— Ну, и что вы чувствуете?
— Боже, вам что, непонятно?
Я широко улыбался, как идиот. Какие еще симптомы могли подтвердить диагноз: я — счастлив? Пируэты по кабинету?
— Не могу выразить это на медицинском языке. В вашей науке нет термина, передающего это состояние, — радость.
Ответа все нет. Неужели доктор Лондон не может сказать по крайней мере: «Поздравляю»?
— Доктор, я парю в эмпиреях. Как американский флаг в день Четвертого июля!
Конечно, я знал, что слова избиты. Но, черт, я был взволнован, жаждал все обсудить. Ладно, не обсудить, а просто покукарекать. После бесконечных месяцев оцепенения во мне наконец появилось нечто, напоминающее человеческие эмоции. Как бы мне выразить это, чтобы психотерапевт смог уловить мою мысль.
— Послушайте, доктор, мы нравимся друг другу. Наши взаимоотношения находятся в процессе становления. В бывшей статуе потекла кровь.
— Это все на уровне газетных заголовков, — заявил доктор Лондон.
— Это суть, — настаивал я. — Разве вы не верите, что я хорошо себя чувствую?
Возникла пауза. Почему так получилось, что, хорошо понимая мою предыдущую боль, сейчас он был абсолютно глух к моему состоянию эйфории? Я смотрел прямо на него в ожидании ответа.
Все, что он сказал:
— Завтра, в пять часов.
Я вскочил и быстро вышел.
Мы выехали из Вермонта в семь сорок пять, дважды останавливались выпить кофе и заправиться, целовались и прибыли к ее замку в стиле барокко в полдвенадцатого. Привратник взял ключи от машины. Я схватил Марси за руку и привлек ее к себе.
— Люди смотрят! — запротестовала она. Но не слишком энергично.
— Это Нью-Йорк. Всем наплевать.
И в соответствии с моим предсказанием всем в городе было наплевать. Кроме нас.
— Давай встретимся за ланчем, — сказал я.
— Время ланча — сейчас.
— Здорово. Мы как раз вовремя.
— Мне надо идти на работу, — сказала Марси.
— Не ссы, я в хороших отношениях с твоим боссом.
— Но ведь и у тебя есть обязательства. Кто охранял гражданские свободы, пока тебя не было в городе?
Ха-ха. Вряд ли я попаду в собственную ловушку.
— Марси, я нахожусь здесь, чтобы осуществить свое основное право на счастье.
— Не посреди же улицы!
— Мы поднимемся наверх и выпьем по чашечке какао.
— Мистер Барретт, отправляйтесь прямо в ваш проклятый офис, займитесь юридическими делами или чем-нибудь еще и возвращайтесь к обеду.
— Это когда? — нетерпеливо спросил я.
— В обеденное время, — сказала она и попыталась пройти внутрь. Но я все еще держал ее за руку.
— А я уже хочу есть.
— Тебе придется подождать до девяти.
— До полшестого, — возразил я.
— До полдевятого — это контрпредложение.
— В семь, — настаивал я.
— Восемь часов — крайний срок.
— Сделка жестокая, — ответил я, неохотно соглашаясь.
— Я и сама такая, — сказала она. Затем рванула через железные ворота своего огромного замка.
Поднимаясь на лифте в контору, я начал зевать. Мы спали совсем немного, и только сейчас я это почувствовал. И вид у меня был помятый. Когда мы останавливались выпить кофе, я купил одноразовую бритву и попытался побриться. Однако ни один из автоматов не продавал рубашек. Так что, ничего не поделать, у меня был вид человека, занимавшегося именно тем, чем я занимался.
— О, это мистер Ромео! — воскликнула Анита.
Кто, черт возьми, ей сказал?
— Это написано на вашем свитере! Альфа Ромео. Я думала, что это ваше имя. Вы, конечно, не мистер Барретт. Тот всегда приходит работать на рассвете.
— Я проспал, — сказал я, направляясь в убежище своего кабинета.
— Оливер, приготовьтесь к удару.
Я остановился.
— Что случилось?
— Атаковали разносчики цветов. Разве вы отсюда не чувствуете запах?
Я вошел в помещение, которое когда-то было моим кабинетом, а сейчас походило на огромную экстравагантную выставку цветов. Цветочные запахи везде. Даже мой собственный письменный стол казался клумбой роз.
— Кто-то вас любит, — сказала Анита, с наслаждением принюхиваясь.
— Карточка была? — спросил я, моля Бога, чтобы она ее не открывала.
