Онлайн чтение книги Увертюра к смерти Overture to Death
Глава 14. Что рассказали Джернигэмы

1

В Пен-Куко Аллейн пошел один. Он отправил Фокса навестить слуг мисс Кампанула, выяснить имя ее адвоката и не упустить и малой крупицы информации. Фокс славился своим умением найти подход к любой женщине, а так как слугами мисс Кампанула были в основном женщины, то здесь он мог добиться наилучших результатов.

Машина Биггинсов упрямо пыхтела, двигаясь на второй скорости вверх по Вэйл-роуд. Подъем был довольно крутой. Дорога резко шла вверх, выше Чиппинга, и шла дальше от Винтона к поместью Пен-Куко и постепенно сливалась с холмом Клаудифолд в самом начале равнины. Равнина не поражала своей красотой, но в ней был шарм, который делал ее приятной для глаза. Более низкие склоны Клаудифолда создавали живописный рисунок, деревья красивыми группами росли на холмах, и разбросанные кругом дома совсем не походили на деревенские, как, впрочем, и оказалось на самом деле, так как построены они были из дорсетского камня. Природа здесь еще не подчинялась человеку, сохраняла свою дикость и первозданность.

Аллейн обратил внимание, что несколько дорожек спускаются на Вэйл-роуд. Он мог различить, что по меньшей мере одна из них, то и дело искривляясь, вела прямо к поместью, а еще одна была, вероятно, верховой дорожкой от поместья к церкви. Он проехал через двойные ворота, затем проследовал по бегущей вверх подъездной аллее и, после плавного поворота, остановился около дома.

Пучок тонких солнечных лучей пробивался сквозь тяжелые облака, и при таком освещении имение Пен-Куко выглядело очень красиво. Центром его был старинный изящный дом, не очень большой, вовсе не внушавший страха, как многие подобные постройки, а, наоборот, успокаивавший.

«Счастливый дом, — подумал Аллейн. — И благородный».

Он протянул Тэйлору свою визитную карточку.

— Мне хотелось бы увидеться с господином Джернигэмом, если можно.

— Будьте добры, следуйте за мной, сэр.

Направляясь в западное крыло дома, Аллейн подумал: «Хорошо, если бы мы шли в кабинет».

Это действительно оказался кабинет, и он был пуст. Как только дверь за Тэйлором захлопнулась, Аллейн принялся искать коробку, о которой говорил сержант Роупер. Он нашел ее на столике рядом с окном. Подняв крышку, он увидел, что коробка пуста. Аллейн внимательно посмотрел на слово «ЗАРЯЖЕН», написанное заглавными печатными буквами. Затем мягко опустил крышку и подошел к французскому окну. Оно было заперто. За стеклом виднелся край посыпанного гравием изгиба подъездной аллеи, дальше шли верхушки деревьев, которые росли внизу, в долине Пен-Куко, а дальше — Чиппинг и его окрестности.

Аллейн все еще продолжал мысленно прослеживать Вэйл-роуд, извивавшуюся по всей равнине, когда в кабинет вошел эсквайр.

Джоуслин выглядел бодро и держался спокойно. Только глаза блестели сильнее обычного на довольно бледном лице. Но вид у него был решительный, а в манере держаться чувствовалось достоинство.

— Я рад вас видеть, — сказал он, пожимая Аллейну руку. — Будьте добры, садитесь. Это ужасная история.

— Да, — согласился Аллейн, — ужасная и запутанная.

— Боже праведный, еще бы! Это самый недоступный пониманию случай, с каким я когда-либо сталкивался. Я полагаю, Блэндиш сказал вам, что в отсутствие Диллингтона я исполняю его обязанности?

— В качестве главного констебля? Да, сэр, он сказал мне об этом. Отчасти поэтому я и пришел к вам.

Эсквайр приосанился и некоторое время смотрел на огонь, затем произнес:

— О да!

— Блэндиш сказал, что вы были там во время происшествия.

— Боже праведный, да. Хотя я не знаю, почему это произошло, точнее — как. Когда мы решили вызвать вас, Блэндиш приказал оставить все как было. Буду чертовски рад, если вы мне все расскажете.

Аллейн рассказал. Джоуслин слушал, широко распахнув глаза и приоткрыв рот.

— Отвратительная изобретательность, — сказал он. — Мне кажется, это дело рук женщины. Я не против женщин, вы понимаете. Но если они разозлятся, то, на мой взгляд, начинают вынашивать тайные злобные планы. Вот так.

Он засмеялся, неожиданно и неловко.

— Да, — согласился Аллейн. — Вы правы, сэр. Итак, первое, что нам необходимо выяснить, это чьей собственностью является кольт. Я не знаю…

— Минуточку, — прервал его Джоуслин.

Он встал, засунул руки в карманы своих бриджей и подошел к французскому окну, которое начиналось на дюйм выше пола.

— Это мой кольт, — произнес он.

Аллейн не ответил. Эсквайр повернулся и посмотрел на него. Не заметив в лице Аллейна ничего, кроме вежливого внимания, он издал слабый нечленораздельный звук, шагнул к столику, стоявшему около окна, и открыл коробку.

— Убедитесь сами, — сказал он. — Пистолет находился в этой коробке в течение последних двадцати лет. Он был здесь на прошлой неделе. Сейчас он исчез.

Аллейн подошел к нему.

— Чертовски неприятно, — сказал Джоуслин, — правда? Я обнаружил пропажу только сегодня утром. Мой сын, обдумывая все происходящее, вспомнил, что кольт всегда лежал здесь. Заряженный. Он спустился сюда проверить, а затем пришел в мою комнату и рассказал мне. Теперь я думаю, не должен ли я сложить с себя полномочия главного констебля?

— Я не стал бы этого делать, сэр, — сказал Аллейн. — Как бы там ни было, мы должны выяснить обстоятельства исчезновения оружия.

— Я потрясен случившимся и не боюсь в этом признаться.

— Конечно, я вас понимаю. Кстати, я привез с собой кольт, чтобы показать вам. Вы не против, если я схожу за ним? Я пройду к машине прямо отсюда.

Он вышел через французское окно, которое скорее напоминало дверь, и вернулся с портфелем, из которого вынул, пистолет, завернутый в шелковый носовой платок.

— На самом деле уже нет необходимости во всех этих предосторожностях, — говорил Аллейн, разворачивая платок. — Мы пытались обнаружить на нем отпечатки пальцев, и у нас ничего не получилось, хотя мой эксперт по отпечаткам привез в своем чемодане пол-лаборатории. Оружие было тщательнейшим образом исследовано. Очевидно, оно было протерто после того, как было установлено.

Он положил револьвер в коробку. Тот точно вошел в углубление в зеленой байковой подбивке.

— Кажется, подходит, — сказал Аллейн.

— Сколько выстрелов из него сделано? — спросил Джоуслин.

— Три, — ответил Аллейн.

— Первые два я сделал в девятьсот семнадцатом, — сказал Джоуслин, — но клянусь Богом, к третьему я не имею никакого отношения.

— Надеюсь, что в конце концов мы все узнаем, кто сделал это, — сказал Аллейн. — Это вы написали «ЗАРЯЖЕН», сэр?

— Да, — сказал Джоуслин, — а что такого?

После паузы, длившейся не больше десятой доли секунды, Аллейн ответил:

— Это просто установленный порядок, сэр. Я собирался спросить, всегда ли крышка коробки была закрыта?

— Конечно.

— Вы не против, сэр, если я возьму коробку с собой? На ней могут быть отпечатки. Но боюсь, что ваши горничные слишком хорошо знают свое дело.

— Я надеюсь, с Божьей помощью вы найдете что-нибудь. Возьмите его. Знаете ли, меня до смерти беспокоит вся эта история. Настоящее оскорбление, черт возьми, что этот проклятый убийца…

Дверь открылась, и в комнату вошел Генри.

— Вот мой сын, — произнес Джоуслин.

2

Из окна своей комнаты Генри видел, как к дому подъехала машина. С того момента как он, обнаружив пропажу в кабинете отца, разбудил его и рассказал о случившемся, Генри больше был не способен рассуждать логически, оставаться спокойным или делать что-либо. Ему пришло на ум, что сейчас он находится в точно таком же состоянии, как вчера вечером, когда стоял за кулисами, ожидая поднятия занавеса. Он позвонил Дине и договорился встретиться с ней у нее дома и теперь, в ожидании встречи, уныло слонялся по дому. Периодически он пытался подбодрить отца, который, на первый взгляд, спокойно воспринял его сообщение, но тем не менее был сильно потрясен. Он также спрашивал себя, что делать с Элеонорой, когда та появится. Вернувшись из церкви, она прошла прямо к себе в комнату, и слуги сообщили, что у нее болит голова. Когда Джоуслин сошел вниз, чтобы встретиться с Аллейном, Генри почувствовал себя еще неуютней. Он решил, что его отец нагородит много лишнего про эту историю с револьвером, потом почувствует, что запутался, и в конце концов вспылит. Генри представил себе, как этот человек из Скотленд-Ярда, в соответствии со своими дурными манерами типичного полицейского, сидит на краешке стула, не сводя с его отца жестких, нечеловеческих, внимательных глаз, а его лицо непроницаемо.

«И он непременно в котелке и в этих жутких ботинках, — думал Генри. — Мамонт бюрократии».

В конце концов он не выдержал и тоже спустился в кабинет.

Подходя к двери, он слышал громкий голос отца, который, как ему показалось, протестовал против чего-то. Генри открыл дверь и вошел.

— Вот мой сын, — сказал Джоуслин.

При виде Аллейна первой мыслью Генри было, что это какой-то незнакомец, а может быть, даже один из друзей Джоуслина, приехавший с визитом в такое неподходящее время. Он видел перед собой очень высокого, хорошо одетого человека, державшегося с достоинством.

— Это господин Аллейн, — представил Джоуслин. — Из Скотленд-Ярда.

— О, — сказал Генри.

Пожимая руку Аллейну, Генри почувствовал себя совсем юным и неопытным рядом с этим крупным человеком. Они сели. Следующим ощущением Генри было, что он уже видел Аллейна раньше. Он поймал себя на том, что рассматривает Аллейна так, как можно рассматривать карандашный рисунок. Причем этот рисунок, который мог вполне принадлежать Дюреру,[8]Дюрер, Альбрехт — немецкий живописец и график Возрождения. Мастер портрета, гравюр на библейские сюжеты. был сначала сделан острым твердым карандашом, а затем на него был нанесен тонкий слой иссиня-черного и охры.

«Вельможа, превратившийся в монаха, — подумал Генри, — но сохранивший некоторые забавные воспоминания».

Он пытался найти причину этого впечатления, которое даже больше походило на воспоминание. Очертания глаз, разлет бровей, упрямый лоб — все это он раньше уже видел.

— Генри! — раздался резкий голос отца.

Генри осознал, что Аллейн уже некоторое время что-то говорит.

— Прошу прощения, — сказал он. — Боюсь, что я не… Очень прошу меня извинить.

— Я только спрашивал, — повторил Аллейн, — не могли бы вы нам помочь в этой истории с кольтом. Ваш отец говорит, что он был в этой коробке на прошлой неделе. Нет ли у вас на этот счет иной информации?

— Пистолет был здесь в пятницу в пять часов пополудни.

— Откуда ты знаешь? — спросил эсквайр.

— Ты едва ли поверишь, — медленно начал Генри, — но я только что вспомнил об этом. Это произошло перед твоим приходом. Мы с Элеонорой были здесь и ждали, когда все соберутся на прогон ролей. Они пришли все вместе или с интервалом две-три минуты. Кто-то — кажется, доктор Темплетт — что-то рассказывал о ночных кражах со взломом в Сомерсете на прошлой неделе. У нас возникла мысль, что взломщики сюда тоже могут прийти. Мисс Кампанула похвасталась, будто у нее на этот случай есть сигнализация, и принялась рассуждать, как бы она себя повела, если бы услышала, что ночью кто-то прокрался в дом. Я рассказал им о твоей военной реликвии, отец, и мы все стали ее рассматривать. Миссис Росс заявила, что считает небезопасным так хранить заряженное огнестрельное оружие. Я показал ей, что револьвер поставлен на предохранитель. После этого разговор перешел на другую тему. Затем пришел ты, и началась репетиция.

— Это ценная информация, — сказал Аллейн. — Время сужается до двадцати семи часов. Кольт был на месте вечером в пятницу. Теперь скажите, кто-нибудь из вас ходил в ратушу днем, после полудня?

— Я был на охоте, — сказал Джоуслин, — и вернулся домой как раз к пяти, к началу репетиции.

Аллейн посмотрел на Генри.

— Я пошел прогуляться, — сказал Генри. — Вышел из дома примерно в половине третьего — нет, вспомнил, было ровно половина третьего.

— Вы далеко ходили?

Генри смотрел прямо перед собой.

— Нет. Я прошел примерно полдороги до церкви.

— Как долго вы отсутствовали?

— Около двух часов.

— Значит, вы где-то останавливались?

— Да.

— Вы с кем-то разговаривали?

— Я встретил Дину Коупленд. — Генри посмотрел на отца. — Случайно. Мы поболтали. Некоторое время. Затем появилась моя кузина, Элеонора Прентайс. Она возвращалась из церкви. Если это представляет интерес, то я помню, как часы на церкви ударили три раза, когда она подошла к нам. После этого Дина вернулась домой, а я пошел по тропинке на Клаудифолд. Я вернулся домой по дороге, которая идет с холма.

— В котором часу вы вернулись?

— К чаю. Примерно в половине пятого.

— Спасибо. Теперь вернемся к пятнице, к тому времени, когда вся компания собралась здесь и вы показали револьвер. Все ушли вместе?

— Да, — ответил Генри.

— В котором часу?

— Вскоре после шести.

— До того, как все ушли, не было ли момента, когда кто-либо находился в кабинете один?

— Нет. Мы репетировали прямо здесь. Все вышли через французское окно, чтобы не проходить через дом.

— Так. Оно никогда не заперто?

— Днем — да.

— Я запираю его и двери перед тем, как мы идем спать, — сказал Джоуслин, — и закрываю ставни.

— В пятницу вечером вы тоже это сделали, сэр?

— Да. Весь вечер пятницы я провел здесь. Я читал.

— Один?

— Некоторое время я был здесь, — сказал Генри. — Что-то случилось с одним из штепселей от лампы, и я взялся его чинить. Я начал в кабинете, а затем ушел в свою комнату. У меня там была отвертка. Я попробовал позвонить Дине, но наш телефон не работал. На Топ-лейн ветка повалилась на провода.

— Понятно. Теперь о том, что было вчера. Кто-нибудь приходил к вам?

— Утром зашел Темплетт одолжить один из моих галстуков-самовязов,[9]Галстук-самовяз завязывается свободным узлом с двумя длинными концами. — сказал Джоуслин. — Кажется, он хотел надеть его во время представления. Он предложил кузине осмотреть ее палец, но она не спустилась из своей комнаты.

— Она боялась, что он скажет ей: нельзя исполнять эту навязшую в зубах «Венецианскую сюиту», — произнес Генри. — Кстати, господин Аллейн, вы являетесь поклонником таланта Этельберта Невина?

— Нет, — ответил Аллейн.

— У меня уже оскомина от его произведений, — угрюмо произнес Генри. — И боюсь, что нам придется их слушать всю жизнь. Но это не означает, что проклятая прелюдия Рахманинова мне нравится больше. Вы знаете, по какому случаю она была написана?

— Да, думаю, что знаю. Это не…

— По случаю похорон, — продолжал Генри. — Предполагается, что эту музыку слышит похороненный заживо человек. Бум, бум, бум по крышке гроба. Или я не прав?

— Почти правы, — довольно сурово согласился Аллейн. — Теперь вернемся к вопросу о вчерашних посетителях.

Но ни у Генри, ни у его отца не было об этом четкого представления. Эсквайр с утра уехал в Грейт-Чиппинг.

— А мисс Прентайс? — спросил Аллейн.

— То же самое. Она ушла с нами. Все утро она была в ратуше. Да все были там.

— Все?

— Ну, кроме Темплетта, — сказал Генри. — Он заходил сюда, как мы уже сказали, около десяти часов, и мой отец одолжил ему галстук. На мой вкус, это просто уродство.

— Было время, когда они были чертовски модны, — с раздражением ответил эсквайр. — Я помню, что я надевал этот галстук…

— Итак, как бы там ни было, — перебил Генри, — он взял галстук. Я не виделся с ним. Я продумывал в это время свой костюм для спектакля. Вскоре мы все ушли. Отец, ты, кажется, провожал его?

— Да, — сказал эсквайр. — Странный этот Темплетт. Я узнал от Тэйлора, что Темплетт здесь и ему нужен галстук. Я отправил Тэйлора на поиски, а сам спустился вниз к Темплетту. Мы довольно долго беседовали, и я готов поклясться, что, когда вышел с ним к машине, в ней сидела миссис Росс. Это чертовски интересно, — говорил Джоуслин, подкручивая вверх свои усы. — Честное слово, я думаю, парень хочет прибрать ее для себя.

Аллейн задумчиво посмотрел на эсквайра.

— Как был одет доктор Темплетт? — спросил он.

— Что? Я не знаю. Нет, пожалуй, знаю. Твид.

— Пальто?

— Нет.

— Оттопыривающиеся карманы? — спросил Генри, с улыбкой глядя на Аллейна.

— Да вроде нет. А что? Боже праведный, уж не думаете ли вы, что он взял мой кольт?

— Мы должны внимательно изучить все возможные варианты, сэр, — сказал Аллейн.

— О боже, — произнес Джоуслин. — Получается, они все под подозрением! Да?

— И мы тоже, — сказал Генри. — Знаете ли, — добавил он, — теоретически это вполне мог быть доктор Темплетт. Элеонора просто исходит ядом по поводу его подозрительной — обратите внимание, господин Аллейн, как я себя защищаю, — связи с Селией Росс.

— Боже праведный! — гневно воскликнул Джоуслин. — Ты понимаешь, что ты говоришь, Генри? Это же чертовски серьезное дело, разреши напомнить тебе об этом, а ты очерняешь в глазах господина… господина Аллейна человека, который…

— Я же сказал — теоретически, вспомни, — ответил Генри. — На самом деле я не думаю, что Темплетт — убийца, а что касается господина Аллейна…

— Я стараюсь обо всем составить собственное мнение, — сказал Аллейн.

— И потом, — продолжал Генри, — ты с таким же успехом можешь высказаться против меня. Если бы я полагал, что сумею незаметно убить кузину Элеонору, то — не боюсь сказать этого — я рискнул бы. И могу предположить, какое сильное искушение испытывал господин Коупленд после того, как она…

— Генри!

— Но, отец, дорогой, господин Аллейн собирается выслушать все местные сплетни, если он до сих пор еще этого не сделал. Конечно господин Аллейн будет подозревать каждого из нас по очереди. Даже сама дорогая кузина Элеонора не находится вне подозрений. Она могла специально сделать себе нарыв на пальце. Или обмануть нас. Почему бы и нет? У нас же было много грима. Тогда она, пожалуй, немного переусердствовала, но это вполне могло быть притворство.

— Ненужная и опасная болтовня! — опять закричал Джоуслин. — Ей же было чертовски больно. Я знаю Элеонору с детства, и до этого ни разу не видел, что бы она плакала. Она — Джернигэм.

— Если она и плакала, то большей частью от досады, что не сможет исполнять «Венецианскую сюиту», если вы хотите знать мое мнение. Это были слезы от злости, и только такие можно выжать из глаз Элеоноры. Разве она плакала, когда ей удаляли желчный пузырь? Нет. Она — Джернигэм.

— Успокойтесь, сэр! — крикнул Джоуслин. Было видно, что он еле сдерживался.

— Насколько я понимаю, единственный человек, который точно вне подозрений, это — бедная старая Идрис Кампанула. О боже!

Аллейн, наблюдая за Генри, увидел, как сильно тот побледнел и отошел к окну.

— Ну ладно, — сказал Генри, глядя в окно. — Надо что-то делать. Невозможно целый день только и думать об одной безвременно ушедшей от нас старой деве. В некотором роде в этом есть даже что-то забавное.

— Что-то подобное я чувствовал на войне, — заметил Аллейн. — Как говорят в водевилях, я вынужден смеяться. Довольно частая ответная реакция на шок.

— Выходит, я был чрезвычайно банален, не более, — едко отозвался Генри.

3

— Значит, вы не знаете, заходил ли к вам кто-нибудь вчера утром в ваше отсутствие? — спросил Аллейн после довольно значительной паузы, пока оба Джернигэма собирались с мыслями и были в состоянии продолжить разговор.

— Я спрошу у прислуги, — важно сказал Джоуслин и вызвал Тэйлора.

Но, как Аллейн и ожидал, показания слуг были абсолютно неубедительными. Фактически никто не звонил в парадную дверь, но, с другой стороны, кто угодно мог войти в кабинет и заниматься там чем угодно. Слуги подтвердили то, что говорили Джоуслин и Генри о своих передвижениях, и Тэйлор вспомнил, что видел, как мисс Прентайс вернулась в пятницу около четырех часов вечера. Когда последняя горничная была отпущена, Аллейн спросил, как давно они все работают в Пен-Куко.

— О да, — сказал эсквайр. — Вне всяких сомнений, они к этому делу не имеют никакого отношения. Ни мотивов, ни возможностей.

— Да и ума не хватило бы, — подхватил Генри.

— И вдобавок к этому, — сказал Аллейн, — они обеспечили друг другу алиби на целый день до тех пор, пока они все большой группой не пошли в ратушу в семь тридцать.

— Насколько мне известно, — сказал Генри, — после этого развлечения кухарку три раза вырвало по дороге домой, а сегодня утром, отец, мне сообщили, что чистильщик обуви исцарапал отвороты твоих охотничьих сапог.

— Хорошенькое дело! — сердито начал Джоуслин.

Аллейн перебил его:

— Вы сказали мне, что водяной пистолет никак не мог быть заменен на револьвер вчера утром.

— Если только это не было сделано под щебетание девиц из Молодежного общества и в присутствии большей части труппы, — добавил Генри.

— А после полудня?

— Ратуша была закрыта, а ключ находился не в доме ректора, как обычно, а был спрятан за наружной туалетной комнатой. Достаточно своеобразно, — заметил Генри. — Дина придумала этот тайник и объявила о нем на репетиции. Кузина Элеонора была слишком измождена, чтобы возражать. Об этом знали только исполнители пьесы. Насколько я знаю, днем туда заходили только Темплетт и миссис Росс.

— Генри, а что вы делали? — спросил Аллейн.

— Я пошел прогуляться на Клаудифолд. По дороге мне никто не встретился, — сказал Генри, — и я не могу доказать, что там был.

— Спасибо, — мягко произнес Аллейн. — А вы, сэр?

— Я обходил конюшни с Румбольдом, моим ординарцем, — сказал Джоуслин, — а потом я вернулся в дом и пошел вздремнуть в библиотеку. В пять часов меня разбудила кузина. В половине седьмого у нас было что-то вроде позднего чая, и без четверти семь мы пришли в ратушу.

— Все втроем?

— Да.

— А теперь, с вашего позволения, — сказал Аллейн, — я хотел бы поговорить с мисс Прентайс.