Онлайн чтение книги Охота к перемене мест
39

— А ты стала бойчее, — сказал Шестаков, едва Мариша освободилась.

— Мне надоело быть тихоней. Вроде моей мамы.

— Рад, что нашел тебя.

Он снова хотел спросить, что значат ее слова в открытке «может, никогда не увидимся», и снова не спросил.

Она передернула плечами:

— Три месяца ты не подавал признаков жизни... Мало ли что со мной за это время могло случиться! Заболела, нанялась в стюардессы, улетела в Арктику, на зимовку, вышла замуж... Недавно один пассажир уговаривал убежать с ним на край света! Ты был твердо уверен, что я тебя жду?..

Последние ее слова, а еще больше интонация, с которой она говорила, озадачили Шестакова и насторожили.

— Я где-то прочла, а может, это из какого-то фильма: нежность, не высказанная вовремя, может стать жестокостью... Разве ты из армии не посылал мне письма-половинки? Да и нет не говорите, белого и черного не покупайте. Твои четыре красноармейских письма без марок, — она рассмеялась, — можно было принять, самое большое, за два... Когда мои подружки охотно и так складно пели «вы служите, мы вас подождем», мне нужно было петь вместе с ними?..

Он молчал, твердо сжав губы.

Обеденное время кончилось, столики пустели, и только за одним куражился сильно выпивший военный, которого квалифицированно выпроваживала официантка Скуратова:

— ...а то на первой же станции вызову комендантский патруль, и тебя, голубчика, снимут с поезда. Пойдешь по шпалам с установленной скоростью — пять километров в час.

Пообедав, собрался уходить и тот влиятельный пассажир в синем френче. Перед тем как уйти, он, как старого знакомого, подозвал Шестакова, чтобы вместе обсудить, где тому лучше сойти.

— Дайте-ка расписание, — потребовал он у ресторатора. — Ну вот... Зачем вам сходить на ближайшей остановке? Как вы выберетесь из этого медвежьего угла? Вам, молодой человек, — синий френч повысил голос и повернулся к ресторатору, чтобы тот слышал совет, произнесенный тоном приказа, — следует проехать еще два перегона. До Иркутска.

Зато оттуда Шестаков вернется к себе с комфортом. Самолет ЯК-40 до Братска, а там пересадка в Приангарск. Если в Иркутске повезет с авиарасписанием, можно оказаться дома часа через три-четыре.

Шестакову, после изнурительного маршрута, который он проделал пять дней назад, трудно было поверить в эдакое сказочное чудо...

— В марте заезжала в твой институт, — на ходу бросила Мариша, пронося грязную посуду. — Или передумал? Забыл бином Ньютона? Раззнакомился с Чацким? Забыл, какой месяц термидор? Растерял конспекты?

— Уже послал документы, — сказал он без всякого воодушевления.

— Ожидается большой наплыв, — Мариша на минуту подсела. — Там в вестибюле, при входе, устроена витрина «Забытые вещи». Висят платки, сумочки, лежат книги. А больше всего перчаток. Все разрозненные, разноцветные. И такой у них жалкий, потерянный вид. Показалось, я похожа на такую вот, потерянную перчатку. Да еще с левой руки...

— Я тоже иногда чувствовал себя потерянным... А теперь, ты считаешь, правая перчатка нашлась?

— Ей найтись бы зимой, когда у меня душа и руки мерзли, — она вздохнула. — Сейчас-то перчатки не совсем к сезону.

Улыбка сошла с его лица. Слова Мариши, ее короткий вздох встревожили.

Мариша вскочила, привлеченная зовом нетерпеливого ресторатора и, как Шестакову показалось, довольная тем, что разговор оборвался.

— Когда у тебя первый экзамен? — она подсела вновь,

Он встрепенулся:

— Ровно через два месяца. Хотя не представляю себе, как оставлю бригаду. И готовлюсь через пень-колоду. Авралы, погоня за планом...

— Я тебе уже писала, что хотела стать железнодорожницей.

— Ну что же, железнодорожница... Если станешь колесить мимо нашей стройки — одобряю.

