Онлайн чтение книги Остров Тамбукту
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ. Советы Смита и Стерна. Гнев Арики. Тревоги Смита.

I

Я отправился на яхту и решил рассказать капитану и плантатору о разговоре с Арики и посоветоваться с ними. Я был молод и неопытен, легко мог сделать какой-нибудь необдуманный шаг и навлечь на себя непоправимую беду, а Смит и Стерн, значительно старше и опытнее меня, могли бы мне дать полезный совет. Главный вопрос, особенно меня занимавший, состоял в том, идти ли мне по селениям лечить людей против воли Арики или подчиниться его требованию? Что я выиграю, если пойду, и что теряю? Завоюю сердца туземцев пяти селений племени. Помогу многим, облегчив их страдания. Они будут мне благодарны и скажут: «Пакеги — нанай биля, калиман биля». Если Смит даст мне зеркальца и ожерелья, я им раздам эти невиданные «чудеса», и они будут довольны. А может и так случиться, что зажгу в блюдечке спирт и они поверят, что я и вправду могу зажечь воду в океане. Что еще я могу выиграть? Ненависть Арики, Подумаешь, он и без того меня ненавидит... А что я теряю? Ничего!

Когда я все это рассказал Смиту и капитану, плантатор задумался и медленно проговорил:

— Остерегайтесь, туземцы очень коварны. Я их знаю по Кокосовым островам. Когда они знают, что ты силен, безропотно исполняют любое твое желание. Но если ты им попадешься в темноте, загонят копье в спину, глазом не моргнут. Убить белого господина — из засады или нет, все равно — является для них вопросом долга и чести.

Плантатор судил по темнокожим с Кокосовых островов, с которыми обращался хуже, чем с рабочим скотом. Но я жил шесть месяцев среди племени бома и никто никогда не пытался меня убить, несмотря на то, что мог это сделать когда угодно. Больше того — я не заметил у этих простодушных и простосердечных людей даже и тени той ненависти, которую Арики открыто питал ко мне. Но ненависть Арики была его личным делом, племя занго не имело ничего общего с ней. Правда, вначале туземцы боялись меня, были недоверчивы, а позже, когда я стал жить в их хижине для гостей, прятали женщин и детей и не позволяли ходить к ним в селение. Они так поступали, опасаясь, чтобы я не причинил им какого-нибудь зла. Но когда они подумали, что я их покину и уйду к племени занго, Лахо сам привел меня в селение и предложил жениться и остаться навсегда у них. Они не знают ни коварства, ни лжи. В их поступках не было подлости. Тоже было и с племенем занго. Арики заставил исполнить заветы предков и великого вождя Пакуо — и племя его послушало. Это вполне естественно. Но когда я завоевал доверие людей, Боамбо сам пригласил меня жить в хижине для гостей и полюбил как сына. Единственно Арики ненавидел меня, но его ненависть была его слабостью: он ненавидел меня потому, что боялся. Он боялся за свой авторитет, за свою власть над племенем, которую присвоил себе при помощи низкой лжи. Во мне он видел человека, который может раскрыть ложь и разоблачить его. Но что общего между ненавистью Арики и племенем? Ничего.

Эти доводы не убедили плантатора. У него было свое мнение о туземцах, и он не признавал другого способа действий с ними кроме угроз и насилия. Но если он мог себе позволить такое поведение на Кокосовых островах, где ему покровительствовала английская полиция, то здесь это было немыслимо.

А капитан? Он слушал молча и в конце концов сказал:

— Как я вижу, вы хотите разоблачить главного жреца перед всем племенем. Не так ли? Я правильно вас понял?

— Правильно, — ответил я.

— Плохо вы это надумали, молодой человек. На черта вам это нужно? Зачем вы суетесь в дела главного жреца. Он важная персона. Насколько мне известно, иногда эти их жрецы имеют большее влияние среди дикарей, чем сами вожди. Не лучше ли вам привлечь главного жреца на свою сторону?

— О, это невозможно! — вздохнул я. — Он никогда не перейдет на мою сторону.

— Почему? — спросил капитан.

— Потому что это против его интересов.

Капитан подумал немного и сказал:

— Перейдите тогда вы на его сторону.

— Но это против моих принципов! — возразил я.

