Онлайн чтение книги Остров Разочарования
V

Дважды в день Егорычев и Смит по очереди (за одним только единственным исключением) водили пленных на прогулку. Затем Кумахер стряпал для себя и барона. После приема пищи он тщательно мыл посуду, стараясь растянуть свое пребывание на свежем воздухе, и двери за ним закрывались до следующей прогулки.

Причины, по которым охрана эсэсовцев не поручалась Мообсу и нашим «старшим англосаксам», читателям уже известны. Но Фремденгуту не так-то легко было разобраться в этой загадке. Егорычев, несмотря на свою относительную молодость, играл среди своих союзников роль руководителя. Это Фремденгут уловил сразу, в первый же час их бурного знакомства. Зачем руководителю брать на себя дополнительную нагрузку заурядного конвоира? Уважение к старшим? Нежелание загружать их работой, недостойной их возраста и чина? Но, во-первых, у этого большевика был такой же чин, как и у Фламмери, а во-вторых, у ровесника Егорычева, у этого веснушчатого американца, и вовсе никакого чина не было. Следовательно, дело было не в уважении к старшим. Да и какое может вообще быть особое уважение к некоторой разнице в возрасте или даже чине, раз командование нашло нужным не считаться с этой разницей и назначило начальником младшего по чину или по годам? Лишь только Фремденгут разобрался, в чем дело, его настроение заметно улучшилось. Он перестал мрачно валяться на койке и принялся большую часть суток (это никак нельзя было назвать днем, потому что круглые сутки в их помещении было темно) расхаживать по своей душной келье, обходя углы коек с чуткостью летучей мыши. Он неутомимо шагал взад и вперед по диагонали и сам с собою, не опускаясь до столь тесного общения с каким-то безродным фельдфебелем, обсуждал обстановку и разрабатывал разные варианты плана действий.

Из довоенной переписки с американским представителем кельнской компании «Динамит А. Г.» он имел представление о нраве и политических взглядах Роберта Д. Фламмери из «Аноним дайнемит корпорейшн оф Филадельфия». Их драматическая, встреча и личное знакомство злосчастным утром шестого июня показали ему, что деловые интересы «Аноним дайнемит корпорейшн оф Филадельфия», бесспорно, довлеют у капитана Роберта Д. Фламмери над его неприязнью к Гитлеру и гитлеровской Германии. Это в том случае, если такая неприязнь действительно испытывалась капитаном Фламмери, в чем барон фон Фремденгут, по крайней мере до войны, имел весьма серьезные основания сомневаться. Улыбки и рукопожатия, которыми они обменялись в самом начале их знакомства, улыбки, которыми Фламмери одаривал его каждый раз, когда ему приходилось встречаться, и особенно несколько трусливая (он боялся капитан-лейтенанта!) улыбка младшего американца, который явно ходил под сапогом у Фламмери, - все это придавало барону уверенность, что. еще не все потеряно. Он собирался использовать отчетливо наметившуюся трещину между союзниками, но отнюдь не для того, чтобы таким путем облегчить свое положение в качестве пленного. Он ждал теперь наиболее удобного стечения обстоятельств, которое позволило бы ему покончить заодно и с пленом и с теми, кто его держал в плену.

Удалось же этому русскому мальчишке и молчаливому усатому англичанину так блистательно справиться с четырьмя вооруженными и здоровыми мужчинами, немцами, эсэсовцами! (Последнему определению он придавал особенное значение.) При одном воспоминании об этом позоре Фремденгуту становилось не по себе.

Его худшие опасения насчет ефрейтора Сморке подтвердились: Этот мерзавец не подает никаких признаков жизни, не хочет рисковать своей поганой шкурой, ждет где-нибудь в лесу, в холодке, дальнейшего развития событий и в ус себе не дует.

Ничего! Со Сморке он еще рассчитается! А пока что действовать приходилось вдвоем с Кумахером.

Когда их выводили на прогулку, Фремденгут присматривался ко всему, что хоть в малейшей степени могло повлиять на успех задуманного побега. Уже на другой день пленения, в среду седьмого июня, он обратил внимание, что вывод пленных из их помещения перестал быть предметом особенного любопытства. Несколько раз их выводили тогда, когда вообще никого в пещере не было, кроме них и конвоира. Неужели двое чистокровных арийцев (один из них, правда, ранен, но ранен легко) не смогут справиться с одним расово неполноценным славянином или более расово полноценным, но зато невоенным англичанином?

Восьмого Фремденгут услышал сводку о военных действиях в Нормандии. Он не подал виду, но эта весть поразила его, как громом. До этого он разделял изрядно обоснованное мнение своего высшего командования, что пресловутый второй фронт не более как прекраснодушное обещание, которому никогда не суждено быть осуществленным. Как человеку, довольно близкому к гитлеровскому руководству, ему были известны смутные, но весьма упорные и никем не опровергаемые слухи о том, что кто-то где-то кого-то из наиболее приближенных к фюреру сановников заверил, чтобы они английские и американские разговоры насчет второго фронта всерьез не принимали, а старались поскорее и поосновательней «расколошматить» большевиков. И вдруг - ожесточенные бои в Нормандии!

Об интересах компании «Динамит А. Г.» Фремденгуту особенно беспокоиться не приходилось. По удивительному совпадению (которое могло толкнуть в объятия мистики любого, кто не знал, что это совпадение твердо оговорено в соответствующих штабных инстанциях ее американскими партнерами по Всеобщему динамитному картелю) бомбы всегда падали в счастливом отдалении от ее заводов. Поэтому барон мог и должен был целиком посвятить себя заботе о том, за что он нес ответственность на острове Разочарования. Он ни на минуту не сомневался, что подводная лодка с подкреплением обязательно придет. В связи с открытием второго фронта ей, возможно, придется немного опоздать, но и только. Именно потому, что гитлеровская Германия роковым образом катилась к своему близкому поражению, подлодка должна была любыми средствами пробиться к острову Разочарования. На карте стояли слишком серьезные интересы райха, быть может, судьбы той, другой, новой войны, которую Германия через какое-то время начнет с учетом всех ошибок нынешней, уже проигранной, с тем, чтобы в скорейший срок добиться своей великой исторической задачи - мирового господства.

Сначала побег намечался на девятое июня. Потом пришлось перенести на десятое: обстановка в пещере не благоприятствовала побегу, - во время обоих выводов на прогулку в пещере было чересчур людно. Зато весь день девятого июня оба эсэсовца провели, прильнув ухом к двери. Они терпеливо ждали каких-нибудь свидетельств того, что долгожданный подводный корабль высадил на берег подкрепление или хотя бы показался на рейде. Однако, как пленные ни напрягали слух, они не услышали ничего, что подтвердило бы их надежды. Тогда они решили, что подлодка из осторожности дожидается темноты. А может быть, предупрежденное ефрейтором Сморке, что на острове - союзнические силы, командование лодки готовит ночной десант и неожиданный штурм Северного мыса. В таком случае пленным надо было быть особенно начеку. Не исключено, что этот русский капитан-лейтенант захочет захватить с собою на тот свет и обоих пленных... Лично за себя Фремденгут почти не беспокоился. Он не верил, что его расстреляют, даже если десант будет уже на ближайших подступах к пещере. Он рассчитывал на рассудительность и деловые интересы Фламмери.

На случай, если надо будет приготовиться к обороне, решено было по очереди дежурить у двери и прислушиваться, что за ней происходит.

В ночь с девятого на десятое июня, в начале первого часа, Кумахер, занимавший наблюдательный пост у дверей, условленным трехкратным ударом каблука об пол поднял майора с койки и шепотом пригласил его к дверям.

- Вы слышите, господин майор? ..

Из переднего помещения доносился еле различимый шум переставляемых коек, скрипнул передвигаемый стол, слышалась скупая и неразборчивая речь.

- Там происходит что-то необычное, - шепотом пояснил фельдфебель.

- Тсс! - зашипел Фремденгут. - Не мешайте слушать!

Раньше слышались только два голоса, минут через двадцать прибавился еще один. Снова донесся скрежет передвигаемых коек. Потом голоса умолкли. Послышался скрип выходной двери.

- Они вышли на воздух, - взволнованно засопел фельдфебель.

- Боже, как вы болтливы! Что-то в вас осталось от вашего политического прошлого... Болтаете, болтаете...

- Вы меня очень обижаете, господин майор! Я с тридцать третьего года не имею ничего общего с социал-демократами... Я честный и верный наци, господин майор! Я доказал это под Киевом!..

