Онлайн чтение книги Огонь, гори! Fire, Burn!
Глава 8. Толки в кофейне

Рассвет.

Солнце уже давно встало на сером и холодном октябрьском небе, когда суперинтендент Чевиот, наконец, покинул дом номер шесть по Нью-Берлингтон-стрит. Там суетились слуги, наводя порядок после беспокойной ночи.

Чевиот давно миновал точку усталости. К нему пришло второе дыхание, когда кажется, что голова ясная, а мысли четкие; однако это заблуждение. Он был взволнован и подавлен.

Он попытался выбросить из головы то, что случилось, когда допрашивал толпу гостей. Такое унижение не скоро забывается. Его, скорее всего, выставили бы из особняка, если бы не помощь леди Корк, юного Фредди Деббита и той самой Луизы Тримейн, к которой его безо всяких оснований ревновала Флора.

Флора…

Ах, проклятие!

Разумеется, приступ гнева Флоры можно объяснить ее переутомлением и крайним возбуждением.

В кармане Чевиота, тщательно завернутая в бумажку, лежала пуля, убившая Маргарет Ренфру. Любопытную улику, касающуюся в основном леди Дрейтон, добыл хирург, которого привез мистер Хенли вскоре после отъезда Флоры.

Чевиот никак не мог забыть той сцены. Дело происходило в столовой. В серебряных канделябрах горели новые восковые свечи, а тело убитой женщины перевернули набок, чтобы врач его осмотрел. Хирург, мистер Даниэль Сларк, оказался низкорослым, энергичным человеком средних лет, с серьезным и умным лицом профессионала. Он водрузил на стол сумку, точнее, обыкновенный ковровый саквояж. Внутри звякнули инструменты. Осмотрев рану, хирург поджал губы, покачал головой и сказал:

— Гм… да! Гм… да!

— Прежде чем вы приступите, мистер Сларк, — обратился к нему Чевиот, — могу ли я попросить вас об одном личном и тайном одолжении?

Маленький хирург извлек из саквояжа зонд и хирургические ножницы; его инструменты, надо отметить, не блистали чистотой.

— Можете, сэр, — ответил он, бросая на Чевиота зловещий взгляд.

— Полагаю, мистер Сларк, вы человек, умудренный жизненным опытом…

Хирург сразу стал дружелюбнее.

— Даже в наших научных занятиях, сэр, — важно заявил он, подмигивая левым глазом, — мы приобретаем мало опыта. О да, сэр. Очень мало!

— Значит ли для вас что-нибудь имя Вулкан?

Мистер Сларк положил инструменты и почесал черные бакенбарды.

— Вулкан… — повторил он без всякого выражения. — Вулкан.

— Да. Может, он ростовщик? Ссужает деньги под залог?

— Прекратите! — отрывисто бросил мистер Сларк, сурово хмуря брови. — Насколько я понимаю, вы тоже человек, умудренный жизненным опытом. И вы, суперинтендент наших новых правоохранительных органов, уверяете меня, будто не знаете Вулкана!

— Нет. Клянусь, не знаю!

Мистер Сларк пристально посмотрел на Чевиота, затем огляделся. Они были одни. Чевиот, решив, что сам разберется с делом, отправил старшего клерка домой. Ему снова показалось, будто мистер Сларк ему подмигнул.

— Ну хорошо! — пробормотал врач. — Охотно верю: органы правопорядка тоже бывают слепы — если захотят. Я слышал (повторяю, только слышал!), что в окрестностях Сент-Джеймс-стрит находится около тридцати модных игорных домов…

— Вот как!

— И заведение Вулкана, возможно — повторяю, возможно! — в их числе. Если захотите сыграть в «красное и черное» или на роли-поли…

— Что такое «роли-поли»?

— Чтоб тебя! Молодой человек! Официально это называется «рулеткой». Название французское, и сама игра тоже. Неужели мне нужно рассказывать вам, как в нее играть?

— Нет, я знаю, как играют в рулетку… то есть роли-поли. Значит, если клиенту не хватает денег, чтобы отыграться, он всегда может найти их, заложив или продав какую-нибудь драгоценность?

— Так часто делают, — подтвердил мистер Сларк. — Но… извините меня, это меня не касается. Где мои ножницы? Боже, боже! Что я сделал с ножницами?

Ножницы, щелкнув, разрезали материю. Ни нижнего белья, ни корсета под платьем не оказалось. Мистер Сларк прошел рану зондом. Затем вырезал пулю — грубо, но быстро — ножом, который также не мешало бы продезинфицировать. Пулю он извлек щипцами, стер с нее кровь платком, извлеченным из кармана, и передал Чевиоту:

— Хотите сохранить? Что ж! Полагаю, приходской коронер не станет возражать, когда я ему расскажу. Тело увезут завтра. А пока, что касается направления раны…

Все было кончено достаточно быстро. Судя по тому, что сообщил врач, и сравнив пулю с пистолетом сэра Артура Дрейтона, Чевиот уверился в одном. Флора совершенно невиновна. Если потребуется, он сумеет доказать ее невиновность. Пуля, извлеченная из сердца жертвы, хоть и маленькая, оказалась велика для пистолета покойного сэра Артура Дрейтона. Очевидно, слой копоти смылся кровью; пуля не задела кость и не расплющилась; она выглядела серым свинцовым шариком, который можно покатать по столу.

Правда, новая улика не проливала свет на происшедшее. Чевиот был вне себя. Он кипятился, сочиняя подробный рапорт. На его составление ушло почти три часа; ему пришлось поломать голову и исписать мелким почерком девять листов писчей бумаги стандартного размера. Он вручил лакею солидные чаевые с тем, чтобы тот к утру доставил рапорт в Грейт-Скотленд-Ярд в собственные руки полковника Роуэна и мистера Мейна.

— Что-то здесь не так, — бормотал Чевиот, составляя рапорт. — Тайна скрыта где-то у меня под носом. Только я ее не вижу.

Но Флора невиновна!

В таком-то вот состоянии — сам Чевиот считал, что находится в трезвом уме, — он покинул дом леди Корк и с наслаждением вдохнул свежий воздух. Его до сих пор терзали муки совести. Впервые в жизни он сознательно солгал — точнее, утаил правду. Он мало писал о Флоре, только упомянул о ней как об одной из свидетельниц и вкратце процитировал самую важную часть ее показаний. О пистолете, который теперь оттягивал его брючный карман, он даже не упомянул; в конце концов, кто бы ни стрелял из него, он никого не убил. Чевиот просто указал, что никакого оружия он не нашел. С рапортом покончено, и отозвать его назад нельзя.

Кожа Чевиота покрылась гусиной кожей — и не от утренней прохлады. Он представил, что было бы с ним, если бы кто-то увидел, как он поднимает пистолет с ковра и прячет его под лампу. К счастью, говорил он себе, никто его не видел.

«Забудь о деле хотя бы ненадолго! Смотри, куда идешь!»

Без четверти восемь утра на Нью-Берлингтон-стрит еще горели газовые фонари. Из всех труб шел дым, исчезая в тусклом небе; тротуар покрывал жирный слой грязи, смешанной с копотью. Но все дома, построенные из красного кирпича или белого камня, выглядели чистенькими, аккуратными и красивыми. На почти всех дверях висели блестящие медные таблички с выгравированной фамилией владельца.

«Я забыл, — думал Чевиот, — хотя все, что мне надо, имеется в книге Уитли. Ах, чего бы я сейчас не дал за трехтомник „Топографии“ Уитли! А еще…»

Да. Свернув направо, на Нью-Берлингтон-стрит, потом налево, на улицу, которая тогда называлась Севиль-стрит, и снова направо, на Клиффорд-стрит, он увидел, что таблички с названиями улиц, прикрепленные к углам домов, — тоже медные.

Вдоль мостовой тянулись двойные ряды газовых фонарей. Если он действительно живет в «Олбани», как говорил полковник Роуэн, то идет домой кратчайшим путем. На Бонд-стрит на него обрушились городские шум и суета.

Большинство витрин были желтыми от газового света. Дворники подметали улицы, разгребая грязь тяжелыми метлами. Вот промелькнула красная куртка почтальона. Но больше всего бросались в глаза бледные, сморщенные лица бедняков, у которых не было работы и которым нечем было заняться. Они шмыгали мимо или смотрели невидящими глазами в витрины магазинов, увешанные китайскими шалями из золотой парчи, пестрыми шелковыми тюрбанами, которые на французском языке объявлялись самыми модными в сезоне дамскими головными уборами.

Свернув на Пикадилли, Чевиот оказался у отеля. Рядом он увидел вывеску «Кофейня» и понял, что ужасно проголодался.

Пока Чевиот топтался на пороге, не решаясь войти, лавочник по соседству — витиеватая вывеска извещала о том, что у него оружейная лавка, — отпирал помещение. Оружейник, пожилой человек с серебряной сединой и без бакенбардов, искоса глянул на него, а затем посмотрел внимательнее.

Чевиот торопливо шагнул через порог. Толстый ковер приглушал шаги; по потолку тянулись позолоченные карнизы. По обе стороны в ряд располагались отдельные кабинки со столами. Огромное зеркало на противоположной стене в полный рост отразило его собственный образ. В боковом зеркале над камином слева он увидел двух джентльменов, которые завтракали в кабинке напротив и о чем-то спорили — тихо, но бурно. Оба завтракали в головных уборах, поэтому Чевиот тоже не снял шляпу и сел за столик ближайшей к нему кабинки.

На столе валялась маленькая измятая газета. Рядом лежало меню и стоял стаканчик с зубочистками. Чевиот схватил газету и посмотрел на дату. 30 октября 1829 года!

Газовые светильники в медных рожках горели желто-синим светом. Помимо тихих, но взволнованных голосов двух мужчин в дальней кабинке, до него не доносилось ни звука. Один отчетливо произнес:

— Долой «гнилые местечки»! Реформа, сэр! Право голоса для каждого домовладельца!

Второй ответил:

— Только никакого либерализма! Ради бога, сэр, никаких либеральных виговских штучек!

Чевиоту ужасно хотелось расспросить обо всем Флору. Но если не считать того, что он не знал, где она живет, Флора, скорее всего, возмутится и даже ужаснется его неприличному поступку, если он заявится к ней в восемь утра. Сам не зная почему, он был уверен в том, что Флоре, пусть даже и неосознанно, известно, зачем он вдруг перенесся в девятнадцатый век.

Время небеспричинно сыграло с ним шутку. Провалившись во временную дыру, он не превратился в собственного предка — в этом Чевиот был твердо уверен. Его деды и прадеды были сельскими сквайрами и жили к юго-западу от Лондона. Никто из его пращуров на протяжении восьми или девяти поколений в Лондоне не жил. Тем не менее здесь все узнают и принимают его. Леди Корк называла его «сыном Джорджа Чевиота». Но его отца звали… Как?

Чевиот не мог вспомнить. Он выпрямился и крепче сжал в руках газету. Просто глупость какая-то!

Еще вчера вечером память у него была прекрасной. Он по-прежнему видит так же ясно, как и мятую газету перед собой, страницы учебника, по которому их учили в полицейском колледже, и прекрасно помнит раздел, посвященный гладкоствольному стрелковому оружию. Некоторые из курсантов насмехались над разделом и не трудились его учить — в результате провалились на экзамене.

Перед его мысленным взором проплыли лица отца и матери. Вот простой вопрос: какова девичья фамилия матери? Он забыл.

— Что желаете, сэр? — спросил голос сбоку.

Тон был самый что ни на есть обычный, однако Чевиоту показалось, будто прогремел гром. Он поднял голову и оглядел официанта в фартуке.

— Что желаете, сэр? — повторил официант.

Чевиот заказал яичницу, окорок, тост и крепкий черный чай. Когда официант ушел, он вытер пот со лба. Кажется, память все больше и больше изменяет ему — как будто прошлое постепенно погружается в воду. Возможно ли, чтобы за несколько часов, дней или недель воды забвения сомкнулись над его воспоминаниями и он сам тоже утонул?

Чевиот закрыл глаза. В прежней жизни он жил… в квартире неподалеку от Бейкер-стрит. Уже хорошо! Адрес, номер квартиры? Чевиот напрягся, пытаясь вспомнить. Он холостяк или женат? Уж разумеется, такие вещи надо помнить. Да! Он был…

— Джек, старина! Привет! — послышался радостный, но какой-то слабый голос.

Рядом с его кабинкой, пошатываясь, стоял молодой Фредди Деббит — все же он успел основательно протрезветь.

— Так я и думал, — заявил Фредди, плюхаясь напротив, — что найду тебя здесь. Ты ведь всегда здесь завтракаешь.

Высокая бобровая шляпа Фредди со сбившимся ворсом была лихо сдвинута набок. Носик пуговкой покраснел, круглое лицо было бледным после бессонной ночи, а воротник, шейный платок и рубашка мятыми и грязными.

Чевиот в панике закрыл глаза.

— Где ты был, Фредди? — с горечью спросил он. — Разве ты… м-м-м… не исчез с остальными?

Фредди шумно выдохнул, как будто собирался выпить, но не мог.

— Некоторые, — сообщил он, — пошли к Керри, ну, ты знаешь. У нее, у Керри, есть новые поступления. Мне досталась отличная девчонка…

— Ага, понятно.

Фредди старательно избегал его взгляда.

— Послушай! — сказал он вдруг. — Я насчет вчерашнего… потому и пришел. Хотел тебя повидать, черт побери. По делу!

— По какому делу?

— Ну…

Тут подошел официант. Он уставил стол тарелками с едой, а в середине водрузил серебряный чайник, огромную чашку, блюдце и начал со звоном раскладывать столовые приборы.

— Завтракать будешь, Фредди? — спросил Чевиот.

Молодой человек вздрогнул:

— Нет, спасибо. Впрочем, погоди! Пинту кларета и печенье.

— Пинту кларета, сэр. Печенье, сэр. Слушаюсь, сэр! — Официант снова испарился.

Чевиот налил себе чаю и накинулся на еду.

— Джек!

— Что?

Фредди прочистил горло.

— Вчера ночью… Когда ты сказал, что Пег Ренфру умерла, и попросил разрешения всех нас допросить, да еще объявил во всеуслышание, что ты, мол, полицейский…

— Фредди, я должен поблагодарить тебя, леди Корк и мисс Тримейн. Но что же остальные? Они даже не удостоили меня отказом. Они игнорировали меня и постыдно бежали, словно я подонок, мусор у них под ногами!

Фредди передернуло.

— Джек, старина… черт побери! Не обижайся, но они правы.

— В чем?

— Шпионы, знаешь ли, действительно подонки общества.

— А как же полковник Роуэн, Ричард Мейн или сам мистер Пиль?

— Они дело другое. Пиль — член кабинета министров. Те двое начальники. Но рядовые шпики? — Фредди задумчиво достал из стаканчика зубочистку. — Черт побери, ты меня просто подкосил! С тем же успехом ты мог бы назваться дворником или, скажем, репортером! Они бы отнеслись к тебе лучше. А ты — шпик, мусор, шпион! Шпион не имеет права допрашивать гвардейского офицера, такого, как, например, Хогбен.

Вилка и нож замерли в руках Чевиота. Но он ничего не сказал. Он понимал, в чем его трудность. Он знал, что этот юнец, моложе его на пятнадцать или шестнадцать лет, пытается ему помочь. И он вновь приступил к еде.

— Ты! — вскричал Фредди, втыкая зубочистку в стол. — Ты шпик! Мусор! И все же… надеюсь, старина, еще не слишком поздно?

— Что ты имеешь в виду?

— Ты еще не вступил в их ряды, да? Не подписал договор?

— Нет.

Бледное лицо Фредди расслабилось от облегчения; он отложил зубочистку и заговорил тише:

— Откажись, старина. Тогда все поймут, что ты просто пошутил, и посмеются над шуткой вместе с тобой.

— Шуткой?

— Ведь ты просто пошутил, верно? Брось, не продолжай. Тысяча извинений; шутка вышла удачная. Но ты должен. Если ты не… — Фредди облизал губы.

Ему было трудно, поскольку он относился к Чевиоту с благоговением, преклонялся перед его талантами и спортивными достижениями. А теперь приходилось читать ему нотацию. Чевиот вдруг понял, что в Фредди Деббите куда больше твердости и силы духа, чем казалось на первый взгляд.

— Джек! Многие из нас… да что там, мы все тебя любим! Но если ты не откажешься…

— Что будет, если я не откажусь?

— Тогда, черт возьми, мы тебя заставим!

Чевиот положил нож и вилку.

— И как же ты намерен меня заставить?

Фредди уже открыл рот, намереваясь ответить, когда вдруг к их столику подошли двое. Одним был официант — он нес Фредди на подносе кларет и тарелку с печеньем. А вторым — гвардейский офицер при полном параде.

Офицер был светловолосый, светлокожий, лет двадцати пяти. Судя по красному короткому плюмажу, он служил во 2-м Колдстримском гвардейском пехотном полку. Держался молодой человек неестественно прямо. В глазах его светился острый ум, манеры были сухими и вежливыми, хотя взгляд излучал томление и скуку, как и у многих его соплеменников.

— Полагаю, вы мистер Чевиот?

— Да.

Чевиот не встал, хотя офицер, казалось, этого ожидал. Он просто смерил пришедшего взглядом с головы до ног, не выказывая никакого почтения.

— Вы, вероятно, не удивитесь, сэр, когда я скажу, что нахожусь здесь по поручению моего друга капитана Хогбена из 1-го гвардейского пехотного полка.

— Что дальше?

— Капитан Хогбен считает, что ваше поведение вчера ночью, по меньшей мере в двух случаях, было столь оскорбительным, что этого не способен выдержать ни один джентльмен.

Фредди Деббит тихо ахнул. Официант буквально отлетел прочь, как будто за ним гнались черти.

— Ну и что? — спросил Чевиот.

— Однако, — продолжал офицер, — капитан Хогбен просил меня присовокупить, что, поскольку вы в настоящее время занимаете низшее по отношению к нему положение, вступив в так называемую полицию, он готов принять от вас письменное извинение.

Чевиот подвинулся на край дубовой скамьи и все-таки встал.

— Черт его побери, — вежливо произнес он, — с чего он взял, будто армия стоит выше столичной полиции?

Мужественное, умное лицо его собеседника сделалось невыразительным. Но Чевиот подметил, что у него заходили желваки на скулах.

— Прошу вас, сэр, следить за вашей речью, иначе не миновать вам еще одного вызова. Я лейтенант Уэнтуорт из 2-го гвардейского пехотного полка. Вот моя карточка.

— Благодарю вас.

— Однако, сэр, я еще не закончил.

— Так заканчивайте, сэр, и поскорее.

— В случае, если вы откажетесь принести письменное извинение, капитан Хогбен просит назвать мне имя какого-либо вашего друга, с которым мы могли бы договориться о времени и месте встречи. Каков будет ваш ответ, сэр?

— Мой ответ «нет».

В глазах лейтенанта Уэнтуорта мелькнуло изумление.

— Насколько я понимаю, сэр, вы не принимаете вызов?

— Точно, не принимаю.

— Вы… предпочитаете написать извинение?

— Разумеется, нет.

— Что же мне в таком случае передать капитану Хогбену?

— Можете передать, — почти ласково ответил Чевиот, — что у меня много дел и нет времени для детских шалостей. Далее можете добавить, что я искренне надеюсь: пройдет надлежащий срок, и он повзрослеет.

— Сэр! — воскликнул лейтенант Уэнтуорт с искренним возмущением, отчего стал гораздо симпатичнее. Впрочем, он тут же спохватился и вновь вернул на лицо невозмутимую маску. — Вы понимаете, что вас ждет? Вы знаете, чем вправе ответить капитан Хогбен?

— Надеюсь, сэр, мне не придется описывать словами то, на что он способен. До свидания, сэр.

Лейтенант Уэнтуорт на этот раз не мог побороть своего изумления. Левая его рука вцепилась в эфес шпаги. Он был слишком хорошо вышколен, чтобы грубо хмыкнуть. Но уголки его губ над ремешком кивера приподнялись, демонстрируя презрение. Он ответил на поклон Чевиота, повернулся кругом и зашагал прочь из кофейни.

Двое в дальней кабинке, которые даже привстали с мест, чтобы понаблюдать за интересной сценой, поспешно сели. Чевиот увидел, что его позор отразился, как в зеркале, в глазах Фредди Деббита, но продолжил как ни в чем не бывало поедать яичницу с окороком и тост.

— Джек!

— Что?

— Ты… — выпалил Фредди. — Отказался от дуэли? Струсил?

— Ты так считаешь, Фредди? Кстати, — Чевиот отодвинул тарелку, — ты, кажется, собирался рассказать, как заставишь меня выйти из полиции.

— А теперь еще и это! Боже мой! Хогбен тебя отхлестает кнутом…

— Говори, Фредди! Как ты заставишь меня выйти из полиции?

— Я — никак, — ответил молодой человек, успевший выпить почти весь кларет. — Но остальные заставят. Когда все узнают новость, черт побери, тебя перестанут принимать! Тебе придется отказаться от членства в клубах. Ты не сможешь поехать ни в Аскот, ни в Ньюмаркет. Поскольку ты шпик, тебя даже в игорный дом не пустят…

— Даже к Вулкану? — поинтересовался Чевиот.

— Почему к Вулкану? — быстро спросил Фредди после паузы.

— Да так, не важно.

— Джек, какая муха тебя укусила? Тебя как будто подменили! Еще две недели назад ты был самим собой. Неужели таково влияние Флоры Дрейтон? Или что? — Благодаря пинте кларета Фредди расчувствовался и, казалось, готов разрыдаться. — Но вряд ли она захотела бы, чтобы ты превратился в проклятого шпика! Вчера ты только задавал вопросы про Пег Ренфру, драгоценности и прочую ерунду. Да что там, я мог бы тебе рассказать… — Вдруг он осекся.

— Да? — оживился Чевиот. — Что бы ты мог мне рассказать? Дорогой Фредди, я только что поблагодарил тебя за помощь, которую мне оказали ты, леди Корк и Луиза Тримейн. Но на самом деле вы мне не помогали. Леди Корк проявила упрямство и несговорчивость; мисс Тримейн слишком боялась — бог знает чего; ты же испытывал благоговейный трепет перед своими друзьями…

— Никого я не боялся! Только…

— Погоди! Даже до того, как я допросил вас внизу, из слов Флоры и леди Корк стало ясно, что тебе было многое известно. Твоя пьяная болтовня, твои шуточки заставили леди Корк спрятать драгоценности в птичьи кормушки. Ты шатался по всему дому…

— Я только шутил!

— Допустим. Но украла ли Маргарет Ренфру драгоценности, как подозревает леди Корк?

— Да! — ответил Фредди, опустив голову.

Джон Чевиот испустил вздох облегчения. Однако лицо его оставалось невозмутимым.

— Маргарет Ренфру, — пробормотал он.

— Что такое, старина?

— Она передо мной как живая. — Чевиот помахал рукой. — Жгучая брюнетка, цветущая, с благородной осанкой. Она была бы красива, даже соблазнительна, если бы не… что? Суровость? Упрямство? Стыд? Она — единственная, чьей натуры я не в состоянии разгадать.

Фредди открыл было рот, но говорить передумал.

— Фредди! — заявил Чевиот, увидев, как сверкнули глаза его молодого приятеля. — Ее застрелили, понимаешь? Она — центр притяжения. Мы не распутаем дела, пока не разгадаем ее.

И тут Фредди Деббит пробормотал нечто странное:

— «Огонь, гори! Котел, кипи!»

— Что такое?

Фредди как будто вышел из транса.

— Ты знаешь Эдмунда Кина, актера?

— Нет, я с ним незнаком, — честно ответил Чевиот.

— Хм… Ну, невелика беда. Все равно он человек конченый. Допился, совсем память отшибло и все такое. Хотя он все-таки перешел в «Ковент-Гарден» и до сих пор играет.

— Фредди! Я спрашивал о…

— Низкорослый человечишко, все равно что гном, — гнул свое Фредди, словно не слыша, — но грудь широкая, а голосина такой, что стекла разлетаются! В прежние времена Кин блистал. Но мой отец говорит, что он почти не бывал в обществе. «Черт с ними!» — говорил Кин. А сейчас, когда ему конец, когда он настолько ослабел, что только и может, что шататься по «Ковент-Гардену», и его никто не принимает, кроме Марии Корк… Так вот, — оживился Фредди, — однажды, около месяца тому назад, Кин был у Марии. Тогда он, по-моему, впервые увидел Пег. Он вздрогнул, как тот тип… как его там… который увидел дух своего отца. Уставился на нее и как рявкнет: «Огонь, гори! Котел, кипи!» — таким голосом, что у лакеев волосы встали дыбом. Кажется, это из Шекспира. Не знаю, что он имел в виду. Наверное, перебрал глинтвейна…

Слова эти, прозвучавшие в кофейне, при тусклом газовом свете, заставили Чевиота вздрогнуть. Что творилось в голове и душе мисс Ренфру, за ее накрашенным лицом и презрительной улыбкой?

— Фредди! Прошу, расскажи, что тебе о ней известно. Особенно о ее таинственном любовнике.

Фредди замялся.

— А если я расскажу, — внезапно выпалил он с юношеской бравадой и пьяной хитростью, — ты прекратишь валять дурака и выйдешь из полиции? А?

— Обещать не могу. Однако твой рассказ может повлиять на мое поведение в будущем.

Фредди осторожно оглянулся, затем сделал Чевиоту знак обеими руками и прошептал:

— Слушай!