Онлайн чтение книги История Оливера Oliver’s Story
21

Замок этой принцессы охранял целый полк. Сначала меня встретил Хранитель ворот, полный сомнений в законности моего присутствия на королевской территории. Затем он направил меня в вестибюль, где привратник за стойкой с коммутатором попытался проверить, действительно ли этого простолюдина ожидает монарх.

— Да, мистер Барретт — сказал Цербер в эполетах, — вы можете войти.

А ведь действительно, на его взгляд, я совершенно не отвечаю требованиям, которые предъявляются посетителям этого дома.

— Великолепная новость, — дерзко ответил я. — Не могли бы вы мне сказать, как попасть в квартиру Биннендейлов?

— Пройдите через двор, войдите в последний подъезд справа, затем — на лифте на самый верх.

— Какой номер квартиры?

— Там только одна квартира, мистер Барретт.

— Благодарю. Весьма обязан. (Надутый осел.)

На единственной двери номера не было. Равно как и никакой таблички с именами жильцов. Я сжал маленький букетик цветов, купленный на углу, и очень осторожно позвонил.

Спустя несколько секунд Марси открыла дверь. На ней было надето нечто шелковое, что носит дома женщина, если она царица Савская. Во всяком случае, то, что не было скрыто одеянием, мне понравилось.

— О, да мы знакомы, — сказала Марси.

— Я собираюсь доказать это, как только попаду в квартиру, — ответил я.

— Зачем тогда ждать?

Я и не стал ждать. Мои руки побежали почти по всем анатомическим деталям, покрытым шелком. Затем я вручил ей цветы.

— Это все, что мне удалось раздобыть, — сказал я. — Какой-то сумасшедший скупил все цветы в городе.

Марси взяла меня за руку и повела в глубь квартиры.

Все дальше вглубь.

Квартира была огромная, и это приводило в замешательство. Мебель отличалась безупречным вкусом, просто всего было слишком много.

На стенах — те же произведения живописи, которые украшали мою комнату в общежитии в Гарварде. Только, конечно, не репродукции, а оригиналы.

— У тебя интересный музей, — заметил я. — Он мне нравится.

— А мне понравился твой замечательный телефонный звонок, — парировала она, ловко уклоняясь от причастности к этому показному богатству.

Внезапно мы оказались внутри Колизея. Думаю, это помещение считалось гостиной, но оно поистине было колоссальных размеров. Потолки высотой метров шесть. Огромные окна, выходящие на Центральный парк. Вид из окна отвлек меня от соответствующей реакции на картины. Хоть я и отметил, что некоторые из них были сюрреалистическими. Как и их воздействие на меня.

Марси забавляло то, как я был ошеломлен.

— Все очень маленькое, но это дом, — шутливо заметила она.

— Боже, Марси, ты бы могла устроить прямо теннисный корт.

— Я и устрою, если ты согласишься со мной играть.

Потребовалось какое-то время, чтобы пройти это пространство. На паркетном полу наши шаги создавали стереоэффект.

— Куда мы идем? — спросил я. — В Пенсильванию?

— В более уютное место, — сказала она. И сжала мне руку.

Через несколько минут мы оказались в библиотеке. Горел камин. Нас ждали напитки.

— Тост? — спросила она.

— За Марсину жопку, — сказал я, подняв бокал.

— Нет, — возразила она.

Тогда я предложил:

— За Марсины сиськи.

— Фу, какая гадость, — запретила она.

— Ну хорошо, за Марсин ум…

— Это лучше.

— Столь же полный очарования, как ее грудь и попка!

— Как ты груб, — сказала она.

— Прости, — всерьез извинился я. — На будущее зарекаюсь.

— Пожалуйста не надо, Оливер, — сказала она, — мне это нравится.

И мы выпили.

Выпив еще несколько бокалов, я почувствовал себя достаточно раскованным, чтобы пуститься в комментарии по поводу ее жилья.

— Слушай, Марси, как ты, такая живая, можешь жить в этом мавзолее? У моих родителей дом тоже большой, но там хоть есть лужайки, где я играл. А у тебя только комнаты. Древние заплесневелые комнаты.

Она пожала плечами.

— А где вы жили с Майклом? — спросил я.

— В двухэтажной квартире на Парк-авеню.

— Которая теперь принадлежит ему?

Она кивнула и добавила:

— Но я забрала оттуда свои кроссовки.

— Щедро, — сказал я. — И тогда ты переехала обратно к папочке?

— Простите, доктор, я не настолько ненормальна. После развода отец очень мудро сделал, послав меня в служебную поездку в отдаленные филиалы. И я работала с остервенением. Это было вроде трудотерапии. Внезапно он умер. Я вернулась на похороны и осталась здесь. Временно, сказала я себе. Я знаю, надо было закрыть дом. Но каждое утро я садилась за письменный стол отца, и какой-то рефлекс заставлял меня возвращаться сюда.

— Пусть этот рефлекс всегда будет таким же сильным, — добавил я. Затем я встал, подошел к ее стулу, протянул руку, но не успел перейти к любовным действиям, как появилось привидение! Или, во всяком случае, древняя сморщенная старуха, вся в черном, за исключением белого кружевного воротника и передника.

Привидение заговорило.

— Я стучала, — сказало оно.

— Да, Милдред? — небрежно сказала Марси, пока я пытался спрятать руки.

— Обед готов, — сказала старая карга и исчезла.

Марси улыбнулась мне.

Я улыбнулся в ответ.

Несмотря на странное окружение, я был удивительно счастлив. Хотя бы по той простой причине, что близко от меня находился другой человек. Я уже забыл, какие чувства может пробудить простая близость к биению чьего-то сердца.

— Ты голоден, Оливер?

— Уверен, что буду, когда мы дойдем до кафетерия.

— И мы отправились. По еще одной галерее через будущий теннисный корт, в столовую, наполненную красным деревом и хрусталем.

— Чтобы не вводить тебя в заблуждение, — сказала Марси, когда мы сели за огромный стол, — обед придумала я, а приготовил мой заместитель.

— Ты хочешь сказать повар?

— Да. Я плохая хозяйка, Оливер.

— Марси, не бойся. В последнее время моя еда мало отличалась от собачьего корма.

Всем, чем только можно, нынешний обед отличался от того, что мы вкушали вчера.

Еда была, конечно, лучше. Но разговор — хуже.

— Прекрасно! Восхитительное вишисуар… Мясо по-веллингтонски бесподобно… А какое Шато Марго 59 года… Суфле потрясающее.

Таковы были мои словесные излияния. В паузах я просто ел.

— Оливер, ты что-то замолк.

— Я просто потерял дар речи от этих гастрономических чудес, — ответил я.

Она уловила мою иронию.

— Я переборщила, да? — спросила она.

— Марси, не надо было устраивать такую показуху. Мне все равно, что мы едим. Важно, что мы едим вместе.

— Да, — сказала она.

Но я понимал: она думает, что я ее критикую. Наверно, так оно и было. Но я не хотел ее огорчать. И надеялся, что не очень расстроил.

Во всяком случае я пытался ее утешить.

— Ну, ладно, это же не значит, что мне не нравится, Марси. Правда. Это напоминает мне родительский дом.

— Который ты презирал.

— Кто это сказал?

— Ты. Вчера.

— А, да.

Наверно, за трапезой у Говарда Джонсона. (Неужели это было только вчера?)

— Послушай, — сказал я. — Прости, если я тебя обидел. Так или иначе, когда мои родители едят подобным образом, мне это кажется безнадежно устаревшим. С другой стороны, с тобой это… изысканно.

— Ты правда так думаешь?

Ответ на этот вопрос требовал дипломатичности.

— Нет, — искренне сказал я.

— Я не обиделась, — сказала она, хотя на самом деле обиделась. — Мне хотелось произвести на тебя впечатление. Я не часто ужинаю таким образом.

От этого мне стало легче.

— И как часто?

— Два раза, — сказала она.

— В неделю?

— Два раза с тех пор, как умер отец. (Что случилось шесть лет назад.)

Я почувствовал себя настоящей скотиной.

— Кофе будем пить где-нибудь в другом месте? — спросила хозяйка.

— Можно, я выберу комнату?

— Нет, — сказала Марси. — В моих владениях все следуют за мной.

Что я и сделал. Назад в библиотеку. Где нас ждал кофе и из невидимых динамиков лилась музыка Моцарта.

— Ты в самом деле только дважды устраивала здесь приемы? — спросил я.

Она кивнула:

— Оба раза деловые.

— Ну, а как насчет светской жизни? — спросил я, пытаясь быть тактичным.

— За последнее время она резко улучшилась, — ответила Марси.

— Нет, серьезно, Марси, как ты обычно проводишь вечер в Нью-Йорке?

— Восхитительно, — сказала она. — Я прихожу домой и, если еще светло, иду бегать. Затем снова за работу. Здесь в кабинете есть прямая линия на коммутатор в офисе, поэтому я могу перезваниваться с Калифорнией.

— Держу пари, что и после двенадцати.

— Не всегда.

— Ну, а что происходит после этого?

— Я все бросаю и начинаю вести светскую жизнь.

— Ага. Что означает?..

— О, имбирный эль и сэндвичи с Джонни.

— С Джонни? (Я не смог скрыть ревность.)

— Джонни Карсоном, ведущим ток-шоу.

Я вздохнул с облегчением и опять перешел в атаку.

— А кроме работы ты больше ничего не делаешь?

— Великий Маршалл Маклюрен говорит: то, чем человек поглощен целиком, — не работа.

— У него в голове всякое дерьмо, и у тебя тоже. Да, Марси. Ты себя уверяешь, будто ты увлечена, но на самом деле ты просто пытаешься работой заглушить одиночество.

— Боже, Оливер, — сказала она несколько удивленно. — Откуда ты столько знаешь о человеке, с которым едва знаком?

— Я говорил о себе, — ответил я.

Забавно. Мы оба знали, чего мы хотим, однако ни тот ни другой не осмеливался прервать разговор. Наконец, мне пришлось прибегнуть к каким-то банальностям.

— Вот это да, Марси! Уже полдвенадцатого.

— У тебя что, комендантский час?

— Да, нет. У меня и многого другого нет. Одежды, например.

— Я, что, умирала от застенчивости или не поставила точек над i? — спросила она.

— Скажем, что предельной ясности ты не внесла, — сказал я, — и я не собирался появляться здесь с дорожным чемоданчиком.

Марси улыбнулась.

— Я это сделала нарочно, — призналась она.

— Зачем?

Она встала и протянула мне руку.

На кровати было разбросано не меньше дюжины шелковых рубашек. Моего размера.

— Предположим, я захочу остаться на год? — спросил я.

— Это может показаться несколько странным, но если у тебя есть такое желание, у меня найдутся рубашки и на год.

— Марси?

— Да?

— У меня уже есть очень большое… желание.

И мы занялись любовью — так словно прошлая ночь была лишь генеральной репетицией.

Утро наступило слишком быстро. Казалось, что еще только пять утра, когда будильник на Маренной стороне кровати возвестил подъем.

— Сколько времени?

— Пять утра, — сказала Марси. — Восстань и воссияй.

— И поцеловала меня в лоб.

— Ты что, спятила?

— Ты же знаешь, корт в нашем распоряжении с шести до восьми. Жаль пропускать…

— Слушай, у меня есть лучший вариант.

— Какой? — прикинулась наивной Марси, хотя я уже начал ее ласкать. — Поиграем в волейбол?

— Да. Ты предпочитаешь называть это так.

Как бы это ни называлось, она оказалась весьма сговорчивой.

Ванная комната — вот в чем разница между домами наших родителей.

Принимая душ, я раздумывал о том, что именно отличало жилище Уолтера Биннендейла от Доувер-Хауса, фазенды моих родителей в Ипсвиче, штат Массачусетс.

Не произведения искусства. У нас тоже были шедевры, хотя наши соответствовали ранее нажитому состоянию и относились к прошлому веку. Мебель тоже имела смутное сходство. Для меня антикварное означает старое; я не ценю разные старинные безделушки.

Но ванные комнаты! В этом Барретты оказались неразрывно связанными с пуританской традицией: комнаты функциональные, белый кафель, все простое, можно сказать, спартанское. Вовсе не для того, чтобы там нежиться. Не то у Биннендейлов. Их ванные были достойны римского императора. Или, более точно, того современного римского творца, который их создал. Сама идея заказать дизайн такой комнаты вывела бы из себя самого либерального из Барреттов.

В зеркале, через приоткрытую дверь, я видел спальню.

Туда въехал сервировочный столик.

Его толкала Милдред.

Груз: завтрак.

К тому времени, когда я вытер лицо, Марси была за столом, в одеянии, которое, по-моему, она не собиралась надеть на работу. Я сел, завернутый в полотенце.

— Кофе, бекон, яйца?

— Боже, что за чертов отель!

— Все еще жалуетесь, мистер Барретт?

— Нет, было весело, — ответил я, намазывая маслом горячую булочку, — и я бы хотел навестить тебя еще раз.

Я остановился. И добавил: — Лет эдак через тридцать.

Она казалась озадаченной.

— Марси, — сказал я, — это место для палеонтологов. Оно наполнено спящими динозаврами.

Она взглянула на меня.

— Это не то, что тебе на самом деле нужно, — сказал я. На лице ее отразилось какое-то волнение.

— Я хочу быть с тобой, — ответила она.

Она не была застенчива. И не была в такой степени переполнена метафорами, как я.

— О’кей, — сказал я. Чтобы дать себе время придумать, что сказать дальше.

— Когда мы к тебе пойдем? — спросила она.

— Сегодня, — ответил я.

Марси это не обескуражило.

— Пожалуйста, скажи, когда и где.

— Давай встретимся в пять часов в Центральном парке. У входа к озеру, со стороны Ист-сайда.

— Что мне принести? — спросила она.

— Кроссовки, — ответил я.