Онлайн чтение книги Они штурмовали Зимний
Глава девятая. НА КРЕЙСЕРЕ„АВРОРА"

Судостроители забастовали. Франко-русский завод опустел. Наступила непривычная тишина, нарушаемая лишь звоном склянок «Авроры».

Без рабочих ремонтируемый корабль имел какой-то заброшенный и растерзанный вид. С его высоких бортов свисали пустые беседки клепальщиков. Листы стальной брони во многих местах остались развороченными, в зияющих дырах виднелись поржавленные шпангоуты.

Командир «Авроры» капитан первого ранга Никольский, не желая, чтобы матросы узнали о беспорядках, начавшихся в столице, отдал строгий приказ: никого в город не отпускать. Но разве утаишь такие события от матросов? Вестовые подслушивали разговоры офицеров в кают-компании и сообщали товарищам. Выстрелы в городе слышали и вахтенные, стоявшие на мостике и у трапов.

Трюмные машинисты, гальванеры, кочегары и электрики с утра перетирали и смазывали детали разобранных машин. Прибегавшие к ним матросы строевой команды шепотом передавали:

— Все заводы остановились. Рабочие ходит по улицам с флагами. За Нарвской заставой бьют городовых.

К концу дня в машинное отделение бегом спустился возбужденный плотник Липатов.

— Где Белышев? — спросил он.

— А что стряслось? — заинтересовались машинисты.

— Совсем осатанели. Крейсер в тюрьму превращают… Семеновцы рабочих арестовали, притащили на корабль и в карцер посадили. Нас и так презирают, жандармами зовут… а тут еще это.

У авроровцев в самом деле была не добрая слава на флоте. Полтора года назад, когда команда «Рюрика» отказалась конвоировать взбунтовавшихся матросов линкора «Гангут», адмирал приказал это сделать авроровцам. Офицеры, боясь отказа, в конвой отобрали новичков, только что прибывших служить на корабль, и те опозорили команду.

— Постой, не горячись, — остановил плотника Шура Белышев и на ухо шепнул: — Созови своих ребят понадежней, а я своих. Сойдемся ровно в пять в туннеле у главного гребного вала…

В назначенный час матросы собрались в длинном и узком туннеле, освещенном огарком свечи. Усевшись на корточки, стали обдумывать: как быть?

Белышев с обычной для него неторопливостью сказал:

— Протестовать, конечно, нужно, но этого мало. Чтобы оправдаться перед народом и флотом, мы должны первыми присоединиться к рабочим. У меня есть предложение: сегодня, когда нас соберут на вечернюю молитву, погасим свет и навалимся на офицеров. В первую очередь на Никольского и Ограновича.

Предложение машиниста не вызвало споров. К Белышеву на корабле относились с уважением. Тут же условились, что сигналом к бунту послужат слова молитвы: «и благослови достояние твое»; электрики мгновенно перережут электрические провода, а остальные, наметив себе офицеров, нападут на них в темноте.

— Полундра! — вдруг крикнул в туннель наблюдатель.

Собравшиеся быстро загасили свечу, в темноте перебежали к запасному ходу и разошлись по своим местам.

Но о сговоре начальство узнало: на корабле нашелся предатель, который донес старшему офицеру о готовящемся восстании.

Перед молитвой в кубриках неожиданно появились вооруженные офицеры с кондукторами. Они оглядели жилые помещения, нет ли в них оружия, и предупредили матросов, что всякие бесчинства на корабле будут караться по законам военного времени — расстрелом.

Едва офицеры удалились, как по кубрикам разнеслась весть:

— Семеновцы уводят с корабля арестованных. Матросы, не сговариваясь, ринулись из кубриков наверх. Они опрокинули боцманматов и унтеров, стоявших у трапов, и выбежали на открытую палубу. Увидев на берегу рабочих, окруженных конвоем, кочегары и машинисты закричали:

— Ура, петроградцы!

— Скажите всем, мы с вами!

— Разойдись! Марш по кубрикам! — послышался с мостика в рупор грубый голос командира крейсера.

Но никто не слушал его. Матросы бросились к широкому трапу, спущенному на берег. Но здесь их остановил Огранович.

— Назад! — тряся бородой, рявкнул он и вскинул вверх руку с револьвером.

За спиной Ограновича стояли вооруженные офицеры.

— Не бойся... За мной! — крикнул, вырвавшись вперед, Рыкунов.

За ним устремились несколько кочегаров и минеров.

На юте сверкнул огонек. Рыкунову показалось, что ему по ногам ударили чем-то горячим. Он не удержался и упал. Над ним загремели частые выстрелы.

Матросы отхлынули назад и начали пятиться к тамбурам. По ним стреляли свои офицеры и семеновцы, скопившиеся на берегу. Пули щелкали по железу надстроек, по броне, взвизгивали в воздухе, впивались в дерево... Матросы заметались, не зная, куда укрыться. Они гурьбой скатывались в люки, прятались за дымовые трубы, за броню пушек, спускались за борт на торосистый лед.

Рыкунова кто-то втащил в тамбур и крикнул:

— Тащи, братва, его вниз! Мы сюда никого не пустим.

Стрельба вскоре прекратилась. Матросы, собравшиеся в нижних помещениях, кипели от негодования.

— Ночью надо всех их передушить.

— Чего ждать ночи, вооружайся сейчас! Становись к трапам с ломами, лопатами! Не давай спускаться, а то зачинщиков начнут искать.

Но никто из офицеров не решился показаться в нижних помещениях. Они боялись своих матросов.

На некоторое время на корабле все затихло. Матросы прислушивались к тому, что делается наверху, а офицеры настороженно поглядывали на тамбуры.

У Рыкунова была прострелена левая нога выше колена.

— Не по кости, через неделю ходить будешь, — перевязывая, заверил его кочегар.

Приближалась вечерняя поверка. И вдруг, как ни в чем не бывало, по приказанию командира крейсера, заиграла труба горниста, созывавшая всех наверх.

— Строиться по ротам!

Матросы медленно выходили на верхнюю палубу и строились вдоль борта. Рулевые помогли подняться по трапу Рыкунову и, став рядом с ним в строй, поддерживали с двух сторон.

Никогда еще так мрачно не проходила вечерняя поверка. С Невы надвигалась мгла. Моряки, по привычке подравняв шеренги, стояли молча. Но по их лицам, учащенному дыханию и поблескивающим в сумерках глазам чувствовалось, какую ненависть они питают к офицерам. Если бы не дула пулеметов, направленнные с мостиков на шеренги, матросы растерзали бы золотопогонников.

Молитвы в этот вечер не было, ее отменил Никольский. Он понимал, что после стрельбы нельзя собирать команду в тесном и закрытом помещении корабельной церкви, где не выставишь пулеметов. Офицеры, знавшие о матросском сговоре, старались как можно дольше продержать их на ветру и холоде.

Фельдфебели почти в каждой роте недосчитывались двух-трех человек.

— Где они? — допытывались кондукторы. Матросы молчали, хотя хорошо знали, что их товарищи убежали в город по льду.

Когда совсем стемнело, из своего тамбура вышел командир корабля. Сопровождаемый вахтенным офицером, он пошел вдоль рядов. Зеленоватый луч электрического фонарика заскользил по насупленным лицам матросов.

«Сейчас ткнут в меня пальцем и скажут: „Выйти из строя!"» — подумал Филипп Рыкунов.

Но Никольский никого из матросов не трогал. Он знал, что творится в городе, и боялся наступающей ночи.

— Проверить кубрики и отсеки! — приказал он. Капитан первого ранга полагал, что не вышли на поверку раненые.

Офицеры с фельдфебелями прошли по кубрикам, заглянули во все закоулки корабля и, не найдя никого, вернулись.

Это еще больше омрачило командира крейсера.

— Отбой! — буркнул он и пошел в свою каюту писать донесение.

— Разойдись! — раздалась команда. — Вязать койки!

Матросы разобрали свернутые валиками подвесные брезентовые койки и разошлись по кубрикам готовиться ко сну.

Рыкунов, опасаясь, что ночью его арестуют, попросил товарищей отнести койку к механикам. Там народ был дружный, но и среди машинистов нашлись люди, напуганные стрельбой,

— Вот и нашумелись, — сказал рябой гальванер. — Рабочим не помогли и себе навредили.

— Заныл уже, — едва сдерживая боль, возмутился сигнальщик. — Поджилки трясутся, что ли?

— Ишь, храбрый нашелся. Попрыгаешь теперь на Одной ноге, если за решетку не попадешь.

— А ну, не разводи пену, без тебя тошно! — прикрикнул на гальванера сосед по койке. — Заладил свое: «навредили», а нам о другом думать надо.

— Верно, — поддержал его Белышев. — Теперь хода назад уже не дашь, только вперед! Держись крепче друг за дружку и не теряйся.

Повесив на крючья койку, он не лег спать, а пошел договариваться с вожаками других команд, как действовать завтра.

* * *

Следующий день был воскресным. После побудки, вязки коек и умывания, засвистели боцманские дудки и послышались голоса унтеров:

— На молитву!

Утром полагалось читать только «отче наш», в этой молитве не было слов «и благослови достояние твое», все же корабельный священник, стоявший в полном облачении у походного алтаря, с тревогой вглядывался в лица матросов, заполнявших тесное, с низким подволоком помещение, пропахшее ладаном и воском.

