Онлайн чтение книги Такой же предатель, как мы Our Kind of Traitor
Глава 1

В семь часов утра на карибском острове Антигуа некто Перегрин Мейкпис, он же Перри, известный спортсмен-любитель и вплоть до недавнего времени – преподаватель английской литературы в одном из престижнейших оксфордских колледжей, играл в теннис с мускулистым, надменным, лысым, кареглазым русским по имени Дима, величаво несущим бремя своих пятидесяти с хвостиком лет. Матч немедленно привлек пристальное внимание британских агентов, испытывающих профессиональную неприязнь ко всякого рода случайностям. Впрочем, события, предшествовавшие этой игре, никоим образом не могли бросить тень на Перри.

Тридцатилетний рубеж, который он перешагнул три месяца назад, ознаменовался серьезными переменами в его жизни – причины накапливались в течение года, причем даже без ведома Перри. Но однажды, сидя в восемь часов утра в своем скромном оксфордском жилище после семимильной пробежки, которая отнюдь не умалила предчувствия катастрофы, Перри заглянул в собственную душу и попытался понять, чего именно он достиг за первую треть жизни, кроме возможности ограничить свой мир исключительно пределами «города дремлющих шпилей».[2] Город дремлющих шпилей – Оксфорд, где много церквей и капелл при колледжах. (Здесь и далее – прим. перев.)

Почему?

Всякий посторонний человек сказал бы, что Перри достиг несомненного успеха в академической среде. Сын учителя, получивший образование в общественной школе, он с отличием окончил Лондонский университет; в знак признания его достижений Перри удостоили трехлетнего преподавательского контракта в старинном, богатом, престижном оксфордском колледже. Свое первое имя – традиционную принадлежность выходца из высших слоев английского общества – он получил в честь мятежного методистского священника XIX века, Артура Перегрина из Хаддерсфилда.

В течение учебного года Перри не только преподает – также он увлекается кроссом и охотой. В свободные вечера он помогает в местном молодежном клубе, на каникулах штурмует опасные вершины и совершает серьезные восхождения. Тем не менее, когда колледж предложил ему постоянную работу – или, как бы назвал это Перри теперь, будучи в мрачном расположении духа, «пожизненное заключение», – он отказался.

Опять-таки, почему?

В минувшем семестре он прочел цикл лекций о Джордже Оруэлле, под названием «Задушенная Британия», и испугался собственной риторики. Поверил бы Оруэлл, что в начале XXI века с лица земли отнюдь не исчезнут невежество, пристрастие к разжиганию войн, высокомерие титулованных особ, пресыщенные мещане, которые травили его в тридцатые годы?..

Разглядывая лишенные всякого выражения лица студентов, Перри сам ответил на свой вопрос: нет, Оруэлл ни за что не поверил бы. А если да – то вышел бы на улицу и расколотил какую-нибудь витрину побольше.

Именно эти соображения он вдохновенно излагал Гейл, своей возлюбленной, когда после праздничного ужина оба лежали в постели, в квартире на Примроуз-Хилл, которая досталась ей от отца – больше у того не было ни гроша.

– Мне не нравятся доны,[3] Дон – преподаватель в Оксфорде и Кембридже. и я не хочу быть одним из них. Не нравится научное сообщество. Если я смогу навсегда избавиться от дурацкой мантии, то почувствую себя свободным человеком, – рассуждал Перри, уткнувшись в золотисто-каштановую макушку, которая уютно покоилась у него на плече.

Ответом ему было сочувственное мурлыканье.

– Твердить о Байроне, Китсе и Вордсворте кучке скучающих студентов, которые мечтают исключительно о том, чтобы получить степень, с кем-нибудь переспать и разбогатеть? Плавали – знаем. К черту.

Он решил повысить ставки.

– Я задержусь в этой стране лишь в том случае, если, черт побери, грянет революция.

Гейл, адвокат по профессии, энергичная молодая женщина, которую бог одарил привлекательной внешностью и острым язычком – что порой доставляло неприятности им обоим, – заверила, что ни одна революция не совершится без него.

Фактически оба были сиротами. Но если родители Перри при жизни предпочитали благородный христианский социализм и воздержание, то у Гейл была другая история. Ее отец, бесталанный актер, преждевременно скончался от пьянства, неумеренного курения и неутолимой любви к заблудшей жене. Миссис Перкинс, актриса, особа куда менее приятная, чем ее супруг, оставила семью, когда Гейл стукнуло тринадцать, и, по слухам, вела пасторальную жизнь в Коста-Брава с неким кинооператором.

Первоначальным желанием Перри, сразу после того как он бесповоротно решил (а решал он всегда бесповоротно) отрясти академическую пыль от ног своих, было вернуться к истокам. Единственный сын Доры и Альфреда пойдет по их стопам. Он станет учителем, начнет с того самого места, где его родители принуждены были остановиться.

Он перестанет изображать высоколобого интеллектуала, поступит на обыкновенные учительские курсы и, по примеру своих родителей, получит место в средней школе, в одном из беднейших округов.

Он будет преподавать базовые предметы и любые виды спорта, какие ему разрешат, будет работать с детьми, для которых учеба – единственный путь к самореализации, а не возможность пробиться в преуспевающий средний класс.

Гейл эти перспективы встревожили далеко не так сильно, как он ожидал. Помимо стремления оказаться в «гуще жизни», в неугомонном характере Перри имелись и иные грани, с большинством из которых она была прекрасно знакома.

Она знала Перри – отчаянного студента Лондонского университета (именно там они познакомились); по примеру Томаса Эдварда Лоуренса, на каникулах он отправился во Францию со своим велосипедом и колесил по стране, пока не свалился от изнеможения.

Гейл знала Перри – альпиниста и искателя приключений, который не способен играть ни в одну игру, включая мини-регби на Рождество в компании племянников и племянниц, не испытывая при этом страстного желания победить.

Но знала она и Перри – тайного сибарита, который любил побаловать себя необыкновенно щедрыми подарками, прежде чем торопливо вернуться на свой чердак. Этот самый Перри сейчас стоял на лучшем теннисном корте, на курортном острове Антигуа, ранним майским утром – пока не стало слишком жарко для игры – напротив Димы. Гейл, в купальнике, мягкой широкополой шляпе и соблазнительном шелковом саронге, сидела среди малопривлекательной компании зрителей, сплошь с каменными лицами. Многие были одеты в черное, и все как будто дружно поклялись не улыбаться, не разговаривать и не выражать никакого интереса к матчу, который их вынудили смотреть.

С точки зрения Гейл, им повезло, что они запланировали карибское приключение до того, как Перри вдруг решил изменить свою жизнь. Начало было положено в том мрачном ноябре, когда его отец умер от рака – точно так же, как за два года до того умерла мать, – оставив Перри скромное состояние. Перри, отрицавший всякое унаследованное богатство, колебался и размышлял, не отдать ли деньги бедным. Но после изнурительной кампании, победу в которой одержала Гейл, они решили «раз в жизни» устроить себе теннисные каникулы и понежиться на солнце.

Ничего лучше нельзя было придумать, потому что, едва они приступили к осуществлению своих планов, им пришлось столкнуться с серьезными проблемами. Как Перри жить дальше – и оставаться ли им вместе? Стоит ли Гейл бросать юриспруденцию и вместе с любимым человеком делать шаг в неизвестность – или лучше продолжать свою головокружительную карьеру в Лондоне? Может быть, настало время признать, что карьера у нее ничуть не более выдающаяся, чем у большинства молодых адвокатов, – в таком случае, вероятно, пора ей забеременеть, о чем не уставал твердить Перри.

И пусть даже Гейл, то ли из озорства, то ли из упрямства, старательно сворачивала все споры, неизменным оставался тот факт, что оба они стоят на жизненном перепутье, что им есть о чем подумать и что десять дней в Антигуа – идеальная возможность решить, как быть дальше.

Рейс задержали, и в итоге они приехали в отель лишь за полночь. Вездесущий мажордом Амброз проводил их в номер. Перри и Гейл встали поздно и позавтракали на балконе – к тому моменту стало уже слишком жарко для тенниса. Они искупались на полупустом пляже, в одиночестве перекусили у бассейна, лениво позанимались любовью, а в шесть вечера отправились в спортивный магазин – отдохнувшие, счастливые, готовые к игре.

Если смотреть издалека, курорт представлял собой кучку коттеджей, разбросанных полукругом в пределах мили на знаменитом, белом как тальк, песке. Границы курорта обозначали два скалистых мыса, поросших низким лесом; между ними тянулся коралловый риф и вереница светящихся буйков, предназначенных для того, чтобы держать подальше любопытных яхтсменов. На неприметных террасах, устроенных на склонах холмов, находились знаменитые теннисные корты, где тренировались чемпионы. Здесь были пять кортов поменьше – и один большой, центральный. Узкая каменная лестница, извивавшаяся среди цветущего кустарника, вела к двери спортивного магазина. Шагнув за порог, гость оказывался в теннисном раю, – вот почему Перри и Гейл выбрали это место.

В зеленых холодильниках хранились мячи. В стеклянных витринах стояли серебряные кубки, с именами прошлогодних чемпионов, и Марк, массивный австралиец, был одним из них.

– На какой уровень ориентируемся, разрешите спросить? – поинтересовался он с грубоватой любезностью, окинув взглядом потрепанную ракетку Перри, его толстые белые носки и поношенные, но все еще годные теннисные туфли, а заодно – декольте Гейл.

Перри и Гейл – уже не юные, но по-прежнему в расцвете сил – были потрясающе красивой парой. Природа одарила Гейл длинными, изящными ногами и руками, маленькой крепкой грудью, гибким телом, белой кожей типичной англичанки, золотистыми волосами и улыбкой, способной рассеять любой мрак. Перри тоже был типичным англичанином – на мужской лад: худой и на первый взгляд нескладный, с длинной шеей и выпирающим кадыком, неуклюжей, разболтанной походкой и оттопыренными ушами. В школе его звали Жирафом – пока он не проучил того, кто имел неосторожность сказать это вслух. Повзрослев, Перри приобрел странное, но несомненное изящество – неосознанное, и оттого еще более разительное. Вдобавок он был обладателем кудрявой каштановой шевелюры, широкого веснушчатого лба и огромных глаз, в сочетании с очками придававших ему облик смущенного ангела.

Неизменно заботливая Гейл не позволила Перри сделать первый шаг самостоятельно – она взяла переговоры с Марком на себя.

– Перри прошел отборочный тур в клубе «Куинс» и, если не ошибаюсь, попал в основной состав. Стал настоящим профи. И это после того, как он сломал ногу, катаясь на лыжах, и полгода не играл, – с гордостью завершила она.

– А вы, мэм, прошу прощения? – подобострастно спросил Марк, чуть запнувшись на слове «мэм».

– Я новичок, – спокойно ответила Гейл, на что Перри отозвался:

– Чушь.

Австралиец щелкнул языком, недоверчиво покачал головой и принялся листать затрепанную книгу.

– Есть у меня одна пара, достойная составить вам компанию. Слишком высокий класс для других клиентов, вот что я скажу. Впрочем, не то чтобы у меня тут было из кого выбирать, честно говоря. Может, вы вчетвером неплохо развлечетесь.

В соперники им досталась молодая индийская пара из Мумбая. Центральный был занят, так что они удовольствовались пустующим кортом № 1. Несколько зевак и игроков с других кортов подошли посмотреть, как они разминаются – небрежно подают с задней линии, бьют укороченные, за которыми никто не бросается, или смеш, остающийся без ответа. Перри и Гейл выпало начинать, он уступил ей подачу, она совершила двойную ошибку, и они проиграли первый гейм. Индианка последовала дурному примеру. Игра шла спокойно.

Ситуация изменилась, когда подавать начал Перри. Первая подача была высокой и мощной, и принять ее не смог никто. Перри заработал четыре очка подряд. Толпа зрителей росла – игроки были молоды и красивы. Мальчики, подававшие мячи, как будто заново зарядились энергией. К концу первого сета Марк от нечего делать зашел посмотреть на игру и простоял три гейма, после чего, задумчиво нахмурившись, вернулся в магазин.

После долгого второго сета счет сравнялся. В третьем – и последнем – он достиг 4:3 в пользу Перри и Гейл. Но если Гейл предпочитала сдержанный стиль, то Перри развернулся в полную силу, и матч завершился сокрушительным поражением индийской четы.

Толпа разбрелась. Игроки задержались, чтобы обменяться комплиментами и договориться о реванше. Может, встретимся вечерком в баре? Разумеется. Индийцы удалились, оставив Перри и Гейл собирать ракетки и свитера.

И тогда Марк вернулся на корт, приведя с собой мускулистого, широкогрудого, рослого, абсолютно лысого мужчину с золотыми часами «Ролекс» и в серых спортивных штанах, стянутых на поясе тесемкой, завязанной бантиком.

Почему Перри сначала заметил этот бантик, а потом уже все остальное, несложно объяснить. Он переобувался из старых, но удобных теннисных туфель в шлепанцы с веревочными подошвами, поэтому, когда его окликнули, он стоял, согнувшись пополам. Перри выпрямился – медленно, как это обычно делают высокие худые люди, – сначала увидев по-женски маленькие ступни широко расставленных ног, затем крепкие лодыжки, обтянутые серыми штанинами, потом тесемку, поддерживавшую штаны и завязанную ради пущей надежности двойным бантом.

Над тесемкой выпирал живот под тонкой ярко-красной рубашкой, которая облегала мускулистый торс, как будто не имеющий ничего общего с брюшком; далее – воротник, из тех, что в застегнутом виде напоминают воротничок священника. Впрочем, обладателю такой шеи в жизни не удалось бы его застегнуть.

Над воротничком была призывно склоненная набок голова. Добродушно поднятые брови, гладкие щеки пятидесятилетнего мужчины, проникновенный взгляд карих глаз и лучезарная улыбка. Полное отсутствие морщин отнюдь не наводило на мысль о житейской неопытности – скорее, наоборот. Перри, спортсмен и искатель приключений, счел бы такую внешность наиболее подходящей для человека, умудренного опытом, – лицо сформировавшейся личности, как он впоследствии сказал Гейл. Он мечтал однажды услышать эти же слова в свой адрес, но чувствовал, что, при всей своей мужественности, еще не достиг подобных высот.

– Перри, позвольте представить вам моего хорошего друга и покровителя, мистера Диму из России. – Подобострастный голос Марка звучал почти торжественно. – Дима считает, что вы отлично играете, – верно, сэр? Он прекрасно разбирается в теннисе, а потому наблюдал за вами с точки зрения профессионала, скажу без ложной скромности.

– Сыграем? – предложил Дима, не сводя извиняющегося взгляда карих глаз с Перри, который наконец неловко выпрямился в полный рост.

– Привет, – пропыхтел он, еще не отдышавшись как следует, и протянул потную ладонь. У Димы была рука располневшего ремесленника, украшенная татуировкой в виде звездочки на большом пальце. – А это Гейл Перкинс, и оба мы жалкие дилетанты, – добавил Перри, чувствуя необходимость слегка сбавить темп.

Прежде чем Дима успел ответить, Марк угодливо фыркнул в знак протеста.

– Дилетанты, Перри? Не верьте ему, Гейл. Вы первоклассно сыграли, честное слово. Удары слева были просто божественны – правда, Дима? Вы сами так сказали. Мы наблюдали из магазина.

– Марк говорит, ты играешь в «Куинсе», – сказал Дима, продолжая широко улыбаться. Голос у него был низкий, звучный, гортанный. Он говорил с легким американским акцентом.

– Играл несколько лет назад, – скромно ответил Перри, продолжая тянуть время.

– Дима недавно приобрел «Три трубы» – ведь так? – сообщил Марк, как будто эта новость могла подтолкнуть Перри к игре. – Самое красивое место на нашей стороне острова – да, Дима? Говорят, у него большие планы на эту землю. А вы, если не ошибаюсь, живете в «Капитане Куке» – по-моему, один из лучших коттеджей на нашем курорте.

Перри подтвердил.

– Значит, вы соседи – да, Дима? «Три трубы» аккурат по ту сторону залива, прямо напротив вас. Последний большой незастроенный участок на острове – но Дима собирается исправить упущение, да, сэр? Вроде бы планируется выпустить акции и предоставить льготы местным жителям – по-моему, очень достойная идея. А пока суд да дело, Дима, если не ошибаюсь, отдыхает и принимает у себя друзей и родственников практически в походных условиях. Я в восторге. Мы все в восторге. Для человека с вашими средствами – настоящий подвиг, вот что я скажу.

– Сыграем?

– Парную? – спросил Перри и с сомнением покосился на Гейл, избегая пристального взгляда Димы.

Но Марк, оседлав своего конька, не отступал.

– Спасибо, Перри, но, боюсь, никаких парных игр, – ловко вмешался он. – Дима играет только один – правда, сэр? Вы полагаетесь на собственные силы. Предпочитаете сами отвечать за свои ошибки – так вы мне говорили. Это ваши слова, и я принял их близко к сердцу.

Видя, что Перри разрывается между преданностью и искушением, Гейл поспешила на помощь:

– Не беспокойся обо мне. Если хочешь играть один – пожалуйста. Я не буду скучать.

– Перри, неужели вам не по душе предложение этого джентльмена? – упорно настаивал Марк. – Если бы я хотел заключить пари, то даже не знал бы, на кого из вас поставить, и это непреложный факт.

Дима ушел, слегка подволакивая левую ногу. Он что, хромой? Или просто за день массивное тело утомилось от собственной тяжести?

Не тогда ли Перри впервые заметил двоих мужчин, которые маячили без дела у калитки, ведущей на корт? Один – светловолосый, с младенческим лицом – стоял, заложив руки за спину, другой – бледный брюнет – скрестил их на груди.

Если и заметил, то подсознательно – так Перри утверждал десять дней спустя в разговоре с мужчиной по имени Люк и женщиной по имени Ивонн. Они, все четверо, сидели за овальным обеденным столом в подвале красивого викторианского особнячка в Блумсбери.

От квартиры Гейл в Примроуз-Хилл их довезло черное такси – за рулем сидел огромный добродушный мужчина в берете и с серьгой, представившийся как Олли. Люк открыл гостям дверь, Ивонн стояла позади. Войдя в коридор, где пахло свежей краской, Перри и Гейл пожали руки хозяевам, Люк вежливо поблагодарил их за визит и повел вниз, в подвальную столовую: стол, шесть стульев и кухонный уголок. За полукруглыми матовыми окнами, прорезанными высоко в стене, на уровне тротуара, виднелись ноги прохожих.

Затем у Перри и Гейл забрали мобильники и предложили подписать обязательство о неразглашении государственной тайны. Гейл, как и положено юристу, прочла текст – и пришла в ярость.

– Через мой труп, – заявила она, но Перри, пробормотав «Какая разница?», нетерпеливо подписал бумагу. Гейл неохотно последовала его примеру, предварительно внеся от руки какие-то исправления. Подвал освещался одной-единственной тусклой лампой, висевшей над столом, от кирпичных стен слабо пахло старым портвейном.

Люк был изящный, чисто выбритый мужчина лет сорока пяти – по мнению Гейл, слишком миниатюрный. Шпионам надлежит быть покрупнее, сказала она себе с напускной веселостью, тщетно пытаясь успокоиться. Прямой осанкой, темно-серым пиджаком и маленькими завитками седеющих волос, торчащих над ушами, Люк напоминал жокея, нарядившегося в выходной костюм.

Ивонн же была чуть старше Гейл. На первый взгляд она могла показаться чопорной, но была по-своему красива, даже в образе «синего чулка». В скучном деловом костюме, с короткой темной стрижкой, без макияжа, Ивонн выглядела старше своего возраста и слишком серьезной для шпионки – опять же, с точки зрения насмешницы Гейл.

– Вы действительно не поняли, что это телохранители? – повторил Люк, переводя взгляд с Перри на Гейл. – И не говорили друг другу, когда остались одни, чего-нибудь вроде: «Странно, что у этого парня, Димы, кто бы он ни был, такая серьезная охрана»?

Неужели мы с Перри действительно так разговариваем? – удивилась про себя Гейл. А я и не знала.

– Несомненно, я заметил этих людей, – подтвердил Перри. – Но если хотите знать, раскусил ли я их, отвечу: нет. Скорее всего, я подумал: двое парней наблюдают за игрой… если я вообще о чем-нибудь подумал… – Он с глубокомысленным видом пощипал бровь длинными пальцами. – Я бы предположил, что трудно с первого взгляда определить телохранителей. Конечно, для вас это естественно, вы ведь вращаетесь в этих сферах. Но обычному человеку такое и в голову не придет.

– А вы что скажете, Гейл? – с подчеркнутым уважением поинтересовался Люк. – Вы целый день проводите в зале суда и видите жестокий мир во всей его красе. У вас возникли какие-нибудь подозрения насчет этих людей?

– Если я их и заметила, то, скорее всего, решила, что парни на меня глазеют, и не стала обращать на них внимания, – ответила Гейл.

Но Ивонн – типичную отличницу – это не удовлетворило.

– Но вечером, Гейл, обсуждая прошедший день…

Шотландка? Не исключено, подумала Гейл, которая гордилась своим тонким слухом и способностью различать акценты.

– …неужели вы действительно не отметили ничего странного в двух посторонних людях, которые за вами наблюдали?

– Это был наш первый нормальный вечер в отеле, – отрезала Гейл в приступе нервного раздражения. – Перри заказал столик в «Палубе», на террасе над морем, и мы ужинали при свечах. Звезды, полная луна, древесные лягушки оглушительно квакают, лунная дорожка тянется почти до самого нашего столика. Вы правда думаете, что мы провели романтический вечер, обсуждая чьих-то там телохранителей? Что вы к нам прицепились, а? – Опасаясь, что ее слова звучат грубее, чем хотелось бы, Гейл дала задний ход: – Да, да, мы действительно упомянули Диму. Он из тех людей, которые так сразу не забываются. К тому же мы никогда раньше не знакомились с русскими олигархами. Перри себя поедом ел за то, что согласился с ним играть, он хотел позвонить Марку и отменить матч. Я сказала, что мне доводилось танцевать с такими, как Дима, и что обычно у них отменная техника. Перри моментально заткнулся – правда, дорогой?

Разделенные пропастью шириной в Атлантический океан, который они недавно перелетели, но благодарные за возможность облегчить душу перед двумя профессиональными слушателями, Перри и Гейл продолжали свой рассказ.

Без четверти семь на следующее утро Марк стоял, поджидая их, на верхней ступеньке лестницы, весь в белом, с запасом охлажденных теннисных мячей и стаканчиком кофе.

– Я чертовски боялся, что вы проспите, – взволнованно сказал он. – Все готово, не беспокойтесь. Гейл, как настроение? Выглядите изумительно, позвольте заметить. После вас, Перри, сэр… Ну и погодка, а? Ну и погодка.

Перри первым дошел до следующей площадки, где дорожка поворачивала влево. Свернув, он оказался лицом к лицу с теми самыми субъектами в коротких кожаных куртках, которые торчали возле корта накануне вечером. Они стояли по обе стороны цветочной арки, ведущей к центральному корту – с четырех сторон его огораживали брезентовые стенки и двадцатифутовая живая изгородь из гибискуса.

Увидев Перри, Марка и Гейл, светловолосый парень с младенческим лицом шагнул вперед и с бесстрастной улыбкой вытянул руки – классический жест человека, намеревающегося произвести обыск. Озадаченный Перри резко остановился метрах в трех, Гейл замерла у него за спиной. Когда мужчина сделал еще шаг, Перри отступил, потянув за собой Гейл, и воскликнул:

– Какого черта?!

Он обращался к Марку, поскольку ни светловолосый тип, ни его напарник как будто не расслышали вопроса – и уж точно не поняли.

– Служба безопасности, – ободряюще прожурчал тот, протиснувшись мимо Гейл. – Обычное дело…

Перри стоял неподвижно, слегка наклонив голову. Он пытался осмыслить услышанное.

– Какая служба безопасности? Не понимаю… А ты, Гейл?

– Я тоже не понимаю, – сказала она.

– Это охрана Димы, Перри. Чья же еще? Он большая шишка. Международного масштаба. Мальчики всего лишь выполняют приказ.

– Ваш приказ, Марк? – Перри укоризненно взглянул на него сквозь очки.

– Ну что за глупости, Перри! Не мой, а Димы. Это Димины телохранители, они всюду его сопровождают.

Перри взглянул на светловолосого.

– Вы, часом, не говорите по-английски? – спросил он. Младенческое лицо охранника осталось невозмутимым, разве что слегка напряглось.

– Видимо, не говорит. И, судя по всему, не слышит.

– Ради бога, Перри… – взмолился Марк, и его щеки побагровели. – Они всего лишь заглянут в вашу сумку – и вы пойдете дальше. Ничего личного. Я же сказал, обычное дело. Как в аэропорту.

Перри вновь обернулся к Гейл:

– Тебе есть что сказать?..

– Разумеется.

– Я пытаюсь вас правильно понять, Марк, – наставительным тоном произнес Перри. – Мой предполагаемый противник на корте, Дима, желает удостовериться, что я не собираюсь бросить в него бомбу. Вот что хотят сказать мне эти люди, не так ли?

– Мы живем в опасном мире, Перри. Может быть, вам об этом неизвестно – но мы-то в курсе и вынуждены приспосабливаться. При всем уважении, я бы советовал вам подчиниться.

– Или, как вариант, я выну «Калашников» и вышибу ему мозги, – не унимался Перри, приподнимая теннисную сумку и изображая, будто там спрятано оружие. Из тени кустов выступил второй охранник и встал рядом с первым, но лица у обоих по-прежнему оставались совершенно бесстрастными.

– Вы делаете из мухи слона, да простится мне это сравнение, мистер Мейкпис, – запротестовал Марк, чья подобострастная вежливость под давлением дала трещину. – Вас ждет отличная игра. Ребята выполняют свой долг, и, на мой взгляд, делают это очень вежливо и профессионально. Честное слово, сэр, я не понимаю, в чем проблема.

– Проблема, – задумчиво повторил Перри, как будто начиная коллективное обсуждение со студентами. – Так давайте я объясню, в чем она. На мой взгляд, проблем здесь несколько. Во-первых, никто не полезет в мою сумку без разрешения – а я не собираюсь его давать. По той же причине никто не полезет в сумку этой леди. – Он указал на Гейл.

– Совершенно верно, – подтвердила она.

– Вторая проблема. Если ваш друг Дима думает, что я собираюсь его убить, зачем он тогда звал меня играть с ним в теннис? – Подождав ответа и не услышав ничего, кроме красноречивого пощелкивания языком, Перри продолжал: – Третья проблема. Насколько я понимаю, этот досмотр – односторонний процесс. Просил ли я разрешения заглянуть в сумку Димы? Нет. И не хочу. Возможно, вы сумеете это ему разъяснить, когда будете передавать мои извинения. Гейл, может быть, пойдем завтракать? Нас ждет замечательный шведский стол. Недаром же мы раскошелились.

– Отличная идея, – искренне согласилась Гейл. – Ты знаешь, я страшно проголодалась.

Они развернулись и, не обращая внимания на мольбы Марка, уже шагали вниз по ступенькам, когда калитка, ведущая на корт, распахнулась и знакомый бас заставил их остановиться.

– Не убегайте, мистер Перри Мейкпис. Если хотите вышибить мне мозги, сделайте это ракеткой.

– Сколько лет вы бы ему дали, Гейл? – спросила Ивонн, делая аккуратную пометку в блокноте.

– Белобрысому? Двадцать пять максимум, – ответила та, пытаясь найти некую золотую середину между легкомысленным тоном и боязливым.

– Перри, как по-вашему?

– Тридцать.

– Рост?

– Ниже среднего.

Перри, милый, при твоем росте метр восемьдесят семь для тебя мы все – ниже среднего, подумала Гейл.

– Примерно метр семьдесят пять, – сказала она.

И очень короткая стрижка – на этом сошлись оба.

– А еще золотой браслет-цепочка, – к собственному удивлению, вспомнила Гейл. – Однажды у меня был клиент с точно таким же браслетом. Говорил, если его совсем прижмут, он разорвет браслет на звенья и будет раздавать их в качестве взяток.

Рука Ивонн с благоразумно подстриженными, ненакрашенными ногтями пододвигает им через стол пачку газетных фотографий. На переднем плане – шестеро коренастых молодых людей в костюмах от «Армани» радостно приветствуют победившую на скачках лошадь и позируют перед объективом, высоко подняв бокалы с шампанским. На заднем плане виднеются рекламные щиты с кириллическими и латинскими надписями. А в дальнем углу слева, скрестив руки на груди, стоит светловолосый телохранитель, бритый почти наголо. В отличие от троих своих коллег, он обходится без темных очков. На левом запястье у него золотой браслет-цепочка.

Перри, кажется, доволен собой. А Гейл слегка мутит.