Онлайн чтение книги История Оливера Oliver’s Story
25

А что, черт побери, не в порядке у меня?

Я снова принят в члены рода человеческого. Лепестки моей души раскрываются. Мне остается только радоваться. Но по какой-то непонятной причине самочувствие у меня всего лишь серединка наполовинку. Может, это просто блюз «Теперь, когда падают листья»?

Не могу сказать, что я подавлен.

С чего бы это? Я успешно занимаюсь всем подряд. Хорошо работаю. До такой степени, что могу теперь посвящать больше времени защите гражданских прав неимущих в Гарлеме.

Что касается Марси, то, по выражению Стивена Симпсона, она, черт побери, просто совершенство. Наши интересы совпадают почти во всем.

Одним словом, мы — одна команда. Точнее, смешанная пара.

Марси заслуживает всяческой похвалы. Я уступаю многим мужчинам-теннисистам, зато Марси способна загнать всех соперниц. Никогда не думал, что окажусь таким посредственным спортсменом. Но я стараюсь изо всех сил, и благодаря Марси мы завоевали всевозможные ленты, грамоты и скоро получим свой первый «золотой лист».

Между тем, Марси и тут осталась верна себе. Будучи жертвами расписания, мы должны либо играть в определенные дни, либо лишиться права на игру. Однажды четвертьфинальный матч Готама должен был состояться в девять вечера. Марси провела день в Кливленде, вечерним рейсом прилетела в Нью-Йорк, еще на борту самолета переоделась в теннисный костюм и явилась на корт в 9.15, пока я еще заговаривал зубы судье. Мы одержали победу, отправились домой и свалились замертво. Назавтра в семь утра она уже вылетела в Чикаго. К счастью, за ту неделю, что она отсутствовала, никаких матчей не было. Вывод: если у мужчины и женщины синхронизировано настроение и жизненный ритм, то эта схема работает бесперебойно.

Раз так, то какого черта я счастлив не настолько, насколько велит мне табло?

Понятно, что именно эта проблема встала на первое место в моей очередной беседе с доктором Лондоном.

— Это не депрессия, доктор. Я чувствую себя великолепно. Я полон оптимизма. Марси и я… мы…

Пауза. Я хотел сказать: «Мы непрерывно общаемся», однако самого себя не обманешь.

— …мы друг с другом не разговариваем.

Да, я так и сказал. И именно так я и думал — хоть это и похоже на парадокс. Ведь мы же часами (о чем свидетельствуют наши счета) болтаем по телефону.

Да. Но на самом-то деле мы ни о чем путном не говорим.

«Я счастлива, Оливер» — это не разговор, а всего лишь констатация факта.

Впрочем, не исключено, что я ошибаюсь.

Черт побери, что мне известно о людских взаимоотношениях?

В моем случае они сводятся лишь к тому, что я некогда был женат. А всякое сравнение с Дженни совершенно неуместно. Я хочу сказать, что знаю только одно — мы очень любили друг друга. Конечно, в то время я не занимался анализом. Я не рассматривал свои чувства в психиатрический микроскоп. И я не могу точно определить, почему с Дженни я был так невероятно счастлив.

Странно, ведь у нас с нею было так мало общего. Она категорически игнорировала спорт. Когда я смотрел футбол, она сидела в противоположном конце комнаты с книгой.

Я научил ее плавать.

Мне так и не удалось научить ее водить автомобиль.

Но будь я трижды проклят — разве супружество это метод обучения чему-либо?

Держу пари, что да. Но не плаванью, не автовождению и даже — смотри мою недавнюю попытку воссоздать ситуацию — не уменью зажигать кухонную плиту.

Супружество означает, что люди познают самих себя в постоянном диалоге. Путем создания новых контуров в спутнике, транслирующем их эмоции.

По ночам Дженни часто мучили кошмары, и тогда она меня будила. В те дни, когда мы еще не знали, как серьезно она больна, она в ужасе задавала вопрос: «Оливер, если вдруг окажется, что я не смогу родить ребенка, ты будешь любить меня по-прежнему?»

На что отнюдь не следовало автоматической реакции с моей стороны. Наоборот, этот вопрос открывал целый комплекс таившихся во мне эмоций, о которых я прежде не подозревал. Да, Дженни, конечно, невозможность иметь ребенка от тебя — женщины, которую я люблю, несомненно вызовет сильное потрясение моего Я.

Но от этого наши отношения не изменились. Напротив, ее честное сомнение, вызвавшее столь честный вопрос, заставило меня осознать, что я вовсе не такой уж герой. Что я еще далеко не зрелый человек, и потому не готов встретить сообщение о бездетности с напускной бравадой. Я сказал, что ей придется мне помочь. После чего мы разобрались друг в друге гораздо лучше, ибо признались, что каждый из нас сомневается в самом себе. И это сблизило нас еще больше.

— О господи, Оливер, хорошо, что ты не соврал.

— Дженни, разве не героическая правда тебя не огорчала?

— Наоборот, я рада.

— Почему?

— Потому что теперь я убедилась, что ты никогда не врешь.

Мы с Марси еще не вели таких разговоров. То есть, я хочу сказать, что когда у нее портится настроение или начинают шалить нервы, она мне об этом сообщает. А также и о том, что иногда в пути она беспокоится, как бы я не нашел себе новую подружку. По правде говоря, это чувство вполне взаимно. Однако странно, что, обсуждая эти темы, мы употребляем нужные слова, но они слишком уж легко слетают у нас с языка.

Возможно, это происходит потому, что я слишком многого ожидал. Я нетерпелив. Люди, которые счастливы в браке, точно знают, в чем они нуждаются и чего им не хватает. Однако было бы несправедливо предъявлять слишком категорические требования женщине, никогда не имевшей друга, которому она могла бы доверять.

И все же я надеюсь, что наступит день, когда она будет нуждаться во мне сильнее, чем сейчас.

И что, возможно, когда-нибудь она даже разбудит меня ночью и спросит: «Если я не смогу родить ребенка, ты станешь относиться ко мне иначе?»