Онлайн чтение книги Охота к перемене мест
63

В воскресный вечер Погодаев явился на танцплощадку приодетый, при галстуке, еще не выветрились дешевые духи парикмахерской, рыжеватая бородка подстрижена, баки стали бачками.

Он посмеялся над собой: странно, очень странно, Геннадий Петрович, раньше я этого за вами не наблюдал. С чего бы это?.. Правда, в русской истории такие случаи уже наблюдались — не то князь, не то какой-то боярин Григорий признался в опере «Царская невеста», что сам себя не узнает. Но при чем здесь чья-то невеста? Он-то сам, Геннадий Петрович, женихаться не собирается!..

Он подшутил над собой во время танца, а Маша серьезно сказала:

— Я бы на вашем месте невесту здесь не искала. Что вы можете узнать на танцах о новой знакомой? Почти ничего. Хотя бы потому, что слишком много партнерш ловит себе здесь женихов. Вы и обо мне, в сущности, не знаете ничего, кроме того, что я не танцую вальс.

Конечно, это относится не ко всем, многие о женихах и не помышляют, лишь бы развлечься, провести время. Вот, например, ее бывшая соседка по комнате: ей нравится веселый образ жизни. Не чурается и серьезных ухаживаний, но сама она — убежденная холостячка. На мужчин смотрит, как бы прицениваясь. Иногда притворится легкомысленной, чтобы вселить парню поспешные надежды, и он ведет ее дотанцовывать в ресторан. Однако пальто свое она вешает в гардеробе на отдельный номерок и после ужина втихомолку, не попрощавшись, исчезает. Последнее знакомство едва не кончилось плачевно. Парень при всех дал ей пощечину, обозвал грязным словом, а могло кончиться еще хуже. Никто из ребят или девчат за нее не заступился.

Бывшая соседка по комнате — единственная, о ком Маша отозвалась скверно. Она дружелюбно поглядывала на других танцорок, обращала внимание своего партнера на самых интересных, со вкусом одетых, на тех, кто красиво танцует.

Провожая Машу, он ощутил потерю всегдашней уверенности в себе, был менее разговорчив, чем обычно. Произносить уцененные слова — язык не поворачивался.

А она, после их последнего неловкого расставанья, стала менее откровенной.

— Я вообще никогда не говорю неправды, — вдруг сказала Маша, заподозрив, что Погодаев усомнился в каких-то ее словах.

— Такая правдивая?

— Я забывчивая. У меня память плохая. Совру, забуду, что соврала, и попаду в неловкое положение.

Прошлый раз оба глядели в небо, звезда говорила со звездой и Погодаев кокетничал космической осведомленностью. А сегодня небо заволокло тучами, порывистый ветер нес с собой холодную сырость еще не пролившегося дождя.

У знакомой калитки, у знакомого оконца с занавеской, пропускавшей снизу свет, он, прощаясь, несмело приблизил к ней лицо. Она осторожно положила пальцы ему на губы, а он жгуче поцеловал ее ладонь.

Рука вздрогнула, Маша отпрянула на шаг и замерла с закрытыми глазами.

Потом она сняла с себя теплый шарф, чтобы повязать ему шею. Ветер холодный, да и намокнет белая рубашка.

Он поблагодарил и от шарфа отказался; она решила, что обиделся.

— Вам, Геннадий, удобнее, спокойнее встречаться «просто так», без сердечных затрат. Но вдруг для какой-нибудь девушки это станет не «просто так», а очень серьезно? Танцуете вы классно, спасибо. Проводили меня домой, спасибо. А мне расплачиваться за ваше внимание поцелуями? Признаться себе, что мои настоящие чувства никому не нужны? Те, кто еще не любил, считают, что всякое чувство быстро проходит. Ну что ж, предположим, любовь моя никому не понадобится. Но так хочется помечтать, что я кому-то принесу счастье, кто-то не «просто так» развлечется со мной, от скуки. А потакать вам — потерять к себе уважение. Если бы я, Геннадий, кого-нибудь сильно полюбила, то не пошла бы с другим парнем даже танцевать. А я ведь заядлая танцорка! Мы с подругой недавно танцевали под сильным дождем, не то что этот... — она подставила ладонь под дождь. — Вы можете подумать обо мне: тоже принцесса на горошине — подавай ей сказочного принца! А принцесса ходит на плотину в тяжелых войлочных ботинках и ватных штанах, — рассмеялась Маша.

Они постояли с полминуты, и она, взглянув на хозяйкино оконце, уже покрытое рябью дождевых капель, неожиданно предложила:

— Могу попросить свою Устиновну. Переночуешь у моей печки. — Сама того не заметив, Маша перешла на «ты». — За стеной, в коридоре. Там лавка широкая... Если, конечно, у тебя прошел тот давний страх.

— Какой страх?

— Спать под крышей — без звезд, без ветра, без костра...

Он отказался от приглашенья, пожал мокрую Машину руку, поднял воротник бушлата и зашагал прочь.

В том месте, где дорогу пересекала высоковольтная линия, Погодаев остановился и постоял, запрокинув голову. Легкое мерцание струилось вдоль проводов, высвечивая верхушки мачт. Как всегда в сырую погоду, шуршала и потрескивала характерным треском линия электропередачи.

