиеся планеты на самом деле были спутниками, которые находились в момент катастрофы в тени гигантской планеты и поэтому избежали ярости светила, испепелившего их защитницу. Бедные луны, если вы действительно луны, — подумал Катин, когда они пролетали мимо. Быть планетами вам ничуть не лучше. Дело только в претенциозности.

Когда исследователь двинулся дальше, к нему вернулось чувство меры. Усмешка мелькнула на его лице при виде средней планеты — он назвал ее Дис (то есть — ничем).

Судьба рассудила, что остряк спохватился слишком поздно. Рискнувший дразнить богов получает классическую плату. Около 19/25 вещества третьей планеты испарилось в открытом пространстве, когда Дим, Умершая Сестра, стала Новой. В результате этого появилась суша, чуть более возвышенная, чем земная. Атмосфера, которой невозможно дышать, полное отсутствие органической жизни, сверхнизкие температуры. Пустяки, по сравнению с наличием морей — настоящим подарком. А все остальное легко поправить. Поэтому человечество, лишь только начав обживать Плеяды, вторглось на обугленные замерзшие равнины. Старейший город Другого Мира — хотя и не самый крупный, поскольку коммерческие и экономические изменения за последние три столетия привели к перемещениям населения — был очень заботливо назван Городом Ужасной Ночи.

И вот «Рух» опускался рядом с черным волдырем города, высящимся на Дьявольском Когте.

* * *

(Федерация Плеяд. Другой Мир. ГУН. 3172)

— ...восемнадцать часов, — это было окончание сообщения информатора.

— В достаточной ли мере это дом для тебя? — спросил Мышонок.

Лео оглядел поле.

— Никогда по этому миру я не ходил, — признался он. Позади до самого горизонта простиралось море раскрошенного льда. — Но стаи нха по этому морю движутся. Шесть плавников у них и тело из больших сегментов, состоит. Рыбаки на них с гарпунами длиной в пять ростов человека охотятся. Это Плеяды. Это дом, — он улыбнулся, и облачко дыхания сделало голубым сияние его глаз.

— Это ведь твой мир, правда, Себастьян? — спросил Катин. — Ты должен хорошо себя чувствовать, вернувшись домой.

Себастьян отвел черное крыло, заслонявшее глаза.

— Мой, но... — он огляделся, передернул плечами. — Я из Тыола. Это город большой, в четверти пути вокруг всего Другого Мира лежит. Отсюда очень далеко он и совсем другой. — Он покачал головой.

— Наш мир, да, — сказала Тай. — Но вовсе не наш дом.

Капитан, шедший в нескольких шагах впереди, обернулся.

— Поглядите, — он показал на ворота. Лицо его ниже шрама застыло. — Нет Дракона, свернувшегося на их колоннах. Дом это. Для тебя, для тебя, для тебя и меня — дом это!

— Дом, — повторил Лео, но его голос прозвучал осторожно. Они последовали за капитаном сквозь лишенные Змеи ворота. В ландшафте преобладали цвета пожарища.

Медь — окислилась до пятнистого желто-зеленого. Железо — черные и красные хлопья.

Сера — ее окислы были влажными, красновато-коричневыми. Краски выползали из-за пыльного горизонта и пятнали стены и башни Города. Линчес смахнул серебряную бахрому с ресниц, чтобы поглядеть на небо, где сквозь толчею теней, подобных кошмарным, черным листьям, мигало истощенное солнце, не способное даже в полдень создать ничего большего, чем вечер. Он обернулся, чтобы посмотреть на зверя, сидящего на плече Себастьяна, который распростер свой крылья и загремел цепочкой.

— А как твои питомцы чувствуют себя дома? — он потянулся к зверю, но сразу же отдернул руку от черного когтя. Близнецы посмотрели друг на друга и рассмеялись.

Они спускались в Город Ужасной Ночи.

* * *

На полпути Мышонок начал пробираться по краю эскалатора вверх.

— Это... это не Земля.

— А? — Катин проехал мимо, посмотрел на Мышонка и стал сам протискиваться к краю.

— Это твой первый полет вдаль от Солнца, не так ли?

Мышонок кивнул.

— Большой разницы ты не увидишь.

— Но ты только погляди на это, Катин!

— Город Ужасной Ночи, — задумчиво протянул Катин. — Все это огни, правда, их слишком много, но они, наверное, боятся ночи.

Они задержались еще немного, разглядывая грандиозную шахматную доску — инкрустированные фигуры, беспорядочная куча королей, ферзей и ладей, заслоняющая офицеров и пешек.

— Идем, — сказал Мышонок.

Двадцатиметровые лезвия металла, образующие гигантские ступени, понесли их дальше.

— Лучше держаться поближе к капитану.

* * *

Улицы около стартового поля были полны гостиниц. Над тротуарами возвышались маркизы, отмечая дансинги и психорамы. Мышонок поглядел сквозь прозрачные стены на людей, плавающих в бассейне какого-то клуба развлечений.

— Никакой разницы в этом с Тритонам. Шесть пенсов местной валюты? Цены, впрочем, гораздо ниже.

Половина народу на улицах были либо офицерами, либо членами экипажей. Мышонок слышал музыку. Она лилась из открытых дверей баров.

— Эй, Тай! — Мышонок ткнул пальцем в навес, — Ты когда-нибудь работала в таком заведении?

— В Тыоле — да.

«Опытная гадалка» — буквы на надписи блестящие и растянутые в ширину.

— Мы будем в Городе...

Близнецы повернулись к капитану.

— ...пять дней.

— Мы пойдем обратно на корабль? — спросил Мышонок. — Или в город, где можно найти себе развлечения?

Рассеките шрам тремя горизонтальными линиями — капитан наморщил лоб.

— Вы все понимаете опасность, которой мы подвергаемся, — он устремил взгляд поверх зданий. — Нет. Мы не останемся ни здесь, ни на корабле, — он шагнул под арку коммуникационной кабины. Не заботясь о том, что входные панели не закрыты, он положил руку на индукционную пластину. — Это говорит Лок фон Рей. Йогос Седзуми?

— Если консультативная встреча кончилась, я позову его.

— Его андроид сойдет, — сказал Лок. — Совсем маленького одолжения я хочу.

— Он всегда с вами сам, мистер фон Рей, любит говорить. Подождите минуту.

В колонне материализовалась фигура.

— Лок! Давно я тебя не видел. Что я для тебя могу сделать?

— Кому-нибудь понадобится Таафит-на-Золоте в ближайшие десять дней?

— Нет. Я в Тыоле сейчас и буду еще месяц. Я понимаю — ты сейчас в Городе и нуждаешься в месте, где можно остановиться?

Катин уже заметил переход капитана на диалект. В звучании голосов капитана и Седзуми было сходство, характеризующее их обоих. Катин узнал обычную эксцентричность, которую он определил как своего рода акцент высшего света Плеяд. Он взглянул на Тай и Себастьяна, чтобы узнать, обратили ли они внимание на это. Подрагивание мускулов около глаз, хоть и совсем легкое, но все же было заметно. Катин перевел взгляд на колонну.

— Со мной экипаж. Йоги.

— Лок, мой дом — твой дом. Надеюсь, тебе и твоим друзьям там понравится.

— Спасибо, Йоги, — Лок шагнул из кабины.

Экипаж переглянулся в недоумении.

— Вполне вероятно, — сказал Лок, — что последующие пять дней, которые я проведу на Другом Мире, будут последними, которые я проведу где-либо вообще, — он обвел взглядом экипаж, старательно наблюдая за реакцией. Не менее старательно они пытались скрыть свои чувства. — Мы можем вполне приятно провести время. За мной!

* * *

Монорельс карабкался вверх, пересекая Город.

— Это Золото? — спросила Тай Себастьяна.

Мышонок, стоявший сбоку от них, вдавил лицо в стекло.

— Где?

