Погребальное турне: завершение окончания

Онлайн чтение книги Обладатель великой нелепости
Погребальное турне: завершение окончания

Герман проснулся оттого, что кто-то или что-то временами касалось его лица. Снаружи было уже утро. Он приподнялся и посмотрел на часы, вмонтированные в приборную панель «BMW»: ровно девять часов. В салоне машины еще витала прохлада прошедшей ночи; воздух наполнял запах травы и старого сигаретного пепла.

«Кем-то», разбудившим Германа, оказалась большая ночная бабочка, залетевшая через открытую ветровую форточку еще ночью. Герман аккуратно выпроводил ее, открыв дверь машины, и вышел сам. Секундой позднее он спохватился, ощупал лицо – форточка оставалась открытой всю ночь, – чем, без сомнений, должны были воспользоваться все кровососущие насекомые в округе. Однако он не обнаружил следов каких-либо укусов. Затем подошел к кустам, чтобы справить утреннюю нужду; он старался встать так, чтобы его скрыла машина – в двух десятках метров позади него находилась трасса, на которой сейчас было оживленное движение.

Затем Герман вернулся в машину, сделал пару глотков чуть-чуть остывшего кофе из термоса и закурил. Во всем теле ощущалась странная ноющая слабость с примесью неестественной легкости, словно земное тяготение уменьшилось на треть.

Он внимательно осмотрел свои руки, вспоминая, что ему довелось пережить ночью. Руки выглядели сносно. Сейчас Герман чувствовал себя спокойно. Что бы ни произошло этой ночью, он дожил до утра и может спокойно все обдумать. Сначала нужно решить, будет ли он продолжать это Турне или же должен вернуться домой? Если Турне закончилось, – то каков его следующий шаг? Его Герман собирался обдумать во время поездки, но планы, кажется, менялись. Возвращаться к работе в компании, особенно после недвусмысленно закончившегося разговора с Алексом, смысла не имело, да и не хотелось.

«Не уходи от Главной темы… – прозвучал обличающий шепот в его голове. – Рано или поздно, но тебе все равно придется думать об этом; не пытайся обмануть самого себя, ведь ты уже начал понимать …»

Чтобы прогнать или хотя бы приглушить этот шепот, Герман снова вышел из машины.

Солнце еще пряталось в покачивающихся верхушках леса, окрашивая деревья в тона от ярко-оранжевого до темно-пурпурного. День предстоял не жаркий и не холодный – нормальный день для начала сентября.

«И начала финансового года…» – Герману вспомнились слова бывшего шефа и бывшего друга. Дерьмо! Сейчас он это понял. Вся его жизнь именно дерьмо, сплошное и окончательное. Бизнес, деньги, бизнес… – одна и та же погоня за одним и тем же. Осознание этого произошло само собой, легко и естественно. Только, – подумал Герман, – слишком поздно… наверное, слишком поздно.

Он пытался отвлечь себя планированием каких-то несущественных дел, но что-то продолжало настойчиво шевелиться в его сознании, словно он сделал какое-то важное открытие, но еще не осознал его полностью. Или не решается это сделать. Скорее всего, причина была в догадке, которая осенила Германа еще ночью, в тот самый момент, когда он проваливался в сон. Но он не решался сейчас ухватиться за эту мысль. Может быть, потому что с одной стороны она обнадеживала, с другой – казалась невероятной. Слишком невероятной.

А еще она пугала.

* * *

«BMW» выбрался с обочины на шоссе и свернул направо, набирая скорость в направлении Львова.

Герман машинально покрутил настройку приемника, поймал какую-то волну, передававшую песню из кинофильма «Генералы песчаных карьеров». Мимо проносился сельский пейзаж; кое-где высились двухэтажные особняки зажиточных фермеров. Между селами тянулись участки посевных полей; на некоторых происходило еще какое-то движение. Вдоль дороги он иногда обгонял местных жителей, идущих пешком или едущих на велосипедах. Когда закончилась песня из «Генералов песчаных карьеров», без переходного встревания ведущего зазвучала шутливая песенка «Это любовь», а следом за ней еще одна «Что ты имела?..» в исполнении все того же «Несчастного случая». (Герман усмехнулся: похоже, у бедолаги ведущего случилось несварение желудка – пока он не может выбраться из туалета, диск продолжает крутиться).

Он снизил скорость до 80 километров в час и, поглядывая на дорогу, чтобы вовремя пропускать обгонявшие его машины, разглядывал уже подзабытый загородный пейзаж. Между тем, его неотступно преследовало впечатление, что он просматривает дневной вариант своего вчерашнего путешествия, снятого на кинопленку и прокручиваемого в обратном направлении.

«Что ты имела в видуу-у!..» – неслось из динамиков.

Он потянулся за пачкой сигарет, лежавшей на переднем пассажирском сидении. И вдруг заметил, как в зеркальце заднего обзора мелькнуло… чужое лицо.

«Что ты имелаа-а?!.»

Мгновенно позабыв о сигаретах, Герман резко выпрямился.

«Что ты имелааа-а?!! Аааа-а!!.»

Он испытывал острое желание оглянуться назад, но вместо этого вырубил приемник.

Герман еще несколько секунд продолжал вести машину, зафиксировав замерзший взгляд в точке, которая находилась в пяти метрах от передних колес «BMW». Несущийся навстречу асфальт шоссе почти загипнотизировал его…

«…Аааааа-а-а-а!!!!!» – все еще вопил у него в голове голос Кортнева.

Герман буквально заставил свою ногу ударить по тормозу. На миг ему даже показалось, что нога не желает подчиняться.

«BMW» издал тошный скрип, машину едва не развернуло на 90 градусов. По счастью, в тот момент сзади никого не оказалось, чтобы войти в жесткий контакт. Ремень безопасности едва не вдавил грудь Германа в позвоночник.

За ту долю секунды, пока он поворачивал голову назад, в его мозгу успел пройти целый геологический период, словно его разум ускорил в несколько тысяч раз мыслительные процессы; сотни вопросов уже получили сотни предполагаемых ответов, а воображение успело нарисовать множество возможных картин и их дальнейшее развитие в нескольких направлениях.

Однако… на заднем сидении никого не оказалось.

Где-то на дальнем плане через окно был виден черный извилистый след от стертых покрышек.

Галлюцинация?

Герман отстегнул ремень безопасности, потер ноющую грудь, затем снова повернулся назад и для верности заглянул за спинки кресел.

Никого.

Что-то вновь зашевелилось в его подсознании, на сей раз гораздо сильнее и настойчивее. Он сделал медленный глубокий вдох, потом – выдох; сердце стало понемногу замедлять ритм.

Сзади просигналила какая-то машина.

Герман, как во сне, завел «BMW» и съехал на обочину.

Он не хотел верить в то, что увидел в водительском зеркальце, он не желал в это верить! Но его руки ночью…

«Не пытайся обманывать себя, ничего из этого не выйдет. Ты отлично знаешь, что ты видел. Ты не можешь себе бесконечно врать, что ни о чем таком не начал догадываться еще прошлой ночью. Это было и продолжает происходить. И все это время ты об этом знал ! Будь мужчиной и посмотри наконец правде в лицо».

Герман медленно протянул руку к водительскому зеркальцу и повернул его на себя.

Да, это был он.

* * *

На оставшемся до города отрезке пути Герман заставил «BMW» показать все, на что тот был способен; временами стрелка спидометра переваливала за отметку 180 километров в час. Когда-то именно так загоняли лошадей (благо мощный мотор «BMW» мог разогнаться и за 200, если бы покрытие дороги было лучше).

Герману потребовалось около получаса, чтобы вновь взяться за руль, тем не менее, он несколько раз едва избежал столкновения при обгоне с несущимся по встречной полосе транспортом.

Перед глазами с детальной четкостью продолжала стоять картина, которую продемонстрировало водительское зеркальце.

Да, это был он. И это не было ни галлюцинацией, ни случайной игрой воображения.

Когда зеркальце рассказало Герману, каким за ночь стало его лицо, наконец, все то, что пыталось достучаться из его подсознания, сумело вырваться на поверхность. Он не мог больше заставить замолчать вопившие в его голове голоса, которые настойчиво твердили о том, что он понял еще ночью. Утром он вел себя, как человек, которому переехал ноги трамвай, но он продолжает убеждать себя, что ужасная боль это просто от ушиба и его ходули на месте, в то же время понимая, что если он приподнимет голову, то увидит…

Когда он снова увидел свое лицо, то не смог удержаться от крика. Не потому, что оно стало другим или, вернее, не только потому. Его заставило закричать именно то, что оно было узнаваемо, – прежде всего это. Если бы его лицо изменилось настолько, что он не смог бы признать его своим, то все, наверное, воспринялось бы иначе. Но в том и был весь ужас: изменения коснулись того, что ему было знакомо, – его собственное лицо, которое за все годы жизни он знал и изучил больше и лучше, чем что-либо другое. Оно состарилось. Так, будто за одну ночь он повзрослел лет на двадцать пять или тридцать. Примерно вот так он мог бы выглядеть в пятьдесят пять-шестьдесят, имея уже научившихся хулиганить внуков.

