Онлайн чтение книги Открытие Земли
II

Джованни да Верраццано. – Жак Картье и его путешествия в Канаду. – Селение Ошелага. – Курительный табак. – Цинга. – Путешествие Роберваля. – Поиски Северо-западного прохода. – Мартин Фробишер и его путе шествия. – Джон Девис и исследование Баффинова залива. – Баренц и Гемскерк.- Остров Шпицберген.- Зимовка на Новой Земле.- Смерть Баренца.- Возвращение в Европу. – Реликвии, найденные в «Ледяной гавани».

От 1492 до 1524 года Франция, по крайней мере официально, не принимала участия в колонизационном движении и воздерживалась от заокеанских экспедиций. Однако царствовавший в то время король Франциск I не мог оставаться равнодушным, видя, как возросло могущество соседней Испании благодаря новым открытиям и завоеванию Мексики. Потому он и решил снарядить в 1524 году первую французскую экспедицию в Новый Свет под начальством состоявшего у него на службе флорентинского морехода Джованни да Верраццано. Хотя страны, которые посетил Верраццано, были уже открыты и частично исследованы, мы все же должны упомянуть о его экспедиции, впервые достигшей берегов Нового Света под французским флагом. Впрочем, экспедиция Верраццано интересна еще и тем, что подготовила другие путешествия – Жака Картье и Самюэля де Шамплена в Канаду, а также неудачные попытки колонизации Флориды Жаном Рибо и Лодонниером.

О Верраццано не сохранилось никаких биографических подробностей. Нам неизвестно, какие причины заставили его покинуть свою родину и служить во Франции, неизвестно также, почему именно он был избран начальником первой французской экспедиции за океан. Скудные сведения о флорентинском путешественнике дает только итальянский перевод его докладной записки королю Франциску I, помещенный в уже упоминавшемся «Собрании путешествий» Рамузио. Для нашего беглого очерка мы и воспользовались этим итальянским текстом Рамузио и его сокращенным переводом на французский язык, помещенным в книге Лескарбо о «Новой Франции».[139]«Новая Франция» – первоначальное название Канады

Отправившись с четырьмя кораблями «совершать открытия за океаном», Верраццано был застигнут бурей, которая заставила его искать укрытия в Бретани. Оттуда он спустился к берегам Испании и навязал бой нескольким испанским судам. Неизвестно, каков был исход этого набега, но в дальнейшем мы застаем Верраццано, 17 января 1524 года, только с одним кораблем «Дофин» при отплытии от маленького необитаемого острова, лежащего по соседству с Мадейрой. Он пустился в океан с экипажем в пятьдесят человек, запасшись продовольствием и снаряжением на восемь месяцев.

После двадцатипятидневного плавания «Дофина» на запад разыгралась страшная буря, едва не погубившая корабль. Спустя еще двадцать пять дней, то есть 8 или 9 марта, Верраццано увидел под 34° северной широты неизвестную землю. «Сначала эта страна, – пишет он в докладной записке королю, – показалась нам очень пустынной, но приблизившись к берегу, мы увидели большие костры. Теперь оставалось только выбрать место для стоянки, чтобы ознакомиться со страной, но пришлось проплыть еще не меньше пятидесяти лье вдоль берега, круто уходившего к югу, прежде чем было найдено место, удобное для высадки».

Когда французы подошли близко к берегу, навстречу им высыпали толпы туземцев, но как только моряки начали высаживаться, они разбежались. Через некоторое время туземцы осмелели и, окружив французов, с удовольствием взирали на их белые лица и яркую одежду.

Сами же туземцы были совершенно голы, если не считать узкой набедренной повязки из куньих шкурок и украшавших голову разноцветных перьев. «Они чернокожи, – говорится в записке, – и имеют большое сходство с сарацинами,[140]Сарацины – у древних авторов наименование населения западной и южной Аравии (впервые встречается у Птоломея). В эпоху средневековья сарацинами, или маврами, стали называть все народы, исповедующие ислам волосы у них черные, не очень длинные и связаны позади головы наподобие хвостика. Сложены они пропорционально, среднего роста – чуть повыше нашего, и внешность их почти безупречна, разве только лицо немного широковато; не отличаясь большой силой, они в то же время чрезвычайно ловки и бегают с такой быстротой, что за ними не угонишься».

Вследствие непродолжительного пребывания в этой стране Верраццано не успел собрать никаких подробностей о нравах и образе жизни туземцев. Природа произвела на французов самое приятное впечатление. Песчаный берег был покрыт холмами, указывавшими, по мнению Верраццано, на присутствие минералов, а подальше стояли стеной «такие прекрасные рощи и леса, что ими нельзя было не восхищаться».

Местность, где высадились французы, была, по-видимому, той частью Соединенных Штатов, которая известна под названием Северной Каролины.

В продолжение всего марта 1524 года путешественники плыли вдоль берега, казавшегося густо населенным. Недостаток воды заставлял их неоднократно высаживаться, и всюду они встречали туземцев, не проявлявших никаких воинственных намерений и охотно отдававших все, что они имели, за зеркальца, бубенчики и ножи.

Однажды Верраццано послал на берег шлюпку с двадцатью пятью матросами. Не успели они еще причалить, как один молодой матрос кинул индейцам несколько безделушек и. потеряв при этом равновесие, упал в воду. Сильной волной его выбросило на берег и, прежде чем французы успели высадиться, индейцы подхватили этого матроса и увели в свое селение. Путешественники не сомневались, что их товарищ будет принесен в жертву. Дальнейшие действия туземцев только подтвердили это мрачное предположение. Индейцы поставили матроса на косогоре, прямо против солнца, раздели его донага и стали удивляться белизне его кожи; затем они развели большой костер и занялись приготовлением к пиршеству. И сам несчастный матрос и его товарищи, наблюдавшие с берега за этой сценой, решили, что теперь индейцы убьют и зажарят на костре свою жертву, как это делают все людоеды, о которых рассказывалось столько ужасов. Но в действительности ничего подобного не произошло: как только отчаявшийся матрос выразил желание вернуться на берег, туземцы, по очереди облобызав его, отпустили беднягу с миром и, поднявшись на холм, молча наблюдали, как он изо всех сил бежал к лодке.

Верраццано продолжал плыть вдоль берега к северу и, пройдя более пятидесяти лье, достиг земли, покрытой густым лесом. Двадцать матросов углубились на несколько километров в лесную чащу, но затем, боясь заблудиться, вернулись обратно. Во время этой экскурсии французы встретили двух женщин с детьми; одного ребенка лет семи – восьми они хотели отнять у матери, чтобы увезти с собой во Францию; но женщины подняли страшный крик, призывая на помощь своих соплеменников.

Здешние индейцы охотились и ловили птиц силками; вооружение их состояло из лука, сделанного из чрезвычайно твердого дерева, и стрел с наконечниками из рыбьей кости. Туземные пироги, длиною в двадцать футов и шириною в четыре, выжигались огнем из древесных стволов. Повсюду в лесу вокруг деревьев вился дикий виноград, свисавший с ветвей длинными гроздьями. При небольшой обработке из такого винограда могло бы получиться превосходное вино. «Плоды его, похожие на наши, были приятны на вкус, и, кажется, туземцы заботились о своих виноградниках, так как везде, где они росли, были обрублены ветви соседних деревьев, чтобы они не мешали созревать плодам».[141]В лесах Соединенных Штатов Америки произрастает до 30 сортов дикого винограда Дикие розы, фиалки, лилии и самые разнообразные душистые растения, незнакомые европейцам, устилали землю, наполняя воздух благоуханием.

Пробыв три дня в этой чудесной стране, французы продолжали следовать вдоль берега, плывя днем и бросая якорь ночью. В десяти лье от континента они открыли остров треугольной формы, похожий на Родос, и присвоили ему имя матери короля Франциска, Луизы Савойской. Затем, пройдя еще пятнадцать лье, они причалили к другому острову с очень удобной бухтой. На берегу сразу же собралась большая толпа индейцев.

Местный вождь поразил путешественников своей красотой и величественной осанкой. Его стан был задрапирован оленьей шкурой; голова была обнажена, волосы отброшены назад и связаны в пучок, шею обвивала широкая цепь, украшенная цветными каменьями. Это индейское племя было самым замечательным из всех, какие встречались до сих пор французам. «Тамошние женщины очень грациозны, – говорится в записке, опубликованной Рамузио . – Одни из них носили на плечах рысьи шкуры и заплетали волосы в две длинные косы; у других были высокие прически, как у женщин Сирии и Египта. Пожилые и замужние женщины носили в ушах медные серьги. Эта страна лежит на одной параллели с Римом, под 41,6°, но климат в ней гораздо суровее».