— Все принципы хороши, когда они нам приносят пользу, — заявил Смит. — Да, да, сэр! — воскликнул он. — Что может быть лучше этого? Зять вождя и главного жреца — прекрасно! Вы просто сами бежите от счастья! Завтра главный жрец может умереть и вы делаетесь его преемником... Прекрасно! Замечательно! Чего там мудрить? Тогда и мы со Стерном заживем спокойно и не будем себя чувствовать преступниками, которых каждую минуту могут схватить и утопить как кошек.

— Но я никогда не стану главным жрецом, — возразил я.

— Раз не станете, — сказал Смит, — тогда оставьте главного жреца в покое. Не трогайте его, а то навредите не только себе, но и нам. Не забывайте, что вы не один на этом острове. Вы несете ответственность и за нашу жизнь. Не так ли Стерн? Верно ли говорю?

Вдруг капитан вскочил и бросился в кухню. Оттуда запахло пригорелым. Он забыл на огне еду, которую готовил. Смит продолжал:

— Вы неспокойный дух. Возмущаетесь какими-то воображаемыми неправдами, за которые не несете ответственности. Разве вы виноваты в том, что племя верит в деревянных идолов? Разумеется, нет. При том ему нужна эта вера. Она не упала с неба, не так ли? Сами дикари создали ее потому, что она им необходима. Эта вера их поддерживает, делает людьми, а не животными. — Он затянулся сигарой, дымившейся в его руке. — Так-то, сэр. Вера во что-то, хотя бы и в деревянного идола, — большая сила, и никто не в состоянии ее разрушить. Да и не следует разрушать потому, что без веры эти дикари уподобятся диким зверям и станут еще более опасными. Сейчас они знают, что их Дао наказывает плохих людей, и это обуздывает их дикие инстинкты... Эх, если б я знал их язык! — вздохнул он.

— Что бы вы сделали?

— Что бы я сделал? С моими зеркальцами, ожерельями и браслетами я больших дел натворил бы. Прежде всего я залез бы в душу этого главного жреца и через него добился бы всего, что пожелал бы. Если ожерелья, браслеты и зеркальца не помогут, у меня есть коньяк, и джин, и вино... Случается, что алкоголь сильнее веры, сэр. Но если и он не поможет, у меня имеются ружья... Известно, что все народы и племена на земле понимают язык ружей.

— Чего же вы ждете? — спросил я его. — Почему не заговорите языком ружей?

— Потому что я один. Один в поле не воин! Я должен на кого-нибудь опереться, например на главного жреца. Но не знаю их проклятого языка.

Смит прилег на мягкую кушетку с сигарой в руке. Перед ним на маленьком столике стояла бутылка коньяку. Его сухое лицо и длинная шея были в поту, который он постоянно вытирал шелковым платком. Я слушал его рассеянно и не возражал. Какой смысл? Все равно он меня не поймет. Но моя рассеянность видимо его обидела, и он повысил голос:

— Я был лучшего мнения о вас, — упрекнул он меня. — Думал, что вы поймете мое положение и сделаете что-нибудь для меня. Я задыхаюсь на яхте, сэр! Здесь как в огненной печи. Вам хорошо — утром отправляетесь в вашу хижину в тени, встречаетесь с разными людьми, ходите на рыбную ловлю, на охоту за черепахами, а теперь вы надумали пойти по селениям...

— Да, непременно пойду, — подтвердил я.

— Пойдете, — вздохнул Смит и стряхнул пепел с сигары, — а мы будем тут жариться на угольях. Не хочу вас обижать, но это эгоистично, сэр! Мы живем хуже всех каторжников на свете. Почему вы не подумаете и о нас? Стерн все-таки бывает на острове, но я? Почему вы не подумаете обо мне? Я долго не выдержу в этой тюрьме, сэр. Мое здоровье пошатнулось, у меня слабое сердце и печень не в порядке... Почему вам не поговорить с вождем и главным жрецом о том, что бы мне разрешили жить на острове? Сделайте это ради меня. Ведь вот я вам даю лекарства, ожерелья, зеркала и сигареты, благодаря которым завоевываете доверие племени. Все эти вещи стоят денег, но я вам их даю совсем безвозмездно. Разве я не заслуживаю того, чтобы вы позаботились обо мне? Сделайте что-нибудь, очень вас прошу... И чем скорее, тем лучше, ибо когда кончатся лекарства, ожерелья и другие побрякушки, а они непременно кончатся, будет поздно. Постарайтесь поскорее вытащить меня из этой огненной печи, сэр... Очень вас прошу...

Смит был прав. Я очень увлекся историями с Арики и забыл, что я не один и что не следует думать только о себе. Со Стерном дело обстояло легче, так как он имел право жить на острове. Но у Смита этого права не было. Если бы он сошел на остров и туземцы его поймали, они бросили бы его в океан, как бросили нас. Действительно нужно было сделать все возможное, чтобы «легализовать» его положение.

— Я поговорю с вождем, — успокоил я его. — Если будет нужно, пойду и к главному жрецу.

— Спасибо, — сказал Смит немного успокоенный. — Не плохо занести вождю и главному жрецу по бутылке коньяку. Что скажете?

— Первая взятка? — усмехнулся я.

Стерн позвал нас в кают-компанию. На столе дымилась еда, которую капитан приготовил из консервированного мяса и ямса. Была нарезана и большая дыня. Узнав, что Смит хочет жить на острове, Стерн саркастически усмехнулся:

— А не опасно ли, сэр? Я, например, предпочитаю спать на яхте, чем на твердых нарах в какой-нибудь хижине.

— И я бы предпочел то же самое, если бы сходил на берег каждый день, как вы, — грустно сказал Смит.

— Да кто вам мешает, сэр? Сегодня же сойдите.

— Не желаете мне добра, Стерн, — упрекнул его плантатор. — Ведь вы знаете, что я не имею права сходить на остров. Не забывайте, что я и плавать не умею...

Теперь усмешка капитана превратилась в снисходительно-доброжелательную.

— Не беспокойтесь, — сказал он, — туземцы никогда не смогут нас различить. Они всегда будут нас путать и принимать одного за другого. Разве только мы все трое явимся одновременно на остров, тогда уж они поймут, что кто-то из нас новый для них человек. Но и это легко устроить. Мы скажем, что и третий белый человек спасся...

— Вы хотите сказать, что...

— Я хочу сказать, — продолжал Стерн, — что вы можете сойти за Грея, Разумеется, если вы согласитесь играть роль повара...

Смит неспокойно заерзал на стуле.

— Согласен, сэр! С величайшем удовольствием! Но они поймут обман.

— Каким образом? — спросил Стерн.

— Грей был очень толстый и приземистый, а я высок и худ. Не следует рассчитывать на их короткую память.

— Они не будут вдаваться в такие подробности, — рассмеялся Стерн.

В самом деле, это была идея. Почему бы Смиту не сойти за Грея? Если вождь и Арики забыли толстяка повара и поверят, что Смит тот самый третий пакеги, которого они бросили в океан, в таком случае плантатор сможет спокойно появляться на острове.

II

Поевши, я отправился в селение искать Боамбо. Он спал в прохладе своей хижины, а старая Дугао и Зинга сидели в тени густого дерева перед хижиной. Я не хотел будить Боамбо и подошел к женщинам. Зинга плела из лыка коры какого-то дерева новую саронгу. Она разминала кору деревянным вальком на гладком камне, потом отделяла жилистые волокна от внутренности коры, сучила, их как веревку, и красила — одни в красную, другие — в черную краску. Краски, сделанные из каких-то вареных листьев, находились в кокосовой скорлупе. Плетение было довольно красивое, из красных и черных полос. Когда Зинга сплетет саронгу, она привесит к ней густую пеструю бахрому и нанижет разноцветные раковины. Тогда саронга станет очень красивой. А старая Дугао плела из того же лыка большой мешок. В нем она будет переносить с огорода таро, ямс и бататы.

Боамбо проснулся и подошел к нам. Я протянул ему сигарету и щелкнул зажигалкой. Он колебался, глянул на костер перед хижиной, который угас, и только тогда прикурил от зажигалки.

— Умные люди эти пакеги, — промолвил он.

Я не хотел его обманывать и сказал, что на большой пироге есть третий пакеги, который не смеет сойти на остров, боясь, чтобы его не бросили в океан.

— Третий пакеги? — удивился Боамбо. — Вас было трое, не так ли?

— Нет, нас было четверо. Один утонул. Осталось трое. Третий живет на большой пироге.

— Уин-уин, — вздохнул Боамбо, — если третий пакеги сойдет на берег, Арики велит привязать ему камень к ногам и бросить в Большую воду.

— А ты что скажешь? — спросил я его.

Боамбо подумал и тихо сказал:

— Я бы не велел бросать, но Арики не послушается меня.

Ну вот, все тот же Арики. Человеческая жизнь снова зависела от главного жреца. Я вспомнил слова, которые он мне сказал, когда я был у него в гостях: «Боамбо тана — первый вождь племени, но его власть меньше моей...» Выходило, что он прав.

— Что же делать? — спросил я.

— Я поговорю с Арики, — ответил Боамбо и встал.

— Сейчас же?

— Сейчас же.

— А нельзя ли ему сказать, что третий пакеги тот самый, который утонул в Большой воде?

— Нельзя! — отрезал Боамбо. — Я тана, я никогда не лгу.

Он заспешил к хижине Арики. Старая Дугао сказала:

— Арики — уин биля. Арики распорядится бросить пакеги в Большую воду.

— Но пакеги будет защищаться, — сказал я. — У пакеги есть стрела, которая испускает громы. Пакеги убьет Арики.

— Может ли он его убить? — спросила Зинга.

— Может.

— Молчите! — тихо прошептала старая Дугао. — Арики может услышать.

— Его здесь нет, как же он услышит? — спросил я.

— Белые листы ему скажут.

Я улыбнулся на ее ответ и спросил:

— А что будет, если пакеги и вправду убьет Арики?

— Будет очень плохо, — ответила Дугао.

— Что именно?

— Не знаю.

— Ничего плохого не произойдет, — уверенно сказал я. — Биляр занго отделается от этого злодея и будет благодарно тому, кто его убил.

— Если пакеги убьет Арики, — прошептала Зинга, — биляр занго убьет всех пакеги. И тебя убьет.

— И меня?

Зинга кивнула головой.

— И тебя. — И, немного помолчав, спросила: — Ты ходил к Арики. Что он тебе сказал?

— Он велел мне не ходить по селениям и давать людям нанай кобрай. Арики хочет, чтобы люди умирали от скверных болезней.

Зинга печально покачала головой, но ничего не сказала.

Боамбо вернулся мрачный. Услышав, что на большой пироге есть и третий пакеги, Арики затрясся от гнева и так раскричался, что сбежалось все селение. Чего он только не наговорил против нас... «Нужно отделаться от пакеги! Нужно опять их бросить в Большую воду!»

— Скажи третьему пакеги, чтобы не появлялся на острове, — посоветовал Боамбо.

Я вернулся на яхту расстроенный. Смит встретил меня на палубе — он ждал меня все время под палящими лучами солнца — и еще издали спросил, что мне удалось сделать.

— Главный жрец не согласен, сэр, — поведал я. — Угрожал собственными руками привязать камень к вашим ногам и бросить в океан.

Лицо Смита потемнело. Он вытер на шее пот и угнетенно промолвил:

— Я же вам говорил, что дикари — опасные люди. А вы их защищаете. Теперь вы убедились, что я прав?

— Нет, — возразил я. — Дикари не виноваты. Виноват главный жрец. Вождь на все согласен, но не смеет ополчиться против главного жреца. А племя ничего не знает. Оно ни при чем.

— Ну вот, вы опять их оправдываете! — гневно вскричал Смит. — Вы вот скажите, что мы будем делать, когда кончатся консервы? Их хватит еще на одну-две недели, не больше. А после, что будем делать?

— Ведь есть рис? — спросил я.

— Рис есть.

— И мука ведь есть?

— И мука есть.

— А сахар есть?

— И сахар есть.

— А масло?

— Масло поубавилось, но есть прованское.

— Прекрасно! — ободрил я его. — Мука и рис, сахар и прованское масло — да это богатая пища, сэр. Будем ходить на охоту за дичью, будет у нас и свежее мясо — чего еще нам нужно? Кроме того, я буду приносить иногда таро и ямс, бананы и дыни. Мы научимся есть и сахарный тростник. Я пробовал — твердый, но жевать можно...

— А когда кончится прованское масло, что мы будем делать без жиров? — упорствовал Смит.

Я вспомнил жирных червей Гахара и сказал:

— В сухих деревьях в лесу водятся жирные черви...

— Замолчите, сэр! — поморщившись, оборвал меня.

Смит и быстро ушел в свою каюту.