Еще недавно, когда он собирался на Енисей, Усть-Илимск получал энергию из Братска. А ныне по тем же проводам, висящим на тех же опорах, ток мчится в обратном направлении, в Братск, в общую электрокопилку Сибири! Глядя на провода, не узнаешь, откуда и куда идет ток, а в этой подробности вся суть Усть-Илимской гидростанции и заключается.

Он веселее зашагал под дождем, согревала мысль, что он тоже прикоснулся в этой энергометаморфозе.

В середине сентября танцплощадка закрылась, и танцоры перебрались на зимнюю квартиру. Теперь Погодаев и Маша встречались в клубе «Гренада», в тесном зале.

О билетах следовало позаботиться заранее. Те, кому билетов не досталось, иногда врывались в зал силой, оттеснив билетершу. Хорошо, что напротив «Гренады» отделение милиции и оттуда быстро поспевало подкрепление, чтобы унять подвыпивших кавалеров.

Отправляясь на работу, Маша надевала войлочные ботинки «прощай молодость» на кожаной подметке. Как на смех, ботинки ей достались разномерные, левый — номер 40, а правый — номер 41, какая досада! Другой обуви на складе нет. Ватник чуть ли не до колен. От каски отказалась — такая большая, что падает на глаза, а касок поменьше не завезли.

Когда она брала пробы бетона, ей часто приходилось снимать и надевать перчатки; она связала их тесемкой, продетой через оба рукава ватника, как у ребятишек в детском саду.

Приятно после неуклюжих бутс надеть изящные итальянские туфельки, размер тридцать шестой. Самой поглядеть лишний раз на свои ноги, ощутить их силу, ловкость в танце.

Каждая девушка должна знать, юбку какой длины, иначе говоря, какой короткости, ей полагается носить. Маша из скромниц, могла быть и посмелее с покроем платьев.

В обеденный перерыв Погодаев столкнулся лицом к лицу с Машей, это было на одной из верхних отметок плотины. Она обрадовалась встрече, хотя и стеснялась своего вида.

Они простояли весь обеденный перерыв. Маша неожиданно разоткровенничалась и впервые рассказала о себе.

Прочитала в «Восточно-Сибирской правде», что над Усть-Илимском бездымное небо, ни одной трубы в городе, снег белый-белый, и ей захотелось на чистый воздух.

Только рассказывая о своей прежней жизни, она поняла, почему так затосковала в Тайшете по чистому воздуху. Да потому, что, когда она считала-пересчитывала, учитывала-переучитывала эти самые шпалы, ей казалось — не только волосы ее, ногти, кожа, белье, но и весь мир пропитан жирными запахами каменноугольной смолы, битума. Мать посоветовала Маше уехать. Если она приживется-обживется на большой новостройке, и мать туда подастся.

Тайшет весь в трубах. Два километра шагать ей от вокзала до шпалопропиточного завода, по дороге можно насчитать двенадцать котельных. Трубы возле маленькой деревянной школы, у хлебозавода, у железнодорожной больницы и т. д. Сажи много, а тепла и воды зимой не хватает. В общежитии вода доходит только до третьего этажа, да и то с перебоями. Маша на свой пятый этаж бегала с ведром.

Она рассчитала, что северную надбавку в Усть-Илимске будет тратить на частную квартиру, а специальности хорошей там скорее научат. Так оно и сложилось: работает в лаборатории по качеству бетона, берет пробы, делает анализы.

Приходится забираться в блоки, где идет бетонирование, на самые высокие отметки. Сразу залезть на такую высоту она не решилась бы, но ей повезло. Начала работать, когда плотина была еще низенькая, одновременно с ростом плотины смелела и как-то незаметно сделалась завзятой высотницей.

Погодаев, провожая взглядом ее фигуру, подымающуюся по лесенкам, по скользким трапам, все выше к гребню плотины, неожиданно почувствовал смутную ответственность за ее судьбу.

Что за чушь! Перед кем он должен быть за нее в ответе?

Да перед ней самой!

С какой стати?

И от ночлега на хозяйской широкой лавке отказался. И не поцеловал ни разу.

Она даже не поинтересовалась его семейным положением. Наверно, не спросила, чтобы избавить его от вранья: на танцплощадке все неженатые, все одинокие.

Правда, однажды, с надеждой на ее соболезнование, проговорился, что он профессиональный холостяк, не первый год мотается по Сибири, «ведь каждый в мире странник», как душещипательно поет невеста его товарища по бригаде.

— Случались в моих путешествиях встречи-расставанья, — признался он тогда. — Но я никого не обманул, не обидел,

— А может, тебя обидели?

— И этого не было. Все чин чинарем.

— А может, ты сам себя обидел? И все дело в тебе самом? Тебе не только однообразная работа надоедает, но и люди. Жажда новых впечатлений, новых знакомств. Пройдет немного времени, и я тебе надоем, как все другие. Ты их не обидел. Но им все-таки есть на что обидеться.

— На что же?

— На твою короткую память, И еще более короткое чувство...