Онлайн чтение книги Рапсодия ветреного острова On Folly Beach
Пролог

Ноблесвилль, Индиана

Январь 2009 года

Беспросветной зимней ночью Эмми проснулась от завываний ветра в бутылочном дереве и поняла, что Бен покинул ее; поняла с той же неизбежностью, с какой луна вызывает морские приливы. Она с рождения была наделена даром, который ее мать называла знанием, и до этой ночи Эмми не боялась его. Но теперь жалобный свист ветра пронизывал ее до костей и проносился перед закрытыми глазами, словно лента новостей, освещая заголовок, который она совсем не хотела видеть.

Лежа в темноте, Эмми растворилась в своем горе, уже тоскуя о рокочущем смехе Бена, о его теплой ладони на ее бедре, когда он спал.

Это началось однажды вечером, несколько лет назад, когда Бен впервые поцеловал ее, склонив к ней свое лицо, как цветок подсолнуха поворачивается к солнцу. Когда их губы соприкоснулись, она подумала, что этот поцелуй только сейчас первый, один-единственный раз, и сейчас она часто вспоминала об этом. Эмми надеялась, что вся ее жизнь с Беном будет литанией из «первых разов», и по большей части так оно и было… но не тогда, когда они прощались. С того первого вечера они превратили свои встречи в тайную игру, пообещав никогда не говорить друг другу «прощай». По словам Бена, даже если они расстанутся, не прощаясь, то они обязательно встретятся вновь.

Эмми медленно встала с кровати и вышла из своей детской спальни, куда она переехала после того, как Бен расстался с ней и отправился во вторую служебную командировку. Потом она миновала гостиную и вышла через кухонную дверь на задний двор, не обращая внимания на снег под босыми ногами и ветер, проникавший под фланелевую рубашку Бена. Рубашка служила плохой заменой его объятиям, и привычка носить ее в отсутствие Бена, по словам матери Эмми, напоминала плавание в резиновом плаще. Но это была единственная вещь, за которую она теперь могла держаться.

Словно призрак, она перепорхнула от спящего материнского огорода к дощатому забору, где над снежной порошей раскинулось бутылочное дерево, глухим свистом выражавшее свое недовольство суровым климатом. Дерево было единственным растением, которое мать Эмми привезла из своего дома в Южной Каролине, как будто привезти что-то означало сделать свой исход окончательным. Хотя на самом деле так оно и было. Если не считать поездок на похороны родителей, мать Эмми никогда не возвращалась обратно.

Дерево представляло собой металлическую скульптуру со стволом и многочисленными ветвями, на которые были насажены стеклянные бутылки всевозможных оттенков. Традицию выставлять бутылочные деревья перед входом в дом привезли с собой на юг Америки рабы из Конго; бутылки должны были ловить злых духов, которые селились внутри.

Бутылочное дерево стояло на заднем дворе с самого рождения Эмми, и она лишь однажды спросила, почему после нескольких выкидышей мать по-прежнему верила в способность этого дерева отваживать злых духов и не избавилась от него. Очевидный ответ – потому что потом родилась ты – так и не слетел с губ ее матери, и Эмми перестала спрашивать.

Тем не менее дерево стало для нее своеобразным убежищем – ниточкой к тому месту, о котором Эмми знала только по старым фотографиям матери, где она была юной девушкой; к месту, где цветовая палитра совершенно отличалась от плоских индейских равнин ее родного дома. Эмми никогда не видела океана, но в детстве ей нравилось думать, что в бутылках сохранились звуки океанских волн, и если она когда-нибудь наберется храбрости снять с ветки одну из бутылок, то наконец узнает, почему мать так сильно скучает по родным краям.

Молодая луна накрыла замерзший двор пеленой голубоватого света, Эмми закрыла глаза и попыталась отвлечься от завываний ветра и горестной правды, стучавшей ей в виски. Бена больше нет. Она зажмурилась еще сильнее, стараясь снова ощутить его руки, увидеть его таким, как в тот последний раз в аэропорту, когда он носил армейскую рабочую униформу с надписью «Гамильтон» на нагрудном кармане и говорил все, что угодно, кроме слова «прощай». Но даже дар Эмми подвел ее, окутав колючим холодом и кромешной тьмой.

Дверь с проволочной сеткой захлопнулась, словно кто-то вскрикнул в темноте, но Эмми не обернулась.

– Мама?

– Это Бен? – Голос ее матери был похож на всхлип.

Эмми повернулась как раз вовремя: ноги ее матери начали подгибаться. Ее мать, Пейдж, хорошо знала, что такое горе. Она не позволяла птицам скорби кружить над ней, но приглашала их свить гнездо в ее душе.

Эмми успела подхватить мать, прежде чем Пейдж упала на снег, и снова оказалась в роли спасительницы взрослого человека. Ей нравилась эта роль. Если силы изменят Пейдж, то Эмми не придется думать о собственной утрате и о том, что ей недавно исполнилось тридцать лет, а она уже стала вдовой. Или о том, что ей придется найти способ сказать своему мужу «прощай» в первый и последний раз.