Онлайн чтение книги Остров тетушки Каролины
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ, сообщающая о том, что Франтик благополучно добрался до Триеста и, побыв на сенсационном футбольном матче, сел на пароход

В то самое время, когда в маленьком городке Горица тетушка Каролина воевала с облаченными в форму блюстителями закона и профессором эстетики, пожарный автомобиль Фердинанда и двухтонка Густи мчались по склонам Юлийских Альп в направлении Адриатического моря. Только что рассвело, воздух был чист и прозрачен, дорога вилась по краю ущелья, на дне которого шумел горный поток, и оба мужчины чувствовали, как новые силы вливаются в их утомленные тела, как снова разгорается в них дух соревнования.

– Эй, пора завтракать! – заорал Фердинанд своему сопернику, стараясь перекричать пронзительный вой сирены, от которого лесные звери разбегались по своим норам. – Где колбаса, парнишка проголодался!

– Давай сюда Франтика, я его накормлю! – кричал в ответ Густи; он только что переехал гусыню и страшно досадовал, что не может остановиться и подобрать ее.

– Дудки! Все равно моя взяла! Чего стоит паршивый чемодан и колбаски по сравнению с живым мальчишкой? Я его домчу до самого моря!

Терпение Густи лопнуло, и он гаркнул во все горло:

– Пускай тогда ни тебе, ни мне! Прежде чем ты сосчитаешь до десяти, чемодан и колбаса будут в пропасти!.. Вот напишет парень барышне Карасековой, что приехал на место голодный и без чемодана. Как ты тогда запоешь? А?

– Ну, ты не очень! – огрызнулся Фердинанд, но подумал, что соперник не шутит и дело лучше решить миром. – Стой! – крикнул он.

Машины остановились, и оба водителя вышли на шоссе.

Это было красивое местечко. Дорога пролегала неширокой долиной, с обеих сторон зеленели луга. На склонах росли дубы и березы, кроны их нежились в свежем ароматном воздухе, словно принимая утреннюю ванну. Позади, высоко поднимаясь над горизонтом, тянулись к небу вершины Юлийских Альп, порозовевшие от солнца.

Еще никогда в жизни Франтик не видел ничего прекраснее. Соскочив с пожарной машины, он жадно втянул в себя воздух. И сразу почувствовал голод. Забравшись в двухтонку, Франтик преспокойно отрезал себе четыре колбаски. Фердинанд и Густи вылетели у него из головы. Казалось, он попал в какой-то сказочный мир, где никто его не обгоняет, никто не преследует, где только радость и вечный праздник!

Поэтому Франтик немножко струхнул, когда из кустов вдруг вынырнули оба мужчины и направились прямо к нему. Вид у них был серьезный, почти торжественный. Они остановились у машины, и Франтик заметил, что руки их дрожат. Фердинанд тряхнул головой и твердо произнес:

– Франтик, так дольше продолжаться не может. Надо решать, кому отдаст свое сердце русалка – мне или ему…

– Нужно бросить жребий, – перебил его Густи.

– Правильно. Мы вот с Густи срезали в лесу два ровных прутика с заостренными концами. Один, который очищен от коры, – это мой, другой – Густи. Так, Густи?

– Так, так, – подтвердил Густи.

– Мы просим тебя. Франтик, чтобы ты взял эти прутики в руку и подбросил их высоко в воздух. Чей прут ляжет острием к дому, тот, значит, проиграл и должен вернуться.

– Здорово! – обрадовался Франтик. – Все равно как у нас на святках девушки деревянный башмак кидают!

– Это нам неизвестно, и до святок еще далеко, – сказал Фердинанд, который в этот решительный момент меньше всего интересовался чешским фольклором. – Вот тебе прутья, бросай!

Франтик положил колбаски на сиденье возле себя, встал и взял прутья в руку. Его тоже захватило величие минуты. Вот он, Франтик Паржизек, держит в руках судьбу двух солидных мужчин! Он медлил…

– Бросай!

– Выше! – закричали Фердинанд и Густи, сгорая от нетерпения: они еще не подозревали, к каким результатам может привести их выдумка. А случилась очень простая вещь. Стараясь как можно выше подкинуть прутики, Франтик потерял равновесие и упал на сиденье. Рука его, пытаясь за что-нибудь уцепиться, попала на ручной тормоз, и стоявшая под уклоном машина пришла в движение.

Машина понеслась. Скорость ее увеличивалась с каждой секундой. Казалось, двухтонке Густи пришлась по вкусу свобода. Знакомая, по всей видимости, с законом движения тел по наклонной плоскости, она воспользовалась представившимся случаем, чтобы показать свои возможности.

Франтик тоже не преминул продемонстрировать исконные паржизековские качества: спокойствие, самообладание и выдержку. Он схватился за баранку. Рассудив совершенно правильно, что при скорости восемьдесят километров в час нецелесообразно заниматься подробным изучением стартера, выхлопной трубы, фар, тормоза и прочих замысловатых частей автомобильного агрегата, он пришел к выводу: хватит и того, что он будет избегать препятствий, в особенности ребятишек-школьников, и следить за указателями пути, а то, пожалуй, не в Триест попадет, а куда-нибудь в другое место.

Как Франтик решил, так и сделал. И чем дальше он ехал, тем больше входил во вкус. Единственное, что его беспокоило, это вой пожарной машины Фердинанда. Оглянуться назад он боялся; рев, несшийся вдогонку, был неопровержимым доказательством того, что Фердинанд и Густи пренебрегли направлением брошенных прутьев и дружно бросились в погоню за ускользающим счастьем.

– Стой! – кричал время от времени громоподобным голосом Фердинанд. «Стой!» – эхом отвечали ему лощины и ущелья. Но Франтик не мог затормозить, даже если бы хотел. А по правде сказать, он предпочел бы мчаться еще быстрее. Тон голоса Фердинанда ему совсем не нравился. В нем слышались какие-то зловещие нотки.

Поэтому можно представить себе ужас Франтика, когда через некоторое время он обнаружил, что машина постепенно замедляет ход. Это было легко объяснимо. Дорога, спускавшаяся с горы под уклон, стала выравниваться.

Вой сирены, раздававшийся за спиной Франтика, явно приближался. Впереди показалась какая-то деревенька; в отличие от жителей других деревень, ее жители не бросились спасаться при виде мчавшейся машины, а, наоборот, выбежали из домов и столпились на дороге. Если бы Франтик не был так увлечен наблюдениями за тем, что делалось позади, он бы заметил мужчин в форменной одежде; взволнованно переговариваясь, они торопились опустить раскрашенный яркими полосами шлагбаум.

Все это выпало из поля зрения Франтика, потому что пожарная машина Фердинанда была уже почти рядом.

– Стой, дрянной мальчишка! – раздалось так близко, что Франтик испуганно вздрогнул. Он хорошо знал, чего хочет Фердинанд.

Франтик растерянно поглядел себе под ноги и заметил две педали. Он не имел понятия, к чему эти железки, но долго размышлять не приходилось. Нащупав ногой одну из педалей, мальчик сильно нажал ее.

Эффект был поразительный. Двухтонка один раз коротко фыркнула, потом взревела и понеслась так быстро, что Франтик еле удерживал руль. С левого бока показался красный насос поравнявшейся было с ним пожарной машины, но скоро он начал отставать.

– Эй! – закричал Фердинанд, видя, что добыча ускользает.

– Ого-го! – ответил Франтик, торжествуя победу.

Обмен этими краткими репликами занял не много времени. Но и его было достаточно, чтобы обе машины успели проскочить через кордон австрийской республики, рассеять толпу таможенных чиновников и солдат югославской, выворотить несколько пограничных столбов, а заодно покончить с предрассудком, что переход через границу требует великого множества всяких утомительных формальностей.

Двухтонка летела стрелой, не обращая внимания на подобные мелочи. По мере того как бежали минуты, редела толпа преследователей и за одним из поворотов дороги исчезла совсем. Франтик перестал жать ногой на волшебную педаль и вытер со лба пот. Внезапно он осознал, что мир прекрасен и не стоит человеку рисковать жизнью, носясь по дорогам со скоростью сто двадцать километров в час.

Машина замедлила ход и теперь шла быстро, но спокойно по дороге, над которой сияло прозрачное синее небо. Мимо бежали каменные домики, тутовые и оливковые рощи, первые стройные кипарисы, лоскутные поля, обнесенные изгородью, темно-зеленые островки виноградников, – и все время нос радиатора стремился прямо на юг.

Было уже половина одиннадцатого, когда машина глухо фукнула и снова снизила скорость. Возможно, в ее пересохшей утробе иссякал бензин, а может, причиной этому был показавшийся невдалеке перед ней осел. Он остановился как раз посередине дороги и не двигался с места. С каждого бока у осла висело по бурдюку, женщина в черной юбке колотила палкой по его облезлому заду.

Машина шла все медленней, вздыхала все слабей, пока не стала как раз позади осла. Осел оглянулся, повел ушами, с чувством явного превосходства сравнил свои возможности с возможностями машины и внезапно припустил рысью.

Франтик остался один.

А когда он поднял голову от руля, то увидел внизу перед собой безграничную синь, обрезанную линией далекого горизонта и исчерченную бесчисленными рядами белых барашков. Ближе к Франтику, на берегу этого необозримого синего великолепия, грелся на солнце прекрасный розовый город.

* * *

Тетушка Каролина и Франтик прибыли в Триест одновременно.

Разница была лишь в том, что тетушка вылезла из международного вагона скорого поезда и ее багаж вез на тележке мужчина, горько проклинавший свою судьбу, тогда как Франтик вошел в город через одну из грязных улочек предместья и нес свой багаж сам.

И оба они направились к отелю «Виктор-Эммануил». Тетушка добралась туда пешком, потратив на это десять минут; шла она, держась тенистой стороны улиц и не выпуская из рук клетки с Маничком, – все попытки водителей такси завладеть почтенной иностранкой и ее птичкой встретили решительный отпор. Франтик вообще не попал в отель.

