Онлайн чтение книги Недосягаемая Out of Reach
Глава 5

— Яуспела позабыть, как красива Англия, — сказала Кристин, растянувшись на траве рядом с креслом Лидии.

— Ты скучала по дому хоть чуть-чуть? — с улыбкой спросила Лидия полушутливым тоном.

Кристин отнеслась к вопросу серьезно. Она перевернулась на бок и, подняв голову, подложила под нее руку, затем ответила, глядя на мать:

— Временами — ужасно. Но иногда вы казались такими далекими, и я даже думала, что вы плод моего воображения.

Лидия смотрела на дочь, решая, наверное, уже в сотый раз после ее возвращения, на кого она похожа. Овальное лицо и большие темные глаза достались Кристин, очевидно, в наследство от русских предков, которые наделили ее и той грацией, с какой она двигалась. Но темные волосы, почти как вороново крыло, ничуть не напоминали огненные локоны Ивана или ее собственные волосы — темные, но ни вкоем случае не черные. Кристин не была похожа на отца, и никто при виде ее не воскликнул бы, что она дочь Лидии; но улыбка, которая сразу выдавала ее возраст и временами светилась с подкупающей искренностью, была очень английской, как и маленький, чуть вздернутый нос. Она не была красива в строгом смысле этого слова, но в то же время обладала пикантной, привлекательной внешностью, что само по себе примечательно, и Лидия пребывала в совершенной уверенности, что тот, кто впервые взглянет на дочь, посмотрит еще раз.

При первой встрече оказалось трудно осознать, что это та самая Кристин, которая уехала из дому четыре с половиной года назад. Маленькая девочка, какой ее помнила Лидия, исчезла, а ее место заняла взрослая молодая женщина, очень уравновешенная и уверенная в себе. В последнем, как решила Лидия, было виновато американское образование. В Англии девочки одного с Кристин возраста могли быть застенчивы или самоуверенны и шумно хвастливы, что порою свойственно самым молодым, но Кристин в свои семнадцать с половиной казалась сформировавшейся личностью. По-видимому, дочь интуитивно понимала, что нужно сказать и сделать, и если испытывала какие-то волнения или «переживания» из-за приезда домой, то не подавала виду.

Несомненно, она была рада вернуться домой. Эта радость сквозила в сотне мелочей, а Иван был уже очарован дочерью, не сводил с нее глаз и слушал ее с восхищением, которое Лидия сочла даже забавным.

— В ней что-то есть, в этом ребенке, — сказал он Лидии, когда они остались вдвоем.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Лидия, понимая мужа, но желая заставить его объяснить самому.

— Шик, ум, обаяние и оригинальность, — ответил он торжественно.

Лидия тут же расхохоталась:

— Можно подумать, что ты гордый отец.

— Я действительно очень горд, — ответил он. — Мы с тобой славно справились с делом, ты и я.

Лидию обрадовал его энтузиазм. В то же время она не могла не ощутить легкого укола, когда подумала о сыне. Иван никогда не высказывал такого удовольствия по поводу Филипа, и Лидии захотелось, как часто бывало с ней раньше, чтобы он чуть больше проявлял интереса к своему единственному сыну. Ей очень его не хватало, но Филип был далеко, а Кристин здесь, рядом, и Лидия упрекнула себя за то, что не довольствуется тем, что имеет.

— Я хочу, чтобы ты чувствовала себя здесь хорошо, — сказала она Кристин. — Конечно, будет трудно завести много новых друзей, но мы станем приглашать людей. Кроме тебя их привлечет сюда бассейн.

— Я не тороплюсь заводить друзей, — быстро ответила Кристин. — К тому же я еще не решила, чем буду заниматься,

— Заниматься? — Лидия была огорошена. — Ты хочешь сказать, что намерена найти работу?

— Ну конечно, — ответила Кристин. — Ты ведь не думала, что я захочу сидеть сложа руки и строить из себя «светскую даму», не так ли?

Лидия, которая представляла себе именно это, почувствовала неловкость.

— Конечно, в военное время… — начала она, но Кристин перебила ее:

— Война или не война, для меня невыносима роль светской красавицы. Прости, мама. Полагаю, ты видела меня в той обстановке, в которой сама выросла. Но я бы возненавидела такое положение! Дочь хозяев дома, которая только и способна, что выбрать цветы да вывести на прогулку собак! Нет, я хочу работать, но как — еще не решила.

— Но у тебя ведь, наверное, есть какое-то представление о собственных талантах и склонностях. Кажется странным, но я так мало об этом знаю. Ты музыкальна? Кристин покачала головой:

— Одного музыканта в семье вполне достаточно. Лидия рассмеялась:

— Слава Богу, что ты так думаешь.

— Нет, я, безусловно, не буду заниматься музыкой. Если ты не против, мама, я бы хотела подождать немного, пока не разберусь с собственными мыслями.

Лидия была против, ей показалось, что она лишается доверия дочери. Тем не менее она с покорностью признала, что понадобится время, чтобы узнать это странное молодое существо, которое было частью ее собственной плоти и крови. Трудно теперь поверить, но когда-то это был ребенок, который бежал к ней на руки при любом случае, которому стоило только раз позвать ее ночью, и она тут же оказывалась рядом, который многие годы делился с нею всеми своими бедами и радостями.

«Не нужно было отсылать ее из дому, это моя ошибка», — подумала Лидия и, подобно множеству других матерей, мучилась вопросом, почему она так сглупила, позволив уговорить себя после дюнкеркской операции[1]Массовая эвакуация английских, а также французских и бельгийских войск в мае-июне 1940 г. отправить ребенка за море.

Но в тот момент беда казалась неминуемой, все боялись вторжения, угрозы воздушных атак, а при ее немощи и при том, что она являлась, по собственному горестному признанию, для всех обузой, было вполне разумным принять приглашение тети Иоанны.

Ребенок, наверное, тоже считал, что она поступила правильно. Лидия уже немного узнала о жизни Кристин в Америке. Девочке было удивительно хорошо на просторах поместья в Виргинии, где жила тетя Иоанна. У нее нашлось много товарищей по играм, они занимались всеми видами спорта, в том числе и верховой ездой. Тетя Иоанна считалась весьма состоятельной, вернее, ее американский муж. Она забирала детей, и они периодически совершали поездки в Нью-Йорк за новыми нарядами, где вволю предавались светским удовольствиям.

«Кристин скучала бы здесь во время войны, — подумала Лидия, — даже если бы я отослала ее в хороший пансион». Но сердце матери разрывалось оттого, что упущены важные годы взросления дочери. Это время прошло, и дружба, которая могла бы между ними завязаться, теперь ушла навсегда.

Конечно, очень лестно, что Кристин всем нравилась и что ее считали очаровательной. Вскоре после приезда дочери у них побывала Элизабет и перед уходом призналась со вздохом сестре:

— Рядом с Кристин я чувствую себя просто неотесанной, она так изысканна, и все же в этом нет ничего показного или неестественного. Неужели и вправду наше воспитание было не самым совершенным?

Она говорила насмешливо, но Лидия откликнулась на ее слова почти с бешенством:

— Нас воспитали отвратительно. Даже смешно подумать, что, когда мы были подростками, нам не позволяли интересоваться ни собой, ни собственной внешностью, заставляли хранить молчание во время еды, учили, что в жизни от нас потребуется только одно — как можно скорее выйти замуж.

Элизабет вздохнула:

— Бедный папа, ему казалось, он делает все, что в его силах. Возможно, будь жива мама, все было бы по-другому.

— Сомневаюсь, — сказала Лидия. — Они оба были одною поколения и одного класса, с одинаково узким кругозором. Ониникогда не относились бы к нам как к личностям, которым следовало позволить сделать в жизни собственный выбор.

— Но ты, безусловно, поступила как хотела, — напомнила ей Элизабет.

— Но какой ценой! — с горечью сказала Лидия.

— Это дорого обошлось не только тебе, — тихо проговорила Элизабет.

Лидия взглянула на нее удивленно, ожидая объяснений. Элизабет с трудом подбирала слова:

— Я часто задумывалась, вышла ли бы я за Артура, если бы не ты?

— Что ты имеешь в виду? — не поняла Лидия.

— Мезальянс, который ты заключила, выйдя за Ивана, тяжело давил на меня, — сказала Элизабет, — о нем всегда говорили с ужасом, и я поневоле начала бояться любого, что выходило за общепринятые рамки и полностью не соответствовало традициям отцовской семьи. Дети, наверное, очень впечатлительны, поэтому гнев и недовольство взрослых глубоко проникают в их сознание. Я была настроена никогда не повторить твоей ошибки, как бы ни повернулась судьба. Ты не должна забывать: меня вырастили с мыслью о том, что это была ужасная ошибка. Поэтому, как только я достаточно подросла и начала задумываться о каких-то вещах, мне захотелось спокойной жизни, положения, которое производило бы впечатление на людей. Можешь себе представить, когда появился Артур — он сочетал в себе все эти качества, и он предложил мне спокойствие в самом широком смысле этого слова — жить и не бояться нужды и при этом не служить предметом обсуждения для других людей, не быть отвергнутой обществом, как, я верила, была отвергнута ты.

Лидия смотрела на сестру немигающим взглядом.

— Лучше бы ты этого не говорила, — сказала она. — Даже страшно подумать, что поступок одного человека, который касается, по его мнению, только его, затрагивает жизни других людей. Наверное, в то время мне следовало гораздо серьезнее задуматься о тебе. Когда я уходила из дому, у меня было чувство, что я оставляю в нем собственного ребенка. Но я была нужна Ивану, поэтому забыла обо всем остальном.

— Ты была нужна Ивану! — повторила Элизабет еле слышно и тут же быстро добавила, так что Лидии стала очевидна взаимосвязь: — Я хочу привезти к тебе на следующей неделе моего друга. Ты не против?

— Кто это? — спросила Лидия.

— Хирург, о котором я рассказывала, Ангус Маклауд. В Эйвон-Хаус привозят его самых тяжелых пациентов.

— Да, конечно, — сказала Лидия. — Я буду очень рада познакомиться. И Иван тоже. Мне всегда казалось, что между медициной и музыкой существует какая-то связь. Я узнала, что большинство врачей и хирургов в свободное время слушают музыку.

— Да, Ангус Маклауд с большим энтузиазмом отзывался об Иване, — сказала Элизабет.

Лидия выждала немного, а затем, набравшись смелости, задала вопрос, который пошатнул барьер, всегда существовавший между ними.

— Он тебя интересует? — спросила она и увидела, как щеки Элизабет захлестнула алая волна; Лидия на секунду встревожилась, думая, что сестра ответит ей с возмущенной чопорностью, но Элизабет сдалась.

— Очень интересует, — ответила она. — Ты удивлена? Лидия понимающе улыбнулась:

— Я рада, если это делает тебя счастливой.

Сделав открытое признание, Элизабет решила пойти на попятную.

— Конечно, я говорю в шутку, — торопливо произнесла она. — Ничего серьезного в этом нет, просто Ангус Маклауд необыкновенно интересный человек, и мы часто с ним общаемся. Но, откровенно говоря, он видит во мне только коменданта.

— Буду ждать встречи с ним, — мягко произнесла Лидия, не делая никакого усилия, чтобы подчеркнуть свое преимущество после того, как ей удалось вынудить Элизабет признаться в человеческом чувстве.

Неожиданно их разговор прервали. В комнату ворвалась Кристин с телеграммой в руке.

— Филип приезжает в отпуск! — закричала она. — Разве это не замечательно?

Лидия взволнованно взяла телеграмму у дочери дрожащей рукой.

— Наконец-то! — воскликнула она. — Я думала, он уже никогда не вырвется оттуда. Когда он приезжает?

— Естественно, указать день приезда ума ему не хватило, — фыркнула Кристин.

— Дай мне подумать, — сказала Лидия. — Последнюю весточку от него я получила, когда их корабль был в заливе Скапа-Флоу. Это значит, если телеграмма отослана сегодняшним утром, он должен быть с нами завтра вечером. — Ее лицо осветилось радостным предвкушением. — Я счастливейшая из женщин. Все мои дети дома в одно и то же время. Мы опять будем вместе.

Она была так поглощена своим счастьем, что не заметила, как омрачилось лицо Элизабет и в глазах сестры появилась зависть. На следующий день, сидя в саду с Кристин, Лидия спокойно подсчитывала про себя, что пройдет еще полчаса и Филип будет сними. Утром она потратила довольно много времени, листая справочник движения поездов, и даже с учетом опозданий и поломок Филип должен был успеть на дневной поезд из Лондона. Кристин прервала ее мысли:

— О чем ты думаешь, мама? Мы разговариваем обо мне.

— Прости, дорогая, — ответила Лидия. — Признаюсь, я размышляла, сумеет ли Филип попасть на один поезд с твоим отцом, или мне следует заказать такси на тот случай, если он приедет позже.

— Какой теперь Филип?

— Очень милый.

— В этом-то я уверена. Ты бы так ответила в любом случае. Матери ведь всегда больше любят сыновей, не так ли?

— Неправда, — возразила Лидия. — Это одно из тех смешных заблуждений, которые обычно повторяют до тех пор, пока сами не начинают в них верить. Я искренне полагаю, что нельзя любить одного ребенка больше, чем остальных своих детей. Их любишь всех, но каждого по-своему. Если бы Филипа убили, я бы не стала любить тебя больше, и наоборот. Я люблю вас обоих с той силой, на которую только способна. Мне всегда казалось каким-то богохульством представление о том, что внутри нас находится определенный резерв любви, которую мы скупо раздаем порциями.

— Я никогда об этом не думала, — призналась Кристин. — Помню только, как ревновала Филипа: он ведь всегда был красавчиком и мог делать для тебя то, что мне не по силам.

— А я помню, как Филип жаловался, что после твоего рождения все наше внимание отдано только тебе, — сказала Лидия, — особенно это касалось отца.

— Как раз тот случай, который абсолютно развенчивает твою теорию, мама. Папа действительно любит меня больше, тебе это известно. И сказать почему?

— Почему? — спросила Лидия.

— Потому что он ревнует к Филипу. Он сам еще слишком молод, чтобы иметь взрослого сына. Возможно, я ошибаюсь, поскольку не видела их вместе последние четыре года, но я помню, как эта мысль пришла ко мне уже давно, и, судя по одному или двум замечаниям, оброненным папой после моего приезда, я думаю, что старый порядок не меняется[2]Искаженная цитата из произведения А. Геннисона «Кончина Артура»: «Старый порядок меняется, уступая место новому»..

— Ты меня приводишь в ужас! — воскликнула Лидия. — Я-то считала тебя милым ребенком, играющим в куклы, а ты все время наблюдала, критиковала и составляла собственное мнение о нас.

— Полагаю, все дети так поступают, — довольным голосом заметила Кристин. — Наверное, жизнь в Америке научила меня выражать свои мысли. Они там все очень много говорят, причем то, что думают. Мне всегда казалось, что здесь произносят вслух только то, чего от них ждут.

— Я начинаю думать, что, быть может, ты права, — засомневалась Лидия, ее позабавили и одновременно очень удивили откровения дочери.

— Знаю, ты ждешь от меня какого-нибудь примера, — продолжала Кристин. — Очень хорошо — тетя Элизабет. То, что она говорит, и то, что думает, — совершенно разные вещи.

— Откуда ты знаешь? Кристин рассмеялась:

— Я знаю очень многое. Тетя Иоанна сказала, что причиной тому, должно быть, моя русская кровь. Услышав это, я немало прочитала из русской литературы и пришла к заключению — в ее словах что-то есть. Если русские и вправду такие, как в книгах, которые они пишут о себе, значит, они жуткие интроверты и в них живет неискоренимое любопытство к побудительным мотивам любого поступка. Прямо мой портрет. А какой была моя бабушка? Лидия немного помолчала.

— Тебе придется спросить отца, потому что я, конечно, никогда не видела ее. Но, судя по фотографиям, она была очень красивая. Я ждала, что ты будешь похожа на нее, но этого не случилось, и все же у меня такое впечатление, что ты, несомненно, напоминаешь какого-то более древнего предка.

— А что тебе рассказывал папа о своей матери? — настаивала Кристин.

— То, что она родилась в известной русской семье. Они не принадлежали к титулованной знати, но ее отец служил библиотекарем в одном из царских дворцов, а мать, насколько я знаю, была учительницей или гувернанткой царских детей. Твоя бабушка познакомилась с твоим дедушкой, когда он был дипломатическим атташе в Петрограде. Они полюбили друг друга и поженились, она покинула Россию, чтобы следовать за ним по всему миру, куда бы ни приводила его служба. Когда началась революция, ее родителей расстреляли. К тому времени они уже оба были пожилыми людьми, но, мне кажется, твоя бабушка так горевала, что именно это и послужило причиной ее смерти.

— Она была музыкальна? — спросила Кристин.

— Не особенно, — ответила Лидия. — Но, как я поняла, ее дедушка был прекрасным музыкантом и сочинил несколько опер, которые до сих пор исполняют в России.

Кристин молчала какое-то время, и Лидии захотелось узнать, что происходит в тот момент в голове девушки. Она правильно догадалась: мысль о русской крови привлекала дочь. В этом виделась какая-то романтика, а Кристин была достаточно молода и к тому же достаточно англичанка, чтобы желать блеска и радостного волнения, связанных с тем, что она не такая, как все.

— Но помни, — мягко сказала Лидия, — ты только на четверть русская.

— И все же ты сама сейчас доказала, что какие-то вещи передаются, минуя несколько поколений, — сказала Кристин, — иногда я чувствую в себе очень много русского.

— Ну и каково же ощущать себя русской? — поинтересовалась Лидия, забавляясь.

Кристин потянулась и поднялась с травы.

— Не скажу, мамочка, потому что ты смеешься надо мной. Но в один прекрасный день вы все удивитесь.

Лидия пришла в легкое замешательство. Ей хотелось лучше понимать дочь, и она еще раз напомнила себе, как делала по любому поводу, что должна иметь терпение, должна ждать. Она вспомнила темные дни после несчастного случая. Если она прошла через это, неужели ей нужно бояться теперь?

Затем ее сердце сильно забилось, когда она услышала в доме голоса. Она повернула голову и увидела, что к ней шагают двое мужчин, которых она любила больше всех в жизни; Иван двигался с живостью, и вечернее солнце полыхало на его волосах, а рядом вышагивал Филип, по сравнению с отцом казавшийся грузным, он был в военно-морской форме — высокий, светловолосый, настоящий англичанин.

— Привет, ма, я вернулся.

В его возгласе, как и в ответе Лидии, слышалась неподдельная радость.

— Дорогой! Как чудесно вновь видеть тебя.

Он подошел поближе, и только тогда она заметила, что рука у него на перевязи, у нее вырвался легкий крик. Филип предвосхитил вопрос.

— Да, небольшая царапина, — сказал он. — Здорово, правда? Это значит, что мне положен вполне приличный отпуск. Ты рада?

На нее нахлынули противоречивые чувства, из которых трудно было выделить главное. Лидии удалось произнести:

— Я рада, что ты дома. Но что же произошло?

— У нас было небольшое представление, — небрежно бросил сын. — Позже вы еще услышите об этом.

— От кого? — спросила Лидия, недоумевая.

Но тут вмешалась Кристин, которая внимательно слушала весь разговор:

— Не хочешь ли ты сказать, что получишь медаль? Филип взглянул на нее и взмахнул здоровой рукой.

— Неужели это моя сестричка, которая вернулась домой из страны благоденствия? — спросил он.

— Она самая, — сказала Кристин, целуя его. — Ты ничуть не изменился, только вырос.

— Черт возьми! Ты меня обставила, — воскликнул Филип, — ведь с той минуты, как я услышал от папы, что ты вернулась, я намеревался сказать «как ты выросла»!

— А разве не так? — решительно потребовала ответа Кристин.

Филип оглядел ее критическим взором.

— Ты что-то с собой сделала, я еще не понял, что именно, но в целом хорошо.

Иван наклонился к Лидии и поцеловал, словно желая привлечь ее внимание к себе.

— Поезд был битком набит, — пожаловался он, — поэтому мы с Филипом не встретились, пока не вышли на платформу.

— Бедный, ты устал? — ласково проговорила Лидия. — В гостиной ты найдешь лед. Почему бы тебе не выпить чего-нибудь холодного? — А затем, повернувшись к Филипу, словно не в силах больше сдерживаться, спросила: — Это правда, дорогой, что тебя наградят?

— В воздухе витают слухи на этот счет, — ответил Филип. — Но не радуйтесь заранее, пока награда не окажется у меня на груди.

— Мы должны за это выпить, — сказал Иван, направляясь в гостиную.

Голос у него звучал весело, но Лидии почему-то показалось, что он расстроен. Она еще поговорила с Филипом и Кристин какое-то время, а затем, видя, что Иван и не думает возвращаться в сад, поехала к дому. Иван сидел в гостиной, погрузившись в огромное кресло. Она быстро подъехала к нему.

— В чем дело, дорогой? — спросила она.

— А что?

Она поняла по тону, что Иван сегодня намерен покапризничать.

— Что случилось? — настаивала она. — Ты чем-то расстроен?

— Чем я могу быть расстроен? — спросил Иван. — Дочь вернулась из Америки, сын приехал в отпуск, а жена так обожает своих детей, что все внимание отдает только им. Чего большего мне желать?

Лидия наклонилась и тронула его руку:

— Дорогой, я люблю тебя. Наши дети это только часть нас самих, поэтому, наверное, я их так люблю.

— Все правильно, что ты любишь их, — сказал Иван. — Но иногда мои дети заставляют меня чувствовать себя стариком.

Так, значит, это правда. Лидия поняла, что раздобыла ключ к его настроению и к его ревности. Кристин оказалась в чем-то права — он ревновал к Филипу, ревновал, потому что рядом с ним превращался в старика. Иван, который, казалось, навсегда останется молодым, чувствовал себя не в своей тарелке рядом с истинной молодостью, веселым беззаботным Филипом двадцати одного года от роду. Лидия подыскивала слова, чтобы утешить его, но это оказалось сложным.

— Мы все должны когда-нибудь постареть, дорогой, — наконец произнесла она.

— Я знаю, — раздраженно отозвался Иван, — но нужно ли притворяться, что мы радуемся этому? Лично я ненавижу старость, ненавижу, слышишь?

Он вскочил на ноги и начал метаться по комнате, как всегда делал в минуту душевного волнения.

— Наши тела увянут и ослабеют, мы превратимся в дряхлых стариков, потеряем радость ощущения жизни. Господи! И зачем только придумана эта пытка человечества — возраст?

Лидия промолчала. Здесь она была не в силах ни успокоить, ни помочь. Ей показалось, что Иван сейчас испытывает в ничтожно малой степени тот протест против неизбежного, который возник в ней после несчастья. Тогда она научилась понимать, что не стоит попусту тратить силу ни на сопротивление, ни на горе, что неизбежное нужно принимать таким, как есть.

— Какой смысл во всем этом, — спрашивал Иван, — смысл в жизни? Существует ли вообще что-то кроме жизни, и если да, то почему все окутано такой тайной?

— Дорогой, нельзя ответить на эти вопросы.

— Конечно, нельзя, — подхватил Иван. — И поэтому бедные несмышленыши вроде нас должны тащиться, еле волоча ноги, навстречу дряхлости, утешаясь красивой сказочкой о лучшем мире, который придет вслед за этим. А кому он нужен, этот лучший мир, если ты молод, счастлив и влюблен?

У Лидии от жалости защемило сердце. И тут, когда Иван замолчал, а она подыскивала слова, из сада донесся взрыв смеха: Филип смеялся молодо, задорно, от души, и к нему присоединилась Кристин радостно и звонко.

Иван изменился в лице, и на секунду Лидии показалось, что в его глазах промелькнула ненависть. Не говоря больше ни слова, он вышел из комнаты и хлопнул дверью так, что звук разнесся гулким эхом, а хрустальные подвески люстры, вздрогнув, зазвенели.