Однако оно не просто постарело – оно стало… Несколько минут Герман с ужасом рассматривал свое лицо в зеркальце (в этом присутствовала даже некоторая доля злой иронии: в маленьком прямоугольнике он мог видеть только небольшую часть лица – отдельно глаза, или рот, или скулу… потом все это приходилось складывать в воображении в одну картину, как увлекательную мозаику на досуге). Затем Герман начал ощупывать его рукой; сначала одной, потом двумя одновременно. Ладони скользили по одрябшей потускневшей коже, задерживаясь в тех местах, где попадались особенно глубокие и неестественно рельефные морщины. Он осторожно касался набухших под глазами мешков, будто боялся, что от неосторожного движения они могут лопнуть, и по его щекам растечется что-то мерзкое и липкое.

И еще седина. Ее было много: почти все волосы на голове стали белыми, как у Барби-блондинки; седина тронула даже щетину, отросшую за двое последних суток.

Это лицо было ужасно, не просто старым – в нем проступало что-то отвратительное, вызывающее тошноту, что-то, поднимающееся откуда-то из глубины. Так мог бы выглядеть очень неудачно загримированный под старика молодой человек, вот на что это было похоже.

Всю дорогу Герман невольно поглядывал на свои руки. Конечно, теперь он замечал разницу. Они, как и прежде, держали руль привычной хваткой – вверху, близко одна к другой, – но они не были теми же самыми. Они были испачканы в дороге, однако никакая грязь не могла этого скрыть.

«Они не были грязными, Герман, они не были настолько грязными, чтобы ты не заметил этого еще утром. Ты просто НЕ ХОТЕЛ этого замечать

* * *

Да, за секунду до его провала в забытье минувшей ночью, Герман успел подумать, что его вирус может оказаться не обычным видом СПИДа. Какой-нибудь новой «модификацией», усовершенствованной мутациями или чем-то другим из того же разряда. Старый «добрый» ВИЧ не мог заявить о себе подобным образом, и если Герман уже заболел, – не мог прогрессировать с такой скоростью! И потом, Герман никогда раньше не слышал и не читал о том, чтобы этот вирус заставлял больных стареть. Конечно, любой, переносящий тяжелую и неизлечимую болезнь человек, может сдавать прямо на глазах, – но не так !

Это определенно было похоже на какую-то чудовищную мутацию. Загрязнение окружающей среды химическими промышленностью, ядерные испытания, радиоактивные осадки, Чернобыль… да и кто знает, сколько всего могло вызвать такие изменения в этом чертовом вирусе! И не только в нем, ведь почти каждый год яйцеголовые с удивлением обнаруживают все новые виды таких давних друзей человечества, как гепатит или даже грипп! А может, они и сами помогают появляться на свет божий этим новым вирусам в своих чертовых лабораториях.

Господи, – Герман отер стекающий на глаза пот, – неужели мне достался один из тех ужасных мутантов?.. Вирусы – это ведь даже не совсем живая материя, – вспомнил он из давнего, как Потоп, курса биологии. Выходит, у него какая-то мгновенно протекающая форма «нового» СПИДа, который способен убить его буквально за один день… в лучшем случае, за два… Господи!

Герман опять начал поддаваться растущей в нем панике.

Не заезжая домой, прямиком ворваться в первую попавшуюся клинику с криками о помощи? Или вернуться домой и уже оттуда вызвать «скорую», а потом объяснить ребятам, что он стал старше в два раза за одну ночь? Размахивать перед ними паспортом, как сигнальным флагом, доказывать, устроить торжественный просмотр фотографий? Что еще, черт возьми?! Пока истина начнет доходить хотя бы до одного человека, ему давно уже будет забронировано комфортабельное место на полке в морге!

Нет, он лучше примет неизбежное, находясь в собственном доме. И…

«А если это вообще НЕ ВИЧ? Ты об этом думал? Если проверочный тест ошибочно принял нечто , пробудившееся в тебе этой ночью, за вирус СПИДа? Но, на самом деле, это… разве ты не подумал об этом почти сразу, когда увидел свои руки? – сначала рвота, затем тот мучительный припадок, а под конец – эти, словно отмоченные в горячей воде, руки? Разве нет? Ты думал об этом. И тебя это испугало».

Герман снял одну руку с рулевого колеса и уже в который раз провел ладонью по правой половине лица. Потом резко одернул ее и вцепился пальцами в правое бедро.

* * *

Он остановил «BMW» перед въездом на стоянку, которая находилась в нескольких минутах ходьбы от его дома. Ворота стоянки были открыты, но стальная цепь, исполнявшая роль импровизированного шлагбаума, осталась натянутой поперек дороги, загораживая въезд. Герман посигналил; и тут же пожалел об этом.

Тяжелые потрясения способны влиять на людей по-разному. Иногда они могут заставить целиком поменять взгляды на самые главные в жизни вещи, изменить привычки, мышление и даже характер. Но никакое, самое ужасное потрясение не в силах вынудить человека перестать следовать повседневным мелочам. Лежащий на смертном одре часто просит закрыть дверь, чтобы не сквозило, или проверить оплачен ли последний телефонный счет; он отдает последние распоряжения и почти всегда – это какая-нибудь мелочь .

У Германа не возникло даже намека на мысль бросить машину где-нибудь на улице или просто оставить у своего дома. Накрепко зацементированная в сознании необходимость следовать привычным мелочам привела его к воротам стоянки.

Любой из трех, работавших посменно сторожей обычно узнавали «BMW» Германа еще издалека и приветственно махали рукой. Когда машина просигналила, на дальнем конце стоянки появилась фигурка человека, в котором Герман узнал Севу – отставного военного, получавшего за работу на стоянке некоторое дополнение к своей пенсии. Тот помахал рукой и направился к воротам.

Герман чертыхнулся, что вовремя не сообразил выбрать другую стоянку для «BMW». Сева мог его узнать и…

Он не стал представлять, что могло из всего этого получиться. Пока тот шел к сторожке у ворот, чтобы опустить цепь, Герман быстро открыл бардачок, молясь о везении. К счастью, большие темные очки оказались на месте; на полке перед задним стеклом он взял валявшуюся с давних времен джинсовую кепку. Все это Герман водрузил себе на голову и мельком глянул в водительское зеркальце: в немного пасмурный день такой прикид выглядел странновато, но что возьмешь со старого чудака, который просто еще не понял, что лето закончилось на прошлой неделе.

Цепь опустилась, и Герман заехал на стоянку, лихорадочно выдумывая легенду. Кто он? – сослуживец, которого попросили сделать одолжение пригнать машину, пока Герман занят неотложными делами? Знакомый?

Он выбрал свободное место (оно было не тем, где Герман обычно ставил свою машину), затем вышел из машины, закрыл дверь на ключ – все это он старался проделывать как можно медленнее – легенда еще не была придумана.

В конце концов, он направился в сторону выхода. Ему навстречу, как обычно, торопился Сева. Почти всегда, когда Герман пригонял на стоянку «BMW», они минут десять-пятнадцать обсуждали последние новости, если сторож не заводил свою излюбленную тему о длившихся еще перестановках в армии после развала огромной страны (всего несколько лет назад он командовал танковым полком).

Между ними оставалось не больше двадцати шагов, а Герман все еще искал подходящий вариант своей легенды. Сева улыбался; он был невысоким, ладно сбитым стариканом, успешно сохранявшим военную выправку после тридцати лет службы. Конечно, он узнал Германа издалека не только благодаря машине, но еще и по фигуре, когда тот вышел из «BMW».

Сева уже перекладывал ключи от сторожки из правой руки в левую, чтобы поздороваться с Германом, но когда между ними осталось несколько шагов, на его лице промелькнула тень удивления.

– Гер… – выражение удивления сменилось замешательством, но он все еще продолжал улыбаться по инерции.

Герман тоже выдавил улыбку, и тут его осенило:

«Он узнал твою машину и, конечно же, знает тебя, – но Сева никогда не видел твоего отца – импровизируй!»

– А вы, наверное… Сева? – стараясь говорить как можно естественнее, начал Герман. При этом он пытался слегка изменить свой голос (к его удивлению это получилось очень естественно; О Боже! неужели болезнь уже затронула и голос?!) – Герман сказал мне, что сегодня, скорее всего, будете дежурить вы.

Сева молча разглядывал Германа.

– Это… мой сын, – пояснил тот.

Выражение сторожа несколько изменилось, он кивнул:

– А-а…

– Он передавал вам привет.