Советы, которыми снабдили его приветливые триестские граждане, без сомнения, были продиктованы добрыми намерениями, но они тараторили так быстро, что смысл их слов ускользал от него. Франтик перебывал последовательно у дворца губернатора Триеста, у здания городской тюрьмы, в рыбных рядах, у памятника неизвестному солдату и у калитки монастыря бенедиктинцев. Но ни в одном из этих мест тетушки Каролины он не обнаружил.

Вконец измученный, он поставил чемодан на тротуар, в тень развесистого платана. Здесь было спокойно, тихо, и Франтик решил обдумать, что ему делать дальше.

Он сел под деревом; не прошло и пяти минут, как он уже спал крепким сном.

Вот почему Франтик прозевал те интересные приключения, которые в это время происходили с тетушкой Каролиной. Приключения эти были не первостепенной важности, но имели серьезные последствия.

* * *

Первое из них связано с мистером Арчибальдом Фоггом, поверенным адвокатом конторы «Хейкок и Дудль», тем самым Фоггом, который явился участником проекта ограбления девицы Каролины Паржизековой, получившей в наследство жемчуга ценой в шестьдесят тысяч фунтов стерлингов. Их встреча произошла в холле отеля, где мистер Фогг давно уже поджидал тетушку. Зная, что все решает первое впечатление, он позаботился о том, чтобы сразу же очаровать тетушку, ибо, принимая во внимание его дальнейшие планы, это было чрезвычайно важно.

Перед тем как тетушке войти в холл, он стоял у зеркала и разучивал одну из тех неотразимых улыбок, от которых женщины, чувствуя сладостную дрожь во всем теле, делаются беспомощными игрушками в руках мужчин. Он так увлекся своим занятием, что прозевал момент появления тетушки. Какой-то странный звук за спиной, напоминающий щебетанье птички, вернул его к действительности. Он оглянулся и увидел дородную женщину, державшую в руке клетку с канарейкой.

И тут Арчибальд Фогг допустил маленькую оплошность. Решив, что перед ним служанка, и сочтя этот случай вполне подходящим для проверки на практике своих способностей обольстителя, Арчибальд Фогг подошел к тетушке и, ущипнув ее за подбородок, игриво спросил: «Чего тебе, крошка?»

Хотя он и предвкушал успех, но действительность превзошла все его ожидания. Арчибальд Фогг в один момент очутился на полу со вздутой щекой и делал тщетные попытки подняться. От ужаса перед женщиной, чья мощная длань поразила его, мистеру Фоггу захотелось превратиться в жука и замереть, перевернувшись вверх лапками.

Однако тетушка Каролина не принадлежала к числу тех легкомысленных женщин, которым доставляют удовольствие валяющиеся у их ног мужчины. Она схватила Арчибальда Фогга за шиворот и поставила его на ноги.

– Вы кельнер? – спросила она, введенная в заблуждение черным костюмом и запахом брильянтина, которым разило от мистера Фогга.

Арчибальд Фогг все еще не был в состоянии отвечать на вопросы. Он смотрел на женщину с канарейкой остекленевшими глазами и дрожал.

– Ну и хорошо, – сказала тетушка, у которой были все основания принять молчание за знак согласия. – Сбегайте куда-нибудь за кормом, потому что Маничек уже проголодался. Вот вам деньги. И не тряситесь, я вас больше не трону.

Мистер Фогг взял деньги и перестал дрожать, поняв, что невыполнение прихотей этой женщины может повести к нежелательным последствиям. С места он, однако, не двинулся, и это была его вторая ошибка.

Тетушка Каролина подождала немного, а потом сказала:

– Вы слышали меня?

И хотя она произнесла всего лишь три слова, но взгляд, которым они сопровождались, подействовал на мистера Фогга так, что он сразу ожил. Им овладело непреодолимое желание тотчас броситься за птичьим кормом и притащить его столько, чтобы хватило страусу, не то что маленькой птичке. Он должен был сделать это, не откладывая, как можно скорей.

Дело повернулось так, что официальное знакомство тетушки Каролины с мистером Арчибальдом Фоггом в Триесте не состоялось, оно произошло несколько позже и при обстоятельствах еще более драматических. Но мы не станем забегать вперед.

Другое приключение тетушки Каролины имело место вскоре вслед за первым. И хотя оно не заняло много времени, тем не менее этот случай привлек пристальное внимание населения части Триеста, прилегающей к отелю «Виктор-Эммануил», а также той, которая спускается к порту.

Тетушка Каролина, довольная расправой с неудачливым донжуаном, отправилась в свой номер на втором этаже. Между тем персонал отеля собрался в полном составе в холле, чтобы обсудить и оценить событие, свидетелем которого он был. Побуждаемые инстинктом самосохранения, все единодушно пришли к выводу, что клиенту такого сорта следует уделять как можно больше внимания: неотступно наблюдать за каждым его движением, за выражением лица, выполнять малейшее желание прежде, чем оно будет высказано. Договорились, что кто-нибудь отнесет тетушке Каролине в номер стакан с освежающим напитком кока-кола, успокоительное действие которого на нервную систему признано во всем мире.

Стали решать, кто может взять на себя эту миссию. Жребий пал на дворника, потому что, как выяснилось, все кельнеры почувствовали недомогание, которое не позволяло им, особенно в данный момент, подниматься по лестницам.

Дворник был здоров и к тому же холост и бездетен. Одевшись в подобающий случаю кельнерский костюм и получив инструкцию как себя держать и что говорить, он отправился наверх с подносом, на котором стоял стакан кока-колы.

– Не вернусь – скажите матери, чтобы простила меня, если я в чем перед ней грешен, – сказал дворник, занося ногу на первую ступеньку.

Это происходило в ту самую минуту, когда тетушка Каролина решила пересчитать свои чемоданы. Как известно, их было шестнадцать. Но сколько она ни считала, получалось только пятнадцать. Не хватало одного чемодана. И как раз того чемодана, который был тетушке дороже всех: в нем находились носки, связанные когда-то для любимого Арношта, а теперь предназначенные для его подданных на острове Бимхо.

Куда девался чемодан? Кто его похитил? Украли чемодан еще дорогой или здесь, в Триесте? Чьих рук это дело – вора или посыльного, который вез ее багаж с вокзала?

Вопросы были важные и чрезвычайно запутанные, и тетушка допустила ошибку, задавая их себе все сразу. В результате из горла ее вырвался душераздирающий крик.

Обстоятельства сложились так, что как раз в эту секунду дворник взялся за ручку ее двери. Возможно, мужчина с более крепкими нервами действовал бы в подобной ситуации просто. Повернул бы назад и, сойдя поспешно, но с достоинством по ступеням, заперся бы у себя в комнате. Но дворник поддался панике. Он взглянул на стакан с кока-колой, укрепляющей, по слухам, нервную систему, и единым духом опорожнил его. А потом уже постучал в дверь и вошел.

События развернулись с необыкновенной быстротой.

Тетушка Каролина, жадно ловившая ртом воздух, к сожалению, не могла начать разговор. Пришлось это сделать дворнику. Он помнил речь, затверженную в холле, и не замедлил произнести ее:

– Мадам! Прекрасный и свободный город Триест с восторгом встретил известие о вашем приезде. День, когда вы ступили на его территорию, будет записан в истории золотыми буквами. Мы счастливы, что столь уважаемая особа оказала честь нашему отелю, для нас будет величайшей радостью сделать все, чтобы под его скромной крышей вы чувствовали себя как дома. Мадам, верно, утомлена после долгого пути. Персонал нашего заведения позволил себе послать вам лучшее освежающее средство – стакан кока-колы, излюбленного напитка наших дорогих союзников. Пейте на здоровье!

Промолвив эти слова, дворник указал на стакан, совершенно забыв, что минутой раньше сам выпил освежающий напиток.

Тетушка Каролина поглядела на пустой стакан, потом на дворника. От этого взгляда дворник зашатался. Но преисполненный решимости осуществить свою миссию, он протянул тетушке поднос и сказал:

– Прошу вас.

Тетушка Каролина отнюдь не отличалась вспыльчивостью. Этому мешал ее солидный вес. Но если в течение десяти минут вас бесцеремонно ущипнут за подбородок, украдут ваш чемодан и в довершение всего поднесут для успокоения пустой стакан, то самый благодушный человек начнет проявлять признаки неуравновешенности.

Тетушка Каролина часто задышала и схватила клетку с Маничком – первый предмет, попавшийся ей под руку. В то же мгновение дворник вышел из состояния летаргии, поняв сразу три вещи: он подает пустой стакан, жизнь его в опасности, успокаивающее действие кока-колы – миф. Зубы его стучали. В ужасе выскочил он из номера, пулей пролетел мимо персонала отеля, столпившегося в холле, и, не выпуская из рук подноса и пустого стакана, выбежал на улицу.

Оказалось, что бедный дворник лишился рассудка, даже на свежем воздухе он не пришел в себя, а стал метаться по триестским улицам, изрыгая громовые проклятия в адрес освежающего напитка кока-кола. В переулке Риальто, где собралась большая толпа, он наконец остановился, бросил стакан на землю и принялся топтать его ногами, после чего был заключен в тюрьму за неуважение к американскому образу жизни.

* * *

Об этих драматических событиях Франтику ничего не было известно. Все это время он крепко спал; разбудило его какое-то шестое чувство, подсказавшее, что он не один под платаном. И действительно, едва Франтик открыл глаза, как увидел, что тихая улица изменилась до неузнаваемости.

Нескончаемый поток мужчин, женщин, подростков и детей, стариков и старух катился по тротуару и мостовой. Выражение их лиц свидетельствовало об ожидании какого-то значительного события. Мальчишки не шалили: восторженно вытаращив глаза, они стремились вперед. Мужчины сосредоточенно молчали. В выцветших глазах стариков горел огонек любопытства. Женщины шушукались.

«Наверно король умер, на похороны идут», – подумал Франтик, и его доброе сердце прониклось сочувствием к королеве и другим родственникам усопшего.

Вдруг около тротуара остановилась какая-то странная машина. Большой открытый автобус, раскрашенный ярко-желтыми, лазурно-голубыми и изумрудно-зелеными полосами, сразу напомнил Франтику одну из многочисленных пар носков тетушкиной работы. Из автобуса выскочила группа загорелых парней с тяжелыми чемоданами. При виде их толпа восторженно заревела, шапки полетели вверх, со всех сторон усиленно протискивались через толпу молодые девушки, стремясь оказаться как можно ближе к незнакомцам.

Потом все стихло. Парни положили чемоданы на землю и, подойдя к платану, сняли шляпы. С минуту они стояли молча. Потом их предводитель выступил на шаг вперед и, глядя куда-то вверх, на ветки дерева, произнес краткую, но зажигательную речь. Говорил он так быстро, что Франтик ничего не понял, хотя речь была произнесена на пьемонтском наречии, а Франтик его изучению уделял немало внимания. На эту речь толпа ответила троекратным мощным «ура».

Загадочное поведение молодых людей возбудило любопытство Франтика, и он спросил у одной старушки, что все это означает.

– Ты что, с неба свалился, мальчик? – удивилась старушка. – Разве ты не знаешь, о чем напоминает это дерево? Неужто неизвестно тебе, что шестнадцать лет тому назад вон на той ветке преждевременно оборвалась жизнь подающего надежды левого полузащитника знаменитой футбольной команды Триеста? Он не мог пережить, что пропустил мяч, пущенный левым нападающим команды города Удине…

Даже после разъяснения старушки смысл церемонии под платаном остался скрытым для Франтика, но по крайней мере теперь он знал, что толпа собралась не для проводов короля на кладбище, а на футбольный матч. Парни, только что соскочившие с автобуса, были не кто иные, как члены футбольной команды спортивного клуба Триеста.

Франтик колебался, не расспросить ли подробнее добрую старушку, и вдруг в ужасе вздрогнул. Тетушкиного чемодана под платаном не было. Он мелькал в руке какого-то мужчины со встрепанными волосами, который уносил его все дальше и дальше.

Все объяснилось очень просто. Сойдя с автобуса, игроки спортивного клуба Триеста поставили свои чемоданы на тротуар рядом с тетушкиным чемоданом. И сейчас же на чемоданы футболистов набросились «болельщики», жаждущие собственноручно доставить их на стадион. Франтик быстро сообразил, что ему следует делать. Не медля ни секунды, он кинулся вдогонку за чемоданом.

Скоро он затерялся в толпе, которая по мере приближения к стадиону все более походила на бурную полноводную реку.

* * *

Франтик и сам толком не знал, как попал на стадион. Во всяком случае, он ни на шаг не отставал от «болельщиков», тащивших в раздевалку чемоданы своих любимых футболистов. Однако в святая святых Франтику войти не позволили. После упорной, но тщетной борьбы он оказался на торжественно украшенных трибунах, окружавших огромное, покрытое песком поле. На трибунах шумела и волновалась многотысячная толпа.

Несомненно, состязание, до начала которого оставалось, по всей видимости, недолго ждать, имело для истории футбола важное значение. Битком набитые трибуны для почетных гостей, море знамен всех цветов и размеров, возбужденные лица зрителей – все свидетельствовало об этом. От напряженного ожидания стадион бурлил, словно котел с кипятком.

Все это нисколько не удивляло Франтика. Ведь он родился в стране, где издавна любили игру в мяч, где всегда увлекались футболом. Поразила его только одна необычная подробность. Трибуны огромного, похожего на эллипс стадиона были разделены на две части железной решеткой. Хотя Франтик стоял от нее всего в нескольких шагах, назначение этого технического сооружения оставалось для него неясным. Прежде чем ему удалось разрешить загадку, с поля стадиона донеслись разноголосые звуки музыки, заглушаемые громом рукоплесканий.

На арену с двух противоположных сторон вышли два оркестра, следом за ними выбежали обе команды. Музыканты и игроки двух команд выстроились на поле друг против друга. Обе команды дружно и громко приветствовали зрителей. Оркестры сыграли туш. И опять Франтик удивился: каждый оркестр играл сам по себе.

Но не похоже было, чтобы публика осталась этим недовольна. Наоборот. Она в восторге осыпала оба оркестра дождем прекрасных спелых апельсинов и других южных плодов, выражая свою благодарность за доставленное наслаждение. Дыня, попавшая по нечаянности в зев геликона, закупорила трубу, и небесные звуки неожиданно оборвались. Очевидно, другой оркестр не захотел воспользоваться своим преимуществом, музыкальные инструменты обоих оркестров замолкли, и музыканты с важным видом удалились с поля.

В ту же минуту затрубили фанфары, и на трибуне почетных гостей появился мужчина, увешанный множеством медалей. Стадион, над которым раскинулось голубое небо с белыми прозрачными облачками, сразу притих, и из установленных по углам поля репродукторов полилась речь, исполненная благородства и достоинства:

Громовое «ура» потрясло стадион, команды выстроились друг против друга, состязание началось.

Первым с поля унесли правого крайнего команды югославов. Произошло это в результате маленького недоразумения, имевшего место за границами поля, куда ушел мяч. Левый и правый край обеих команд, решая, кому выбивать мяч, состязались друг с другом в вежливости до тех пор, пока югославскому футболисту не переломали голень левой ноги. Чтобы этот пустяковый случай не вызвал беспокойства у зрителей и не поставил таким образом под угрозу счастливый исход состязания, минутой позже защита югославской команды ринулась к правому крайнему команды потомков древних римлян, когда тот готовился к угловому удару, и свернула ему нижнюю челюсть.

Тем самым было восстановлено равновесие в рядах обеих команд и обрели душевный покой итальянцы, которые прежде сокрушались по поводу того, что у них на одного игрока больше и игра ведется не по правилам.

В следующие пятнадцать минут на футбольном поле не произошло ничего интересного. И только на двадцатой минуте игра снова приковала к себе общее внимание.

Центр нападения югославов неожиданно влепил гол итальянцам. Никто не мог понять, как это произошло. В это время обе команды, собравшись перед воротами итальянцев, мирно беседовали. Соперники расспрашивали друг друга о самочувствии, о здоровье родственников, дружески похлопывали один другого по плечу и, перебрасываясь мячом, отпускали всевозможные шуточки. И тут по несчастной случайности югославский центр нападения, находившийся ближе всех к воротам, споткнулся и задел ногой мяч, который стремительно влетел в ворота итальянцев.

Стадион замер. Никто не сомневался, что забитый ненароком гол не принесет радости и удовлетворения ни тому, кто его забил, ни всей команде в целом. На лицах югославских игроков отразилось неописуемое волнение, у некоторых даже слезы выступили на глазах. Напряженную атмосферу разрядил капитан гордых югославов, который подошел к судье и решительно заявил:

– Этот гол был забит неправильно, мяч находился вне игры. Как вы могли его зачесть? Разве вам не понятно, что своим решением вы оскорбили мою команду и вызвали справедливые нарекания братьев-итальянцев?

Произнеся эти мужественные слова, капитан югославов отвесил судье оплеуху в знак того, что пренебрегает его решением. Притащили носилки, незадачливый судья был убран с поля, и игра возобновилась.

Но счастье не желало улыбаться итальянской стороне и помочь ей загладить позор, нанесенный командой соперников. Нападающие, запасные и защита били со всех сторон, углов и расстояний. Все напрасно. Мяч каким-то чудом пролетал мимо ворот югославов.

Понятно, обе команды начали нервничать, волнение их нарастало и на сорок пятой минуте первого тайма достигло апогея. В этот исторический момент левый защитник югославов сделал «пушечный удар». С расстояния трех шагов он пробил по своим воротам с такой силой, что мяч разорвал сетку.

Наконец счет сравнялся! Первый тайм окончился, футболисты обеих команд отправились в раздевалку, но напряжение не ослабло. Наоборот. Итальянцы догадывались, что гол югославов не случайный. Игрок Чурилович пробил «пушечный удар» таким приемом, который не отвечал общепринятым нормам. Нужно было принимать какие-то меры.

Капитан итальянской команды Антонио Клеопатри выразил эти мысли замечательными словами, которые навсегда останутся вписанными золотыми буквами в летопись футбола. Он сказал:

– Братья-югославы всегда были нашими достойными соперниками. Они не только прекрасно владеют мячом, но и ведут себя, как настоящие джентльмены. Чтобы подбодрить нас, они сами себе забили гол. В сегодняшнем состязании югославы показали свое превосходство. Мы не допустим, чтобы проявленное ими великодушие лишило их заслуженной победы. Что сказал бы тогда святой отец, наисправедливейший из людей? Как посмотрел бы на это совет директоров нашего славного клуба, который превыше всего ставит высокие моральные качества? Разве можем мы пренебрегать мнением триестского Ллойда, почитающего своим долгом заботиться о нравственности членов совета? Да и вам вряд ли понравилось бы, если бы мы вернулись с этого матча со щитом, но запятнанные незаслуженной победой.

В то время когда капитан итальянской команды произносил эти пламенные и благородные слова, в раздевалке югославов заканчивал свою речь югославский капитан, и она была не менее возвышенной и благородной. Он говорил:

– Вполне возможно, что в этом состязании мы могли бы победить своих соперников. Но я спрашиваю вас, разве это справедливо? Наши итальянские братья в прошлом не раз доказывали, что они играют лучше, чем мы. Сегодня первый гол был нами забит, право же, случайно. Если бы этого не произошло, наверняка наши соперники не стали бы нервничать и, возможно, счет в эту минуту составлял бы 3:0 в пользу итальянцев. Поклянемся же, что не воспользуемся их растерянностью, а несколькими хорошо нацеленными в собственные ворота ударами поможем им прийти в себя и показать, на что они способны.

Вот почему, когда обе команды вышли на поле, центр нападения югославов так повел мяч, что ловко обошел югославскую защиту и в первую же минуту игры забил второй гол в собственные ворота.

Итальянская команда опешила. Но быстро овладев собой, итальянцы, нимало не заботясь о защите, вырвали мяч из рук югославского вратаря и стремительно ринулись к своим воротам. Однако их задача оказалась более сложной. Югославы угадали намерения соперника и, развив спринтерскую скорость, бросились к итальянским воротам, опередили итальянцев и попытались отразить их нападение. В эту минуту отличился левый нападения итальянцев Ахилео Ахилеи, который обвел четырех югославских игроков, умудрился проскользнуть между ног пятого югослава и из этого положения головой забил в свои ворота гол, уравновешивающий счет.

Стадион ревел от восторга.

– Вот это игра! Любо-дорого смотреть! Молодцы ребята! – кричал какой-то старик, специально приехавший на этот матч из Калабрии.

Подзадоренные публикой, обе команды наперебой старались показать класс игры. Тщетно напоминал судья обеим сторонам, что атаковать следует ворота противника, а не свои собственные. Публика обеих национальностей забросала бутылками от содовой воды этого гнусного формалиста, и его отправили в больницу святой Клары, после чего игра продолжалась беспрепятственно.

Обе команды, демонстрируя чудеса хитрости, подыгрывали друг другу, так что вскоре счет стал 27:27. На девятнадцатой минуте произошел случай, который мог иметь серьезные последствия. Центр нападения итальянцев позволил себе на штрафной площадке грубость по отношению к итальянскому вратарю, некстати попавшемуся ему под ноги в тот момент, когда он готовился забить сорок первый гол в пользу югославов. Кто должен в этом случае бить штрафной удар? Итальянцы или югославы?

Югославы громко отстаивали свое право, они доказывали, что если грубость допущена на поле итальянской команды итальянцем, то штрафной удар должна бить пострадавшая сторона, то есть югославы. Итальянцы возражали, утверждая, что югославы не понесли никакого ущерба, так как насилие было допущено по отношению к итальянскому вратарю. Тут югославы заявили, что итальянскому вратарю, нечего болтаться у своих ворот, если в них целится итальянский игрок. Возражения капитана итальянцев сводились к следующему: итальянские ворота, собственно, не итальянские, потому что в них стоит итальянский вратарь, который, собственно, даже и не итальянский вратарь, так как он отбивает мячи итальянских атакующих; ворота скорей югославские, потому что их охраняет югославская защита: она выступает в роли защиты итальянской команды, однако быть ею, разумеется, не может, так как стоит у югославских ворот, которые, собственно, не югославские, хотя в них стоит югославский вратарь, но в ворота бьют югославские игроки, а защищает их итальянская команда, которая должна бы на них нападать.

Таким образом, обе стороны оказались правы, из положения можно было выйти только путем созыва конференции на нейтральной территории. Эту запутанную ситуацию неожиданно разрешила какая-то трехлетняя девочка из публики; выслушав доводы обеих сторон, она вдруг захлопала в ладоши и закричала: «Мамочка, почему дяденьки перестали гонять мячик, ведь на футболе всегда мячик гоняют!»

Нежный голосок смышленого ребенка сразу вернул обе команды к действительности. Они устыдились своей мелочности и снова ринулись в бой. А чтобы подобные инциденты не возникали впредь, оба вратаря были выведены с поля; это мероприятие в немалой степени способствовало убыстрению темпа игры. За три минуты до конца матча счет достиг 163:163. Все понимали, что эти три оставшиеся минуты – решающие.

Развязка наступила совершенно неожиданно. В последнюю минуту капитан итальянцев отважился на такой поступок, который в истории футбола не имеет себе равных по благородству и мужеству. Воспользовавшись тем, что югославские игроки увлеклись нападением на собственные ворота, он незаметно подкрался к воротам соперников, кинулся в удобный момент на мяч и, завладев им, побежал к своим воротам.

Югославские игроки оторопели от изумления, у них не оставалось сомнений, что теперь итальянская команда обеспечит победу югославской стороне. Первым опомнился капитан.

– Друзья! – воскликнул он, и голос его дрогнул. – Мы сделали все, что могли, и все же не избежали победы, потому что наш соперник превосходит нас остроумием и отвагой. Так бежим хотя бы приветствовать его!

Вымолвив эти слова, капитан первый ринулся вперед. Он был знаменитым бегуном и сразу же за пограничной чертой нагнал капитана итальянцев. Видя, однако, что герой скромничает и намерен уклониться от заслуженных похвал, он с размаху бросился на землю и схватил его за левый ботинок.

Раздался слабый треск, шнурки лопнули, и ботинок остался в руке югослава, в то время как капитан итальянцев продолжал улепетывать. И тут громкий крик потряс воздух. Он несся из публики, отделенной от Франтика железной решеткой, и был так могуч и грозен, что даже капитан итальянцев остановился пораженный. Затем наступила мертвая тишина. Капитан стоял под ярким полуденным солнцем, еле переводя дух, но торжествуя победу; он походил на святого в сиянии нимба. Но что всего удивительнее: ореол окружал не его голову, а вопреки всем канонам – левую ногу. Все дело было в носке, натянутом на нее: он переливался всеми цветами – желтоватым блеском кадмия, берлинской лазурью, парижской зеленью, алой киноварью…

От вида этого носка и донесшегося в тот же миг с трибун крика, сердце Франтика дрогнуло. Он нисколько не сомневался, что крик исходил из груди тетушки Каролины. Как же иначе! Симпатии тетушки, разумеется, были на стороне югославов. Открытие, что капитан итальянцев в дополнение к своим мерзким деяниям на футбольном поле похитил ее носки, исторгнуло из груди тетушки негодующий вопль:

– Воры! Негодяи! Не стыдно вам? Играть не умеете, а обкрадывать бедных людоедов мастера! Позор! Тьфу на вас! Вот я вам задам!

– Тьфу! Позор! Судью на мыло! – закричал Франтик и, захваченный воинственным пылом тетушки Каролины, бросился к решетке.

Но она не подалась. Не подалась даже и под дружным напором зрителей, жаждавших послушать вблизи редкие образцы ораторского искусства, демонстрируемые тетушкой. И только когда из репродукторов раздался повелительный голос: «Сохраняйте спокойствие!», решетка наконец уступила. Смешавшиеся зрители давили друг друга, и в этот момент тетушка исчезла. Тщетно пытался Франтик найти ее хотя бы глазами.

Последнее, что удалось ему видеть, была ее шляпа, украшенная ягодами черешни и птичками. Она величаво плыла над толпой и медленно, но неуклонно приближалась к выходу со стадиона. Время от времени над ней поднималась ручка тетушкиного зонтика, описывала в воздухе несколько кривых линий и ныряла, куда-то вниз. Затем Франтика оттерли в сторону, и больше он ничего не видел.

Удалось ли тетушке Каролине благополучно выбраться на улицу? Франтик не сомневался в этом ни минуты. Тетушка наверняка сумеет пробить себе дорогу к отелю «Виктор-Эммануил».

Речь шла о том, как бы и ему туда попасть. Но он не хотел явиться туда с пустыми руками.

На какое-то время толпа вокруг Франтика поредела, и он обнаружил, что находится в нескольких шагах от двери в гардеробную.

Прошмыгнуть внутрь Франтику ничего не стоило. Там было почти совсем темно, и ему пришлось с минуту подождать, пока глаза его не отвыкли от яркого солнечного света. Наконец он нашел то, к чему стремилось его сердце. В углу лежала груда чемоданов. Один из них принадлежал тетушке. Франтик сразу его узнал. Ну да, вот тот, с крепкой коричневой ручкой.

Он понимал, что времени терять нельзя. Быстро схватил чемодан и выбежал вон. К счастью, дорога была свободна, так что через несколько минут он очутился у ворот стадиона.

Франтик шагал наугад. Спрашивать дорогу у него не хватало смелости. Рубашка мальчика на спине разорвалась, кепку он давно потерял. Брел он переулками; завидев на горизонте блюстителя закона, прятался в холодные, темные подъезды невысоких домов; когда ноги отказывались служить, присаживался на старые ящики, валявшиеся около заброшенных складов. И с каждым шагом остатки мужества и уверенности покидали его, уступая место безнадежности.

Неожиданно перед ним выросло какое-то большое здание. Франтик остановился в изнеможении, у него не было сил поднять глаза. А когда наконец он поглядел вверх, то увидел перед собой отель «Виктор-Эммануил».

Забыв всякую осторожность, он вошел в вестибюль, объяснил привратнику, кого он ищет. И услышал в ответ, что тетушка Каролина полчаса назад отбыла из отеля со всем своим багажом, чтобы поспеть на океанский пароход «Алькантара», отплывающий в Сингапур.

Через полчаса Франтик был в триестском порту. Солнце только что закатилось, море потемнело, и высокие борта заморских теплоходов, высившиеся над набережной, стали похожи на мрачные крепостные стены.

«Алькантара» стояла в самом конце мола, готовая к отплытию. Пассажиры толпились у перил на левом борту, из толстой приземистой трубы вылетали тяжелые, черные клубы дыма, трап, соединяющий палубу с берегом, уже опустел. Где-то на этом огромном судне, одинокая, окруженная страшными опасностями, затерялась тетушка Каролина…

Франтик, крепко сжимая ручку чемодана, ступил на трап. Никто не остановил его. Ведь это был всего-навсего маленький оборванец, который нес забытый кем-то чемодан.

Трап сняли, и судно отшвартовалось. Казалось, что оно не двигалось с места. Но вот пространство между его бортом и молом начало шириться, судно медленно поворачивалось кормой к городу, а носом в открытое море.