Кочегары, комендоры, рулевые, сигнальщики и машинисты не крестясь переступали комингс церковной палубы.

Позже всех, держа перед собой фуражки, вперед протискивались офицеры и мичманы. И тотчас раздалась команда.

— Расступись!

Матросы нехотя потеснились, образуя узкий проход к алтарю. Командир крейсера с пожелтевшим лицом прошел на свое место.

Священник начал богослужение. «Отче наш» полагалось петь хором, но сегодня слышались только простуженные басы боцманов да фельдфебелей. Матросы молчали, а офицеры стояли настороженно, каждый из них держал правую руку у расстегнутой кобуры с револьвером.

Молитва прошла спокойно, Священник торжествовал: «Ага, одумались бунтовщики. Вечерняя стрельба на пользу пошла».

И на лице Никольского разгладились резкие складки, но глаза оставались злыми. Они как бы говорили: «Я вам не забуду вчерашнего, вы еще поплатитесь за бунт».

Ему не нравилось и сегодняшнее поведение матросов на молитве. В наказание, несмотря на воскресный день, командир крейсера приказал устроить на корабле большую приборку.

После завтрака матросов заставили драить песком палубы, убирать каюты, мыть ванные и гальюны.

Это было им наруку: с ведрами, щетками, шлангами матросы могли пройти к пулеметам, офицерским каютам, хранилищам оружия. Теперь только следовало договориться о сигнале, чтобы всем действовать одновременно.

Вожаки команд, делая вид, что разносят песок, мыло и ведра с едким раствором каустика, всюду шептали одно и то же: «Как услышите «ура», захватывайте оружие и бейте офицеров».

Сигнальщик Рыкунов на большую уборку не вышел. Это заметил Щенников.

— Где Рыкунов? — допытывался он у матросов. А те либо отмалчивались, либо говорили: «не знаем», «не видели».

— Он у меня сейчас пробкой наверх вылетит! Фельдфебель пошел по помещениям других рот

и нашел сигнальщика в кубрике кочегаров. Рыкунов здесь был не один. Перед открытыми иллюминаторами сидели еще два матроса: один с забинтованной головой, другой — с повязкой на левой руке.

— А вы чего тут прохлаждаетесь?! — заорал на матросов фельдфебель. — Марш по командам!

— Не ори, шкура! — огрызнулся кочегар с повязанной рукой.

— Что-о!? Ты с кем это так говоришь? — накинулся на него Щенников. — За решетку хочешь? Я вас, бунтовщиков, насквозь вижу. Зачинщики собрались, да? Опять матросов мутить? Вот я сейчас доложу старшему офицеру..

Фельдфебель, сверкнув глазами, повернулся и направился к выходу.

— Не выпускайте его! — сказал Рыкунов товарищам. — Эта шкура продаст нас.

Кочегар схватил со стола медный чайник, в два прыжка нагнал Щенникова и ударил его по загривку. От неожиданности фельдфебель качнулся и упал на четвереньки… Уползая к двери, он завопил:

— Дежурный!.. На помощь, спасите!.

Но на его крик никто не прибежал, потому что в эту минуту заводские ворота распахнулись и во двор ворвались с красными знаменами судостроители и солдаты Кексгольмского полка.

— Ура авроровцам! — закричали они.

— Урррааа! — раздалось в ответ по всем палубам и отсекам крейсера.

Кондукторы с унтерами немедля развернули пулеметы, но матросы накинулись на них со всех сторон, смяли и посбрасывали с надстроек.

Вестовые схватили Ограновича. Старший офицер яростно отбивался от них, стараясь вырваться. Но не тут-то было. Ему скрутили руки за спину и пинками погнали к трапу, спущенному на берег.

Остальные офицеры, застигнутые врасплох, не сопротивлялись. Они отдавали оружие и послушно шли за матросами на ют. Только командира крейсера никто не успел схватить. Он выскочил из кормового тамбура с браунингом. В ярости Никольский, наверное, открыл бы стрельбу, если бы кто-то из машинистов ногой не вышиб из его руки пистолет.

С обезоруженного капитана первого ранга содрали погоны и потащили на берег в угольную яму. Туда же приволокли и цеплявшегося за ноги Ограновича.

Суд над ними был коротким: матросы вскинули винтовки и дали два залпа.

— Так и с вами будет, если пойдете против народа, — сказал кочегар офицерам, стоявшим на юте.

Сигнальщики привязали к фалам грот-мачты красный флаг.

Трепещущим пламенем он взлетел вверх и известил всех, что восставшие матросы победили.