Онлайн чтение книги Охота к перемене мест
64

— Матвей Михеич, нужно срочно оформить расчет Погодаеву, — попросил Шестаков своего «короля земли». — Утром вылетает вертолетом.

— Опять двадцать пять? Ну никак парень не угомонится! Хочет прожить всю жизнь с временной пропиской.

— Не ворчите, Матвей Михеич. Пусть ездит, пока охота. Добровольный «путешествователь», так называл себя Радищев до ссылки.

— Владимир Ильич Ленин в одной из своих работ поощряет кочевников, переселенцев... — вставил свое слово Маркаров.

— Ну, это ты загнул.

— Зачем ему сочинять? — возразил Шестаков. — Я вот Погодаеву завидую. Не иссякает запас любопытства к новым местам, к новым людям, к новым делам. Мне бы, Матвей Михеич, столько любознательности! Если человек влачится по белу свету за своей пустой душой или, наоборот, за пресыщенной душой, не знает, куда себя девать, как убежать от самого себя, — одно дело. А если его в путь-дорогу зовет сама жизнь — совсем другое... — Шестаков говорил со столь необычным для него волнением, что даже Михеич заметил это и не так слушал его разглагольствования, как глядел на его разгоряченное лицо. — Вот отец мой и вы, Матвей Михеич, с молодости, с юности были приучены жить в строгости. Не менять место службы, даже если работа не по душе, не по силам или по какой другой причине. А дядья-тетки мои, к примеру, не имели права оставить без спроса свою деревню. Жили без паспорта на руках.

— Был, был такой закон-правило, что греха таить...

— Погодаев никаких законов нашего современного общества не нарушает. Хотя работает в нашей бригаде, можно сказать, урывками — ребята относятся к нему как к своему. Он свой больше, чем прораб Рыбасов, хотя тот с бригадой не расстается.

— Можно и разбаловаться, если без меры по белу свету колесить.

— Все зависит от человека, Матвей Михеич. Можно отстать от ума, а можно ума набраться, — вмешался в разговор Маркаров. — Погодаев, например, лучше всех нас представляет себе будущее этого края. Для меня будущее — только повторенное сегодня, а он это будущее воочию видит. Он кочует, чтобы не подпасть под власть житейских привычек. Боится притупить живой дар наблюдения. Любит смотреть на новое и изумляться. Не каждому удается сохранить в себе способность изумляться. Что значит изумляться? Значит, и з  у м а  выйти...

— Выйти из ума — куда ни шло, вот выжить из ума пострашнее.

— Человек счастлив, если умеет удивляться, радоваться новому. — Маркаров не склонен был сейчас шутить. — Если будущее, едва возникнув, не представляется ему обыденным.

— Вот еще что нужно учесть, Матвей Михеич, — напомнил Шестаков. — Ведь Погодаев зарабатывает меньше всех в бригаде. Только потому, что меняет место работы, хотя из своего северного края с младенчества — ни ногой. Из-за этого он не первый год без отдыха. Сезонные, временные рабочие правом на отпуск не пользуются, как вам известно, денежную компенсацию не получают. Что ему приносит кочевая жизнь? Сегодня он помогает одним, завтра берет на буксир вторых, послезавтра тащит лямку за третьих... Не гнушается самой черной работы, а пятый разряд — его потолок. Не будь он таким непоседой — и техникум осилил бы.

— Бригада без Погодаева скучнеет, это правда.

— Вот у Антидюринга, — Шестаков кивнул на него, — часто спрашивают, нет ли от Погодаева письма. Никто пальцем его карту не тронул. Так и висит над моей койкой.

— Погодаев ловит жар-птицу, — сказал Маркаров. — В грузинском языке есть труднопереводимое слово «саповнела». Это поиск прекрасного цветка, волшебной мечты, одним словом не переведешь, да и не все поймут... Некоторые всю свою жизнь мечтают о жар-птице. Вот-вот схватят ее за хвост, а она в руки все не дается. Ну а другие жар-птице предпочитают свежезамороженную курицу, которую им достает из-под прилавка по блату знакомый продавец магазина...

— Нет, Мартирос, на этот раз я с тобой не согласен, — сказал Шестаков твердо. — Погодаев не охотится за жар-птицей. И не верьте ему, что он гонится за туманом и за запахом тайги. Наш Гена — из породы спасателей. Выручить, подставить свой хребет... Для него это — не добровольный крест, а радость. Странствия для него не цель, не просто охота к перемене мест, а средство — постоянно приносить наибольшую пользу.