— Ты сам — птица перелетная! Улетишь на другую стройку. А там, может, и железной дороги нет, и вообще ничего нет, кроме вечной мерзлоты... Ты не ответил на мой вопрос: как нашел меня?

— Ты не указала в открытке — на восток или на запад проедешь в начале месяца. Пришлось ловить поезда в обоих направлениях.

— Я же думать не думала, что ты явишься на Хвойную! Намаялся по дороге из своего «почтового ящика»?

— Ты хотела сказать — из Приангарска? — он рассмеялся.

— ?

— Не успел написать, что нас перебросили туда. Срочный монтаж.

— Издалека пришлось добираться?

— Тысчонка километров, не так далеко, — сказал Шестаков, подражая Погодаеву.

— Я и не знала, что ты способен на такой подвиг!!!

Мариша вскочила и чмокнула его в щеку.

В этом блицпоцелуе выразилась ее благодарность, но нежности он не почувствовал.

«Плата за подвиг?» — он улыбнулся про себя..

— Я еще помню, Мариша, выпускные экзамены в школе. Может, и в самом деле сдам, — сказал он без всякого энтузиазма.

«А нужно ли было выпрашивать у Пасечника отпуск на две недели? — подумал он с неожиданной растерянностью. — Отправиться в путь, который Мариша назвала подвигом? Нежность, если она проявилась с опозданием, может, по словам Мариши, стать жестокой. Вот так же и подвиг, если он несвоевременный, может стать бессмысленным...»

Его овевал холодок, исходивший от Мариши, а он все мчался безбилетником сквозь непроглядный сибирский вечер в стремительных окнах, сквозь последний год, прожитый на стройках...

Согласный перестук колес, ресторанный гомон, звон посуды: звякает ложечка в стакане, позванивают бутылки на буфетной полке.

За окном пролетел еще один перегон, кажется третий по счету.

Вагон-ресторан опустел, посуду после обеда убрали, скатерти перевернули другой стороной, выбросили окурки из пепельниц, нарезали хлеб и пополнили хлебницы.

Скоро кончится перерыв, и пассажиров начнут кормить ужином.

Начало смеркаться, зажгли на столиках лампочки, наступило время, когда в стекле причудливо смешиваются отраженное нутро вагона и мимолетные пейзажи.

Ресторатор время от времени косился заплывшими глазами на безбилетного Шестакова, но обошлось без новых угроз, — видимо, не хотел ссориться с Мартыновой.

В Иркутске Шестаков сошел с поезда. Из-за того, что у него не было багажа, даже кепки на голове, он выглядел пассажиром, который вышел лишь слегка размяться, прогуляться по перрону.

Директор вагона-ресторана стоял в тамбуре. Он лениво ответил на прощальный кивок Шестакова, равнодушно посмотрел вслед уходящему безбилетнику.

— Ты, Мартынова, из регламента не выходи. Проводы короткие. Пассажиров за ужином полно. Разорвут Скуратову на части...

Вдруг заплывшие глаза его округлились, он отвернулся от Мартыновой и забыл о ней.

Из соседнего вагона вышел пассажир, который привык распоряжаться. На спине у него помятый рюкзак, в одной руке дерматиновый чемодан, в другой суковатая палка.

— Пассажир-то из жесткого вагона! — вознегодовал ресторатор, ища сочувствия у стоявшего рядом повара. — Вот тебе и секретарь обкома! Наверно, пенсионер районного значения. Рассиживал по часу за стаканом холодного чая, место занимал, выхватывал у официантки гривенники сдачи... А еще командует, старый хмырь!

Пассажир в синем френче неторопливо, с выправкой, которая выдавала бывшего военного, прошел по перрону и так же неторопливо исчез возле светящейся таблички «Выход в город».

Шестаков решил, что разумнее не искать ночлега на вокзале, а уехать на аэродром и там переночевать.

— До свидания через два месяца! — Она так поспешно его обняла и поцеловала, словно боясь, что стоянку поезда сократили и ей придется прыгать в вагон на ходу.

Мариша посмотрела Саше вслед — он шел обычным крупным, уверенным шагом.

Саша оглянулся: Мариша нерешительно махнула ему рукой, как бы не столько прощаясь, сколько отбрасывая нечто от себя.