Онлайн чтение книги История Оливера Oliver’s Story
19

Я смутно припоминаю, что несколько лет назад читал о внезапной смерти Уолтера Биннендейла, отца-основателя огромной торговой империи на Востоке США. И о том, что он завещал ее дочери, в то время до смешного молодой.

Некогда существовал еще старший брат. Но как помнят фанаты мотогонок, в 1965 году Бин Биннендейл сорвался с трека и разбился в Зандвоорте, всего через несколько секунд после того, как перехватил лидерство у Буассье. С тех пор Марси стала единственной наследницей. Всезнающая пресса высказала предположение, что она быстро продаст магазины и начнет тратить миллионы. Вместо этого двадцатичетырехлетняя Марси решила испытать себя в роли промышленно-финансового магната и взвалила на себя дело любимого папочки.

Специалисты улыбались и предсказывали быстрое разорение. Но этого не произошло. Спустя два года фирма «Биннендейл» объявила об экспансии на Запад — специалисты сочли этот шаг безрассудным. К тому времени, когда фирма открыла в Лос-Анджелесе свой семнадцатый филиал, ее капитал удвоился. Возможно, это была просто слепая удача, но те, кто теперь улыбались, улыбались Марси в лицо, а не за спиной.

Время от времени я наталкивался на краткие сообщения о финансовом прогрессе фирмы «Биннендейл». Если имя Марси как президента фирмы когда-нибудь и упоминалось, то скорее мимоходом. К тому же никогда не печатали ее фотографий. Никогда не живописали ее жизнь на страницах светской хроники. Колонка «Люди» журнала «Тайм» не отметила ее замужества. Никто не сообщил об ее разводе. Такая анонимность почти невозможна, если вы принадлежите к числу богатейших людей страны. И к тому же являетесь очаровательной блондинкой. Поэтому я не удивился, узнав, что Марси платила какому-то агентству за то, чтобы пресса о ней не упоминала.

Все это она рассказала мне, пока я гнал ее белый Мерседес на север от Нью-Йорка.

Сначала я воспользовался ее телефоном, чтобы отменить встречу с доктором Лондоном. Потом она позвонила в свой офис и сказала:

— Отменить на хуй все мои встречи днем до конца дня (именно в этих выражениях).

И — наконец — я выдернул штепсельную вилку.

Марси снисходительно улыбнулась, когда я нарочно испортил ее личную собственность.

— По какой-то необъяснимой причине, Оливер, ты мне нравишься. Но ты слишком импульсивный.

— Это ты несносная особа, — ответил я. — Подумай обо всех неприятностях, от которых мы были бы избавлены, если бы ты сказала прямо там, в парке: «Моя фамилия Биннендейл». Я бы ответил: «Ну и что? Фамилия вашего папочки соблазняет меня меньше, чем ваша попочка».

Мимолетная искорка в ее глазах свидетельствовала, что она мне верит.

— Слушай, Оливер, я знаю, что у меня легкая паранойя. Но не забывай, что я перенесла ужасную травму.

— Что именно сделал твой муж?

— Со мной? С другими женщинами? Пожалуйста, уточните.

— Чем, например, он занимается сейчас?

— Ничем.

— Ничем?

— Ладно, давайте сформулируем это так: он очень хорошо устроен.

Что она имела в виду? Неужели то, что пришло мне в голову?

— Марси, ты намекаешь, что тебе пришлось от него откупиться?

— Нет, — сказала она. — Я не намекаю. Я констатирую этот факт. Сейчас он разведенный муж с большим состоянием.

Я был потрясен. Как могло случиться, что именно Марси так здорово одурачили?

— Понимаешь, — сказала она. — Я училась на старшем курсе колледжа и раздумывала, чем бы, черт побери, мне заняться в жизни. Затем — раз — появляется этот необыкновенно красивый, обаятельный парень…

Лучше бы она не подчеркивала его красоту.

— … и говорит мне все, чему мне хотелось верить.

Она умолкла.

— Я была совсем девочка, — сказала она. — И по уши влюбилась.

— А потом?

— Ну, отец все еще надеялся заставить Бина снять шлем и заняться бизнесом. Как и следовало ожидать, брат поспешил в противоположном направлении. И когда я вдруг появилась со своим ослепительным другом, отец совершенно потерял голову. Он уверовал, что Майк — это Иисус Христос плюс Эйнштейн, только прическа аккуратнее. Я хочу сказать, что даже если б я и хотела, я бы не смогла поставить под сомнение совершенства Майкла. Мне даже кажется, что отец стал любить меня больше, когда я привела ему этого потрясающего второго сына.

— А как реагировал Бин?

— О, это было отвращение с первого взгляда. Они возненавидели друг друга. Бин все время говорил мне, что Майкл — барракуда.

— Которой, как я понимаю, он и оказался.

— Ну, это не совсем справедливо, во всяком случае, по отношению к барракудам.

Ясно, что так горько она шутила и раньше. Печальная ситуация.

— Но что именно заставило вас в конечном итоге разойтись? — спросил я.