- Да перестанете ли вы наконец?!

- Слушаюсь, господин майор, - браво отвечал дисциплинированный фельдфебель. - Я только считал нужным доложить...

- Бог, милый бог! - застонал Фремденгут. - Эта старая трещотка сведет меня с ума! .. Постойте, постойте!., Кумахер, вы слышите? .. Кажется, пулемет! ..

- Осмелюсь доложить, господин майор, это у меня стучат зубы.

- Фу! Перепугались?

- Волнуюсь, господин майор. Осмелюсь доложить, я очень волнуюсь.

Забывшись, Кумахер шмыгнул носом, и майор фон Фремденгут поморщился.

Еще через пятнадцать - двадцать минут снова скрипнула наружная дверь пещеры, и в переднем помещении возня и тихий говор не замолкали до самого утра.

Пленные устали прислушиваться. То, что происходило за стеной, нисколько не напоминало нервную беготню людей, врасплох захваченных смертельной опасностью. Надо думать, что подводная лодка еще не всплывала на поверхность бухты.

В восьмом часу утра десятого июня Кумахер, по-прежнему дежуривший у двери, снова трижды стукнул каблуком об пол, Фремденгут уже давно не спал, и если Кумахер, не отрывая уха от двери, столь неуставным способом обратился к барону, то значит, у него были серьезные причины даже на секунду не прерывать подслушивания. Вчера и третьего дня ничего не возбудило бы его внимания: просто с некоторым запозданием снимали шинели и одеяла с двери, чтобы повести их на прогулку. Но на сей раз у двери слышались голоса всех пятерых обитателей переднего помещения. Может быть, они собрались расстрелять своих пленных, чтобы развязать себе руки?

Фельдфебель в правую руку, а майор в левую (правая у него еще плохо действовала) взяли по щепотке перца, припрятанного Кумахером при изготовлении пищи. В карманах у обоих было по пригоршне золы, добытой все тем же запасливым фельдфебелем. По совести говоря, он заготовил это для того, чтобы обороняться от майора, если тот соберется душить его за предательство, но сейчас он был страшно польщен похвалой майора по поводу его патриотичности и истинно арийской, нордической хитрости и сметки.

По мере того как с двери снимались покровы, голоса доносились все громче и четче. Наконец можно было различить каждое слово. Пленных отделяла от переднего помещения только дощатая, неплотно сшитая дверь.

Майор и его верный фельдфебель выпрямились и приготовились швырнуть перец в глаза врагам. Но, сверх ожидания, засов не сдвинулся с места. Вместо его характерного скрипа, дважды в сутки связывавшегося в сознании обоих эсэсовцев с выходом на свежий воздух, они услышали какое-то странное выстукивание, шорох, щелканье открываемого ножа.

Донесся голос толстого англичанина:

- Почему вы уверены, что именно они могли это сделать? Ему отвечал голос молодого американца:

- Ну, все-таки... Стоило им только ночью выбраться к нам...

- Но как они могли выбраться? А если бы они действительно выбрались, то не стали бы воровать такую чепуху, а преспокойно отправили бы нас догонять душу этого, как его, этого ефрейтора Сморке.

- Интересно, носит ли его тень и на том свете усики и золотые очки? - хихикнул молодой американец.

Сморке погиб!

Кумахера так потрясло это известие, что он вторично за последние двенадцать часов забыл, с кем он имеет честь делить заточение, и толкнул плечом майора барона фон Фремденгута.

- Вы слышали, господин майор? - прошелестел он на ухо своему начальнику. - Сморке убит.

Вместо ответа барон изволил закрыть своей ладонью широкую пасть фельдфебеля.

Раз Сморке убит, некому будет предупредить командование подлодки о том, что обстановка на острове изменилась. Смерть Сморке нисколько не печалила майора Фремденгута. Но то, что она усложняла положение на острове, искренне его огорчало. Однако что же такое произошло у тех, за дверью? ..

- А на что им рукоятка генератора? - не унимался молодой американец. - Что они из нее собираются охотиться на уток, что ли? - Он снова хихикнул.

- Достаточно им знать, что у нас нет запасной рукоятки, чтобы...

- Прошу потише! - послышался голос советского моряка. - Вы словно нарочно нанялись разбалтывать наши тайны...

- Иногда, мистер Егорычев, вы разговариваете с людьми так грубо, словно они у вас на жалованье, - раздался голос Фламмери. - Я не со всяким своим рядовым инженером или служащим позволяю себе так разговаривать. (Мистер Фламмери сделал ударение на слове «я», подчеркивая разницу между собой и капитан-лейтенантом Егорычевым.)

- Ей-богу, мы тут обойдемся вдвоем со Смитом, - отвечал моряк, и спорщики оскорбленно огрызаясь, удалились в глубь пещеры.

Вскоре шорох и выстукивание прекратились. Наступила плотная тишина, и эсэсовцы поняли, что дверь снова наглухо завесили.

Итак, при таинственных обстоятельствах пропала рукоятка генератора. К сожалению, весьма легко восполнимая потеря. Но весьма занятно: кто, когда и с какой целью ее похитил?..

В половине десятого скрипнул засов, распахнулась дверь, и пленных, как ни в чем не бывало, вывели на прогулку. Поскольку непосредственная угроза смерти миновала, они не рискнули пытаться бежать. Снова слишком людно было в пещере. Побег откладывался на завтра, на утро одиннадцатого июня, но зато уже должен был состояться во что бы то ни стало и при любых обстоятельствах. Это было решительно заявлено майором Фремденгутом, и фельдфебель с величайшей готовностью сказал: «Слушаюсь, господин майор!»

Утром Кумахер пополнил запасы перца и пепла.

Весь день они проторчали на страже у дверей. Они не услышали ни одного подозрительного звука. Они вообще ничего не услышали.

Очевидно, все куда-то уходили, но с минуты на минуту Фремденгут ожидал высадки подкрепления с подводной лодки, и поэтому обоим никак нельзя было ложиться спать. Отдыхать лег Фремденгут. На вахту у двери встал Кумахер. Он прильнул к ней ухом и так и застыл в этом неудобном положении, словно приклеенный за ухо к этому незатейливому сооружению, еще не переставшему пахнуть смолой.

Не успел Фремденгут заснуть, как его поднял на ноги встревоженный шепот фельдфебеля:

- Господин майор!.. Прошу вас, господин майор! ..

- Опять вам что-то показалось? .. Идите к черту!..

- Извольте сами убедиться, господин майор...

Деланно позевывая, Фремденгут зажег огарок свечи, передал его Кумахеру, а сам недоверчиво приник ухом к доскам.

- Они снимают звукоизоляцию с нашей двери... Я имею в виду одеяла, господин май...

Фремденгут шлепнул его по губам, прервав это высказывание на полуслове.

Только что из-за двери доносился неразборчивый гул голосов. Сейчас уже явственно, хотя еще и негромко различались слова. Они услышали голос Фламмери:

- Значит, решительно и бесповоротно? Ему ответил голос Егорычева:

- Выходит, что так. Голос Фламмери:

- Ну, а вы, Смит? .. Подумайте хорошенько. Я доверяю вашему практическому и неозлобленному уму... Прежде, чем совершать такой решительный и бесповоротный шаг...

Кумахер взволнованно шмыгнул носом.

- Вы слышите, господин майор? Бесповоротный!..

- Да молчите вы, старая болтушка!.. Голос Смита:

- Я вполне согласен с мистером Егорычевым. Раз дело уже дошло до этого... Пора кончать с этой волынкой, сэр.

Голос Егорычева (очевидно, сняли всю звукоизоляцию, потому что стало совсем хорошо слышно):

- Давайте-ка пока наши патроны и гранаты вот сюда. Послышалось шарканье ног людей, переносивших куда-то неизвестно зачем тяжелые ящики.

Голос Цератода:

- По-моему, Смит, вы взяли мой автомат. Голос Мообса:

- Если «бы они там, за стенкой, догадывались, какой сюрприз Здесь для них готовится!.. Они бы...

Раздраженный голос Егорычева:

- Да потише вы, Мообс!.. Потерпите до утра с вашими громогласными разговорами!.,

Стало тихо.

Фремденгут обернулся к Кумахеру:

- Понятно?

Он задул свечу в заметно дрожавшей руке фельдфебеля.

- Понятно, господин майор,- пролепетал Кумахер. - Сейчас... сейчас они нас будут расстреливать...

- Хватит золы? - спросил Фремденгут только для того, чтобы не молчать.

- Полные карманы, господин майор.

- Дайте-ка мне еще!.. Ну, вот... Вы становитесь справа, я - слева... Как только дверь раскроется, швыряем им в глаза золу, вырываем у них автоматы... - Фремденгут с шумом перевел дыхание и добавил, не очень убежденно, но достаточно спокойно: - С нами бог, Кумахер!..

- Так точно, господин майор!..

Они встали по обе стороны входа, сразу покрывшись потом, с горстями, полными золы, перемешанной с перцем, и простояли так, в напряженном ожидании, полминуты, минуту, пять минут, пятнадцать минут, а может быть, и все полчаса.

Стало ясно, что надо бить отбой тревоги.

- Будем отдыхать по очереди, - сказал тогда Фремденгут. - Через часок-полтора разбудите меня...

Они дважды сменили друг друга, а по ту сторону двери все еще царила полнейшая тишина.

И вдруг Фремденгут ткнул ногой похрапывавшего на травяной подстилке Кумахера:

- Тссс!.. На место!.. Приготовиться!..

Наступило утро одиннадцатого июня. Время обычной прогулки пленных еще не пришло, но с двери определенно снимали звукоизоляцию. По мере того как дверь освобождалась от навешанных на нее одеял и шинелей, стало слышно шарканье ног, отрывистая и возбужденная речь, сначала неразборчивая. Потом сквозь щель у самого порога легла острая и теплая полоска дневного света, натужно заскрипел тяжелый деревянный засов, и голос старшего американца раздался неожиданно громко, словно над самым ухом:

- Мообс, вы все испортите своим автоматом! Они не должны видеть никакого оружия.

- Ну, фельдфебель, - прошептал Фремденгут, чувствуя, как по его спине пробежали мурашки, - становитесь справа от меня и, как только откроется дверь...

Он не успел договорить, как дверь отворилась и на пороге показались напряженно улыбающиеся физиономии обоих американцев. Из-за их спин, в некотором отдалении виднелось полное лицо майора Цератода с очень толстыми очками на мясистом облупившемся носу.

- Бросайте, Кумахер! - взвизгнул Фремденгут, неловко швырнул щепотку перцу в глаза мистеру Фламмери, промахнулся, быстро опустил руку в карман за новой порцией своего сыпучего и ароматичного оружия, но вынуть ее уже не смог. Фельдфебель Кумахер обхватил его сзади обеими руками и преданно крикнул отпрянувшим американцам:

- Не пугайтесь, господа, я его крепко держу!..

- Он сошел с ума? - испуганно спросил Фламмери. - Держите его получше, если он сошел с ума!..

- Никак нет, господин капитан! Господин майор не сошли с ума! - тяжело переводя дыхание, отрапортовал Кумахер, не выпуская Фремденгута, который с молчаливым бешенством порывался освободиться из его цепких рук. - Осмелюсь доложить, господин майор изволили хотеть засыпать вам глаза перцем, господин капитан!

- Перцем?.. Глаза?.. Мне?.. Ничего не понимаю!..

И тут на Фремденгута нашло то его наглое вдохновение, которое в свое время создало ему славу талантливого дельца и эсэсовца. Он спокойно выпростал руки из жирных объятий растерявшегося фельдфебеля, стряхнул носовым платком остатки перца со своего кителя и улыбнулся.

- Я должен покорнейше просить у вас извинения, дорогой мистер Фламмери. Дневной свет ослепил меня... Мне показалось, что передо мной... ваш большевистский комиссар...

- Комиссар? - с непонятным весельем хохотнул мистер Фламмери. - И вы решили?..

- Я решил, что он пришел нас расстреливать...

- Дорогой друг мой! - с чувством промолвил капитан Фламмери и неловко, но нежно пожал левую, здоровую руку Фремденгута. - Я пришел сообщить вам, что ваши испытания кончились. Я пришел сообщить вам, что мы, то есть я и оба моих коллеги, не видим оснований держать вас взаперти... Что же касается капитан-лейтенанта Егорычева, то мы с ним окончательно разошлись во взглядах...

- ...и местожительстве! - восторженно добавил младший американец Джон Бойнтон Мообс, переводя поистине сыновний взор с мистера Фламмери на барона Фремденгута и обратно.

Фельдфебель Курт Кумахер стоял ни жив ни мертв, опустив руки по швам, и пожирал глазами начальство.