— На ваших розах, то есть на письменном столе, — сказала она.
Я достал ее. Она была запечатана, с пометкой «Лично».
— Конверт из очень плотной бумаги, — сказала Анита.
— Я его держала на свет, но ничего не смогла прочесть.
— Можете идти на ланч, — ответил я, сухо улыбнувшись.
— Что случилось, Оливер? — спросила она, рассматривая меня. (Рубашка была слегка измызгана, но других улик не было. Я проверил.)
— Что вы хотите сказать, Анита?
— Вы совершенно перестали изводить меня по поводу телефонных звонков.
Я еще раз велел ей идти и развлечься за ланчем. И повесить на ручку двери табличку «Не беспокоить».
— У нас нет такой таблички! Тут не мотель! — Она ушла и закрыла дверь.
Открывая конверт, я чуть не разорвал его. Послание гласило:
«Я не знала, какие твои самые любимые, и не хотела разочаровывать. С любовью, М.»
Я улыбнулся и схватил телефон.
— Она на совещании. Могу я узнать, кто звонит?
— Это ее дядя Эбнер, — ответил я, стараясь, чтобы мой голос звучал потолще и получше. Пауза, щелчок, и внезапно — босс.
— Да? — Голос у нее весьма бодрый.
— Как это получается, что у тебя такой бодрый голос?
— Я на совещании с менеджерами Западного побережья.
Ага, верхний эшелон. Основная команда. А она демонстрирует им свою имитацию ледяной холодности.
— Я вам перезвоню, — сказала она, отчаянно пытаясь сохранить свой ледяной имидж.
— Я буду краток, — сказал я. — Цветы были прелестны…
— Хорошо, — ответила она. — Я свяжусь с вами.
— И еще одно, У тебя самая роскошная жопка.
Внезапный щелчок. Эта дрянь повесила трубку!
У меня заболело сердце, и дремотное оцепенение наполнило мою душу.
— Он что — умер?
Голос напоминал голос Барри Поллака, недавнего выпускника юридического факультета, который только что поступил в нашу фирму.
— Еще сегодня утром он выглядел совсем здоровым.
Это Анита, претендующая на Оскара по номинации «осиротевшая родственница».
— Как он сюда попал? — спросил Барри.
Я сел. Господи, да я спал на клумбе из роз.
— Привет, ребята, — пробормотал я, зевая, но притворяясь, будто после обеда всегда сплю на своем письменном столе. — Постарайтесь в следующий раз постучать, а?
— Мы стучали, — нервно сказал Барри, — много раз. А потом мы открыли дверь, чтобы посмотреть, все ли в порядке.
— Я в полном порядке, — ответил я, небрежно стряхивая лепестки с рубашки.
— Я приготовлю вам кофе, — сказала, выходя, Анита.
— Что случилось, Барри? — спросил я.
— Ну как же? Дело школьного совета. Мы готовили его вместе.
— Да, — сказал я, и тут до меня, наконец, дошло, что в другом мире я когда-то был юристом. — У нас разве не назначено совещание по этому вопросу?
— Да. Сегодня в три, — сказал Барри, перекладывая бумаги и переминаясь с ноги на ногу.
— О’кей, вот и увидимся в три.
— Но, мистер Барретт, сейчас в некотором роде полпятого, — сказал Барри, искренне надеясь, что его точность не оскорбит меня.
— Полпятого! Черт возьми! — Я вскочил.
— Я проделал большую работу и выяснил, — начал Барри, решив, что совещание уже идет.
— Нет. Послушайте, Барри, давайте встретимся по этому вопрос завтра, а?
Я направился к двери.
— В котором часу?
— Назначьте сами. Давайте прямо с утра.
— В полдевятого?
Я остановился. Дело о школьном совете было вовсе не на первом месте среди тех, которые я запланировал на утро.
— Нет, с утра у меня важная встреча. Лучше в десять.
— О’кей.
— В десять тридцать будет лучше, Барри.
— Хорошо.
Вылетая из двери, я слышал, как он бормочет:
— Я правда уже много выяснил…
К доктору я пришел рано, и сразу же был рад уйти. Лондон не настроился на мою волну, а кроме того, мне предстояло еще сделать много важных дел. Например, постричься. И подумать об одежде. Следует ли надеть галстук?
И взять ли с собой зубную щетку?
Черт, еще надо ждать много часов. И я отправился бегать в Центральный парк, чтобы провести время.
И пробежать под ее окнами.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления