Онлайн чтение книги Общая тетрадь
Веселые огонечки, маленькие радости

В мемуарах выдающегося литературоведа, автора феноменальной книги «Записки блокадного человека» Лидии Гинзбург я нашла забавный рассказец. Дело было в конце тридцатых годов ХХ века. Разгул террора, вырождающаяся под грузом ужаса интеллигенция, трудный хамский быт. Сидит Гинзбург в столовой Дома писателя и разговаривает с драматургом Евгением Шварцем, остроумнейшим человеком. Он и говорит ей: «Нет, все-таки в жизни есть свои маленькие радости. Вот вчера что-то в глаз попало, полчаса не мог вынуть, а когда вынул – так полегчало! Сегодня, опять же, подавился… Потом так стало хорошо…»

Вот и я выползла на улицу, ковыляю по центру и думаю: что же это мне не то чтобы хорошо, а как-то… менее противно. И вдруг осенило – так сняли наконец это жуткое новогоднее освещение! Нет больше синих деревьев, красных волн, фиолетовых звезд, зеленых месяцев и прочих нечеловеческих красот, олицетворявших, наверное, мечту о прекрасном кассирши со станции Хацапетовка. Из рассеявшихся кошмаров диких «веселых огонечков» стал проступать бедный, усталый, задолбанный отбойными молотками, старый благородный Петербург.

Самое удивительное, что в Москве, которую по инерции считают безвкусной, вульгарной, пошлой, оформленной в стиле тех, кто «понаехали тут», ничего подобного нашему новогоднему китчу не наблюдалось. Видела своими глазами. Улицы и проспекты перетянули двухцветными гирляндами с белыми и сизо-голубыми лампочками. Никаких кричащих цветов, никаких радужных электрических фонтанов – «чупа-чупсов», а уж тем более сочетания зеленого с красным и синим, за которое оформителей надо отдавать в эстетический суд, не было. Даже в купеческой бесшабашной Москве понимают, что улицы и так перегружены кричащей рекламой и вывесками, так что, если подпустить к безобразиям частного сектора еще и государственной безвкусицы, наши мегаполисы окончательно превратятся в электрический ад.

Да что там огонечки – в Москве сохранили Елисеевский магазин! Так и стоит, голубчик, на своем законном месте, на Тверской, и там – удивительное дело – продовольствие продают гражданам и кое-какой прежний дизайн остался. А у нас, как водится, перманентная революция, и нам Елисеевский без надобности. Стоит разоренный, с пустыми витринами. Что там будет, какая никому не нужная, сияющая огонечками туфта? И где хранится заветная Красная книга Петербурга, в которую, как помню, В.И. Матвиенко предлагала вписать священные для жителей заведения, которые администрация не будет перепрофилировать никогда, никогда? Что в ней написано? (Кстати, становится все труднее понять, где эти оставшиеся в живых злосчастные – то есть жители безнадежно исторического центра – добывают себе пищу, если ни на Невском, ни на Литейном, ни на Владимирском, ни на… впишите сами вашу улицу… нет нормальных продовольственных магазинов.)

Пойдем дальше удивляться. Юрий Лужков, в своем безостановочном движении к сонму ангелов, заявил, что, несмотря ни на какие «театральные реформы», в Его городе ни один театр не закроется. А свои слова мэр Москвы обычно держит. Тоже вот пустячок, а приятно – хоть театры будут на своих местах. И пусть качество театрального товара часто оставляет желать лучшего, все-таки, если театры сохранятся как факт наличной материи, будет какой-то шанс на их улучшение с точки зрения идеала. Тогда как в случае уничтожения репертуарных театров улучшать их станет очень затруднительно. Реакция же властей нашего города на первые звуки «театральной реформы» (суть ее не берусь даже излагать, настолько она непродуманна и бессмысленна) внушает неотвязную тревогу. По-моему, администрация просто не в курсе дела. Тем более что ее основные представители мало замечены в посещении каких бы то ни было культурных мероприятий вообще. Даже на фигурное катание не ходят. Какие уж тут театры…

Да, классическое противопоставление Москвы и Петербурга надо пересматривать каждые пять лет как минимум. Сама-то противоположность остается. Но ее наполнение постоянно меняется. Сегодня можно с некоторой осторожностью сказать, что столица становится более вменяемой, а ее власти – более «культурообразными», насколько это, конечно, возможно в данных исторических обстоятельствах.

Вменяемость же Петербурга под вопросом. Вроде бы принимаются – всегда с опозданием, медленно, как во сне – верные решения, но выполняются они плохо, если выполняются вообще. А время идет, уходит наше милое обывательское время, молодые становятся зрелыми, а зрелые пожилыми, а жизнь так и остается неудобной, запутанной, нечистой, неправдивой, некрасивой. Пока что мало построено нужного. Все только разрушено и на скорую руку переделано. И закутано в яркие огонечки, которые, видимо, должны ослепить своим веселым сиянием и заставить забыть про постоянную грязь на тротуарах, про забитые мусором баки, которые так неохотно вывозят, про плачевный вид всех казенных мест, от больниц и поликлиник до паспортных столов и собесов, про бегство всех энергичных людей подальше от питерского болота, где умом денег не заработаешь, про хроническое разгильдяйство, уныние и особенную психическую летаргию, которая настигает уже почти каждого питерца старше сорока лет.

В новогоднем освещении Петербург напоминал опустившуюся пожилую женщину с немытой шеей, которая надела для украшения несколько ниток елочных бус. Когда бусы сняли, сумашайка чище не стала, но хоть исчезло ощущение нелепости и тоски. И вот вам маленькая радость вашего утомленного публициста: как Шварц вынул соринку из глаза и развеселился, так и я счастлива, что из города убрался разноцветный электрический мусор.

Теперь вот хочу объявить конкурс: десять самых бездарных вывесок Петербурга. Присылайте заявки – жду. Может, получится убрать хоть пару-тройку безобразий? Вот и опять будет нам маленькая радость!

2008