— Вон, — Себастьян показал через площадь. Позади домов Город огибала река расплавленного металла.

— Ого, совсем как на Тритоне, — сказал Мышонок. — Кора этой планеты тоже обогревается иллирионом?

Себастьян покачал головой.

— Для этого вся планета большая слишком. Только под каждым городом. Эта трещина Золотом названа.

Мышонок смотрел на хрупкие огненные трещинки, отходящие от основного разлома.

— Мышонок!

— А? — он взглянул на Катина, вытащившего свой диктофон. — Чего тебе?

— Сделай что-нибудь.

— Что?

— Я хочу попробовать провести эксперимент. Сделай что-нибудь.

— Что ты хочешь, чтобы я сделал?

— Все, что взбредет в голову. Валяй!

— Ну... — Мышонок задумался. — Хорошо.

Он сделал.

Близнецы, стоявшие в другом конце вагончика, повернулись посмотреть.

Тай с Себастьяном поглядели на Мышонка, друг на друга, снова на Мышонка.

— Характер, — произнес Катин в диктофон, — наиболее ярко проявляется в действии. Мышонок отступил от окна, сделал резкий оборот и еще раз. Из выражения его лица я могу заключить, что он размышляет насчет моего удивления стремительностью его действий и в то же время хочет знать, удовлетворен ли я увиденным.

Он уронил руки на стекло, тяжело дыша, и просунул согнутые пальцы в...

— Эй, — сказал Мышонок, — я просто махнул рукой. Дыхание, пальцы — это не входит...

— ...«Эй, — сказал Мышонок, сунув согнутые большие пальцы в карманы брюк, — я просто махнул рукой. Дыхание, пальцы — это не входит...»

— Черт возьми!

Мышонок разогнул пальцы, нервно сжал кулаки и снова воскликнул:

— Черт возьми!

— Существует три типа действий: целенаправленные, вошедшие в привычку и бесцельные. Люди для того, чтобы быть понятыми, должны использовать все три типа, — Катин взглянул вдоль вагона.

Капитан смотрел сквозь гнутую панель, поддерживающую крышу. Его взгляд был прикован к чахлому свету, пульсирующему, словно глазок в дверце гигантской топки. Свет был таким слабым, что ей даже не щурил глаза.

— Я ошибся, — признался Катин в диктофон. — Зеркало, отражающее мое видение мира, поворачивается, и то, что сначала казалось бессмысленным, я вижу достаточное количество раз, чтобы призвать привычкой. То, что я полагал привычкой, теперь кажется частью великого замысла. В то время как то, что я принимал первоначально за цель, превращается в бессмыслицу. Зеркало поворачивается, снова и показывает, что человек, который, как я думал, страстно идет к своей цели, превратил свою страсть в привычку. Его привычки в высшей степени бессмысленны. В то время, как те действия, которые я определил как бессмысленные, оказываются направленными к достижению демонической цели.

Желтые глаза отпустили усталую звезду. Лицо Лока, взглянувшего на Мышонка, исказилось под шрамом в какой-то усмешке, которую Катин не понял.

«Ярость, — подумал Катин. — Ярость. Да. Но как можно отличить ярость от смеха на этом лице?»

Другие тоже смеялись.

* * *

— Что это за дым? — спросил Мышонок, обходя дымящуюся решетку в булыжной мостовой.

— Водосток, надо полагать, — сказал Лео. Рыбак поглядел на туман, поднимающийся вверх у столба, на котором видел яркий индукционный фонарь. У почвы пар скапливался и оседал.

— Таафит в конце улицы, — сказал Лок. Они двинулись на холм мимо полудюжины еще таких же решеток, дымящихся в вечных сумерках.

— Я думаю. Золото находится прямо...

— ...за этой стеной?

Лок кивнул близнецам.

— Что это за место — Таафит? — спросил Мышонок.

— Место, где мне будет удобно, — слабая болезненная гримаса тронула лицо Лока. — И где нам с вами ни о чем не надо будет беспокоиться, — Лок протянул руку, чтобы похлопать его по плечу, но Мышонок увернулся. — Вот мы и на месте.

Двенадцатифутовые ворота с разноцветными стеклами, обрамленными витыми полосами металла, разошлись в стороны, когда Лок положил руку на пластину замка.

— Нас приглашают.

— Таафит не ваш? — спросил Катин.

— Он принадлежит моему старому школьному другу Йогосу Седзуми, владеющему рудниками на Плеядах. Дюжину лет назад я часто им пользовался. Вот почему замок открылся от прикосновения моей ладони. Я сделал то же самое для него с несколькими моими домами. Мы давно не видели друг друга, но раньше мы были довольно близки.

Они вошли в сад Таафита.

Здешними цветами никогда не любовались при полном солнечном свете. Лепестки были темно-красными, каштановыми, фиолетовыми. Цвета вечера. Похожие на слюду чешуйки паучьей тильды поблескивали на безлистых ветках. Было много низкорослого кустарника, но все более высокие растения были очень гладкими и редкими, чтобы отбрасывать как можно меньше тени.

Передняя стена Таафита была изогнутой. Сад и дом сливались воедино. Нечто вроде тропы вело к подобию лестницы, врезанной в скалу.

Когда Лок положил руку на панель, но всему дому замигали огни.

— Заходите.

Они прошли вслед за капитаном по бежевому ковру. Катин сразу направился к полкам с бронзовыми статуэтками.

— Бенин? — спросил он капитана.

— Думаю, что да. Йогос просто помешан на Нигерии тринадцатого века.

Когда Катин повернулся к противоположной стене. Глаза его расширились.

— А вот это не может быть оригиналами! Или, все-таки, это настоящий Ван-Мигрен?

— Нет. Боюсь, что это просто старые копии.

Катин прокашлялся.

— У меня засели в мозгу «Под Сириусом» Дехея.

Они прошли по холлу дальше.

— Мне кажется, здесь должен быть бар, — Лок открыл какую-то дверь.

Огни доходили только до половины высоты комнаты. Огни желтых ламп играли внутри бассейна опалесцирующего песка, заполненного обломками скал. Напитки уже двигались по полу комнаты на большом вращающемся круге. На парящих стеклянных дисках стояли тусклые статуэтки. Бронза Бенина в холле, а здесь были ранние Киклады, блеклые и бесформенные.

За окном — Золото.

Среди треснувших скал ярко, почти как солнце, вспыхивала лава.

Неспокойная поверхность реки качала тени скал среди деревянных потолочных балок.

Мышонок шагнул вперед и что-то беззвучно пробормотал.

Тай и Себастьян сощурили глаза.

— Ну не стоит ли на это...

— ...на это посмотреть!

Мышонок, обогнув песчаный бассейн, подбежал к стеклу и прижался к нему лицом. Затем осклабился через плечо:

— Это все равно, что быть на берегу какой-нибудь тритонской Геенны!

— Который из напитков Другого Мира вы попробуете сначала? — спросил Лок близнецов, взяв с подноса две бутылки.

— Тот, что в красной бутылке...

— ...в зеленой бутылке неплохо смотрится...

— ...не так хорошо, как то, что у нас было на Табмене...

— ...готов поспорить, на Табмене у нас была штучка, называемая блаженством...

— ...вы знаете, что такое блаженство, капитан?

— Блаженства нет, — Лок поднял руки с бутылками. — Красная или зеленая? Хорошо — и та, и другая.

— Я бы лучше взял...

— ...я тоже. Но, надо думать, тут нет...

— ...думаю, что нет. Поэтому я возьму...

— ...красную...

— ...зеленую.

— И ту, и другую. Получайте.

Тай тронула Себастьяна за руку.

— Что?

Она показала на стену: один из дисков проплывал мимо картины.

— Вид из Тыола на Сырую Долину это! — Себастьян сжал плечо Лео. — Смотри! Дом это!

Рыбак взглянул на картину.

— Ты из заднего окна дома, где я родился, смотришь, — сказал Себастьян. — Все, что видишь.

— Эй, — Мышонок дотронулся до плеча Катина.

Катин перевел взгляд со скульптур, которые он внимательно рассматривал, на смуглое лицо Мышонка.

— А?

— Стул вон там. Ты помнишь, что говорил о мебели Республики Вега тогда на корабле?

— Да.

— Этот стул тоже такой?

Катин улыбнулся.

— Нет. Все, что здесь есть, относится ко времени, когда еще не было межзвездных полетов. Эта комната целиком довольно точная копия элегантного американского особняка двадцать первого или двадцать второго века.

Мышонок кивнул.

— О!

— Богачи часто увлекаются стариной.

— Я раньше не бывал в таких местах, — Мышонок оглядел комнату. — Это — да!

— Конечно.

— Хлебните-ка этой отравы, — позвал их Лок.

— Мышонок! Теперь на сиринксе поиграешь? — Лео, принесший две кружки, одну сунул Мышонку, другую — Катину. — Поиграй. Скоро я в Ледяные доки уйду. Мышонок, поиграй мне.

— Сыграй что-нибудь, чтобы можно было танцевать...

— ...потанцуй с нами. Тай. Себастьян...

— ...Себастьян, потанцуешь тоже с нами?

Мышонок раскрыл футляр.

Лео пошел взять бокал для себя, вернулся, сел на стул. Образы Мышонка были, блеклыми из-за сияния Золота. Но музыка была орнаментована резкими, настойчивыми четвертями тонов.

Сидящий на полу Мышонок, поддерживая покачивающийся на его темной (подошва — словно рог) босой ноге сиринкс, отбивал обутой ногой такт и раскачивался. Пальцы его летали над струнами. Свет Золота, комнатных лама и сиринкса с яростью хлестал лицо капитана. Спустя минут двадцать капитан сказал:

— Мышонок, я хочу похитить тебя ненадолго.

Мышонок перестал играть.

— Что вы хотите, капитан?

— Компании. Я ухожу.

Лица танцующих вытянулись.

— Я включил запись, — Лок повернул выключатель на стене. Снова зазвучала музыка. И туманные видения, порожденные сиринксом, снова заплясали по комнате вместе с фигурами Тай, Себастьяна, близнецов, вместе со звуками их смеха...

— Куда мы пойдем, капитан? — спросил Мышонок. Он убирал сирийке в футляр.

— Я об этом сейчас и думаю. Нам здесь надо кое-что достать. Я говорю о блаженстве.

— Вы хотите сказать, что знаете...

— ...где его можно достать?

— Плеяды — мой дом, — ответил капитан. — Мы вернемся примерно через час. Идем, Мышонок.

— Эй, Мышонок, ты не оставишь...

— ...нам сиринкс...

— ...сейчас? Все будет о'кей. Не беспокойся, мы не позволим...

— ...не позволим больше никому его трогать.

Мышонок, плотно сжав губы, посмотрел на инструмент, на близнецов.

— Хорошо. Ты можешь играть на нем. Но только смотри!

Он подошел к Локу, стоящему у двери. Лео присоединился к ним.

— Теперь время тоже мне идти настало.

Для Мышонка это прозвучало неожиданно, хотя он и понимал неизбежность такого момента. Он моргнул.

— За то, что подбросили, капитан, благодарю.

Они прошли через холл в сад. Выйдя из ворот, они остановились у дымящейся решетки.

— В ледяные доки вниз идти, — Лок ткнул пальцем в подножие холма. — Ты на монорельсе до конца с нами поезжай.

Лео кивнул. Его голубые глаза встретились с Карими глазами Мышонка, и неуверенность проступила на его лицо.

— Ну, Мышонок, может быть, через несколько лет мы еще встретимся?

— Да, — сказал Мышонок, — может быть.

Лео повернулся и пошел вниз по покрытой испарениями улице, ботинок звонко стучал по мостовой.

— Эй, — окликнул его Мышонок.

Лео оглянулся, усмехнулся и пошел дальше.

— Знаете, — повернулся Мышонок к Локу. — Я, наверное, никогда в жизни его больше не увижу... Пойдемте, капитан.

* * *

— Мы где-то недалеко от посадочного поля, капитан? — спросил Мышонок. Они спускались по забитыми людьми ступеням станции монорельса.

— Можно дойти пешком. Мы в пяти милях ниже по Золоту от Таафита.

Только что прошли поливочные машины. Прохожие отражались в мокром тротуаре.

Двое парней с ожерельями из колокольчиков, смеясь толкнули молодого мужчину. Он повернулся им вслед, махнул рукой. Потом шагнул к Локу и Мышонку.

— Эй, старина! И ты! Поможете? Завтра, завтра в работу я впрягусь. Но сейчас...

Мышонок оглянулся на работягу, но Лок не позволил ему остановиться.

— Что это там? — Мышонок показал на высокую арку огней. Перед дверью, на ярко освещенном тротуаре, толпились гуляющие.

— Блаженства здесь нет.

Они свернули за угол. В том конце улицы, у ограды, стояли парочки. Лок перешел улицу.

— Это другой конец Золота.

Под заваленным камнями склоном ввинчивалось в ночь яркое полыхание. Одна парочка отошла от ограды, рука в руке, ярко освещенные лица.

Вспышки сквозь волосы, руки и плечи: человек в куртке из черной парчи шел по тротуару. Поднос с драгоценными камнями висел у него на шее. Парочка остановила его. Девушка купила у торговца камень и, смеясь, приложила его к своему мальчишескому лбу. Усыпанные блесками ленты, развевающиеся на центральной куче камней, относило резкими порывами, ветра, и они запутались в длинных ногах юноши. Парочка расхохоталась на всю улицу.

Лок и Мышонок подошли к концу ограждения. По каменным ступеням навстречу им поднималась группа мужчин в униформе Патруля Плеяд. Позади них с криками бежали вверх по ступеням три девушки. Их догнали пять ребят, и крики перешли в смех. Мышонок оглянулся и увидел, как они сгрудились вокруг торговца драгоценностями.

Лок начал спускаться.

— А что там внизу? — Мышонок поспешил за ним. Сбоку от широких ступеней люди сидели за столиками кафе, врезанных прямо в камень.

— Похоже, что вы знаете, куда идти, капитан, — Мышонок дотронулся до локтя Лока. — Кто это? — он уставился на неторопливо бредущую девушку. Среди легко одетой толпы она резко выделялась теплой паркой, отороченной мехом.

— Это одна из рыбачек со льдов, — ответил капитан. — Лео тоже скоро наденет такую же парку. Они проводят большую часть времени вдали от обогреваемой части Города.

— Куда мы идем?

— Я думаю, внизу мы найдем то, что нам нужно, — они пошли вдоль невысокого утеса. В горе светилось несколько окон, алые огни мерцали сквозь шторы. — Эти заведения меняют владельцев через каждые пару месяцев, а я не был в Городе лет пять. Если мы не найдем то, что я ищу, мы поищем то, что нас устроит.

— Что это за заведение?

Закричала женщина. Дверь распахнулась. Женщина вывалилась наружу. Неожиданно другая женщина вынырнула из темноты, подхватила подругу, шлепнула дважды и втащила обратно. Дверь отсекла второй крик.

Старик (вероятно, тоже рыбак) держал какого-то юношу за плечи:

— Мы тебя в комнату, которую ты снимаешь, доставим. Голову выше держи. Все в порядке будет. В комнату мы тебя доставим.

Мышонок смотрел, как они, шатаясь, прошли мимо. Парочка остановилась около каменных ступеней. Девушка отрицательно качала головой. Парень кивнул, и они повернули обратно.

— Заведение, о котором я говорю, кроме всего прочего, преуспевает в вербовке рабочих на рудники Окраинных Колоний. Оно получает комиссионные с каждого рекрута. И все это совершенно легально. Во Вселенной проживает огромное количество глупцов. Я был десятником на одном из рудников и видел все это с другой стороны. Во всем этом мало хорошего, — Лок взглянул на дверь. — Имя другое. А место — то самое.

Они начали спускаться по ступенькам. Мышонок быстро глянул на капитана и поспешил вслед за ним. Они очутились в длинном помещении со сколоченной из планок стойкой у одной из стен. Две-три панели мультихрома выдавали хилое свечение.

— И люди те же.

Мужчина постарше Мышонка, но моложе Лока, со свалявшимися волосами и грязными ногтями, поднялся им навстречу.

— Что я могу сделать для вас, ребята?

— Что у вас есть для того, чтобы мы почувствовали себя хорошо?

Он прищурил глаз.

— Садитесь.

Неясные фигуры появились и замерли перед баром. Лок и Мышонок опустились на стулья. Мужчина поднял за спинку еще один, повернул его, покачал и сел на край стола.

— Насколько хорошо вы хотите себя почувствовать?

Лок положил на стол руки ладонями вверх.

— Внизу у нас есть... — мужчина бросил взгляд на дверь в конце комнаты, сквозь которую взад и вперед сновали люди. — ...У нас есть Патобат.

— Что это? — спросил Мышонок.

— Комната с хрустальными стенами, отражающими цвет твоих желаний, — ответил Лок. — Ты оставляешь одежду около двери и плывешь среди колонн света в потоке глицерина. Он нагрет до температуры тела и скрадывает все твои ощущения. Через некоторое время, потеряв способность к физическому восприятию реальности, теряешь разум. На первый план из подсознания выступают психонические фантазии, — он посмотрел на мужчину. — Я хочу чего-нибудь, что можно взять с собой.

Зубы мужчины резко скрипнули.

На сцену бара в коралловый круг света вышла обнаженная девушка и принялась нараспев читать стихи. Сидящие временами аплодировали ей.

Лок сжал ладони.

— Блаженства.

Мужчина вскинул брови.

— И я об этом же подумал, — его руки сжались. — Блаженство.

Мышонок смотрел на девушку. Ее кожа неестественно блестела. Глицерин, подумал Мышонок. Да, глицерин. Он перегнулся через каменную стену и тут же отпрянул. С холодного каменного свода капала вода. Мышонок потер колено и оглянулся на капитана.

— Мы ждем.

Мужчина кивнул. Спустя мгновение он спросил Мышонка:

— Чем ты и этот симпатяга зарабатываете на жизнь?

— Мы — экипаж... грузовика, — капитан одобрительно кивнул.

— Знаете, в Окраинных Колониях есть очень хорошая работенка. Вы никогда не думали о том, чтобы попытать счастья на рудниках?

— Я работал на рудниках три года, — сказал Лок.

— О! — мужчина погрузился в молчание.

Через несколько секунд Лок спросил:

— Вы собираетесь посылать за блаженством?

— Уже послал, — слабая улыбка тронула его губы.

Ритмичные хлопки в зале сменились аплодисментами: девушка закончила выступление. Она спрыгнула со сцены и побежала к ним. Мышонок увидел, что она что-то быстро взяла у одного из сидящих в баре мужчин. Она обняла человека, сидевшего с ними. Их руки соединились, она убежала в тень, и Мышонок увидел, как руки мужчины упали на стол, а пальцы согнулись, скрывая то, что лежало под ними. Лок положил свою ладонь на руку мужчины, закрыв ее.

— Три фунта, — сказал мужчина. — В местной валюте.

Другой рукой Лок положил три бумажки на стол. Мужчина отвел свою руку и взял деньги.

— Идем, Мышонок, мы получили то, за чем приходили, — Лок поднялся из-за стола и пошел через зал. Мышонок догнал его.

— Капитан, этот человек говорит не так, как у вас в Плеядах!

— В подобных местах всегда говорят на твоем языке, каким бы он ни был. Вот почему их дела всегда идут хорошо.

Когда они подошли к двери, мужчина окликнул их. Он кивнул Локу.

— Я просто хотел напомнить, чтобы ты приходил, когда захочешь. Пока, красавчик.

— На себя погляди, урод, — Лок вышел из дверей. На верху лестницы он остановился, наклонился к сложенным ладоням и глубоко вдохнул в себя воздух.

— Иди сюда, Мышонок, — он разжал ладони. — Понюхай, как я.

— Что я должен сделать?

— Сделай глубокий вдох, задержи дыхание, потом медленно выдыхай.

Мышонок наклонился, и тут на них упала чужая тень. Мышонок отпрыгнул.

— Отлично! Что это у вас?

Мышонок поглядел вверх, а Лок — вниз на патрульного. Лок сузил глаза и раскрыл ладони.

Патрульный, решивший проигнорировать Мышонка, глянул на Лока.

— О! — он прикусил губу. — Что-то опасное это должно быть. Что-то нелегальное, понятно?

Лок кивнул.

— Может, и так.

— Эти заведения вокруг — тут только смотри.

Лок снова кивнул. Патрульный тоже.

— Скажи, как насчет того, чтобы нам немного обойти закон? Ты позволишь?

Мышонок увидел улыбку, которой раньше капитан не позволял появляться на своем лице. Лок протянул руки к патрульному.

— Взбодрите себя.

Патрульный наклонился, втянул воздух, постоял.

— Благодарю, — сказал он и исчез.

Мышонок несколько секунд смотрел ему вслед, потом покачал головой, пожал плечами и, посмотрев на капитана, цинично усмехнулся.

Он взял руки капитана в свои, прокашлялся, задержал дыхание и резко вдохнул.

— И что теперь должно случиться?

— Об этом не беспокойся, — сказал Лок. — Уже случилось.

Они пошли обратно вдоль утеса, поглядывая на синие окна. Мышонок косился на яркое полыхание огненной реки.

— Вы знаете, — сказал он наконец, — Хотел бы я сейчас иметь сиринкс. — Они почти дошли до лестницы с открытыми кафе. Оттуда слышались громкие звуки музыки. Кто-то уронил стакан, но звук бьющегося стекла утонул в яростных аплодисментах. Мышонок поглядел на свои руки. — Эта дрянь заставила зудеть мои пальцы, — они пошли вверх по ступенькам. — Когда я был ребенком на Земле, в Афинах — там была совсем такая же улица, улица Одос Мнициклеос, она начиналась прямо от Плаки. Я работал в заведениях Плаки, знаете? Отели «Золотая тюрьма» и «О'кэй». Вы поднимаетесь по ступенькам от Адрианоу, а над вами — задний портик Эрехтейена, залитый светом прожекторов с Акрополиса, возвышающегося на вершине холма. А люди за столиками по краям улицы — они бьют тарелки, понимаете, и смеются. Вы бывали в Афинах, в Плаке, капитан?

— Один раз и давно, — сказал Лок. — Я был тогда в твоем возрасте. Впрочем, это было вечером.

— Тогда вы не знаете ее окрестностей; раз вы там были только один вечер, — хриплый шепот Мышонка то поднимался, то опадал. — Вы идете вверх по каменным ступеням, пока открыты все ночные клубы, и там нет ничего, кроме грязи, трава и гравия, но вы все идете, а стены развалин покрыты оспой. Потом вы попадаете в место, называемое Анафиотика. Это означает «маленький Анафи», понимаете? Анафи был островом, который почти исчез после землетрясения много лет тому назад. Там есть маленькие домики, построенные прямо на склоне горы, и улицы семнадцати дюймов шириной со ступеньками, по которым карабкаешься, словно по приставной лестнице. Я знаю парня, у которого, там дом... А когда я кончал работу, я брал какую-нибудь девушку. И вина. Даже когда я был ребенком, я уже мог проводить время с девушками... — Мышонок, покусал пальцы. — Мы поднимались на крышу его дома по ржавой винтовой лестнице, начинающейся у входной двери, распугивая котов. А потом мы играли и пили вино и смотрели вниз, на Город, раскинувшийся под горой подобно сотканному из огней ковру, и вверх, на вершину горы с маленьким монастырем, похожим на обломок кости. Однажды мы играли слишком громко, и старая женщина из домика сверху запустила в нас кувшином. Но мы только посмеялись над ней и стали кричать еще громче и уговаривали ее спуститься вниз за стаканом вина. А небо над горами уже становилось серым. Мне нравилось это, капитан. И то, что сейчас, мне нравится тоже. Я играю гораздо лучше, чем умел тогда. Это от того, что вижу вокруг себя. И я вижу вокруг себя много того, чего вы не замечаете. И это я тоже должен сыграть. Просто это не трогает вас — я не хочу сказать, что вы не чувствуете, не видите и не слышите. Я иду туда — в одном мире, и сюда — в другом, и мне нравится то, что я вижу в обоих. Вы знаете, как лежит ваша ладонь в ладони человека, который вам всех ближе? Изгибы ладоней — это спирали Галактики, задерживающиеся одна в другой. Вы знаете форму своей ладони, когда другая ладонь покидает ее, и вы пытаетесь вспомнить ощущение, которое было? Другого такого изгиба не было и не будет. Я хочу сыграть ладонь в ладони. Катин говорит, что я боюсь. Что я боюсь всего, что вокруг меня. Потому что все, что я вижу, я заталкиваю в свои зрачки, вонзаю в это мои пальцы и язык. Я люблю сегодня. Это значит, что я должен жить в страхе. Потому что сегодня — страшно. Но, в конце концов, я не боюсь искать в страхе, жить в страхе. Катин — он все смешал с прошлым. Конечно, прошлое — это то, что делает сегодня, как сегодня делает завтра... Капитан, мимо нас несется грохочущая река. Но мы можем спуститься к ней, чтобы напиться, только в одном месте, и это место называется «сейчас». Я играю на сиринксе, понимаете, и это — словно приглашение каждому спуститься и напиться. Когда я играю, я хочу, чтобы мне аплодировали. Потому что когда я играю, я стою наверху, понимаете, и держу натянутый страховочный трос, к которому они привязаны, балансируя на той грани сумасшествия, где мой разум еще способен работать. Я танцую в огне. Когда я играю, я веду других танцоров туда, куда вы, и вы, — Мышонок тыкал пальцем в прохожих, — и он, и она не могут попасть без моей помощи. Капитан, три года тому назад, в Афинах, когда мне было пятнадцать лет, я запомнил одно утро на крыше. Я стоял, прислонившись к решетке, по которой вился виноград, и огни города гасли перед приближением рассвета, и танцы затихли, и две девушки спали, завернувшись в красное одеяло, около железного столика. И я вдруг спросил себя: что ты здесь делаешь? И спросил опять: что ты здесь делаешь? Это была словно навязчивая мелодия, приходящая снова и снова. Я испугался, капитан. Я был возбужден и счастлив, и до смерти испуган и, готов поручиться, я широко ухмылялся, совсем как сейчас. Вот так все и началось. Капитан. Не было никакого голоса, пропевшего или прокричавшего это. Но я играю на своей арфе... А что я делаю сейчас, капитан? Поднимаюсь по другой улице, по каменным ступеням в нескольких парсеках оттуда. Восход тогда — ночь сейчас. Что я здесь делаю? Да! Что я делаю?

— Ты ударился в самокритику, Мышонок, — Лок обошел столб, стоящий на верху лестницы. — Давай вернемся в Таафит.

— О, конечно, капитан, — Мышонок неожиданно заглянул в искалеченное лицо. Капитан посмотрел на него. В глубине ломаных линий Мышонок увидел улыбку и сострадание. Он засмеялся. — Хотел бы я сейчас иметь сиринкс! Я бы сыграл ваши глаза отдельно от головы. Я бы вывернул нос через обе ноздри; и вы бы стали в два раза уродливее, чем сейчас, капитан. — Потом он посмотрел на улицу. Мокрый тротуар, люди, огни завертелись перед наполнившимися слезами глазами. — Хотел бы я сейчас иметь сиринкс, — снова прошептал Мышонок. — Иметь с собой... сейчас...

Они направились к остановке монорельса.

* * *

— Процессы питания, сна, передвижения. Как я могу объяснить их современную концепцию кому-нибудь, скажем, из двадцать третьего века?

Катин сидел в стороне от остальных членов экипажа, глядя на танцующих, на себя меж ними, смеющихся у кромки Золота. И там он тоже склонялся над диктофоном.

— Способы, которым мы осуществляем эти процессы, абсолютно выше понимания человека, родившегося семьсот лет назад, даже если бы он смог понять, что такое внутривенное питание и концентрированная пища.

И даже если он окажется поблизости от информатора, то ему будет очень сложно понять, как люди в этом обществе (за исключением очень богатых или очень, очень бедных) принимают пищу. Половина процессов окажется полностью непонятной, другая половина — неприятной. Единственно процесс питья остался прежним.

За тот же период, когда имели место эти изменения — благословение Аштону Кларку — более или менее отмер роман. Не удивлюсь, если здесь существует связь, раз уж я выбрал эту архаическую форму искусства, должен ли я рассчитывать на людей, которые прочтут мой роман завтра, или же адресовать его во вчера? Прошлое или будущее? Если я выпущу, эти элементы из моего повествования, это может придать труду инертность...

Сенсо-рекордер уже ставили и на воспроизведение, и на повторное воспроизведение, поэтому комната была забита танцующими и их призраками. Айдас извлекал бесчисленные звуки и образы из сиринкса Мышонка. Разговоры, настоящие и записанные, заполняли комнату.

— Несмотря на всех тех, кто сейчас танцует около меня, я создаю свое искусство для мифологического разговора с одним единственным человеком. При каких иных обстоятельствах я могу рассчитывать на понимание?

Тай шагнула от Тай и Себастьяна.

— Катин, над дверью сигнал горит.

Катин щелкнул диктофоном.

— Мышонок и капитан должны вернуться. Не беспокойся, Тай. Я их встречу, — Катин вышел из комнаты и заспешил через холл к двери.

— Эй, капитан, — Катин широко распахнул дверь, — гости собираются... — он уронил руку с кнопки. Сердце стукнуло дважды где-то в горле и, похоже, остановилось.

Он отступил от двери.

— Я полагаю, вы узнали меня и мою сестру? Тогда нет нужды представляться. Можно нам войти?

Две фигуры в дверях казались невозможно реальными.

Катин тщетно пытался открыть рот, чтобы хоть что-нибудь произнести.

— Мы знаем, что его нет. Мы подождем.

* * *

Железные ворота со стеклянным узором закрывала лента пара. Лок взглянул на заросли, темным силуэтом выделяющиеся на янтаре Таафита.

— Надеюсь, что веселье еще идет, — сказал Мышонок. — Проделать такой путь и застать их дремлющими по углам!

— Блаженство встряхнет их, — начав, подниматься в гору, Лок вынул руки из карманов. Легкий ветер развевал полу его куртки, холодил кожу на груди. Он положил ладонь на диск дверной пластины. Дверь распахнулась. Лок шагнул внутрь.

— Что-то уж слишком тихо, как будто здесь никого нет.

Мышонок усмехнулся и с разбегу ворвался в комнату. Вечеринка была прокручена на рекордере, потом еще и еще. Многочисленные мелодии колыхали дюжину Тай в различных ритмах. Близнецы были растащены в стороны, Себастьян, Себастьян и Себастьян, на разных стадиях опьянения, глотали красную, голубую и зеленую жидкости.

Лок остановился позади Мышонка.

— Линчес, Айдас! Мы достали вашего... Я не могу понять, кто тут кто. Минуточку. — Он нащупал на стене выключатель сенсо-рекордера...

С края песчаного бассейна на него смотрели близнецы.

Тай сидела у ног Себастьяна, обхватив руками колени. Серые глаза поблескивали сквозь полуприкрытые веки.

На длинной шее Катина подергивался кадык.

Принс и Руби оторвались от созерцания Золота и повернулись к нему.

— Мы, кажется, испортили собравшимся веселье. Руби полагала, что они будут развлекаться и забудут про нас, но... — Принс пожал плечами. — Я рад, что мы встретились здесь. Йоги так не хотел мне говорить, где ты находишься! Он тебе хороший друг. Но не такой друг, как я — враг, — под расстегнутой черной виниловой курткой белело что-то изысканно-элегантное. Плотно сжатые губы подчеркивали контраст черного и белого. Черные брюки, черные ботинки. Вокруг левой руки, там, где кончалась перчатка, — белый мех.

Что-то сжало сердце Лока, еще и еще.

— Ты много грозил мне и довольно интересным способом. Как же ты намерен все это выполнять? — охвативший Лока страх был смешан с восхищением.

Принс шагнул вперед, и крыло зверя Себастьяна коснулось его ноги.

— Пожалуйста... — он бросил взгляд на Себастьянова питомца. Около песчаного бассейна он остановился, наклонился между близнецами, погрузил протез в песок и сжал кулак. — Ах-х-х... — дыхание со свистом вырвалось сквозь плотно сжатые губы. Он выпрямился и разжал кулак.

Кусок мутного стекла упал, дымясь, на ковер. Айдас отдернул ногу. Линчес только заморгал чаще обычного.

— Как же это отвечает на мой вопрос?

— Считай это демонстрацией моей любви к силе и красоте. Ты понял? — он пнул осколки горячего стекла. — Ба! Слишком много примесей, чтобы соперничать с Мурано. Я пришел сюда...

— Убить меня?

— ...с объяснением причин.

— А что ты принес помимо этого?

— Свою правую руку. Я знаю, у тебя нет оружия. Я же доверяю своему собственному. Давай послушаем друг друга, Лок. Аштон Кларк установил некоторые правила.

— Принс, что ты пытаешься сделать?

— Оставить все по-старому.

— Статис — это смерть.

— Но он менее разрушителен, чем твои бешеные рывки.

— Я — пират, помнишь?

— Ты очень быстро двигаешься к тому, чтобы стать величайшим преступником тысячелетия.

— Ты хочешь разъяснить мне вещи, которых я не понимаю?

— Искренне надеюсь, что нет. К нашему благу, к благу окружающих миров... — Принс засмеялся. — По всей логике спора, Лок, я прав с той самой поры, как началась эта драка. Тебе не приходило это в голову?

Лок сузил глаза.

— Я знаю — ты хочешь иллирион, — продолжал Принс. — Единственное объяснение, зачем тебе это нужно, — это чтобы нарушить равновесие сил. В противном случае, это не имело бы для тебя никакой ценности. Ты знаешь, что тогда случится?

Лок разжал губы.

— Я скажу тебе: это разрушит экономику Окраинных Колоний. Хлынет гигантский вал перемещения рабочих. Они будут скапливаться. Империя подойдет настолько близко к войне, как она не стояла со времени волнений на Веге. Ред-шифт поразит застой, а это равносильно разложению. Это уничтожит такое количество рабочей силы, сколько людей в созвездии Дракона. То же самое — застой моей компании — будет трагедией для Плеяд. Это не убеждает тебя?

— Лок, ты невозможен!

— Теперь ты понял, что я продумал абсолютно все?

— Я в ужасе.

— Есть еще аргумент, который ты можешь привести, Принс: ты сражаешься не только за созвездие Дракона, но и за экономическую стабильность Окраинных Колоний. Если я одержу победу, треть Галактики пойдет вперед, а две трети — падут. Если ты — две трети Галактики останутся на прежнем уровне, а падет одна треть.

Принс кивнул:

— Теперь сокруши меня своей логикой.

— Я должен выжить.

Принс ждал. Нахмурился. Недоуменно засмеялся.

— Это все, что ты можешь сказать?

— Почему я должен дергаться и говорить тебе, что перемещение рабочих вопреки всему произойдет без каких-либо трудностей? Что войны не произойдет, так как для них существует достаточное количество планет и пищи — при правильном их распределении. Что рост количества иллириона породит достаточное количество новых проектов, в которые будут вовлечены все эти люди?

Черные брови Принса выгнулись дугой.

— Так много иллириона?

Лок кивнул.

— Так много.

Стоящая у громадного окна Руби подняла с пола несколько уродливых осколков стекла. Она разглядывала их и, казалось, не обращала никакого внимания на разговор. Но вот Принс отвел руку, и она положила осколки ему на ладонь. Оказывается, она чутко ловила каждое слово.

— Я удивлюсь, — сказал Принс, глядя на стекло, — если это сработает. — Его пальцы сжались. — Ты настаиваешь на возобновлении вражды между нами?

— Ты дурак, Принс. Силы, которые растревожили старые тени, оказали на нас свое давление еще тогда, когда мы были детьми. К чему же притворяться, что они только сейчас стали на нашем пути?

Кулак Принса начал часто дрожать. Ладонь раскрылась. Светлые кристаллы были прострочены голубым лучом.

— Гептодиновый кварц. Ты знаком с ним? Слабое давление, действующее на стекло с примесями, всегда приводит к появлению... Я сказал «слабое». Это с точки зрения геологии, там есть такой термин.

— Ты снова грозишь. Уходи. Или ты должен будешь убить меня.

— Ты не хочешь, чтобы я ушел. Мы лавируем, стараясь избежать единоборства, которое определит, чьи миры и когда падут, — Принс сжал кристаллы. — Я могу очень аккуратно пробить одним из них тебе череп. — Он повернул руку ладонью вниз, осколки посыпались на пол. — Я не дурак, Лок. Я обманщик. Я стараюсь заставить все миры вращаться у меня перед глазами, — он наклонился и сделал шаг назад. Снова его нога задела зверя.

Зверь рванулся, натягивая цепь. Паруса крыльев рассекли воздух.

— Назад! Назад!

Цепь вырвалась из руки Себастьяна. Зверь взмыл, метнулся назад и упал на Руби.

Она закрыла голову руками. Принс прыгнул к ней, нырнул под крылья. Рука в перчатке взметнулась вверх.

Зверь вздрогнул и отлетел к стене от страшного удара. Принс снова выбросил руку навстречу черному телу. Оно забилось в воздухе.

Тай закричала, подбежала к своему питомцу, который, лежа на спине, слабо шевелил крыльями. Себастьян поднялся со стула, сжимая кулаки.

Принс повернул руку в черной перчатке ладонью вверх. Пурпур запятнал ворс.

— Это было существо, напавшее на тебя на Эскларосе?

Руби поднялась, все еще безмолвная, откинула с плеч тяжелые волосы. Она поправила платье на груди, там, куда упали капли крови.

Принс посмотрел на слабо мяукающего зверя в руках Тай и Себастьяна.

— Лок, ты задал мне вопрос: когда я приведу в исполнение свои угрозы? Максимум через шесть секунд! Но между нами стоит звезда. Слухи, о которых ты говорил Руби, дошли до нас. Паранджа, которой укрылась Великая Белая Сука Севера — твоя тетушка Циана, была довольно эффективна. Но она упала в тот самый момент, как ты покинул ее офис. Мы подслушивали у другой замочной скважины, и мы услышали новости о звезде, готовой стать Новой. Она или звезды, подобные ей, были фокусом твоего интереса определенное время, — его голубые глаза оторвались от окровавленной ладони. — Иллирион. Я не вижу связи. Но это неважно. Люди Аарона уже работают над этим.

Напряжение, подобное боли, захлестнуло тело Лока.

— Ты готовишься к чему-то. Давай. Не стесняйся.

— Я должен решить, как это сделать. Голой рукой?.. Нет, — брови Принса поднялись, он поднес к глазам черный кулак. — Нет, этой. Я ценю твои попытки оправдаться передо мной. Но как ты оправдаешься перед ними? — окровавленными пальцами он указал на экипаж.

— Аштон Кларк принял бы твою сторону, Принс. И это было бы справедливо. Я здесь не потому, что желаю такой ситуации. Я борюсь за то, чтобы разрешить ее. Вот причина, по которой я должен драться с тобой: я думаю, что смогу победить. Других причин нет. Ты за стасис. Я — за движение. Все движется. Тут нет места этике, — Лок посмотрел на близнецов. — Линчес! Айдас! Вы знаете, что рискуете в этой игре?

Они кивнули.

— Вы хотите списаться с «Руха»?

— Нет, капитан, мы...

— ...я хочу сказать, если все...

— ...все изменится на Табмэне...

— ...в Окраинных Колониях, может быть...

— ...может быть, Тобиас уйдет оттуда...

— ...и присоединится к нам.

Лок рассмеялся.

— Я думаю, Принс взял бы вас с собой, если бы вы захотели.

Руби шагнула вперед.

— Вы! — обратилась она к близнецам. — Вы действительно знаете, что случится, если вы поможете капитану фон Рею, и он достигнет успеха?

— Он может победить, — Линчес отвернулся, серебряные ресницы задрожали.

— Или не победить, — Айдас заслонил брата.

— Этот мир не таков, как ты о нем думаешь, Принс, — сказал Лок.

Руби резко обернулась.

— А ты уверен, что он — твой? — не дожидаясь ответа, она отвернулась к Золоту. — Посмотри на него, Лок.

— Я гляжу. И что же ты видишь, Руби?

— Тебя. Тебя и Принса, желающих управлять внутренним огнем, который отгоняет ночь от планет. А там огонь вырвался наружу. Он изувечил эту планету, этот город, как Принс изувечил тебя.

— Чтобы носить этот шрам, — задумчиво (Лок почувствовал, как сжались его челюсти, как напряглись мускулы у лба и висков) произнес Принс, — ты должен быть сильнее меня.

— Чтобы носить его, я должен ненавидеть тебя.

Принс улыбнулся.

Лок уловил, как Мышонок отступил к косяку, держа руки за спиной.

— Ненависть — это привычка. Мы ненавидим друг друга уже много лет, Лок. Мне кажется, я покончу с этим сейчас, — пальцы Принса согнулись. — Ты помнишь, как это началось?

— На Сяо Орини? Я помню, ты был избалован и испорчен, как...

— Я? — брови Принса снова выгнулись. — Я испорчен? Ну а ты был страшно глуп. Никогда не прощу тебе этого!

— За упоминание о твоей руке?

— За что? Странно, этого я не помню. А такого рода оскорбления я редко забываю. Но нет. Я говорю о том, что ты мне показал в джунглях... Все они — мотающиеся около ямы, потные, кричащие, пьяные — и озверевшие. И Аарон был одним из них! Я помню его по сей день: лоб блестит, волосы растрепаны, лицо искажено в диком крике, пальцы сжаты в кулаки... — Принс взмахнул протезом. — Да, его кулаки! Тогда я в первый раз увидел своего отца таким. Это испугало меня. Мы видели его с тех пор много раз в таком виде, правда, Руби? — он взглянул на сестру. — Было слияние Де Тарго, когда он вышел вечером из комнаты правления... или скандал с Анти-Фламина семь лет назад. Аарон — приятный, культурный и абсолютно испорченный человек. Ты был первым, кто показал мне, как на его лице проступает порок. Я никогда не прощу тебе этого, Лок! Этот ваш план — или что там — с этой смешной звездой... Я должен остановить тебя. Я должен остановить сумасшествие фон Реев!

Принс шагнул вперед.

— Если Федерация Плеяд рухнет, когда рухнете вы, это только будет означать, что созвездие Дракона будет жить...

Себастьян обрушился на него.

Это произошло неожиданно для всех присутствующих.

Принс упал на одно колено. Рука его упала на кварцевые обломки — они разлетелись голубыми искрами. Себастьян замахнулся, и Принс метнул осколок: вжик! Себастьян взревел и отшатнулся назад, схватившись за раненую руку. Приис снова потянулся к ярким кристаллам.

Вжик! Вжик! Вжик!

Кровь закапала из ран Себастьяна. Линчес рванулся от песчаного бассейна.

— Эй, нельзя же!..

— Ему можно, — Айдас сграбастал брата за плечо.

Себастьян упал.

Вжик!

Тай вскрикнула и упала на колени, закрывая руками лицо, потянулась к Себастьяну, распластавшемуся на ковре.

Вжик! Вжик!

Себастьян выгнул спину, задыхаясь. Многочисленные раны заливали кровью ковер.

Принс остановился.

— А теперь я убью тебя, — он перешагнул через Себастьяна. — Это и есть ответ на твой вопрос.

Это пришло откуда-то из глубины, прятавшееся до сих пор в закоулках памяти. Что-то задрожало внутри Лока. Все чувства обострились и вырвались наружу. Лок взревел. Он увидел сиринкс, оставленный на краю бассейна. Он схватил его.

— Не надо, капитан!

Когда Принс замахнулся, Лок нагнулся, прижимая инструмент к груди. Он до отказа вывернул рукоятку интенсивности.

Ребро ладони Принса проломило косяк, к которому минуту назад прислонялся Мышонок. Выше луча полетели щепки.

— Капитан, это же мой!..

Мышонок прыгнул, и капитан наотмашь ударил его ладонью. Мышонок полетел в песчаный бассейн.

Лок прыгнул в сторону и резко повернулся лицом к двери. Принс, все еще улыбаясь, сделал шаг вперед.

Лок рванул рукоятку громкости.

Вспышка.

Яркое пятно на куртке Принса — луч был сжат до предела. Рука Принса рванулась к глазам, он затряс головой.

Лок снова рванул рукоятку.

Принс зажмурил глаза, отступил назад, вскрикнул.

Пальцы Лока рванули струны. Хотя звук был остронаправленным, по комнате, перекрывая вскрик, загрохотало эхо. Голова Лока от звона ушла в плечи. Но он снова ударил по звуковой деке. И снова. С каждым ударом Принс отступал назад. Он наступил на ногу Себастьяна, покачнулся, но не упал. В мозгу Лока билась только одна мысль: он уже должен оглохнуть. Но он ударил еще раз.

Руки Принса обхватили голову. Его настоящая рука задела парящую полочку. Статуэтка упала и покатилась по ковру.

Взбешенный Лок с размаху ударил по пластинке запаха.

Отвратительная вонь поползла в ноздри, защипала полость носа так, что выступили слезы.

Принс, зашатавшись, закричал. Кулак в перчатке ударил по стеклянной панели. Она треснула от пола до потолка.

Лок шал за ним по пятам, почти ничего не видя сам.

Принс ударил по стеклу обеими руками. Стекло брызнуло в стороны. Осколки полетели на пол.

— Нет! — закричала Руби. Лицо ее было спрятано в ладонях.

Принс бросился наружу.

Жар охватил лицо Лока. Но он шагнул следом.

Принс, шатаясь и спотыкаясь, отступал к Золоту. Лок осторожно спускался за ним по острым камням склона. И ударил еще раз.

Свет захлестнул Принса. Он, видимо, еще сохранил какую-то часть зрения, потому что с воем вцепился в глаза и упал на одно колено.

Лок пошатнулся. Плечо его задело горячий выступ. Он весь покрылся потом: пот струйками стекал по лбу, скапливался на бровях и скатывался по шраму. Он сделал еще шесть шагов — и на каждом извлекал из сиринкса свет ярче Золота, звук громче урчания лавы, запах резче запаха сернистых испарений, щипавших его горло. Его ярость равнялась ярости Золота.

— Подонок... Дьявол... Отродье!

Принс упал в тот самый момент, когда его настиг Лок. Его голая рука отдернулась от раскаленных камней, голова приподнялась — руки и лицо его были в порезах от осколков стекла, рот открывался и закрывался, как у рыбы, ослепшие глаза невидяще смотрели на Лока.

Лок отвел ногу назад и вдребезги разбил это задыхающееся лицо...

И все прошло.

Он вдохнул горячий газ. Глазам стало больно от жара. Он повернулся, руки его бессильно повисли. Земля под ним вдруг задрожала и потекла к обрыву. Лок, шатаясь, стал пробираться между изъеденными лавой камнями. Огни Таафита дрожали за мерцающей завесой. Он потряс головой и закашлялся. И уронил сиринкс...

* * *

Она приближалась к нему, осторожно обходя зазубренные глыбы.

Прохлада тронула его лицо, влилась в гортань. Он заставил себя выпрямиться. Она пристально глядела на него. Ее губы трепетали, не произнося ни слова. Лок шагнул к ней.

Она подняла руку (он подумал, что она собирается ударить его, но отнесся к этому совершенно безучастно) и коснулась его напрягшейся, шеи.

Сглотнула.

Лок смотрел в ее лицо, на ее волосы, забранные серебряным гребнем. В мерцании Золота ее бархатистая кожа приобрела ореховый оттенок. Но главное заключалось в слабом наклоне подбородка, в выражении губ, застывших в странной гримасе ужаса и смирения, в изломе пальцев на его горле.

Ее лицо приблизилось к лицу Лока. Теплые губы коснулись его губ и раскрылись в нежном поцелуе. Он почувствовал тепло обвившихся вокруг него рук. Она прижалась к нему всем телом. Его руки скользнули...

Сзади застонал Принс.

Руби, вскрикнув, метнулась в сторону. Ее ногти царапнули его плечо.

Лок шагнул сквозь разбитое стекло, обвел взглядом экипаж.

— Черт бы все это побрал! Идем отсюда!

Под кожей, словно цепи, перекатывались мускулы. Рыжие волосы поднимались и опускались на его блестящей груди при каждом вдохе.

— Идем!

— Капитан, что случилось с моим?..

Но Лок уже двинулся к двери.

Мышонок дико посмотрел на капитана, на мерцающее Золото и бросился через комнату к разбитому окну.

Лок уже собирался закрывать садовые ворота, когда Мышонок скользнул между близнецами. Сиринкс он прижимал одной рукой, футляр — другой.

— Идем на «Рух», — говорил в это время Лок. — Мы улетаем с этой планеты.

На одном плече Тай несла, придерживая рукой, покалеченного зверя, на другое опирался Себастьян. Катин попытался ей помочь, но Себастьян был слишком низок для него. В конце концов Катин засунул руки под ремень своих шортов и устремился за капитаном.

Они торопливо шли по булыжникам Города Ужасной Ночи, и туман клубился над уличными фонарями.

* * *

(Федерация Плеяд — Окраинные Колонии. Полет «Руха». 3172 год)

— Паж чаш.

— Дама чаш.

— Колесница. Моя взятка. Девятка жезлов.

— Валет жезлов.

— Туз жезлов. Взятка к дураку идет.

Старт был очень плавным. Теперь Лок и Айдас вели корабль, остальные сидели в холле.

Катин глядел с пандуса, как Тай и Себастьян играли в карты.

— Парцифаль — вызывающий жалость дурак — покинул малую аркану и перешел в состав двадцати одной карты большой арканы. Он изображается на обрыве утеса. Белый кот вцепился ему в зад. Невозможно сказать — падает он или возносится. Но в позднейших сериях мы имеем уже карту, называемую «отшельник»: старик с посохом и фонарем на том же самом утесе грустно смотрит вниз.

— О чем это ты, черт возьми, толкуешь? — спросил Мышонок. Его пальцы поглаживали шрам на полированном дереве, — При мне хоть не говори! Эти чертовы карты Тарота...

— Я говорю об исследованиях, Мышонок. Я начинаю думать, что мой роман может быть своего рода исследованием, — Катин взял диктофон. — Рассмотрим первоначальные версии Грааля. Довольно странно, что ни один из тех писателей, которые приступали к описанию легенды о Граале во всей ее полноте, не дожили до завершения своего труда. Мэтеннисон и Вагнер, создавшие наиболее популярные версии, исказили изначальный материал настолько, что мифологическая основа их теорий является и неузнаваемой и бесполезной (возможно, это и есть причина, по которой они избежали участи остальных). Но все правдивые пересказы легенды о Граале: «Конте дель Грааль» Кретьена де Тройе в тринадцатом веке, «Парцифаль» Вольфрама фон Эшенбаха и «Прекрасная королева» Спенсера в шестнадцатом веке — все они неполны, потому что их авторы умерли. Я знаю, что в конце девятнадцатого века американец Ричард Хови начал цикл из одиннадцати музыкальных произведений на тему Грааля и умер раньше, чем закончил пятую пьесу. Точно так же Джордж Макдональд, друг Льюиса Кэрролла, оставил незаконченными своим «Источники легенды о Святом Граале». То же самое с циклом поэм Чарльза Вильяма «Странствие через Лонгр». И столетие спустя...

— Заткнешься ли ты наконец, Катин? Если бы я занимался такой мозговой поденщиной, как ты, я бы свихнулся!

Катин вздохнул и щелкнул выключателем.

— Ах, Мышонок, я бы свихнулся если бы думал столько же, сколько и ты.

Мышонок сунул сиринкс обратно в футляр, положил руки на крышку и опустил на них подбородок.

— Продолжай, Мышонок. Видишь — я перестал болтать. И не грусти. Что это тебя так грызет?

— Мой сиринкс...

— На нем появилась царапина, только и всего. Они появлялись и раньше, и ты говорил, что это не сказывается на качестве воспроизведения.

— Не инструмент, — на лбу Мышонка появились морщины. — А что капитан сделал с этим... — он затряс головой, отгоняя воспоминания.

— О!

— И не только это... — Мышонок выпрямился.

— А что еще?

Мышонок снова потряс головой.

— Когда я выбежал сквозь разбитое окно, чтобы подобрать свой сиринкс...

Катин кивнул.

— Жарища там была невыносимая. Еще три шага, и я подумал, что у меня ничего не выйдет. Потом я увидел, где капитан уронил его — на середине склона. Поэтому я зажмурил глаза и пошел. Я думал, что мои ступни обгорят, и был вынужден половину пути скакать. Во всяком случае, я сумел добраться и подобрать его и... Я увидел их.

— Принса и Руби?

— Она пыталась втащить его вверх по склону. Она остановилась, когда увидела меня. А я испугался, — он оторвал взгляд от своих рук — пальцы их были стиснуты. — Я повернул сиринкс на нее. Свет, звук, запах — все до упора! Капитан не знал, как выжать из сиринкса максимум. А я знал это. Она была слепая. Катин! И я, наверное, порвал ей обе барабанные перепонки... Луч лазера был настолько мощным, что ее волосы сразу охватило пламя, потом — одежду...

— Ох, Мышонок!..

— Я испугался. Катин! После того, что случилось с капитаном и с ними... Но, Катин, — шепот Мышонка перешел в хрип, — никогда не надо так пугаться...

* * *

— Дама мечей.

— Король мечей.

— Влюбленные. Моя взятка. Туз мечей.

— Тай, иди и замени на время Айдаса, — раздался из динамика голос капитана.

— Да, сэр. Тройка мечей от дурака идет. Императрица от меня. Моя взятка, — она собрала карты, встала из-за стола и пошла в свою каюту.

Себастьян потянулся.

— Эй, Мышонок!