– А, да-да, спасибо, – сторож снова улыбнулся. – Вы удивительно похожи с сыном. Просто невероятное сходство. Издалека я принял вас за него.

– Да, я так и понял. – Герман почувствовал облегчение, словно сдал невероятно трудный экзамен по актерскому мастерству. – Нас часто путают.

Герман сделал вид, что чрезвычайно торопится, и протянул руку:

– Рад был познакомиться… Спокойного дежурства.

– Спасибо, – Сева ответил крепким рукопожатием. – Передавайте Герману привет.

Герман кивнул и направился к открытым воротам.

Сторож проводил его взглядом. В глазах отставника мелькнуло сложное выражение: что-то подсказывало ему – что не все, произошедшее здесь минуту назад, было правдой . Потом, когда спина «отца» Германа скрылась за поворотом улицы, он пожал плечами и направился к дежурке.


Только оказавшись за поворотом, Герман смог нормально перевести дыхание. Вскоре за деревьями, образовывавшими небольшую аллею, показался его дом. Он прибавил шагу, мечтая как можно быстрее укрыться от посторонних глаз.

Герман, вот твое Убежище…

Наконец он вошел в дом.

Его Погребальное Турне завершилось.


Он как раз открывал верхний замок своих дверей, когда услышал шаги на лестнице – кто-то спускался сверху. Герман одной рукой проверил, не видны ли сзади его белые волосы, выглядывающие из-под кепки, покончил с верхним замком и занялся нижним. Шаги уже раздавались прямо за его спиной; он напрягся, ожидая, когда они начнут удаляться, и надеясь, что это не окажется хорошо знающая его словоохотливая соседка. Или сосед.

Герман сделал последний поворот ключа и взялся за ручку двери.

Шаги сзади замедлились.

– Здравствуйте, Гера!

Герман мысленно чертыхнулся. Это была соседка из квартиры двумя этажами выше. Одинокая сорокалетняя женщина, довольно состоятельная (впрочем, все жильцы в доме Германа были людьми состоятельными, – он строился по специальному заказу; строительная компания начала собирать средства с будущих жильцов еще за полгода до начала строительства). Длинные языки судачили, что наследство досталось ей от бывшего мужа, который сначала выгнал ее за измену, а потом умер от инфаркта во время бракоразводного процесса. К «языкам» Герман не прислушивался, однако липкий взгляд Лизы не оставлял шансов на сомнения, в чем именно причина ее внимания к нему. При каждом удобном случае она старалась завести с ним разговор, не важно, на какую тему. Главным было – в конце пригласить его к себе «на чашку кофе», и Герман это прекрасно понимал. Однажды он, и правда, едва не принял одно их таких приглашений, но перед тем как нажать на кнопку звонка ее дверей, передумал и, тихо ступая, вернулся к себе.

– Здравствуйте, – ответил он, не поворачивая головы. Дверь его квартиры уже приоткрылась.

– Я вижу, были на отдыхе.

– Да, проветрился немного.

Его голос действительно менялся! – с холодком в душе отметил Герман.

«Да отцепись же! Проваливай! Иди к черту!»

– Вы не больны? – почти с натуральным с беспокойством спросила Лиза, которая вовсе не собиралась никуда «проваливать»; еще бы, упустить такой повод могла только старая дева на восьмом десятке, разбитая параличом. – Мне не нравится ваш голос. Кажется, вы простудились. Хотите, я…

– Нет, не хочу, – внезапно обрадовался Герман. – Я болен… и ужасно устал. Хочу быстрее оказаться в постели.

– Я могла бы вам принести… – не сдавалась Лиза.

– Нет, я уже все купил, – отрезал Герман и похлопал по Большому «МАСТЕРУ», словно демонстрируя, что скупил половину аптеки.

«Господи, ее даже не смущает, что я все время стою к ней спиной

– А может…

Но Герман, наконец, решительно толкнул дверь вперед.

– Извините… – он ступил на свою территорию и, не оборачиваясь, захлопнул дверь.

Лиза что-то еще говорила, однако Герман ее уже не слушал.

Он оставил «МАСТЕРА» под вешалкой в прихожей, а сам, не разуваясь, прошел в кухню и тяжело опустился на табурет. В голове шумело. И он даже знал, почему.

Я болен… Я ужасно болен…


Читать далее

Фрагмент для ознакомления предоставлен магазином LitRes.ru Купить полную версию
Погребальное турне: завершение окончания

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть