Онлайн чтение книги Новый Нечистый из Самого Пекла
Глава девятнадцатая

Так и установился в самом Пекле прежний распорядок: отец с дочерью держались друг друга, а Малль как была чужой, так чужой и осталась. Малль попыталась вначале приучить девочку называть ее «тетей», но из этого тоже ничего не вышло. О ребенке она все же как будто заботилась и выполняла все прочие свои обязанности, чтобы Юрка не мог в чем-либо упрекнуть ее. Вскоре, однако, в Пекле обнаружилось нечто совсем новое.

Юрка, годами живший рядом с соседом, ни разу не подумал зайти к нему; соседа он знал только потому, что тот раза два сам заговаривал с Юркой. А Малль наладила с соседями самые близкие отношения. Это стало настолько мозолить глаза Юрке, что он как-то сказал ей:

– Малль живет у соседей больше, чем у себя дома.

– Какой же у меня тут дом? – ответила Малль. – Уж если и к соседям сбегать нельзя, так тут в лесу вовса волком станешь.

– Вроде бы так, – промолвил Юрка.

Другой новостью для Юрки явились разговоры о том, что в Пекле не хватает то одного, то другого. По Юркиным понятиям, здесь бывали времена потруднее, чем теперешние, но никто никогда не жаловался на нехватку. В Пекле привыкли жить по-своему, если чего-нибудь не хватало, то довольствовались тем, что еще было, и лишь когда совсем ничего не оставалось, шли к Антсу. Коли есть в доме соль да мука, нет причин жаловаться на голод, даже с одной картошкой и солью можно прожить довольно долго.

– Скотина живет на одной траве да на сене, почему же человеку не прожить на картошке? – рассуждал Юрка.

– Скотина и на соломе да мякине проживет, – сказала Малль.

– Вроде бы так, – согласился Юрка.

– А человек не проживет.

– Отчего же?

– Человек не скотина.

– Что же он такое?

Этого Малль не знала и потому затруднилась с ответом. Но немного погодя она сказала:

– У человека две ноги, а у скотины…

– Так ведь ногами никто не ест, едят ртом, – сказал Юрка.

На это Малль опять не нашлась, что ответить. Вообще говорить с Юркой было очень трудно, все у него оборачивалось не так, как у людей. Поэтому Малль все больше и больше старалась избегать разговоров с хозяином, а если уж говорила, то только в самом крайнем случае. Юрку это радовало, потому что не любил он пустой болтовни. Будь это в его власти, он заставил бы всех людей работать, а не языком трепать. Если бы Юрка знал, как трудно приходится людям, которые изучают язык и пишут книги, ему, вероятно, пришло бы в голову только одно: как они, бедняги, должно быть, грешны, что господь бог утруждает их столь пустым делом! Подумать только – человек всего и занят тем, что выводит буковки да слова, а сам еще небось надеется обрести блаженство! По мнению Юрки, ради спасения души нужно было бы самое малое тысячу лет трудиться над этими пустяками.

Сам Юрка находился еще в том счастливом состоянии, когда ему не к чему было ломать себе голову над словотворцами и буквоедами. Его беспокоил лишь один вопрос: хватит ли скоту соломы и сена, а людям – хлеба с картошкой?

Однако нынче в Пекле то и дело давали себя знать нехватки. Не хватало мяса и масла, сельдей и салаки, не хватало шерсти и льна, мыла и соды. Не то чтобы Малль требовала того или другого – нет, она лишь напоминала хозяину. Ведь все-таки Малль вела его хозяйство, была за него «в ответе», как она частенько любила говорить. Раньше Юрка никогда не слышал в Пекле слова «в ответе» и теперь изумлялся его силе: пока этого слова не было, всего находилось вдоволь, а стоило ему появиться, как во всем объявилась нужда. Юрка не мог понять, почему Малль непременно должна быть в ответе, раз из-за этого слова в доме одни лишь нехватки. Ведь по-прежнему в Пекле есть коровы, почему же недостает масла и молока? В Пекле по-прежнему стригут овец, почему же не стало хватать шерсти? В Пекле по-прежнему треплют и чешут лен, почему же в нем теперь такая недостача? Юрка не мог успокоиться, пока не поведал свои сомнения Антсу, которого все еще считал своим другом. Тот слушал и ухмылялся. Наконец, он сказал:

– Все это оттого, что в доме хозяйки нет.

– А Малль? – ответил Юрка.

– Малль не хозяйка, а работница.

– Значит, нужно идти к пастору?

– Больше некуда.

Юрка помолчал немного, потом сказал:

– Пусть лучше нужда будет.

– Ну, как хочешь, а только этак, смотришь, и без усадьбы останешься.

– Почему?

– А как же? Раз во всем нужда, – разъяснял Антс, – то скоро она и в деньгах будет; чем тогда станешь аренду платить? С тебя и без того еще за прошлый год причитается.

– Оно, конечно, правда, но…

– Ясно, что мы, так сказать, полюбовно ведем дела, по-дружески, но ведь вечно так продолжаться не может. С меня тоже требуют, то налоги, то прочие расходы, – сам знаешь. Ну, и я должен буду с тебя требовать. Так что ты подумай-ка еще об этом.

– Вроде бы так.

Однако, сколько Юрка ни думал, в его голове никак не укладывалась мысль повести Малль к пастору. Как он ее поведет, раз ему неохота спать с нею на одной кровати? С Юлой было совсем другое дело, с нею у них уже народилась двойня, когда о пасторе еще и речи не было. Оставалось только жить дальше по-прежнему, будь что будет, Как-то раз он подумал: не поговорить ли об этом с Малль, не отказался от мысли, – чего уж тут гонорить, коль не хочется спать с нею на одной кровати! Притом же у Малль, как видно, крепла дружба с соседями, – ее тянуло туда сильнее, чем в Пекло. Однажды Рийя спросила отца:

– Почему Малль держит руки под передником, когда ходит к соседям?

– М-мм! – промычал в ответ Юрка, не обративши внимания на ее слова.

– А я знаю почему, – продолжала Рийя, – Малль что-то держит под передником.

– Руки держит, ведь ты сама сказала, – молвил Юрка, поняв, наконец, о чем речь.

– А что у нее в руках?

– Ну что? – словно просыпаясь, спросил Юрка.

– Откуда я знаю, а только что-то есть.

– Не болтай.

– Правда, правда, отец. Когда она приходит, у нее руки на переднике, а когда уходит – руки под передником.

Юрка прекратил этот разговор, как будто ничего так и не понял. Однако с той поры он стал наблюдать, как уходит и возвращается Малль: верно ли подметил ребенок? И волей-неволей Юрку разобрал смех, – ни дать ни взять Малль вела себя именно так, как рассказывала Рийя: идя к соседям, она держала руки под передником, а возвращаясь оттуда – поверх передника. Смешно, что он сам не обратил на это внимания. Однажды вечером, в сумерки, когда Малль собралась идти к соседям, Юрка окликнул ее:

– Малль, вынь-ка из-под передника руки!

Работница обомлела, в первый момент она хотела было бежать, но вдруг повернулась и бросилась назад к амбару, откуда только что вышла.

– Вынь руки из-под передника! – заорал Юрка своим громовым голосом, раздавшимся словно из пустой бочки, и в тот же миг нагнал Малль. Под передником оказались алые нитки – целый клубок, намотанный на гусиную глотку, полную гороха, и вдобавок кусок сала. – Что это? – спросил Юрка.

– Соседка шьет мне красивые вышитые рубашки; самой-то недосуг, с утра до ночи рук не покладаю, и потому ей…

– Сала нужно, а?

– Ну, не обязательно сала, а ведь что-нибудь есть и ей надо.

– Вроде бы так.

– Кусочек, думала, как раз ей впору на сковородке поджарить, вот и…

– А у нас на сковородке трудно?

– Ну вот, хозяин, из-за такой крошки сала сразу уж и…

– Этой крошки нам хватило бы поесть на два, на три раза, – сказал Юрка, взяв у Малль клубок и. сало. – Собирай пожитки и ступай прочь!

– Ой, боже! Куда?

– Найдешь куда.

– Я так не уйду.

– Хочешь, чтобы я тебя пришиб?

– Сначала расплатись со мной.

– А ты принеси назад все, что под передником утащила, тогда и заплачу.

– Тебе, голодранцу, и заплатить-то нечем.

– Чтоб духу твоего не было! – закричал Юрка, и тон его заставил Малль не мешкать. В тот же самый вечер она ушла из Самого Пекла с узлом за плечами. Рийя уже спала. На следующее утро, не найдя Малль, девочка спросила о ней у отца.

– Ушла Малль, и руки у нее были на переднике, – сказал Юрка.

– Куда, отец?

– Кто ее знает куда.

– Когда она вернется?

– Кто ее спрашивал!

– А вдруг совсем не вернется? – радостно закричала Рийя.

– И не вернется.

Дня через два в Пекло заявился Антс узнать, что такое стряслось с этой Малль, почему ее выгнали со двора.

– На руку не чиста, – сказал Юрка.

– Кто? Малль, что ли? – удивился Антс.

– О ком же еще речь?

– Что она украла?

– Почем я знаю, что она успела накрасть?

– Откуда же тебе известно, что она крала?

– Я велел ей вынуть руки из-под передника. Вынула, а в руках кусок сала и погремушка с нитками, от Юлы еще осталась.

– Ну, какая же это кража? – примирительным тоном сказал Антс.

– Она то и дело к соседям бегала, а руки, знай, под передником.

– Разве ты ее несколько раз ловил?

– Еще чего! Чтобы, знай, таскала?

– Были у тебя свидетели, когда ты ее поймал?

– Где мне их взять?

– Надо было как-нибудь подстроить, – поучал Антс, – а то нынче сведут вас вместе – она скажет, что вовсе ничего не крала, а ты скажешь наоборот. Кому тут верить: тебе или ей?

– Разве Малль говорит, что у нее под передником ничего не было – ни сала, ни клубка ниток?

– Нет, она говорит, что несла все это в дом из амбара, а вовсе не воровала.

– Зачем же она за ворота вышла?

– Ворота, мол, были открыты, она хотела их закрыть, заодно решила взглянуть на погоду да… сам знаешь, женское дело, то да се, а тем более когда стемнело и не различить ничего. Она ведь, не забудь, на год подрядилась, и если выяснится, что ты выгнал ее безо всякой причины, то…

– Как без причины?

– Ну, ежели ты не сможешь доказать, что…

– Отнял же я у нее сало и клубок ниток.

– Все это хорошо, но как ты докажешь, что она хотела их украсть?

– Она сама сказала, что несет их соседке за то, что та вышивает ей рубашки.

– Кто слышал, как она это сказала?

– Кто… Я сам слышал.

– Кто еще?

– Кому же еще слышать?

– Вот видишь, кроме тебя никто этого не слышал, и Малль, конечно, отречется от своих слов. Можно бы спросить соседку, вышивала ли она рубашки для Малль; но не думай, что соседка признается, хоть это и правда. Все станут отрекаться, и тебе нечем будет доказать, что Малль хотела тебя обокрасть. Решат, что ты просто на нее клевещешь, так как тебе нечем платить ей за работу: хочешь-де заклеймить ее воровкой, чтобы не надо было платить.

– Послушай, Антс, до сих пор я считал тебя своим другом, а ты, оказывается, заодно с этой воровкой.

– Юрка, золотой мой, я лишь хочу тебе помочь, стараюсь тебе разъяснить, что может сказать Малль, если дело дойдет до суда.

– Почему до суда?

– Ну, а если Малль станет требовать свое жалованье – и то, что ты ей задолжал, и то, что ей следовало бы получить до конца года, работай она у тебя?

– Ишь как! Дело не сделано, а платить – плати?

– Именно так: работа стоит, а деньга бежит, – таков закон.

– Кто же это придумал такой закон?

– Те, у кого сила да власть, – наместники бога на земле.

Юрка помолчал, а потом промолвил:

– Значит, ежели прогонишь вора, так должен еще и жалованье ему платить?

– Ты не можешь доказать, что Малль воровка, у тебя нет свидетелей. Кроме того, тебе известны слова священного писания: «Не заграждай рта у вола молотящего»? Благодаря Малль преуменьшились твои хлопоты, она заботилась о твоем доме, о скоте и о ребенке. Нельзя же быть таким скрягой, надо и о спасении души подумать!

– А что станется с душой Малль, коли она ворует?

– Даже разбойник, распятый на кресте, и тот попал в рай, – разве ты не знаешь? Вообще, братец мой Юрка, послушай, что я тебе скажу: ты живешь здесь, в Самом Пекле, как у Христа за пазухой или как медведь у себя в берлоге. Что тебе кражи и грабежи, ложь и обман? Они тебя не касаются. А поди поживи-ка с людьми, тогда увидишь, что все эти вещи так же необходимы в нашей повседневной жизни, как приварок к хлебу.

– Можно и без приварка прожить.

– Выходит, что нельзя, раз все до него охочи. Потому так и устроено: кто силен да глуп – тот грабит, а кто слаб да умом хитер – тот ворует.

– Я не ворую и не граблю!

– А зачем ты ходишь по грибы и по ягоды в чужой лес? Зачем ты мед отнимаешь у пчел, молоко у коровы, шерсть у овцы, подчас еще вместе со шкурой?

– Коровы и овцы – не люди.

– Все мы божьи твари, дорогой Юрка. Кто умеет, у кого сила – тот стрижет других смертных; кому это невмоготу – тот грабит животных или землю; а обрести блаженство хотят все! Мы с тобой полжизни прожили как добрые друзья, а ты слыхал, что про меня говорят? Я, мол, вор, разбойник, мироед, ростовщик, мошенник, плут и негодяй, у которого нет ни сердца в груди, ни души. А про тебя что говорят? А ведь ты здесь, в лесной глуши, как монах жил, только о том и думал, как бы спасти свою душу.

– Вроде бы так, – молвил Юрка, которому показалось, что он понял, о чем идет речь.

– А слышал ли ты, что о тебе думают?

– Кто думает?

– Все и никто, – это всегда так с людским мнением. Думают, что ты убийца – изводишь людей никому не нужной работой; что ты скряга – не кормишь людей досыта; что ты скупердяй – платишь-де мало за работу; что ты мошенник, ибо хочешь обрести блаженство только для того, чтобы впредь содержать преисподнюю; что ты преступник, – иначе зачем тебе прятаться от людей в лесу; что ты безбожник – иначе ты ходил бы почаще в церковь; что ты гордец – избегаешь себе подобных.

– Попадись мне эти брехуны, враз прикончил бы, – молвил Юрка.

– Конечно, на это ты имеешь полное право. Однако не кажется ли тебе, что и другие чуточку правы? Сам посуди: ведь ты такой работяга, что другому сравняться с тобой в труде – значит самоубийством покончить. А разве ты при этом не довольствуешься пищей, которую не у каждого хозяина и скот станет есть? И жалованье ты платишь своим работникам меньше, чем я. Правда, тебе нечем платить, но все-таки: если тебе нечем платить, так не нанимай работника, а лучше сам наймись. Иди хотя бы ко мне, я заплачу тебе больше, чем ты выручаешь с Пекла, да и работа будет полегче, жизнь получше…

– Я останусь в Пекле.