— Я не нравилась Майклу. — Марси пыталась сделать вид, будто ей это безразлично.

— Что конкретно ему не нравилось?

— Я думаю, он понимал, что хоть он и очень нравится моему отцу, Бин в один прекрасный день вернется и станет хозяином. А поскольку Майкл родился не для того, чтобы играть вторые роли, он просто сдался.

— Ужасно, — попытался съязвить я.

— Да. Если бы он только подождал еще пять месяцев…

На этом ее повествование кончилось. Без всяких дальнейших комментариев. Даже без пожеланий, чтобы Майкл Нэш сгорел в аду.

Я совершенно не знал, что сказать. («Да, жаль, что так вляпалась»?) Поэтому я просто вел машину. Мы слушали Джоан Баэз.

И вдруг мне пришла в голову одна мысль.

— Послушай, Марси, почему ты решила, что я не такой?

— Не знаю. Просто на это надеюсь.

Затем она дотронулась до моей руки, и это вызвало очень приятное ощущение у меня в позвоночнике. От чисто духовного мы продвигались к чему-то физическому. Поэтому пора было полностью раскрыть все тайны.

— Марси, я ты когда-нибудь задумывалась о моей фамилии?

— Нет. А что, нужно? — тут ее осенило. — Барретт… инвестиционный банк? Фабрики? Это твоя семья?

— Дальний родственник, — сказал я. — Мой отец.

Некоторое время мы ехали молча. Затем она тихо сказала:

— Я не знала.

Что, признаюсь, доставило мне удовольствие.

Мы ехали все дальше в бархатистую тьму Новой Англии.

Я не тянул, просто искал по-настоящему ни на что не похожее место.

— Думаю, что нам нужен камин, Марси.

— Да, Оливер.

Нам пришлось доехать до Вермонта, чтобы найти идеальную обстановку. «Хижины Дяди Эбнера». На маленьком озере Кинуоки. Шестьдесят пять за ночь. Включая дрова[6]Да, уважаемые читатели и читательницы. Такие цены действительно были в США в 1969 году. — Издатель.. Ближайшее место, где можно пообедать, — придорожное кафе под названием «У Говарда Джонсона».

За обедом мы делились друг с другом воспоминаниями нашего детства.

Сначала я надоедал ей, рассказывая о своем комплексе соперничества с отцом. Потом она пропела мне ту же песню. Все, что она когда-либо делала в жизни, было вызовом ее собственному Папочке. Или попыткой обратить на себя внимание.

Мы напоминали двух актеров, анализирующих свою игру в двух разных постановках Гамлета. Меня только поражало, что Марси играла не Офелию. Ее роль, как и моя, была ролью печального Принца, а я всегда думал, что женщины соперничают лишь со своими матерями. Кстати, она вообще ни разу не произнесла слово «мама».

— А мать у вас была? — спросил я.

— Да, — сказала она. Без всяких эмоций.

— Она жива? — спросил я.

Она кивнула.

— Они с отцом разошлись в 1956 году. Мать не просила, чтобы ей отдали детей. Она вышла замуж за инженера-строителя в Сан-Диего.

— Вы когда-нибудь видитесь?

— Она была у меня на свадьбе.

Слабая улыбка Марси не могла убедить меня, что ей это безразлично.

— Прости, что я об этом спросил.

— Я бы все равно тебе рассказала.

— А теперь расскажи ты.

— О чем?

— Расскажи мне что-нибудь ужасное о своем прошлом.

Минутку я подумал и признался.

— Я жульничал, играя в хоккей.

— В самом деле? — Марси просияла.

— Точно.

— Оливер, я жажду подробностей!

Они ее действительно интересовали. Спустя полчаса она все еще требовала, чтобы я рассказывал свои хоккейные истории.

Но я слегка прикоснулся рукой к ее губам и сказал:

— Завтра, Марси.

Когда я платил, она заметила:

— Знаешь, Оливер, это был самый замечательный обед в моей жизни…

Я почему-то подумал, что она имела в виду не макароны и не пломбир с горячим шоколадом.

Потом мы взялись за руки и пошли к дяде Эбнеру.

Потом растопили камин.

А затем помогали друг другу не стыдиться, хотя оба стыдились.

И позже вечером были опять близки, и уже не смущались.

И заснули в объятиях друг друга.

Марси проснулась на рассвете. Но я уже сидел у озера, любуясь восходом солнца. Закутанная в пальто, растрепанная, она села рядом и прошептала (хотя никого на протяжении многих миль не было):

— Как ты себя чувствуешь?

— Отлично, — ответил я, взяв ее за руку. Но я знал, что мои глаза и голос выдают грусть.

— Ты чувствуешь себя неловко, Оливер?

Я кивнул в знак согласия.

— Потому что ты думал о Дженни?

— Нет, — сказал я и посмотрел в сторону озера. — Потому что не думал.

Затем, отложив разговоры, мы встали и снова пошли к Говарду Джонсону, чтобы плотно позавтракать.