XVIII. ТРУДНЫЙ АБОРДАЖ

Онлайн чтение книги Охотник на водоплавающую дичь
XVIII. ТРУДНЫЙ АБОРДАЖ

Маленький Жан Мари уже рассказал нам, что Энен пришел в дурное расположение духа, не застав в Шалаше того, кого он искал.

Но на следующий день события приняли другой оборот: устав ждать молодого охотника дома, боцман вновь явился в Шалаш и нашел дверь лачуги закрытой; он яростно стал колотить в дверь ногой, но так и не смог войти в дом Алена, поскольку предусмотрительный Жан Мари, прежде чем отправиться к скупщику дичи, тщательно укрепил дверь изнутри железными перекладинами и выбрался из дома через окно.

Когда Энену надоело сбивать подошвы о доски, которые перекрывали вход в Шалаш, он остановился и задумался.

«Ну и ну, — сказал себе боцман, — это же ясно, как Божий день: парень дал тягу и не собирается подпускать нас близко; но пусть мне на шею повяжут флаговый фал вместо галстука, если я не брошусь за ним в погоню, как фрегат за пиратским судном! А! Он смеется надо мной, как марсовый над горожанином, солдатом или конопатчиком, и пусть крысы сожрут мои нашивки, если я не догоню бездельника рано или поздно! И когда это случится, ему не поздоровится, так как, клянусь честью, я буду палить из всех орудий с левого и правого борта».

Дав себе эту клятву, боцман, преисполненный решимости устроить охоту на Алена, направился к взморью, где, по его мнению, должен был находиться молодой человек; при этом Энен продолжал неистово перекатывать во рту комок жевательного табака.

Увидев на берегу боцмана, Ален, не желавший слышать его упреков, так ловко спрятался в расселинах скал, что бравый моряк прошел мимо, не заметив его.

Более двух часов Энен напрасно бродил взад и вперед по отмелям, и, поскольку прилив усиливался, ему пришлось, в конце концов, выйти на берег.

Избавившись от своего преследователя, Ален выбрался из укрытия и стал готовиться к вечерней охоте.

Он тщательно зарядил литой дробью свое огромное, ружье восьмого калибра и спрятался в одной из пустых бочек без дна, которые он установил на песке.

Вскоре темнота, опускавшаяся на землю, постепенно окутала берег, а затем и водную гладь.

Первая звезда показалась на небе в полночь.

Настало время прилива.

Море было спокойно, и монотонный шум волн, набегающих на берег, раздавался с одинаковыми перерывами.

Наконец мрак сгустился; отчетливо виднелась лишь маленькая лагуна, возле которой расположился Ален: в черном обрамлении ночи она блестела как зеркало.

И тут послышалось множество невнятных для непосвященного человека, но явственных для уха опытного охотника звуков, которые заставили Алена насторожиться.

До него доносились пронзительные крики, резкий свист гнусавое курлыканье, сопровождаемое шумом машущих воздухе крыльев. К отмели приближались зуйки, кулики, чирки и утки. Они пролетали на большой высоте над головой Монпле. Однако одна стая уток долго кружила поблизости, после чего внезапно охотник увидел, как вода забурлила под тяжестью множества птиц. Утки опустились в лагуну. Их было более пятидесяти.

Некоторое время они выжидали с вытянутыми шеями и; склоненными в сторону ветра головами, проверяя, насколько надежно пристанище, избранное ими для ночлега; не услышав ничего подозрительного, кроме мерного рокота волн, угасавших на песке, птицы разбрелись повсюду.

Одни из них, очевидно, еще недостаточно насытившись, ныряли и вытаскивали из тины креветок и мелких крабов.

Пернатые щеголи, заботясь о своей внешности, совершали туалет: они стряхивали с лазурных перьев воду и чистили их клювом.

Постепенно вся стая сбилась в кучу на берегу водоема — издали она казалась сплошной черной массой.

Неожиданно послышался оглушительный выстрел, и пули градом посыпались на несчастных уток.

Самые сильные успели взлететь, но второй ружейный залп подкосил большое число поднимавшихся в воздух птиц.

Производя первый выстрел, Ален целился низко, чтобы дробь рикошетом поразила как можно больше мишеней; во второй раз он выстрелил высоко, следуя за вертикальным взлетом уток, и это привело к превосходным результатам.