Шестаков произнес это все так убежденно, что заядлый спорщик Маркаров не стал с ним спорить.

Вчера Погодаев получил телеграмму от Николая Ивановича с Енисея: ТЕПЛОХОД РАССВЕТ ВЫХОДИТ РЕЙС НЕ ПОЗЖЕ ШЕСТОГО МЕСТО ЗАБРОНИРОВАНО ЖДУ ПРИСТАНИ МАКЛАКОВО.

Погодаев показал телеграмму Маше.

— Значит, заранее условились?

— Вроде того.

— Короче говоря, обещал?

— Вроде обещал.

Маша была обижена, что Погодаев с таким опозданием посвящает ее в свои планы, забыла о том, что он давал капитану обещание еще до того, как познакомился с нею.

Он почувствовал это по ее тону и спросил:

— А что ты мне посоветуешь?

— Советовать поздно, нужно держать слово.

Он и рад был телеграмме от капитана-наставника Николая Ивановича, и одновременно кольнула тоска.

Не позже чем послезавтра надо отправляться на аэродром, на поклон к вертолетчикам, проситься в пассажиры до Кодинской заимки, а оттуда плыть катером. В низовьях Ангара судоходная, оказию найти нетрудно.

В ближайшую субботу и воскресенье он не увидится с Машей. И на будущей неделе не увидит ее. И через две недели не увидит. В лучшем случае вернется к пятнадцатому октября. И все это время не будет знать о Маше ровным счетом ничего.

Хозяйкиного адреса спрашивать не стал, все равно письмо с захолустной промежуточной пристани, да еще в нелетную погоду, придет после его возвращения...

На Енисее задержались с перегрузкой рабочего колеса, и «Рассвет» с баржей на буксире отчалил из Маклакова лишь 8 октября.

Им предстояло плыть наперегонки с рано наступившей зимой. Северный ветер выморозил запахи рыбы, водорослей — только острой студеной свежестью несло от свинцовой воды.

Ночевки сократили до минимума, экономя каждый час. Утрами не ждали, когда разойдется туман. На этот раз везли одно рабочее колесо, осадка баржи поменьше.

Ангару еще не сковало льдом, она с трудом противилась смерзанию. Шуга с каждым днем становилась гуще, в иных местах она уже торосилась, затрудняла маневрирование, руль стал менее чутким.

Как бы не «зашуговаться», не вмерзнуть в лед, не зазимовать!

Сдашь шкиперу дежурство и упадешь спать, едва успеешь чертыхнуться и с раздражением подумать: «Да пропади все пропадом! Что мне, больше других нужно? Гори оно синим пламенем. Фиг тебе, золотая рыбка, не попадайся в невод... Ничего не скажешь — нашел себе работенку! Полсуток без останова бегать по палубе, без роздыха ломать руки на откачке воды, на веслах, на якорной лебедке... Да что я, в конце концов, у бога теленка украл? За весь рейс в книгу не заглянул, Мартирос узнает — не похвалит...»

Он проваливался в небытие, не успев отсердиться.

Но как только шкипер тормошил Погодаева за плечо, тот вскакивал на ноги, снова готовый работать самую тяжелую матросскую работу.

Все ночи на плаву в клочья разорваны авралами, склеены из обрывков, лоскутов сна.

В одну из ночей, когда железная печка в комнатке на корме еще не выстыла, раздался стук в дверь. Кого в ночное время принесло на баржу? Шкипер стучать не будет.

— Войдите!

Дверь отворилась, и в комнату вошел Радищев. Он в парике, на нем кафтан, под мышкой держит шахматную доску.

— Кажется, сударь, родители нарекли тебя Геннадием?

Погодаев сразу узнал вошедшего и вскочил с топчана. Он читал про Радищева, работал в археологической экспедиции накануне затопления Илимска.

А вот откуда Радищев знает имя Погодаева?

— Присаживайтесь, пожалуйста, ваше благородие Александр Николаевич...

Радищев отошел к столу, стоявшему между двумя топчанами, раскрыл доску, достал фигуры и начал их расставлять.

— Не соблаговолишь ли, сударь, сыграть партию в шахматы? Токмо одну. Полагаю, успеем. Понеже Усть-Илим на осьмсот семнадцатой версте от устья, а мой острог Илимск и того дальше...

Он молниеносно расставил фигуры, спрятал в кулаках две пешки и протянул на выбор Погодаеву.

— Одесную или ошуюю? — спросил Радищев.

Погодаев указал на левую руку, но ему почему-то досталась не белая и не черная пешка, а зеленая, такого же цвета кафтан и чулки на знатном полуночнике; туфли с медными пряжками.

Радищев начал партию ходом королевской пешки, промолвив при этом:

— Маэстро пошел e2 — e4, все ахнули.

Пришелец споро расправился в шахматной баталии с Геннадием. Тот, правда, несколько раз, желая напугать его благородие, зловеще объявлял шахи королю, хотя сам понимал, что его угрозы пустые.

Едва Погодаев коснулся рукой коня, вырезанного из кости, как вспомнил — он уже держал в руках эту шахматную фигуру, правда с обломанной лошадиной мордой и гривой,

Нашел этого коня среди множества осколков стеклянной и фаянсовой посуды, так же как нашел светец, наконечники стрел, туески из бересты, вилки и другую утварь.

Тогда они вели раскопки на месте восьмикомнатного воеводского дома, где обитал в ссылке Радищев. Археолог Окладников склонялся к мысли, что эта шахматная фигурка — радищевская, ссыльный часто играл с винным приставом. Вряд ли кто-нибудь другой в Илимске был знаком с этой игрой до ссылки туда государственного преступника и имел шахматы.

Про последний шах забияки супротивника Радищев сказал: «А ты на шило кулаком не замахивайся» — и через ход поймал в ловушку ферзя. Погодаев вяло удивился; он и в школьных турнирах чаще проигрывал и околачивался всегда в нижней половине таблицы.

Александр Николаевич напомнил Погодаеву, как они вдвоем ездили на санях вверх по Илиму за пятьдесят верст, укрывая ноги медвежьей шкурой. Они осмотрели в Коршунихе рудную залежь, взяли пробу руды.

А потом Радищев в плавильной печи, установленной в кухне, плавил куски этой руды...

Просторная столовая Радищева сузилась до палубной надстройки на корме баржи, а плавильная печь превратилась в остывшую до холодной синевы железную печку в комнатке.

Погодаеву редко снились сны, а если и снились, то черно-белые. Он и не подозревал, что сны бывают и цветные, как фильмы в кино.

Огорченный своим проигрышем, Погодаев спал тревожно, и шкипер разбудил его сразу.

С теплохода прокричали, что объявлен аврал: в заборных ящиках машинного отделения, откуда поступает вода для охлаждения двигателей, появились куски льда.

Всех, кто не стоит на вахте, вызвали в машинное отделение.

Погодаев на ялике перебрался с баржи на теплоход и вместе с другими встал на аварийную вахту. Они без передышки вычерпывали лед из заборных ящиков, по триста семьдесят ведер ледяного крошева в час. В противном случае вода не поступала бы в кингстоны, двигатель перегрелся бы и вышел из строя.

В Усть-Илимске с нетерпением ждали прихода каравана. На слуху у всех пятое колесо.

Над Ангарой висел вертолет, он радировал о местонахождении флотилии, она уже на подходе к Невону, часа через два появится у Тонкого мыса.

По местному радио передавали короткие сводки о приближении «Рассвета», их слушали в общежитиях.

— Я знал, кого командировать за пятым колесом! — похвалялся Михеич перед гидромонтажниками в соседней квартире. — Я к Погодаеву уже давно присмотрелся. Стоящий такелажник! Сам в три узла завяжется, а дело сделает, это ему плюс. И мои дорогие земляки с Металлического завода, родители турбины, тоже скажут ему ленинградское рабочее спасибо. Востсибстальмонтаж гордится своим воспитанником. Сибирский характер!

Галиуллин не пропускал сообщений по местному радиоузлу и был в приподнятом, праздничном настроении. Но одновременно поделился с Шестаковым своей тревогой.

Конечно, с Ангарой в ее низовьях шутить не приходится, до Полярного круга рукой подать. И никто не мог предвидеть, что наступит такая сверхранняя зима. На синоптиков надежда слабая, они и соврут — недорого возьмут.

Но разве можно играть листками отрывного календаря, как картами, да еще в такую азартную игру? Хотя бы две недели нужно было держать, в резерве. Планировать рейс в расчете на чей-то энтузиазм, на героические аварийные вахты, на талант капитана-наставника!

— А если бы не успели до ледостава? — не успокаивался Галиуллин. — Монтажники турбин были бы обречены на полугодовое ожиданье-безделье. И весь план наращивания мощности гидростанции полетел бы вверх тормашками. Рисковали полугодовой жизнью пятой турбины!..

Чернега связался с главным диспетчером гидростанции и раньше всех, до радиосводок, получал информацию о движении каравана.

«Рассвет» должен появиться у причала в ранние сумерки. Вот и решили после смены поехать на пристань. Дать пикап Рыбасов отказался:

— Еще чего недоставало. Устраивать летуну торжественную встречу!

Сперва Рыбасов сослался на нехватку бензина, потом на отсутствие шофера и отправился по своим делам, оглядываясь на ходу.

— Вот заметьте, — изрек Маркаров. — Чем глубокомысленнее он морщит лоб, тем большую глупость изрекает. Ни рыбасов, ни мясов...

Шестаков разыскал по телефону Пасечника и получил разрешение взять машину. А что касается шофера, то пикап поведет Нистратов, его водительские права уже год ржавеют без дела.

Садырин уселся в пикапе на первой скамейке, рядом с ним сиденье пустовало, в последнюю минуту его заняла Зина Галиуллина. Чернега сел позади всех; с Садыриным они по-прежнему в ссоре. Чернега в той самой куртке под замшу, зашитой руками Варежки, изрядно потрепанной.

Варежка поспешила занять место рядом с Шестаковым и взяла его под руку, ежась от удовольствия.

Выходя из автобуса, она низко пригнула голову, но тут же выпрямилась, приосанилась. Подчас рослые слегка сутулятся, как бы стесняясь своего роста, а Варежка ходила подняв голову, расправив плечи.

Мог ли Погодаев вообразить, что на пристани Тонкого мыса встретит столько своих?

«Рассвет» и баржа еще не пришвартовались, а Погодаев разглядел на пристани Зину Галиуллину об руку с Варежкой, Чернегу в куртке не по сезону и в высокой беличьей шапке, Шестакова, широкоплечего Маркарова, Нистратова.

Погодаев увидел на пристани и старого знакомого Клотика. На нем комбинезон с меховым воротником, капитанка с крабом, он что-то кричал Погодаеву, отчаянно жестикулировал. И на расстоянии было заметно, что Клотик уже согрелся ради торжественной встречи.

Докричаться еще нельзя было, но Погодаев услышал знакомый залихватский свист Садырина; тот стоял с непокрытой головой, а отсвистев свое, запустил пальцы в шевелюру.

На пристани услышали первые слова Погодаева:

— Соскучился по вас, черти!

Искал глазами Машу, но откуда ей быть на пристани, если он ничего не сообщил о возвращении? Радист теплохода соглашался отстукать приватную радиограмму. Погодаев помнил, что на языке полярников-радистов цифра «88» означает не то «привет», не то «целую». Но адреса Маши он не знал.

Погодаев спрыгнул на берег до того, как был подан трап. Вид у него измученный, зарос рыжеватой щетиной. За спиной многострадальная тощая котомка, на дне которой лежат две неразлучные, ни разу в этом путешествии не раскрытые книжки: «За далью — даль» и «Потаенный Радищев».

Стоянка «Рассвета» у Тонкого мыса была весьма кратковременной. Машинисты могучего крана выгрузили рабочее колесо в рекордно короткий срок.

Ледостав подступал к каравану все ближе. И утром «Рассвет» изо всех своих силенок заспешит вниз по течению.

Прежде чем направиться к пикапу, где за баранкой уже гордо восседал Нистратов, Погодаев повернулся к Ангаре, напоследок пристально, неторопливо всмотрелся в густую шугу, разбавленную по-зимнему черной водой.

Он вспомнил Андрея Константиновича Княжича:

— Энергоноситель...

Надо черкнуть Княжичу открытку, доложить, что пятое колесо благополучно приплыло. Вот так же Погодаев летом уведомил Княжича о счастливом окончании предыдущего рейса.

Почему Погодаеву запомнился тот погожий вечер на стыке лета и осени? Ведь тогда на пристани у Тонкого мыса его не встретила ни одна знакомая душа. Востсибстальмонтаж еще не рокировался в Усть-Илимск.

Неужто тот вечер запомнился лишь потому, что над рекой висело неправдоподобное сиреневое небо, исчирканное пролетающими утками?

Нет, память была обязана совсем другому. Именно с той поры у него возникло и не проходило ощущение, что он заглянул в завтрашний день.

1973—1979