5 мая Верраццано покинул эту гавань и поплыл дальше к северу. Через несколько дней он достиг мест, где жители были настолько дики, что с ними невозможно было вступить в торговые отношения. Из всех предметов, которые показали им европейцы, они оценили только ножи и рыболовные крючки, а всякие бубенцы и безделушки, которые в других местах больше всего привлекали индейцев, были оставлены ими без внимания. Когда на берег высадились двадцать пять вооруженных матросов и углубились на несколько километров внутрь страны, туземцы встретили их градом стрел и сразу же скрылись в густом лесу.

Проплыв еще пятьдесят лье, Верраццано открыл обширный архипелаг, состоящий из тридцати двух островов, расположенных по соседству с материком; острова, разделенные узкими каналами, напомнили итальянскому путешественнику архипелаги Адриатического моря, окаймляющие берега Славонии и Далмации. Наконец, под 50° северной широты французы достигли земель, открытых некогда норманнами и в начале XVI века бретонцами.[142]Французские рыбаки с полуострова Бретань с начала XVI века ходили к острову Ньюфаундленду по путям Каботов и Кортириалов Таким образом Верраццано исследовал северо-американское побережье на протяжении семисот лье. Подняться еще севернее он уже не мог, так как подошли к концу съестные припасы. Повернув обратно, Верраццано благополучно прибыл во Францию и в июле 1524 года высадился в Дьеппе.

Некоторые историки уверяют, будто Верраццано попал в плен к дикарям у берегов Лабрадора и был ими съеден. Этот рассказ – очевидная нелепость, так как Верраццано послал из Дьеппа отчет Франциску I о своем путешествии, содержание которого мы здесь привели. Да, кроме того, индейцы этих стран никогда не были людоедами! Мы никак не могли доискаться, на основании каких источников другие авторы выдвигают версию, будто Верраццано попал в руки к испанцам, которые привезли его в Испанию и там повесили. (Джованни да Верраццано был известен испанцам как дерзкий пират Хуан Флорин, перехвативший испанские корабли, шедшие из Мексики с сокровищами Монтесумы. По свидетельству Берналя Диаса, в 1527 году Хуан Флорин был взят в плен на море и повешен испанцами в Севилье. В те времена важнейшие географические открытия нередко совершались пиратскими экспедициями). Гораздо добросовестнее будет сознаться, что мы ничего не знаем ни о дальнейшей судьбе Верраццано, ни о том, как отнеслись в придворных кругах Франции к его путешествию. Не исключена возможность, что какой-нибудь ученый найдет в архивах новые документы об экспедиции Верраццано, но пока что мы знаем о нем только то, что сообщается в сборнике Рамузио.

Десятью годами позже, один мореплаватель из города Сен-Мало, (Сен-Мало – французский рыбачий порт на северном берегу полуострова Бретань) Жак Картье (1491-1557), решил основать колонию в открытых Верраццано землях и присоединить эти области к владениям Франции. Кроме того, он хотел найти дорогу в Индию и Китай. Намерению Жака Картье оказали поддержку адмирал Филипп де Шабо и король Франциск I, не раз говоривший, что ему «хотелось бы увидеть ту статью завещания нашего праотца Адама, которая лишает французского короля наследства в Новом Свете в пользу королей Испании и Португалии».

20 апреля 1534 года Картье покинул порт Сен-Мало и отправился с двумя кораблями за океан. Корабли были маленькие – в шестьдесят тонн водоизмещения, и весь экипаж состоял из шестидесяти человек. Путь из Бретани к Ньюфаундленду был

хорошо знаком рыбакам из Сан-Мало. Плавание проходило так удачно, что уже через двадцать дней Картье достиг залива Бона- виста у восточного берега Ньюфаундленда, но льды помешали ему бросить якорь.

Поднявшись к северу, Картье остановился у маленького острова, густо населенного птицами и названного им Птичьим. Здесь французы занялись охотой и заготовили несколько бочек солонины из мяса кайр и тупиков.[143]Кайры и тупики – морские птицы Затем Картье прошел проливом Бель-Иль (Белл-Айл), отделяющим Ньюфаундленд от материка, и нашел удобную бухту в заливе Святого Лаврентия. Вдоль всего побережья встречались прекрасные гавани, но природа здесь оказалась такой суровой, что не было смысла основывать в этих местах колонию. «Если бы земля была так же хороша, как и гавани, – писал путешественник, – она была бы благословением божьим; на самом же деле она не заслуживает даже самого названия земли, до того она покрыта камнями и высокими обрывистыми скалами; объехав все северное побережье, я так и не увидел хотя бы одного воза земли, а я высаживался во многих местах».

Продолжая плавание вдоль побережья Лабрадора, Картье был отброшен бурей к западному берегу Ньюфаундленда. Там он исследовал мыс Сент-Джордж, мыс Рей, острова Магдален и остров Принца Эдуарда, где не мог высадиться из-за отсутствия подходящей гавани. На берегах континента он не раз завязывал торговые отношения с туземцами, которые выказывали «большое желание иметь железные орудия и другие металлические изделия. Они пускались перед нами в пляс и поливали себе голову морской водой, набирая ее пригоршнями; отдавали они нам все, что имели». В этих местах французские моряки получили от туземцев много пушнины и звериных шкур.

Далее Жак Картье вошел в эстуарий реки Святого Лаврентия, где встретил туземцев, ни по языку, ни по обычаям не имевших ничего общего с теми, которых он видел раньше. «Эти, – пишет он, – уж действительно достойны названия дикарей. Я не встречал людей более бедных, чем они. Эти туземцы бреют голову, за исключением маленького места на макушке, где отращивают длинный клок, похожий на конский хвост, и связывают его медной проволокой. У них нет никаких жилищ, кроме лодок, под которыми они спят, ничего под себя не подстилая».

В проливе Гаспе, около устья реки Святого Лаврентия, Картье поставил на берегу большой деревянный крест с надписью: «Да будет долгой жизнь короля Франции». Тем самым он объявил эту страну французским владением. С огорчением узнав о том, что эстуарий реки Святого Лаврентия вовсе не является, как он предполагал, проливом, открывающим дорогу в Индию и Китай,

Картье решил вернуться во Францию. Он уговорил вождя местных индейцев отпустить с ним двух его сыновей, обещая вернуть их живыми и невредимыми в следующий свой приезд. На этом и закончилась первая экспедиция Жака Картье, благополучно высадившегося в Сен-Мало 5 сентября 1534 года.

Весною следующего года Картье снова отправился в Новый Свет. 19 мая 1535 года он вышел из Сен-Мало на трех кораблях в сопровождении Шарля де ла Помере, Клода де Понбриана и других знатных дворян. С первых дней плавания буря рассеяла флотилию, но все корабли благополучно добрались до Ньюфаундленда и встретились в условленном месте. Снова пристав к Птичьему острову, Картье оттуда проник в залив Святого Лаврентия, открыл остров Антикости и затем опять вошел в устье большой реки Ошелаги (река Святого Лаврентия), ведущей в Канаду.

Прежде чем плыть по реке Святого Лаврентия, Картье вторично исследовал ее эстуарий, надеясь открыть какой-нибудь проход на север. Не найдя прохода, он возвратился в залив Севен Айлендс (Семи островов), поднялся вверх по течению и вскоре достиг реки Сагеней, впадающей в Ошелагу. Индейцы сообщили ему, что на берегах Сагеней местные жители добывают красную медь, которую называют «сакедазе».

Плывя все выше по реке, Картье 7 сентября достиг острова Орлеан, а неделей позже остановился в устье реки Сен-Шарль возле индейского селения Стадакона (на этом месте расположен теперь город Квебек). Таким образом, Картье первым из европейцев вступил на территорию Канады.

«На следующий день,-сообщает Картье в своем отчете,- властитель Канады по имени Донна-Кона на двенадцати лодках, в сопровождении шестнадцати человек, приблизился к нашим судам. Подойдя к самому меньшему кораблю, он стал совершать какие-то странные телодвижения, что означало церемониальное приветствие и выражение радости. Когда он взошел на наш главный корабль, то увидел двух привезенных из Франции индейцев и вступил с ними в разговор. Они рассказали ему, что видели во Франции и как хорошо с ними там обращались; это сообщение очень обрадовало властителя, и он обратился к капитану [Картье] с просьбой позволить облобызать ему руки, что считалось у них знаком высшего почтения. Страна Стадакона – или, как мы ее назвали, Сен-Шарль – очень плодородна и изобилует прекрасными деревьями тех же самых пород, что и во Франции. Здесь произрастают вяз, слива, тис, кедр, виноградник, боярышник, дающий плоды величиной в сливу, и другие деревья, а из травянистых растений-конопля, нисколько не уступающая французской».

Донна-Кона был приветлив до тех пор, пока не узнал, что чужеземцы собираются подняться еще выше по реке, в глубь Канады. «Тогда капитан, – читаем мы в отчете о плавании, – приказал зарядить двенадцать пушек и выстрелить в индейцев. Индейцы были ошеломлены залпом, словно на них упало небо, и подняли такой вой и визг, что можно было подумать, будто сам ад вытряхнул на землю свое содержимое».

После этого Донна-Кона смирился, и французы, оставив свои корабли в устье рек» Сен-Шарль, поплыли дальше в барке и двух корабельных шлюпках. Через десять дней они достигли большого индейского селения Ошелага, удаленного от устья реки Святого Лаврентия на двести десять лье. В этой стране Картье, по его словам, встретил «обработанные земли и большие прекрасные поля, засеянные зерновым хлебом, напоминающим по виду бразильское просо, но величиною с горох и даже больше;[144]Здесь речь идет о маисе, или кукурузе, которую культивировали индейцы. Впоследствии эта культура распространилась по всему миру для них это такой же хлеб, как для нас пшеница. Среди этих полей находится город Ошелага – он расположен у подножия горы, с вершины которой открывается необозримая даль; эту гору мы назвали Мон-Рояль [Королевская гора]».[145]Позднее это название перешло и на самый город Ошелагу, который стал называться Монреаль Прием, оказанный Жаку Картье в Ошелаге, был как нельзя более дружественным. «Здесь нас встретило более тысячи человек – мужчин, женщин и детей, которые приняли нас так, как редко принимает отец родного сына. Они всячески выражали свою радость и пустились в пляс, причем мужчины образовали один круг, женщины – другой, а ребятишки в стороне – третий».

Властитель города, по имени Агуана, был разбит параличом. Решив, что Картье всемогущ, он стал умолять его прикоснуться к его неподвижным ногам. Примеру властителя последовали все хромые, слепые и увечные. Они умоляли Картье прикоснуться к ним, так как были убеждены, что он – бог, явившийся, чтобы их исцелить.

В отчете о путешествии далее следует такое любопытное место: «Видя их благочестие и веру в могущество божие, капитан стал им читать евангелие от св. Иоанна, осеняя крестным знамением больных и прося в то же время бога сподобить их уразуметь нашу святую веру и принять крещение. Затем капитан взял часослов и стал читать о страданиях Христа, да так громко, чтобы слышно было всем присутствующим; весь народ хранил глубокое молчание и совершал те же церемонии, что и мы».

Познакомившись со страной, которую он исследовал на тридцать лье в окружности, и собрав некоторые сведения о водопадах и порогах реки Святого Лаврентия, Жак Картье вернулся вниз по течению до реки Сен-Шарль, где стояли его корабли. Здесь он построил форт и остался зимовать со своими спутниками.

В отчете Картье содержится много любопытных подробностей о нравах и обычаях канадских индейцев, и, в частности, о курении табака, которое было распространено по всему Новому Свету, но в Европе еще не успело привиться. «У них есть особая трава, – говорит он, – и они запасаются ею в большом количестве на зиму; здесь она очень ценится, и употребляют ее одни мужчины. Траву эту высушивают на солнце, затем кладут в маленький кожаный мешочек, который носят на шее рядом с деревянным или каменным рожком; в любое время индеец может достать из своего мешочка немного травы, растереть ее в порошок и всыпать в широкий конец упомянутого рожка; затем туда закладывают горящий уголек, а узкий конец рожка берут в рот и вдыхают до тех пор, пока все внутри не наполнится дымом, выходящим затем изо рта и из ноздрей, словно из каминной трубы. Мы попробовали подышать этим дымом, но когда он попал в рот, нам показалось, что это черный перец, до того он был жгучим».

Зима стояла долгая и морозная. В декабре среди французов вспыхнула повальная болезнь – цинга, или скорбут. «Означенная болезнь, – пишет Картье, – так распространилась на наших кораблях, что к середине февраля из ста десяти человек экипажа не было и десяти здоровых». Ни молитвы, ни обеты моряков не принесли никакого облегчения. К апрелю французы похоронили двадцать пять человек; из всего остального экипажа только четверо держались на ногах. В это тяжелое время один канадский вождь сообщил Жаку Картье, что он знает средство от болезни: отвар из почек и коры одного дерева, которое индейцы называли «анедда». Когда два или три человека, которым уже нечего было терять, испытали на себе благотворное действие этого лекарства, «произошла такая свалка, что матросы чуть не поубивали друг друга: каждый хотел раньше другого выпить этого отвара… Через восемь дней чудодейственное лекарство так укрепило наши силы, что самые лучшие медики Лувена и Монпелье со всеми своими александрийскими снадобьями и за год не сделали бы того, что сделал за неделю отвар из этого дерева».

Спустя некоторое время стало известно, что Донна-Кона подговаривает индейцев к мятежу. Чтобы предотвратить восстание туземцев, Картье распорядился захватить вождя вместе с его приближенными и держать их на корабле. Позже Донна-Кона и девять его соплеменников были переправлены во Францию, где и умерли.

6 мая 1536 года Картье покинул место зимовки, спустился по реке Святого Лаврентия в одноименный залив, прошел мимо острова Кейп-Бретон к острову Ньюфаундленд и, после благополучного перехода через океан, 16 июля высадился в Сен- Мало.

После того как Картье представил королю отчет о своем путешествии, Франциск I решил вступить во владение новой страной. Картье был назначен главным штурманом и капитан-генералом третьей экспедиции, а знатный дворянин Жан Франсуа де ла Рок де Роберваль получил пышный титул «лорда Норумбеги, вице-короля и лейтенант-генерала (лейтенант-генерал – звание, которое присваивалось второму лицу в армии (после главнокомандующего)) Канады, Ошелаги, Сагенея, Ньюфаундленда, Бель-Иля, Лабрадора, Большой бухты и Баккалаоса». Не Картье, а Робервалю король поручил основать в этих странах колонии под общим названием «Новая Франция».

23 мая 1541 года из гавани Сен-Мало вышли пять кораблей Картье, снабженных провизией и припасами на два года. На этих кораблях во вновь учреждаемую французскую колонию отправлялись солдаты, ремесленники и дворяне. Сам же вице-король должен был прибыть позже с другой флотилией.

На этот раз погода не благоприятствовала плаванию. Налетевшей бурей суда были разогнаны в разные стороны и только через три месяца собрались в условленном месте, у берегов Ньюфаундленда. Высадившись в конце августа в пятнадцати километрах выше индейского селения Стадакона, Картье приступил к работам: стал расчищать землю, возводить укрепления, строить дома, положив тем самым основание городу Квебеку. Одновременно он продолжал исследовать местность: поднялся до селения Ошелага и сделал попытку преодолеть два первых порога. Между тем надвинулась зима, а Роберваль так и не прибыл с новой партией колонистов. Дотянув кое-как до весны, Картье решил вернуться во Францию: припасы были на исходе, и отношения с индейцами до того обострились, что с минуты на минуту могло вспыхнуть восстание. На обратном пути в гавани «Святого Креста» на Ньюфаундленде Картье встретил Роберваля, везшего на грех кораблях двести колонистов. Но люди Картье были так измучены, что нечего было и думать о возвращении с ними в Квебек. Роберваль отправился туда один, а Картье в октябре 1542 года высадился в Сен-Мало и остаток своих дней провел в родном городе.

Что касается новой колонии, то после смерти Роберваля, погибшего во время второго переезда из Франции в Канаду, она хирела и прозябала до 1608 года, го есть до тех пор, пока в Квебек не прибыл Шамплен, о деятельности и об открытиях которого мы расскажем ниже.

Открытие французами Канады вновь подняло у англичан интерес к заокеанским землям. Прошло несколько десятилетий после неудачных попыток Джона и Себастьяна Каботов отыскать Северо-западный проход к берегам Азии, когда в Англии стали появляться ученые труды, отстаивавшие правоту отважных мореходов и наполненные всевозможными доказательствами существования этого пути на Восток. Большое влияние на английских путешественников оказало «Рассуждение сэра Хемфри Гилберта в доказательство существования Северо-западного прохода в Катайю и Индию». Гилберт доказывал, что английским судам гораздо удобнее было бы совершать плавания вокруг Америки, поскольку она является, по его мнению, островом, чем пользоваться труднодоступным Северо-восточным путем, самую возможность которого он ставил под сомнение. Взгляды Гилберта разделял и такой авторитетный английский географ, как Ричард Уилло, приведший новые аргументы в пользу отыскания Северозападного пути.

Одним из самых горячих защитников этой идеи был смелый английский моряк Мартин Фробишер (1535-1594), которому после нескольких неудачных попыток заинтересовать богатых судовладельцев удалось, наконец, найти поддержку у графа Варвика, приближенного королевы Елизаветы.

Граф Варвик снарядил для Фробишера на свои средства одно небольшое судно и два баркаса водоизмещением в двадцать или двадцать пять тонн. И с этой-то «флотилией» отважный мореплаватель думал преодолеть полярные льды и пересечь арктические моря в таких высоких широтах, куда не заплывал со времен норманнов ни один европеец!

Выйдя 8 июня 1576 года из Дептфорда, Фробишер благополучно достиг южной оконечности Гренландии, но затем дорогу ему преградили плавучие льды, заставившие спуститься к Лабрадору. В поисках гавани Фробишер проник в Гудзонов пролив, обошел острова Лоуэр-Савидж и Резольюшен и, наконец, вышел в залив, который он назвал своим именем (залив Фробишер). Высадившись на Камберлендском берегу (Баффинова земля), Фробишер именем королевы Елизаветы вступил во владение этой страной и завязал торговые отношения с американскими эскимосами. «Похожи они на татар, – писал английский путешественник. – У них длинные черные волосы, широкие лица и плоские носы. Одеваются они в тюленьи шкуры одинакового покроя у мужчин и женщин; кожа у них коричневая, но женщины разрисовывают себе щеки и обводят глаза синими полосами. Лодки их также сделаны из тюленьих кож, а под кожей скрывается деревянный киль». Заметим, что это самое старинное из известных нам описаний эскимосов.

Гак как на крайнем севере в августе уже наступала зима и холода становились все суровее, Фробишер поспешил вернуться в Англию и 2 октября бросил якорь в Темзе. Он привез до-

вольно смутные сведения о сделанных им географических открытиях, но был обласкан при дворе, когда показал несколько кусков какого-то черного камня с вкрапленными в него крупицами золота.

Воображение англичан воспламенилось. Многие знатные дворяне и сама королева приняли участие в расходах на снаряжение новой экспедиции. Был построен корабль в двести тонн, рассчитанный на сто человек экипажа, и два грузовых судна для полугодового запаса провианта и вооружения. Экипаж был укомплектован опытными моряками, среди которых находился и автор интересных записок о путешествиях Фробишера – Джордж Бест.

31 мая 1577 года Мартин Фробишер – «главный адмирал всех морей, озер, земель и островов, стран и мест, вновь открываемых, и в особенности в Катайе» – отправился во вторую экспедицию.

В начале июля корабли приблизились к Гренландии. Подступающие к берегу горы были покрыты снегом, а берег – вековечным льдом. Погода стояла дурная. Необыкновенно густые туманы, похожие на гороховый суп, как сказали бы сейчас английские матросы, северные бури со снегом и градом, плавучие ледяные горы – таковы были препятствия, помешавшие Фробишеру ранее 9 августа проникнуть в пролив, открытый им в предшествующее плавание.

Занимаясь поисками золотой руды , англичане в то же время преследовали эскимосов. «Раненные в стычках, они в отчаянии бросались со скал в море; этого не случилось бы, если бы они с самого начала проявили больше покорности», – пишет один из спутников Фробишера.

«Золотые россыпи» вскоре были найдены. На борт большого корабля моряки погрузили двести тонн черного камня с золотыми блестками и по случаю этого знаменательного события торжественно воздвигли колонну на вершине одной горы, названной в честь покровителя Фробишера «горою Варвика».

После этого Фробишер решил исследовать «свой» залив, все еще надеясь, что это сквозной пролив, открывающий путь в «Катайю». Но льды помешали ему углубиться больше, чем на тридцать лье. У островка, названного островом Смита, он встретил двух эскимосских женщин и одну из них приказал захватить вместе с ребенком. Невежество путешественников того времени простиралось так далеко, что Фробишер и его спутники вообразили, будто у туземных женщин не обыкновенные ступни, а раздвоенные копыта. Чтобы убедиться, так ли это, они заставили пленницу разуться и с удивлением обнаружили, что у нее настоящие человеческие ноги.

С наступлением холодов Фробишер отказался от дальнейших поисков Северо-западного прохода. Желая обеспечить целость собранных «сокровищ», он поспешил отплыть в Англию.

Вернулся он на родину в конце сентября, выдержав по дороге жестокую бурю, рассеявшую его корабли. Кроме «золотой руды», Фробишер привез из северных стран трех эскимосов – мужчину, женщину и ребенка, которые были представлены королеве. Несмотря на то, что Елизавета «в виде особой милости разрешила им стрелять на Темзе разных птиц и даже лебедей», несчастные эскимосы, так и не освоившись с новой обстановкой, умерли через несколько месяцев.

Вскоре ученые-алхимики исследовали добытую Фробишером руду и заявили, что в ней действительно содержится золото. В Англии, особенно среди высших классов, началась «золотая лихорадка». Сказочно богатые северные страны представлялись вторым Перу, настоящим, а не легендарным Эльдорадо!

Королева Елизавета, несмотря на свой практический ум, поддалась всеобщему возбуждению. Она решила основать в новой стране колонию и воздвигнуть крепость «Meta incognita». (Meta Incognita – неизвестная цель. Таково было условное, секретное название, данное королевой Елизаветой земле, открытой Фробишером. Юго-восточный полуостров Баффиновой земли до сих пор носит латинское название Мета Инкогнита). Коро-

лева приказала снарядить три корабля под командой опытных капитанов – Беста, Филпота и Фентона. Эти три корабля должны были находиться в распоряжении коменданта будущей крепости и продолжать поиски Северо-западного пути. К ним были присоединены еще несколько судов, предназначенных для перевозки «золотой руды». Кроме того, во флотилию входили еще корабли, снаряженные некоторыми предприимчивыми дворянами и купцами. Помимо сорока матросов, тридцати горняков и тридцати солдат, в колонию «Meta incognita» отправлялись булочники, плотники, каменщики, золотодобытчики и другие ремесленники. Главным начальником всей экспедиции был назначен Мартин Фробишер.

31 мая 1578 года пятнадцать кораблей покинули Англию. Через двадцать дней они достигли Гренландии и встретили бесчисленные стада китов. Приблизившись к заливу Фробишер, путешественники нашли его загроможденным льдами. Один из кораблей с такой силой ударился о ледяную гору, что сразу же затонул на глазах у всей флотилии. Вскоре с юго-востока налетела страшная буря. Как гласит запись Джорджа Беста, «на корабли со всех сторон надвигались плавучие льды. Назад еще кое-как можно было выбраться, но путь вперед был окончательно прегражден. Некоторые из наших кораблей, найдя более безопасное место, взяли на гитовы паруса[146]«Взять на гитовы» – собрать или подобрать паруса гитовами, не убирая их совсем. Гитовы – снасти, которыми убирают паруса и легли в дрейф; другие бросили якорь у ледяного острова. Те же корабли, которым не удалось укрыться от опасности, подвергались натиску налетавших на них со всех сторон ледяных глыб. И тем, кто очутился в таком плачевном положении, ничего не оставалось, как защищать борта кораблей от ярости напиравших льдин канатами, тюфяками, баграми, досками и чем попало».

Шторм разбросал флотилию, и корабль самого Фробишера сильно пострадал от плавучих льдов. Сбившись с пути, флотилия попала в какой-то неизвестный пролив с чрезвычайно быстрым течением. «Поистине было удивительно слышать и видеть шум и напор, которые производил прибой в этом месте, и сила его так поразительна, что суда наши иногда поворачивало кругом, как в водовороте».

Фробишер решил, что это и есть тот самый Северо-западный проход, который ведет в Индию и Китай, но заняться его исследованием он не мог, так как должен был поскорее доставить в Англию как можно больше «золотой руды». Предполагают, что английская эскадра очутилась в проливе, получившем впоследствии название Гудзонова.

В конце концов англичане все же достигли залива Фробишер, но флотилия была в таком жалком состоянии, что большая часть строевого леса, предназначенного для постройки домов, по-

шла на починку кораблей. Время года было уже позднее, в пути погибло сорок человек, запасы провизии истощались. Поэтому Фробишеру пришлось отказаться от основания колонии и ограничиться только погрузкой «золотой руды», которой он взял на этот раз 1300 тонн. 1 августа флотилия двинулась в обратный путь. Бури и ураганы сопровождали ее вплоть до берегов Англии.

В отношении географических открытий результаты этой экспедиции были ничтожны; что же касается «золотой руды», наделавшей в Англии столько шуму, то при более тщательной проверке оказалось, что она не содержит ни грана золота.

Таково было последнее северное путешествие, предпринятое Фробишером. В последующие годы он плавал с вице-адмиралом Френсисом Дрейком в Вест-Индию и участвовал в походе английской эскадры против испанской «непобедимой Армады». Наконец, в 1594 году он получил тяжелое ранение при осаде французского порта Бреста и умер на корабле не доведя свою эскадру до Портсмута.

Если путешествия Фробишера вызывались исключительно корыстными побуждениями, то в этом нужно винить не столько самого путешественника, сколько его эпоху. Справедливость требует сказать, что среди самых неблагоприятных условий и с самыми незначительными средствами Фробишер проявил много мужества, способностей и настойчивости. За Фробишером нужно признать ту заслугу, что он показал своим соотечественникам пример и сам сделал первые открытия в тех странах, исследование которых прославило впоследствии английских путешественников.

Хотя неудачи Фробишера и заставили отказаться от поисков в полярных странах золотых россыпей, подобных перуанским, но этого еще было недостаточно, чтобы заставить англичан отказаться от поисков Северо-западного прохода в Китай. Существование пролива признавалось самыми авторитетными мореплавателями, нашедшими немало единомышленников среди лондонских купцов.

При содействии богатых негоциантов в 1585 году были снаряжены два. корабля – «Санлайт» («Солнечный свет») в пятьдесят тонн водоизмещения и «Мунлайт» («Лунный свет») в тридцать пять тонн, покинувшие 7 июня Дартмут под начальством «весьма сведущего моряка» Джона Девиса.

20 июля Девис и его спутники увидели землю, покрытую снежными горами, до того безжизненную, что она была названа Десолейшн-Ленд (Земля запустения). В действительности это был южный берег Гренландии, принятый Девисом, вследствие ошибочного обозначения широт на картах братьев Зено и Фробишера, за неизвестную землю. Отсюда Девис повернул на северо- запад и, обогнув южную оконечность Гренландии, поднялся до широты нынешнего Готхоба по проливу, названному его именем (Девисов пролив). Здесь он бросил якорь в глубоком и удобном для стоянки фиорде, назвав его заливом Гилберта, и выменял у миролюбивых эскимосов множество тюленьих шкур и ценных мехов за стеклянные бусы и медные бубенцы. Вскоре английские корабли были окружены целой флотилией туземных лодок. Прибрежные жители сами предложили англичанам вступить в меновую торговлю. В этом месте Девис обратил внимание на один любопытный факт: течение несло вдоль берега много деревьев, причем некоторые из них достигали в длину двадцати метров.

1 августа Девис пошел снова на северо-запад и через шесть дней остановился у мыса Дайер, по другую сторону пролива. Самой высокой горе, которая открылась его взору на камберлендском берегу, он присвоил имя сэра Ралея. После недолгой стоянки

Девис в течение одиннадцати дней плыл по морю, совершенно свободному ото льда, очень широкому, с водою такого же цвета, как в океане. Не подозревая, что он углубляется в залив, ныне известный под названием Камберленд, Девис полагал, что находится в проливе, ведущем в Тихий океан. Внезапно спустившийся густой туман помешал ему убедиться в своем заблуждении, и он повернул обратно, уверенный, что был близок к открытию Северозападного прохода. 30 сентября Девис благополучно высадился в Ярмуте, сообщив в специальном письме министру королевы Уолсингему: «Северо-западный проход – вещь несомненная, и через него можно пройти в любое время; море в нем судоходно, свободно ото льда, атмосферные условия сносны, а воды глубокие».

Девис был так убежден в своей правоте, что лондонские купцы без труда согласились помочь ему снарядить новую экспедицию. 7 мая 1586 года он вышел из Дартмута с теми же кораблями, к которым присоединились еще два судна – «Симейд» («Морская дева») и «Норт Стар» («Северная звезда»).

25 июня Девис достиг южной оконечности Гренландии. Два корабля, «Санлайт» и «Мунлайт», он отправил к северу (вдоль восточного берега Гренландии) для отыскания Северозападного прохода, а сам с двумя другими кораблями отправился прошлогодним путем и углубился до 69° в пролив, носящий его имя. Но на этот раз Девисов пролив был еще забит плавучим льдом и ветер был такой резкий, что снасти и паруса покрывались ледяной корой. 17 июля экспедиция встретила ледяное поле таких огромных размеров, что понадобилось тринадцать дней, чтобы его обойти. Наконец, когда море очистилось, Девис под 66°19? северной широты перевалил на другую сторону пролива, но на западном берегу оказалось столько льда, что приблизиться к исследованному в прошлом году «проливу» (залив Камберленд) не было никакой возможности. Повернув на юг, Девис достиг полуострова Лабрадор. После ожесточенной стычки с эскимосами, стоившей ему трех убитых и трех раненых, путешественник пустился в обратный путь и 19 сентября прибыл в Англию. Хотя поиски и на этот раз не увенчались успехом, Девис все же не терял надежды открыть Северо-западный проход, в существовании которого ни минуты не сомневался. Предвидя, однако, что склонить торговую компанию лондонских купцов на снаряжение третьей экспедиции теперь будет нелегко, он обещал своим покровителям с лихвою окупить все издержки верными барышами от охоты на моржей, тюленей и китов, которые на севере водятся в изобилии. Купцы скрепя сердце согласились снарядить третью экспедицию.

15 мая 1587 года Девис вышел в море с тремя кораблями – «Санлайт», «Элизабет» и «Эллен». На этот раз, следуя вдоль гренландского побережья, он дошел до 72°12' северной широты, то есть почти до широты Упернивика. Северный ветер заставил его покинуть это побережье, названное Хоп Сандерсон, по имени богатого купца, покровителя Девиса. 19 июля он привел корабли к знакомой ему горе Ралея и затем вторично проник в залив Камберленд; на этот раз ему удалось пройти залив до конца и с огорчением убедиться, что это не пролив, а глубокая бухта. Снова выбравшись в открытое море, Девис стал исследовать берег в южном направлении и достиг залива, получившего название Ламли, хотя в действительности это был уже известный залив Фробишер.

В конце августа корабли оказались у входа в «быстрый пролив», где «вода кружилась и ревела, как будто здесь столкнулись два пролива». Судя по этому описанию, Девис, как и Фробишер, едва не был увлечен течением в Гудзонов пролив.

Вскоре путешественники достигли мыса Чидли на лабрадорском берегу и на этом вынуждены были прервать свои исследования: близилась зима, и корабли нуждались в ремонте. Проплыв вдоль берегов Америки до 52° северной широты, Девис пошел обратно в Англию и 15 сентября благополучно вернулся на родину.

Хотя поставленная перед ним задача и не было решена, но его путешествия дали положительные научные результаты, которым, однако, в то время не придавали особого значения. Девис исследовал большую часть Баффинова залива; кроме того, были собраны важные сведения о природе арктических областей и жителях гренландского побережья. С географической точки зрения эти открытия были очень ценны, хотя, разумеется, они мало удовлетворяли лондонских купцов. Поэтому после плаваний Девиса всякие попытки дальнейших поисков Северо-западного пути из Европы в Восточную Азию надолго прекратились.

Сам Девис, отказавшись от осуществления своего проекта, выработал новый план достижения Индии – обычным путем, мимо мыса Доброй Надежды, не считаясь с запретами испанцев и португальцев. В 1590 году он отправился в Индию, но у берегов Марокко был настигнут португальской эскадрой и после упорного боя вынужден был вернуться назад.

В 1605 году Девис погиб у берегов Малакки в битве с малайскими пиратами.

Со второй половины XVI века видное место в истории мореплавания и географических исследований заняли голландцы. Освободившись от испанского ига, они развернули бурную торговую деятельность, успешно конкурируя с англичанами.

Желая установить торговые отношения с Индией и Китаем, голландские купцы снарядили несколько экспедиций на поиски Северо-восточного прохода. По существу они пытались осуществить ту же самую идею, что и Себастьян Кабот, которому Англия была обязана открытием богатого русского рынка. Со свойственным им практицизмом голландцы пристально следили за всеми английскими экспедициями. Вслед за Ченслером они основали торговые конторы в Коле и Архангельске, стремясь в то же время проникнуть в новые места для сбыта своих товаров. Карское море оказалось труднопроходимым, и, по совету известного голландского космографа Питера Планция, амстердамские купцы решили пройти на восток, обогнув с севера Новую Землю. К тому же и такой авторитетный фламандский картограф и математик, как Герард Меркатор,[147]Меркатор Герард (1512-1594) – выдающийся голландский картограф. Предложенная им в 1569 году проекция получила всеобщее распространение, и с тех пор в этой проекции составляются морские карты. Итогом деятельности Меркатора явился сборник карт, изданный после его смерти (1595 г.). С тех пор такие сборники карт стали называться атласами считал, что плавание в Китай Северо-восточным проходом весьма удобно и легко.

Крупнейшие по значению путешествия голландцев связаны с именем знаменитого мореплавателя Виллема Баренца (1550-1597), уроженца острова Терсхеллинг (северная Голландия). Баренц (или, правильнее, Барентсвон) был гражданином Амстердама и уже в молодые годы приобрел репутацию опытного и искусного моряка. В 1594 году он был назначен капитаном корабля «Меркурий» в экспедиции Яна Линсхотена, целью которого было «проникнуть в северные моря, открыть царства Катайя и Хина,[148]Катайя и Хина. – В то время полагали, что на востоке Азии находятся два большие государства: на севере Катайя, а на юге Хина лежащие к северу от Норвегии и Московии и по соседству с Татарией».

6 июня корабли отплыли от острова Тессел,[149]Тессел – голландский остров (из группы Западно-Фризских островов), лежащий у выхода в Северное море из залива Зёйдер-Зе затем обогнули Нордкап и 4 июля были уже в нескольких милях от берегов Новой Земли, под 73°25' северной широты. Следуя вдоль запад-

ного берега Новой Земли, Баренц 10 июля достиг мыса Нассау и через три дня встретил плотные массы плавучего льда. До 3 августа он безуспешно пытался проложить дорогу через ледяные поля, более восьмидесяти раз меняя курс. Чтобы пройти незначительное расстояние от мыса Нассау до Больших Оранских островов, у северной оконечности Новой Земли, ему пришлось преодолеть в общей сложности до тысячи семисот миль и проявить все навигационное искусство, на какое он только был способен.

Вряд ли до Баренца хоть один мореплаватель выказывал в подобных обстоятельствах столько настойчивости! Добавим еще, что он воспользовался вынужденной крейсировкой, чтобы с редкой для того времени точностью определить широты целой серии географических пунктов. Наконец экипаж, измученный этой бесплодной борьбой, запросил пощады, и Баренц вынужден был вернуться в гавань Тессела. Другие корабли флотилии обогнули остров Вайгач и проникли в Карское море, где их задержали льды.

Тем не менее достигнутые экспедицией результаты были признаны настолько значительными, что уже в следующем году Генеральные Штаты[150]Генеральные штаты – парламент Нидерландской республики снарядили семь судов, начальство над которыми было вверено богатому дворянину Якобу ван Гемскерку, а Баренц был назначен главным штурманом. После нескольких остановок у берегов Новой Земли и сибирского побережья флотилия встретила у пролива Югорский Шар непреодолимые льды, заставившие ее отказаться от мысли проникнуть в Карское море. 17 сентября корабли вернулись в Голландию.

Эта вторая экспедиция не оправдала возлагавшихся на нее надежд, и нидерландское правительство отказалось субсидировать дальнейшие экспедиции по изысканию Северо-восточного прохода, хотя и назначило 25 ООО гульденов награды тому, кто найдет морской путь в Китай. Более сговорчивыми оказались амстердамские купцы. Они согласились снарядить два корабля, названия и тоннаж которых остались неизвестными. Начальство над ними было вверено Якобу ван Гемскерку и Яну Корнелисзону Рейпу. Баренц же был назначен старшим штурманом на корабль Гемскерка, хотя фактически был инициатором и главой всего предприятия. Геррит Де Фер описавший в своем «Морском дневнике» все три плавания Баренца, был зачислен в состав экипажа в качестве боцмана.

10 мая 1596 года голландцы отплыли из Амстердама. Они благополучно миновали Шетландские острова и 5 июня неожиданно увидели первые льдины, «чем были немало удивлены, приняв их сначала за белых лебедей». Вскоре они подошли к неизвестному острову и 11 июня высадились на его берег. Там

путешественники собрали много яиц чаек и убили огромного белого медведя, что и дало повод присвоить этому острову название Медвежьего, удержавшееся до нашего времени.

Продолжая подниматься к северу, 19 июня голландцы заметили сквозь пелену тумана новую неизвестную землю, покрытую остроконечными гористыми вершинами. Этот большой остров путешественники приняли за Гренландию, а когда убедились в своей ошибке, назвали его Шпицбергеном.[151]Задолго до Баренца остров Медвежий и острова Шпицберген были открыты русскими поморами. Островам Шпицберген русские поморы дали название Груланд или Грумант (по-видимому, они думали, что это Гренландия) Исследовав значительную часть западного побережья Шпицбергена, они попали в полосу плавающих льдов и вынуждены были снова спуститься к Медвежьему острову.

Здесь между участниками экспедиции возникли разногласия. Ян Корнелисзон Рейп хотел взять курс на север и там искать проход на восток. Баренц и капитан Гемскерк решили плыть прямо на восток, мимо Новой Земли. Корабли расстались, и каждый направился своим путем.

11 июля корабль Баренца достиг мыса Канин Нос, и спустя пять дней голландцы увидели западный берег Новой Земли. Переменив галс, они поднялись к северу и 19 июля добрались до полуострова Адмиралтейства. До 4 августа дальнейший путь преграждали тяжелые льды, но 6 августа кораблю удалось обогнуть мыс Нассау. После многих приключений, о которых мы не будем рассказывать, Баренц достиг Больших Оранских островов. Затем он начал спускаться вдоль восточного берега Новой Земли и, теснимый льдами, 26 августа бросил якорь в обширной бухте. «В этой ледяной гавани, – пишет Геррит Де Фер, – нам

пришлось провести всю холодную зиму в большой нужде, в страданиях и тоске».

«30 августа, – читаем мы в том же дневнике, – ледяные глыбы опять стали нагромождаться одна на другую в направлении к кораблю. Дул сильный ветер с северо-запада и шел густой снег. Корабль был совершенно окружен и сжат льдом; все около него стало трещать, и казалось, что он разламывается на сто частей; это было ужасно и видеть и слышать; волосы становились дыбом при столь страшном зрелище. В этот опасный момент, когда льдины, до тех пор крепко сжимавшие корабль с обеих сторон, пробились под него, корабль вытолкнуло вверх, как будто железным орудием».

Вскоре корабль стал так трещать, что благоразумие подсказывало как можно скорее выгрузить все припасы, паруса, порох, пули, мушкеты и другие необходимые вещи; затем голландцы разбили на берегу палатку, чтобы укрыться от снега и нападения медведей. Несколько матросов, отойдя на две-три мили от берега, увидели речку с пресной водой и возле нее следы северных оленей.

Постепенно вся бухта наполнилась громадными, громоздившимися друг на друга ледяными глыбами. Голландцы оказались накрепко запертыми в ледяной гавани и стали готовиться к зимовке. «Мы пришли к заключению, что надо защищаться от холода и диких зверей, построить дом и жить в нем с возможными удобствами, а в остальном довериться судьбе». К счастью, путешественники нашли на берегу много выброшенного водой леса, принесенного, без сомнения, течением из Сибири; деревьев было столько, что их хватило не только для постройки жилища, но и на топливо до конца зимы.

Никогда еще до Баренца европейцы не зимовали в таких высоких широтах, среди мрака и холода, на берегу застывшего, неподвижного моря, которое, по неверному выражению Тацита,[152]Тацит Корнелий – знаменитый римский историк (точные даты его рождения и смерти неизвестны, приблизительно 55-117 гг. нашей эры). Из географических работ Тацита наиболее известно сочинение «Германия», очерк жизни и быта германских племен. Работа эта использована Энгельсом в его труде «Происхождение семьи, частной собственности и государства» образует «пояс мира» и где «слышен шум восходящего солнца».

Готовясь зимовать на Новой Земле, голландцы не могли предвидеть тех страшных испытаний, какие ждали их впереди. Впрочем, все семнадцать человек вынесли выпавшие на их долю горести с изумительным терпением и мужеством, без всякого ропота, без малейшей попытки к возмущению. Поведение этих доблестных мореходов, не ведавших, что сулило им будущее, и до последней минуты не терявших надежды на спасение, навсегда останется высшим примером героизма для всех моряков. Благодаря искусству, знаниям и предусмотрительности Виллема Баренца голландцы в конце концов выбрались с Новой Земли, из ледяной могилы, и вновь увидели берега своего отечества!

Зимовщикам постоянно приходилось сталкиваться на Новой Земле с белыми медведями, в одиночку и группами подходившими к самому их жилью. Убивая зверей, они ограничивались только тем, что сдирали с них шкуры, но брезгали употреблять в пищу медвежье мясо, считая его поганым или нездоровым. Это было большой ошибкой. Медвежатина значительно улучшила бы скудный рацион, дала бы возможность отказаться от солонины и уберечься на более длительное время от цинги.

Но не будем опережать события и постараемся следовать за бесхитростным дневником Геррита Де Фера.

«22 сентября умер корабельный плотник и был погребен в расщелине горы, так как из-за сильного мороза земля не поддавалась заступу. Следующие дни были употреблены на переноску леса для постройки дома».

«8 октября. В предшествующую ночь и весь этот день был такой сильный ветер и шел такой снег, что если кто выходил, то ему казалось, что он задыхается; мало того, никто не мог пройти на расстояние длины корабля, хотя бы от этого зависела его жизнь; нельзя было даже минуты пробыть вне корабля или вне дома».

12 октября голландцы перешли в дом, хотя он был еще не совсем достроен. 21 октября большая часть провизии, мебель, припасы и инструменты были перенесены на берег. Дни становились совсем короткими, и солнце только на несколько минут показывалось над горизонтом. Холода усиливались. Дом, построенный по плану Баренца, состоял из одной большой комнаты; посредине был устроен очаг, а над крышей возвышалась широкая дымовая труба. Вдоль стен тянулись нары для спанья, в углу стояла большая бочка, служившая ванной, так как корабельный врач, во избежание заболеваний, предписывал как можно чаще мыться.

Снегу в ту зиму навалило столько, что весь дом был завален сугробами, благодаря чему сохранялась довольно высокая температура внутри жилища. Чтобы выйти из дому, всякий раз приходилось прорывать под снегом коридор. По ночам было слышно, как по крыше разгуливали голодные медведи, пытавшиеся найти доступ к людям. Это заставило голландцев придумать необычайный способ охоты: они залезали в дымовую трубу и, сидя словно в сторожке, стреляли без промаха, улучив удобный момент. Вокруг дома и на крыше было поставлено много ловушек для лисиц и песцов. Пушистый мех защищал голландцев от холода, а мясо этих животных служило пищей.

В декабре начались такие лютые морозы, что дым перестал выходить из трубы, и зимовщики едва не задохлись в своем помещении. На некоторое время очаг пришлось загасить. Температура в доме резко понизилась. Стены, койки, потолок и все вещи покрылись толстым слоем льда. Стенные часы остановились. Виноградное вино замерзло и перед раздачей его приходилось оттаивать. Каждому выдавалось на день по одному квартарию вина (0,137 литра).

«7 декабря скверная погода продолжалась, свирепствовал северо-восточный шторм, который принес сильнейший холод; мы не знали, что предпринять, чтобы защититься от него. Когда мы совещались, что делать, один из наших предложил пустить в ход каменный уголь, который мы перенесли с корабля в дом, и развести им огонь, так как этот уголь дает сильный и продолжительный жар. Поэтому вечером мы развели при помощи упомянутых углей прекрасный огонь, давший много тепла, но не убереглись при этом от большой беды. Так как теплота нас сильно подкрепила, то мы стали совещаться, как бы подольше удержать ее. Мы решили закрыть все дверцы в камине, чтобы надолго сохранить тепло; после этого все пошли спать, каждый на свою койку или логово, радуясь теплу. Мы долго разговаривали, но в конце концов у нас появилось сильное головокружение. Прежде всего мы заметили это на одном из нас, а затем и все мы почувствовали большое недомогание. Поэтому те, что были посильнее, вскочили с коек и прежде всего открыли камин, а потом дверь. Тот, кто отворял дверь, лишился чувств и в обмороке с большим шумом упал на снег. Я, чья койка была ближе всего к двери, услышал это и, видя его лежавшим в обмороке, сейчас же принес уксус и натер ему лицо, от чего он пришел в себя. По открытии двери наше здоровье восстановил тот же самый холод: раньше он был для нас таким ярым врагом, а теперь послужил причиной спасения, ибо иначе мы, без сомнения, погибли бы в беспамятстве. Затем, когда мы пришли в себя, капитан дал каждому немного вина для укрепления сердца».

«11 декабря день был также ясный, но непомерно холодный, так что не испытавший этого с трудом мог бы поверить. Даже сапоги на наших ногах сделались от мороза как рог, так что мы не могли больше носить сапог, а должны были прибегать к широким и просторным башмакам, верхняя часть которых состояла из овчины; при ходьбе же надо была надевать три или четыре пары носков для согревания ног».

«25 декабря дул северо-западный ветер и погода была скверная. Несмотря на это, песцы бегали по крыше, как нам было слышно. Некоторые считали это дурным предзнаменованием. Возник вопрос: почему это дурное предзнаменование? На это был дан ответ: потому, что они не были брошены в горшок или посажены на вертел, ибо в таком случае это было бы хорошим предзнаменованием».

Так голландцы, скрашивая горести шутками, провели конец 1596 года. Начало нового, 1597 года не принесло им никакого облегчения. Снежные бури и морозы свирепствовали с такой силой, что зимовщики не могли выходить из дому. Запасы сильно оскудели, и капитан распорядился уменьшить рацион. Каждый получал теперь по маленькой мерке вина раз в два дня. Некоторые старались сберечь свои крохотные порции на случай еще большей нужды.

5 января, по голландскому обычаю, зимовщики весело отпраздновали народный праздник «двенадцатого дня», или иначе «праздник королей». Об этом трогательно и простодушно сообщает в своем дневнике Геррит Де Фер: «Мы просили капитана позволить нам в этот день среди стольких бедствий хоть раз повеселиться и поставить сбереженное вино из того, которое нам выдавалось каждые два дня. но которое мы не всегда выпивали.

В этот вечер мы несколько оправились. Мы выставили два фунта муки, которая была предназначена для склеивания бумаги, нажарили на сковородке лепешек с маслом, и, кроме того, каждому достался белый бисквит, который макали в вино. Мы внушали себе, что находимся на родине, у родных и друзей, и веселились не меньше, как если бы угощались дома за прекрасным ужином – до такой степени нам все казалось вкусным. Мы распределили между собой билетики, на которых были написаны названия должностей, и нашему пушкарю выпал жребий, провозглашавший его властителем Новой Земли, которая простирается в длину на двести миль и расположена между двумя морями».

Начиная с 21 января лисицы и песцы стали появляться реже, но зато зачастили белые медведи; день стал прибавляться, и запертые в своем доме голландцы начали выходить на воздух. 24 января на мгновение показалось солнце. Матросы поспешили сообщить эту радостную весть Виллему Баренцу, но он заявил, что это обман зрения, так как раньше, чем через четырнадцать дней, солнце на этой широте появиться не может.

26 января после долгой болезни скончался один из матросов и был похоронен в снегу, недалеко от дома.

28 января в ясную погоду все вышли из дому – гуляли, бегали, играли в мяч. Но каждое движение давалось с трудом, так как холод, недоедание и цинга подорвали силы и здоровье даже самых крепких людей. Все настолько ослабли, что обычная вязанка дров заносилась в дом в несколько приемов.

Наконец, в первых числах марта, когда бури и метели прекратились, мореплаватели увидели, что море на большом протяжении очистилось ото льда. Но корабль по-прежнему оставался скованным в «Ледяной гавани». Морозы еще держались, и каждое дуновение ветра обжигало ледяным холодом.

апреля зимовщики посетили свой корабль и нашли его в довольно хорошем состоянии. На обратном пути им встретился огромный медведь, не решившийся, однако, напасть на людей. «Затем, проходя по берегу моря, мы увидели, что льдины так высоко взгромоздились одна на другую, что представляли как бы целые города с башнями и бойницами».

В начале мая матросы стали выражать нетерпение и торопить Баренца с отплытием, но он отвечал, что нужно выждать до конца мая, а если тогда корабль не освободится ото льда, то придется отплыть на лодках. 20 мая голландцы стали собираться в обратный путь, мечтая добраться на лодках до каких-нибудь населенных мест. Можно себе представить, с какой радостью и усердием матросы принялись за работу! Шлюпка была починена, паруса приготовлены, все припасы лежали наготове.

13 июня, когда море почти полностью очистилось и появился попутный ветер, Гемскерк сообщил Баренцу, который давно уже болел и не выходил из дому, что он «принял решение воспользоваться представившимся теперь удобным случаем для отъезда и вместе с командой спустить в воду лодки, чтобы покинуть Новую Землю».

«Тогда Биллем Баренц, предварительно написавший записку, положил ее в мушкетный патрон и повесил в камине. В ней было рассказано, как мы прибыли из Голландии с целью плыть в Китайское царство и что с нами случилось здесь; сказано было и про наши невзгоды, чтобы если кто после нас пристанет сюда, он мог понять, что с нами было и как мы поневоле построили этот дом, в котором и застряли на десять месяцев. Написал он и про то, как нам надо было пускаться в море на двух открытых лодках и предпринять изумительное и опасное плавание».

И вот 13 июня 1597 года голландцы бросили свой корабль, вмерзший в ледяное ложе, и отдались на волю волн.

июня они благополучно добрались до Больших Оранских островов и, среди опасностей, сменявших одна другую, направились к югу вдоль западного берега Новой Земли.

«20 июня при западном ветре погода была довольно сносная. Около того времени, когда солнце было на юго-востоке, Класу Андрисону стало очень худо, и мы убедились, что он не долго протянет. Старший боцман, придя в нашу лодку, поведал, в каком положении находится Клас Андрисон, и сказал, что он проживет недолго. Тогда Виллем Баренц заметил: «Мне кажется, что и я протяну недолго». Мы все же не подозревали, что болезнь Виллема настолько опасна, так как он вел с нами беседы и читал дневник, который я составлял о нашем путешествии, и мы вступали в разные разговоры по поводу этого. Наконец, отложив дневник и обратившись ко мне, он сказал: «Геррит, дай мне напиться». Только он выпил, как ему сделалось так плохо, что он закатил глаза и неожиданно скончался. У нас даже не было времени вызвать с другой лодки капитана. Таким образом, Виллем умер раньше, чем Клас Андрисон, который скоро за ним последовал. Смерть Виллема Баренца причинила нам немалое горе, ибо он был главный руководитель и незаменимый штурман, на которого мы полагались».

Так умер знаменитый голландский путешественник. В кратком и сдержанном панегирике Геррита Де Фера чувствуется, какую любовь, уважение и доверие сумел внушить Виллем Баренц своим несчастным спутникам. Баренц – слава Голландии, столь богатой смелыми и искусными мореплавателями.

Вынужденные непрерывно вычерпывать воду из своих утлых лодок, ежеминутно подвергаясь опасности быть раздавленными льдами, страдая от голода и жажды, голландцы достигли, наконец, мыса Нассау. Чтобы теснящимися льдинами не затерло лодки, голландцы вытащили их на ледяное поле, но при этом потеряли часть своих припасов и чуть было не погибли, так как лед ломался у них под ногами. Но среди всех этих бедствий на их долю выпадали и скромные радости. Как-то раз трое голландцев, добравшихся по ледяному припаю до одного из Южных Крестовых островов в надежде встретить там русских охотников, нашли семьдесят гагачьих яиц, но «не знали как их донести. Наконец, один из них снял брюки и завязал их в нижней части; двое понесли найденные яйца, повесив брюки на копье; третий взял мушкет. Таким образом после 12-часового отсутствия они вернулись, а мы были уже не в силах придумать, что с ними могло случиться… Из принесенных яиц мы устроили роскошное пиршество и, таким образом, среди наших тягостей и трудностей умели иногда доставить себе веселые минуты».

Начиная с 19 июля море настолько очистилось ото льда, что плавание становилось менее опасным. 28 июля голландцы встретили две русских ладьи, к которым сначала побоялись приблизиться. Но когда путешественники увидели, что русские поморы направляются к ним без оружия и выражают дружеские чувства, они отбросили всякий страх, особенно когда узнали в них людей, которых видели в прошлом году в окрестностях Вайтача. Голландцы получили от русских немного съестных припасов и поплыли дальше, стараясь держаться берегов Новой Земли настолько близко, насколько позволял лед. Во время одной высадки на берег путешественники нашли так называемую ложечную траву, листья и семена которой служат и поныне одним из самых сильных противоцинготных средств. Голландцы с жадностью стали есть эту траву и почти тотчас же почувствовали облегчение.

Между тем припасы быстро истощались; оставалось лишь немного хлеба и ничтожное количество мяса. Тогда мореплаватели пустились в открытое море, чтобы сократить расстояние, отделяющее их от берегов России, где они рассчитывали встретить русских рыболовов и получить помощь. Надежда их не обманула, хотя им и пришлось еще вытерпеть немало невзгод.

Добравшись до побережья материка (к востоку от устья Печоры), голландцы опять увидели русский корабль и, получив на несколько дней съестных припасов, взяли курс на запад. Новые встречи с русскими поморами спасли их от голодной смерти. В густом тумане обе лодки потеряли друг друга из виду и встретились снова далеко за Каниным Носом, уже по ту сторону Белого моря, у острова Кильдин, где рыболовы сообщили им, что в Коле стоят голландские корабли, готовящиеся к отплытию. Путешественники тотчас же послали туда одного из моряков.

Через три дня посланный вернулся из Колы с письмом от Яна Корнелисзона Рейпа. Можно представить, как велико было изумление голландцев при виде его подписи. Только после сличения почерка с письмами Яна Рейпа, сохранившимися у Гемскерка, матросы поверили, что письмо действительно написано его рукой. Несколько дней спустя, 30 сентября, Ян Рейп сам прибыл на баркасе за своими бывшими спутниками, снабдил продовольствием и отвез в Колу на свой корабль.

Ян Рейп был поражен, узнав обо всем, что произошло с экспедицией Баренца и Гемскерка. Прибыв в Колу, измученные мореплаватели после нескольких дней отдыха и обильного питания восстановили свои силы и окончательно избавились от цинги. 17 сентября Ян Рейп отплыл из Колы в Голландию и 1 ноября благополучно прибыл в Амстердам.

Спутники Баренца сошли на берег, «одетые в то же платье, которое носили на Новой Земле, в шапках, подбитых песцовыми шкурками, и вошли в дом Питера Гасселера, который был одним из представителей города Амстердама по части снаряжения кораблей Яна Корнелисзона и нашего. Очень многие удивлялись нашему возвращению, так как считали нас давно уже погибшими. Слух об этом распространился по городу и дошел даже до дворца принца, где в то время угощали обедами высокопоставленных лиц: канцлера и посла его величества короля Дании, Норвегии, Готов и Вандалов. Поэтому бургомистр и два члена городского совета позвали нас, и тут, в присутствии упомянутого посла и консулов, мы рассказали про наше плавание и про перенесенные опасности; затем те из нас, что были местными жителями, разошлись по домам, а остальные были отведены в назначенные им гостиницы, где пробыли несколько дней, получили плату и, наконец, отправились к своим».

Вот имена людей, вернувшихся из этого путешествия: Якоб ван Гемскерк, Питер Питерсон, Фос, Геррит Де Фер, магистр Ганс Фос (цирюльник-врач), Якоб Янсон Штерренбург, Ленарт Гендриксон, Лаурент Виллемсон, Ян Гиллебрандсон, Якоб Янсон Гоогвут, Питер Корнелисзон, Ян ван Буйзен, Якоб Эвертсон. Имена еще двух участников экспедиции остались неизвестны.

Чтобы закончить рассказ об этих храбрых мореходах, нам остается еще добавить, что Геррит Де Фер в следующем, 1598 году напечатал на латинском языке историю плаваний Баренца и что капитан Якоб ван Гемскерк после нескольких путешествий в Индию был назначен в 1607 году командиром эскадры из двадцати шести судов и дал испанцам большое сражение, из которого голландцы вышли победителями, причем сам Гемскерк был убит в этом бою.

Почти триста лет спустя после смерти Баренца на Новой Земле случайно было открыто место его зимовки. В сентябре 1871 года в «Ледяную гавань» зашел норвежский промышленник Эллинг Карлсен и обнаружил дом Баренца. По словам Карлсена, «дом так хорошо сохранился, как будто только вчера был построен». Внутри все было на своих местах и оказалось в таком же точно виде, как при отъезде путешественников. Вокруг дома валялись пустые бочки, груды тюленьих и медвежьих костей. Вся обстановка внутри дома и его внешний вид в точности соответствовали описаниям Геррита Де Фера и рисункам, приложенным к его книге. Вдоль стен тянулись нары, на стене висели часы, мушкеты, алебарды. Из всей домашней утвари, оружия и всевозможных предметов, найденных Карлсеном на месте зимовки, следует еще упомянуть о двух книгах, принадлежавших Баренцу: одна из них – «История Китая» – свидетельствует о цели, которую он преследовал своей экспедицией, а другая – «Руководство к мореплаванию» – показывает, с каким интересом он следил за всем, что относилось к его профессии. (Одной из наиболее интересных находок, сделанных в «Ледяной гавани», была рукопись, оставленная Баренцом и Гемскерком в отверстии дымовой трубы).

Все найденные в «Ледяной гавани» предметы были затем уступлены нидерландскому правительству, передавшему их морскому музею в Гааге.

По рисункам Геррита Де Фера была выполнена большая модель дома Баренца, но без передней стенки – так, чтобы можно было видеть и комнату и все реликвии, привезенные с Новой Земли. Эта экспозиция, привлекающая всеобщее внимание, воскрешает в памяти трагические события зимовки Баренца и его товарищей в «Ледяной гавани», под 76° северной широты. Рядом с часами на стене висит медный циферблат с изображением меридиана – часть астрономического прибора, отмечавшего отклонение магнитной стрелки компаса. Этот прибор, изобретенный Планцием, представляет собой уникальный экземпляр морского инструмента, которому не суждено было войти в употребление. Рядом с различными вещами и остатками голландского флага обращает на себя внимание также флейта, на которой любил играть Баренц.

Нельзя смотреть без волнения на эти драгоценные реликвии!