Добрая треть стаи неподвижно лежала на песке, убитая наповал первым же выстрелом; остальная часть подбитых, искалеченных птиц бросилась в лагуну, и Флажок стал преследовать их в воде, настигая раненых уток, несмотря на то что они проворно ныряли.

Ален был доволен удачной охотой; решив, что уже слишком поздно, чтобы во второй раз садиться в засаду, он забрался в одну из бочек, повернув ее дном против ветра, и попытался там немного отдохнуть.

Около трех часов ночи наступил отлив.

Пора было уходить с отмели, пока вода спала, и охотник двинулся в путь.

По дороге молодой человек собрался подстрелить несколько нырков; обходя с чрезвычайной осторожностью выступ скалы, чтобы приблизиться к тому месту, где, как ему казалось, притаилась дичь, он неожиданно почувствовал сильный толчок в плечо.

Монпле резко обернулся.

В двух шагах от него стоял мужчина, размахивавший палкой, первый удар которой Ален почувствовал на себе.

Было еще темно, и охотник решил, что на него напали; он быстро вскинул ружье и прицелился.

Но тут новый удар палки, обрушившийся на конец ствола, выбил ружье у него из рук, и оно упало на землю.

Ален бросился поднимать оружие, но его остановил хорошо знакомый голос боцмана Энена:

— Будет, будет, господин Монпле, оставьте в покое ваше орудие. Хотя кожа у меня такая же темная, как у какого-нибудь турпана, а пахнуть я должен не хуже водоплавающей дичи, я все же не то же самое, что ваша добыча.

— Как! — вскричал молодой человек. — Это вы, боцман, здесь, да еще в такое время?

— Тысяча чертей! Приходится за тобой гоняться, ведь ты бегаешь от друзей и, как видно, навсегда променял балки своего Шалаша на небесный свод.

— Кто? Я? Вы думаете, я от вас бегаю, боцман Энен?

— Я не знаю, бегаешь ли ты от меня или нет, но со вчерашнего дня ты ухитряешься все время поворачиваться ко мне только кормой, а это нечестно.

— Я уверяю вас, Жак…

— Хватит! Берегись, ты собираешься сказать неправду! Мало того что не годится насмехаться над старшими, порядочный человек не имеет права лгать. Ты думаешь, что старого боцмана Жака можно одурачить, как какую-нибудь сухопутную крысу? Ничего подобного! Я шел по твоему следу на песке и прекрасно видел, как ты прятался за каждым камнем, наблюдая оттуда за боцманом Эненом и выжидая, когда он уберется из твоей акватории. Ах, если бы этот чертов песок не сменился там, на отмели, галькой, ты бы не избежал абордажа, голубчик! Но я еще подумал: «Будь спокоен, рано или поздно я тебя поймаю!..» В самом деле, как только вода спала, я пришел, вспышка твоего выстрела указала мне дорогу, и вот я тут как тут! Не велика хитрость.

— Вы здесь, пусть так; я вас прекрасно вижу, и что из этого следует? Что вы так спешили мне сказать?

— А! Продолжаешь издеваться! Ты и сам знаешь, что я хочу тебе сказать. Алену было хорошо известно одно: если боцман Энен вбил себе что-то в голову, он будет стоять на своем до конца.

Поэтому охотник смирился с тем, что старый моряк именовал абордажем.

— Ладно! Ладно! — сказал он. — Я понимаю, в чем дело, вы пришли из-за Жанны Мари, не так ли?

— Вот видишь, ты знаешь, что привело меня сюда.

— Значит, Жанна рассказала вам свою историю?

— Неважно, как я об этом узнал, раз уж я это знаю. Ален, я давал тебе дельный совет, совет честного человека: если ты любил Жанну Мари, и Жанна Мари любила тебя, надо было жениться на ней. Но ты не послушался моего совета.

— Что поделаешь! — ответил охотник. — Мне претило жениться на женщине из семьи человека, обобравшего меня до нитки.

— Лучшим фрегатом, на который когда-нибудь ступала нога матроса, был «Победоносный» — раньше, пока мы не отвоевали этот корабль у англичан, он назывался «Victory» note 3«Победа» (англ.)… Нет-нет, смельчак Ален, не в этом причина такого твоего поведения; ты поднимаешь подходящий флаг, чтобы удалить меня из своей акватории, и остерегаешься показывать свой истинный флаг.

— Что ж, хорошо, — промолвил Ален, — я буду говорить с вами откровенно. Я отдаю должное Жанне Мари со всеми ее достоинствами: это порядочная женщина с добрым сердцем; я бы женился на ней охотнее, чем на любой другой, но что поделаешь: брак не входит в мои планы.

— Правда?

— Да, я еще для этого не созрел. Жениться означало бы навеки сделать нас, и меня и ее, несчастными.

— Милый мальчик, — суровым тоном произнес Энен, — следовало подумать об этом раньше, в ту ночь, когда она приютила и спрятала тебя в своей комнате, чтобы ты не был пойман и не наказан, как вор. Надо было еще тогда привязаться к якорю канатом порядочности, держаться подальше от берега и не мчаться прямо на рифы.

По тому, как боцман Энен изъяснялся, было ясно, что ему известно все.

В течение нескольких минут молодой человек хранил молчание.

Затем, стараясь напустить на себя легкомысленный и беспечный вид, он сказал:

— Ничего не попишешь, боцман Энен. Целые сутки — это долгий срок. Особенно, если ты сидишь взаперти с молодой хорошенькой женщиной и вдобавок чувствуешь, что она тебе не противна. Хотел бы я посмотреть, что бы вы делали на моем месте!

— На твоем месте, — продолжал моряк, голос которого становился все более суровым, а лицо — все более строгим, — разве я не был на твоем месте? Но черта с два я повел бы себя так же, как ты! За свою жизнь мне довелось изведать такое, что твои шалости — просто ерунда по сравнению с моими проказами! При бывшем, даром что он был сущей сухопутной крысой и не слишком жаловал матросов, мы привозили из рейса неплохую добычу да просроченное жалованье в придачу и гуляли вовсю: ублажали девиц, напивались так, что в конце концов падали под стол, давали друг другу взбучку — одним словом, получали все какие есть удовольствия! Но, чтобы обольстить хорошую честную девушку, взять ее силой или как-то еще, нет, господин Ален, это не по-моряцки. Если бы, будучи бедным и несчастным, я обманул бы такую же бедную и несчастную женщину, как я, мне бы показалось, что я надругался над родной сестрой, а это ой как нехорошо.

— Черт возьми, боцман Жак, — сказал Ален, — я и не знал, что вы такой добродетельный человек.

— Перестань, перестань, хватит смеяться, господин Ален, — произнес моряк. — Знаешь, сейчас ты мне очень напоминаешь тех китайцев, что малюют огромные пушки на своих портах, чтобы напугать малайцев; этот смех тебе не пристал, парень, и твои шуточки не вгонят меня в краску, как и не облегчат камня у меня на сердце при мысли о той бедняжке, которую ты оставил на берегу в плачевном состоянии после того, как она по твоей милости потерпела крушение.

— Почему же она потерпела крушение и сейчас в более плачевном состоянии, чем раньше?

— А! Так ты не знаешь, что с ней приключилось?

— Нет, а что с ней приключилось?

— А то, что, когда позавчера ночью Жанна вернулась с вашего свидания в Шалаше — куда, между прочем, незачем было ее звать, чтобы сделать ей такое гнусное предложение — дядя поджидал ее на пороге. Обрадовавшись, что подвернулся удобный случай, Ланго выгнал ее из дома, как какую-нибудь бродяжку и потаскушку, гуляющую по ночам.

— А! Я этого не знал.

— В самом деле?

— Я клянусь, боцман Энен.

— Меняет ли это твои намерения?

— Но почему же, — продолжал Ален, не отвечая на вопрос моряка, — почему, оказавшись без крова, она не пришла ко мне просить приюта?

— Ну да, конечно, ты отвергаешь Жанну как жену, но приютил бы ее как любовницу! Она, это бедное милое создание, эта благочестивая женщина, побоялась к тебе обращаться и правильно сделала.

— По-моему, — сказал Ален, — это все же было бы лучше, чем скитаться где придется, ведь, если Ланго все рассказал людям, в чем я не сомневаюсь, бедная Жанна Мари не найдет ни одного дома, где она сможет приклонить голову.

При этом он невольно вздохнул. Глаза боцмана засверкали.

— А вот в этом ты ошибаешься, — произнес он, — она уже нашла себе пристанище.

— Какое?

— Мой дом.

Ален задумался; сердце его сжалось, и на миг ему стало стыдно.

Молодой человек действительно опасался утратить свою независимость, зная ее истинную цену; он не понимал, что тихие радости семейной жизни, живой пример которой он видел в доме боцмана, способны вознаградить его за эту жертву. И все же, несмотря на его привычку к беспутной жизни и на его грубые вкусы, Ален не был дурным человеком. Он считал свой поступок ни к чему не обязывающей шалостью. Еще никогда с ним не говорили о таком столь серьезно. Судьба несчастной вдовы не могла оставить охотника безучастным, и он спрашивал себя, не следует ли ему во что бы то ни стало исполнить свой долг.

К несчастью, боцман Энен превратно истолковал то, что происходило в эту минуту в сердце молодого человека; он решил, что Ален не растрогался, а ожесточился, и внезапно вскричал, топнув ногой:

— А! Тебе чертовски повезло, что я не отец и не брат бедной Жанны Мари.

Ален резко поднял голову, как будто его ужалила змея.

— Э, боцман, к чему вы это говорите? — спросил он.

— Я бы показал тебе, парень, что тот, кто позорит женщину, может поплатиться за это головой.

— Позорят только тех, кто желает быть опозоренными, — грубо отвечал охотник, — будь Жанна Мари вашей женой или дочерью, это ничего бы не изменило, слышите, боцман Жак?

— Значит, ты бы все равно на ней не женился?

— Ей-Богу, нет.

— И что бы ты мне сказал в свое оправдание?

— Я бы сказал, если предположить, что я вообще стал

бы оправдываться, что не считаю себя каким-то красавчиком и, стало быть, кто поручится, что женщина, уступившая мне, не уступит другому?

— А!.. Думаешь, я не заставлю тебя раскаяться в таких подлых речах?

— Вы сказали, в подлых речах, боцман Энен?

— Да, в подлых речах, я сказал и повторяю: в подлых речах!

— Скажите спасибо, что вам шестьдесят лет, боцман Энен, а не то вам бы дорого пришлось заплатить за подобное оскорбление, так и знайте.

— Какая тебе разница, сколько мне лет, парень, если моя кровь столь же горяча, как твоя, и я готов пролить хоть целый жбан крови, чтобы тебя проучить!

Ален только пожал плечами.

После вчерашнего визита в Шалаш боцман Энен, оскорбленный в своих лучших чувствах, с трудом сдерживал клокотавшую в нем глухую ярость; поэтому, восприняв сочувственный жест охотника как издевательство, старый моряк окончательно забыл о своей миссии миротворца и взорвался.

— Черт побери! — вскричал он. — Разве мужчина теряет мачты от того, что черви уже начали подтачивать его корпус? Если ты так считаешь, дружище Ален, то я думаю по-другому, и докажу тебе, что такая старая посудина, как я, еще может лихо стрелять залпом. Я буду драться с тобой, когда ты захочешь, на саблях или на ножах, по твоему усмотрению, слышишь, жалкая сухопутная крыса?

Монпле потянулся к своему ружью, лежавшему возле скалы.

Боцман Энен сделал шаг вперед, чтобы помешать молодому человеку взять оружие; при этом он продолжал сжимать в руках палку.

Однако Ален понимал, что нельзя ввязываться в драку со стариком.

— Давайте разойдемся, — предложил он, — мы и так уже достаточно друг другу наговорили. Стоит мне еще немного вас послушать, боцман Жак, и я позабуду о дружбе, которая была мне дорога, и перестану владеть собой. Если вы думали, что ваши ругательства и угрозы могут заставить меня изменить свое решение, то вы жестоко ошиблись.

Энен мысленно признал, что он в самом деле действовал . неправильно.

— Скажите Жанне Мари, — продолжал охотник, — что мне искренне ее жаль, и я сожалею, что по воле рока она оказалась у меня на пути. Скажите ей, что если бы нашелся другой способ ее утешить, а не тот, какой вы хотели навязать мне силой, то я был бы рад им воспользоваться, чего бы мне это ни стоило. Но я не могу пожертвовать своей свободой, вызвать у себя чувства, для которых я еще не созрел, и возложить на себя обязанности, которые я не в состоянии исполнить. А теперь давайте забудем взаимные обиды; к счастью, нашими свидетелями были только ночь, океан и Бог. Прощайте, боцман Жак.

Свистом подозвав Флажка, Ален поспешил уйти.


Читать далее

XVIII. ТРУДНЫЙ АБОРДАЖ

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть