Онлайн чтение книги Охота к перемене мест
59

«Дорогое мое существо!

Опасение, что я тебя совсем позабыла, делает честь твоей проницательности,

Моя наставница в театральном училище Цецилия Львовна Мансурова советовала: когда разучиваешь роль, когда идут напряженные репетиции и близка премьера, нужно раскрепостить свою память, не перегружать ее ничем второстепенным, необязательным.

Вот почему я тебя позабыла. Настолько позабыла, что роль в голове не удерживается и разбегаются все слова.

Пишу тебе глупейшие письма, но редко их отправляю. Мысли обгоняют одна другую в чудовищной непоследовательности. Мое серое вещество становится все более серым.

Правда, последние дни я не писала, но мысленно все время делилась с тобой. Дни полны тревог и волнений, будто злой рок отпечатал эти дни на бракованной пленке, а дни стоят погожие, чудесные.

Синоптики запишут в свои анналы волшебную осень 1974 года в Москве. Вдруг, в самом конце сентября, уже после легких заморозков, от которых пожелтели липы, клены и тополя, высаженные Александром Довженко в саду киностудии «Мосфильм», — благодатная теплынь!

Вчера, возвращаясь вечером с киностудии, я наблюдала в метро за беззаботным парнишкой. Скорей всего, какой-нибудь петэушник. Из озорства, из мальчишеского любопытства он вздумал пробежаться наверх по эскалатору, шедшему вниз.

Проводила его глазами и как-то по-новому взглянула на свою сегодняшнюю жизнь, со съемками в эпизодах, нервными кинопробами и отказами, которые выслушиваю чаще, чем это было бы справедливо. И я подумала: ведь это же мои постоянные и бесплодные попытки подняться наверх по лестнице, когда несговорчивая, тупая сила тащит вниз.

Наверно, мрачное сравнение пришло в голову потому, что нам опять подсунули пленку с фабричным браком, царапина, и пришлось один эпизод, который мне совсем не по душе, играть второй раз. Киностудия послала телеграмму в Свердловск, попросила театр продлить мою отлучку еще на три дня... Хоть бы эпизод был стоящий! А то дочь инспектора рыбнадзора, в которую влюбился браконьер.

Помнишь, я тебе объясняла, что у нас называют «уходящей натурой»? Это ведь только ветры дуют сейчас теплые, а вода в Москве-реке прехолодная, пришлось нырять в плавательном бассейне, туда навезли и лозняка, и камышей, и водорослей — и все для нескольких кадров. На киностудии висит газета «Прожектор», неостроумная, плоская, я бы назвала газету «Уходящая натура»...

А может, не так скверно обстоят дела на киностудии? Субъективное брюзжание малоталантливой актрисули, которую и дальше ждут придирчивые пробы, маленькие и малюсенькие эпизоды, пробы, вы свободны, если понадобитесь, мы вам сообщим открыткой...

Вдруг это и есть мой удельный вес в искусстве, обусловленный главным образом тем, что я хорошенькая, фотогеничная, но не более того? Валяюсь в ногах у судьбы и молю ее — таланта мне, побольше таланта!..

Короче, нельзя делать большие и поспешные обобщения, сидя на своем насесте.

В коммунальной квартире, где живут мама и Дунечка, сосед работает на телефонной станции, присматривает за уличными телефонами-автоматами, занимается их ремонтом. Застекленные будки сильно страдают от уличных хулиганов. Кто-то выбил стекла и оторвал трубку, кто-то превратил будку в писсуар, сорвал дырчатый диск с циферблата, кто-то взломал и очистил копилку от медной мелюзги, которой суждено подслушивать все разговоры по телефону-автомату.

Монтер не слишком высокого мнения о подрастающем поколении. Но нельзя же судить о всем поколении по уличным дикарям! Как бы мне не уподобиться этому монтеру в своих запальчивых обидах на режиссера или его ассистента...

Иногда, приглашая на эпизодическую роль, ассистент режиссера дает мне читать весь сценарий. Всегда где-то в глубине души трепыхается, шевелится обида, что тебя прочат на второстепенную роль, а на главную ты вовсе не котируешься.

А бывает, нисколечко не завидуешь будущей героине фильма и даже думаешь с заочным состраданием: «Как же ты, избранница режиссера, изобразишь такую клишированную, стандартную дуру?» Нет зависти к актрисе, будущей героине фильма, на роль можно утвердить любую красотку с бессодержательным лицом!

А хватило бы у меня силы воли отказаться от главной роли, если бы ее мне вдруг предложили? Боюсь, не утерпела бы, клюнула на приманку, попыталась бы оживить куклу. А потом, когда моя попытка оказалась бы безуспешной, не удалось бы вдохнуть жизнь в это сценарное папье-маше, я бы долго мучилась от сознания своей бесталанности. Уж лучше сыграть небольшую эпизодическую роль, чем такую главную...

На сердце зябко, а южные ветры гонят охапку желтых листьев, и весь этот листопад кажется сегодня неуместным, преждевременным. И сейчас, в начале октября, накануне моего возвращения в Свердловск, Москва греет и никак не согреет мою тоскующую душу...

Над Москвой незнакомые ветры поют, над Москвой облака, словно письма, плывут, я по карте слежу за маршрутом твоим, это странное имя ищу — Усть-Илим...

Знай, Мартик, я все время живу в твоем присутствии...

После возвращения из таежного рая у меня вроде и зрение обострилось, и смешит многое, что раньше не смешило, стала внимательнее к людям.

К кому обратиться с просьбой поместить меня в сурдокамеру? Есть такая в Звездном городке. Космонавты тренируются в этой камере, учатся переносить одиночество.

Живу, тоскую по твоим губам, рукам, глазам, по твоему голосу. Мало сказать «ты мне нужен», точнее, сказать «ты мне необходим», то есть  н е  о б х о д и м, не обойти тебя стороной.

Мне кажется, что я теперь смогла бы сыграть в старинном водевиле девицу, которая страдает от несчастной любви. Сердце девицы разбито вдребезги, но тело ее цветет в свое удовольствие.

В театре говорят, что мне к лицу сибирский загар и что я похорошела. Мерсибо тебе и за это.

В стене возле моей двери торчит гвоздь, я накалываю афиши. Напоминание самой себе, в каких спектаклях занята на ближайшей декаде, какие вечера свободны.

А над пухлой пачкой декадных афиш висит дощечка «Проспект Есенина, дом № 1». Я попросила наших декораторов, и дощечку отлакировали, чтобы не потемнела.

Считаю дни, оставшиеся до твоего отпуска. Считаю дни и не сбиваюсь со счета, иначе мое сердце превратится в комок слежавшегося пепла. Это слова из романа Габриэля Гарсиа Маркеса «Сто лет одиночества». Мечтаю достать эту книгу и отправить тебе. Фотографию Тура Хейердала обещали переснять, к празднику жди бандероль. Целую твою душу. Нонна».