– Ну конечно, – быстро согласился Антс, – я только так говорю, к примеру, – что люди думают и как они понимают. Взять хотя бы твое блаженство: все люди жаждут его, чтобы попасть в царство небесное, а ты для того – чтобы содержать преисподнюю. Что ж тут удивительного, если у людей от всего этого в голове сумятица и они начинают поносить тебя гордецом и безбожником?

– Пускай поносят.

– И по-моему так, ан нет-нет да и подумаю подчас: хорошо бы тебе на старости лет устроить свою жизнь по-другому.

– Как по-другому?

– Да сам не знаю как, а только я про себя этак рассудил: жена у тебя умерла, дети разбрелись, Малль ты прогнал, одна девочка всего и осталась дома…

– Что же мне было делать?

– То-то и оно, что нечего. Ну, наймешь снова кого-нибудь – одна будет держать руки под передником, другая в карманах; третий раз наймешь – опять то же. До каких же пор менять людей и к чему это приведет? Нынче двое вас – ты да ребенок, где же тебе управиться. Когда-то было у тебя три лошади, а нынче только одна; доились, бывало, четыре-пять коров, а теперь нет никого, кто бы и двух подоил…

– Сам буду доить, пока Рийя подрастет.

– Ладно, сам станешь доить, но не лучше ли сделать по-моему?

– Как?

– Вот что, Юрка, мы видали с тобой светлые и черные дни, я тебя выручал, ты на меня работал, так что можешь не сомневаться: если я даю тебе совет, то идет он от чистого сердца и от нашей дружбы. Я так прикинул: на краю поля у меня стоит хорошенький домик со скотным двором, – махнул бы ты рукой на клочок землицы, корову с овцой пустишь в мое стадо, а что касается тебя самого, то будешь себе возиться да копошиться сколько старые твои пружины позволят. Вдосталь раскорчевал ты леса да кустарника, осушил болот и возделал целины; пускай теперь молодые поработают! Такого верного друга, как ты, мне хотелось бы иметь поближе к себе. Как тебе нравится мой план?

– Я хочу обрести блаженство в Самом Пекле.

– Но тогда Малль будет требовать свое жалованье.

– Пусть требует.

– Разве это не будет наперекор нашей старой дружбе, если ты отдашь Малль ее жалованье, а моей аренды не уплатишь? Для того чтобы мне по крайности от Малль не отставать, я вынужден буду тоже потребовать свою арендную плату, не так ли? И что же тогда получится? Где ты возьмешь денег? У тебя продадут последнюю скотину?

– Кто продаст?

– Самому придется продать, а не то другие продадут.

– Кто другие?

– Суд.

– А суду какое дело?

– Такое, что если Малль подаст на тебя в суд, а за нею и я должен буду подать…

Собеседники помолчали. Юрка сидел как в рот воды набравши, из чего Антс заключил, что он готов на уступки, а поэтому и продолжал:

– По правде говоря, та аренда, которую ты платишь сейчас за Пекло, – гроши, карманные деньги. Ты только подумай, только подумай, сколько тут возделано новых пашен и покосов! Если я мирился с такой арендной платой, так лишь во имя нашей дружбы. Однако вечно это продолжаться не может, не то получится точь-в-точь как в поговорке: другом слывешь, а шкуру дерешь. За такую усадьбу мне всякий чужой человек вдвое больше аренды заплатит.

– Кто ж именно?

– Хотя бы твой сосед. Ей-богу! Он не раз говорил, как бы заполучить участок, пристал как банный лист, – но только я до сей поры не соглашался, потому что у нас с тобой, так сказать, дружба, да и…

– Я останусь в Самом Пекле.

– Ну, как знаешь, я не настаиваю. Только как будет с Малль и ее жалованьем да с моей арендной платой?…

– Обойдется!

– Ну что ж, авось как-нибудь и обойдется.