Онлайн чтение книги Увертюра к смерти Overture to Death
Глава 16. Инцидент на Топ-лейн

1

Аллейн объяснил все Найджелу по дороге к Топ-лейн. Они шли быстро, от ветра наклонив головы, погруженные в свои мысли. Через несколько минут они пересекли неровный мост и достигли крутого поворота.

— Вот здесь, — сказал Аллейн, — Генри Джернигэм встретился с Диной Коупленд в пятницу после полудня. Здесь встретила их Элеонора Прентайс, возвращаясь с исповеди. Я допускаю, что слишком много любопытства проявляю к их случайным встречам. Мисс Прентайс подошла к ним в три, хотя из церкви вышла в половине третьего. Молодой Джернигэм говорит, что его не было дома два часа. Он ушел из дома в половине третьего. Пожалуй, чтобы дойти сюда из Пен-Куко, нужно немногим больше пяти минут. Они должны были быть здесь вдвоем почти полчаса, прежде чем к ним присоединилась мисс Прентайс.

— Может, они влюблены друг в друга.

— Может быть. Но есть что-то такое, что ни мисс Прентайс, ни господин Генри не хотят вспоминать, когда речь идет об этой встрече. Они бледнеют. Генри становится язвительным, а мисс Прентайс настораживается и начинает излучать волны ханжеского неодобрения.

— Что вы хотите сказать?

— Не имеет значения. Она вышла из церкви в три, пробыла всего пять минут на Топ-лейн с остальными и, однако, пришла в Пен-Куко только после четырех. Что она делала в это время? Генри пошел на холм. Мисс Коупленд вернулась назад тем же путем, каким мы пришли сюда, мисс Прентайс пошла дальше по дороге в Пен-Куко. Как будто три частицы летели с разных сторон, столкнулись и разлетелись в разные стороны.

— Этому можно найти сотню объяснений.

— Тому, как они встретились и разошлись? Да, осмелюсь сказать, что это правильно, но не так уж много объяснений можно найти тому, почему они начинают волноваться, когда речь заходит об этой встрече. Если предположить, что мисс Прентайс застала молодых людей в тот момент, когда они целовались, господин Генри может чувствовать себя неловко при воспоминании об этом, но что заставляет мисс Прентайс бледнеть и дрожать?

— Кажется, она — старая дева. Может, это шокировало ее?

— Возможно.

Аллейн внимательно изучал мокрую дорогу.

— Вчера ночью дождь лил как из ведра. Должно быть, этот большой сук обломился совсем недавно. Генри сказал, что их телефон молчал в пятницу вечером. Он сказал, что это из-за упавшей ветки на Топ-лейн. Вот провода, и ясно как божий день, что этот сук и есть та самая ветка. Постойте-ка, кажется, нам немного повезло.

Они передвинули сук с еще не засохшими листьями.

— Да. Смотрите, Батгейт. Вот здесь они стояли. Насколько более выразительными могут быть следы ног по сравнению с отпечатками пальцев рук. Смотрите, вот это — следы Дины Коупленд, если все было именно так, как мы считаем. Они ведут из-за поворота до самой насыпи. Почва была мягкой, но не очень влажной. Спускаясь вниз по холму, мы встречаем следы Дины, когда она сходит с влажной дороги под защиту насыпи и деревьев. В следы налилась вода, но они видны достаточно хорошо. А здесь, куда потом упала ветка, Дина встретилась с Генри.

— И как встретилась! — воскликнул Найджел, глядя на глубокие, перекрывавшие друг друга следы.

— Продолжительная встреча. Да, пожалуй, это было любовное свидание. Кажется, она милая девушка. Надеюсь, что господин Генри… — Он резко замолчал, но тут же продолжил: — Итак, вот что мы имеем! Но не будем заходить слишком далеко. Похоже, Элеонора Прентайс вышла из-за угла, прошла не больше трех шагов и резко остановилась. Вот ее следы, расположенные совсем рядом один от другого. Она стояла некоторое время на этом месте, глядя на парочку, а затем… Что же произошло? Обычный разговор? Нет, я так не думаю. Мне надо попытаться вытянуть это из молодых людей. Мисс Прентайс мне ничего не скажет. Да, это следы ее ботинок, без сомнения. С острыми носами и низкими каблуками. Обувь церковной курицы. Они были на ней сегодня утром.

Аллейн сел на корточки около следов «церковной курицы», вытянул указательный палец и дотронулся до сырой земли. Затем он взглянул на Найджела.

— Что ж, это доказывает одну вещь, — сказал он.

— Какую?

— Если это отпечатки Элеоноры Прентайс, а я думаю, что это так, то это не она пыталась заглянуть в окно ратуши. Подождите здесь, Батгейт, хорошо? Я схожу к машине за вещами. У нас будет образец этих отпечатков.

2

В половине первого Аллейн и Найджел прибыли в Ред-хаус. Пожилая горничная сказала им, что господин Фокс еще здесь, и провела их в викторианскую гостиную, которая языком латунных безделушек и модернистских шелковых японских панелей безрадостно рассказывала о службе генерала Кампанула на Востоке. Это была уродливая комната, битком набитая мебелью и неприветливая. Фокс сидел за письменным столом у окна, и перед ним лежало несколько аккуратных стопок бумаги. Он встал и посмотрел на гостей безмятежным взглядом поверх очков.

— Привет, Фокс, — сказал Аллейн. — Как поживаете?

— Довольно спокойно. Спасибо, сэр. Доброе утро, Батгейт.

— Доброе утро, инспектор.

— Что у вас здесь? — спросил Аллейн.

— Письма, сэр, но ни в одном нет ничего полезного.

— Так, а что это за зловещий листок писчей бумаги? Отвечайте, старый черт! Это завещание, так?

— Ну что ж, да, это оно, — сказал Фокс.

Он протянул листок Аллейну и спокойно ждал, пока тот прочтет.

— Она была богатой женщиной, — сказал наконец Аллейн.

— Насколько богатой? — спросил Найджел. — И что она сделала со своим богатством?

— Ничего, о чем стоило бы печатать в газетах.

— Ну хорошо, хорошо.

— Она оставила пятьдесят тысяч. Тридцать из них отходят преподобному Уолтеру Коупленду в знак признания его деятельности в качестве приходского священника и глубокой благодарности за духовное руководство и неизменную мудрость. Вы только послушайте! Он должен использовать эти деньги по своему усмотрению, но она надеется, что он не отдаст все другим людям. Пятнадцать тысяч ее дорогой подруге Элеоноре Джернигэм Прентайс; четыре тысячи Эрику Кампанула, сыну Уильяма Кампанула и троюродному брату завещательницы. Судя по последним сведениям, он живет в Найроби, Кения. Условие: указанные четыре тысячи будут переданы адвокатам мисс Кампанула, господам Вотерворсу, Вотерворсу и Биггсу, и наследник получит свою долю через них. Завещательница добавляет, что надеется, что тот не потратит указанную сумму на алкогольные напитки или женщин, а будет думать о ней и изменит свое поведение. Одна тысяча должна быть поделена между ее слугами. Датировано двадцать первым мая тысяча девятьсот тридцать восьмого года.

— Там было вложено примечание, датированное двадцать первым мая этого года, — сказал Фокс. — Вот оно, сэр.

Аллейн прочел вслух и удивленно поднял брови:

— Похоже, она была очень откровенной женщиной, не так ли? — заметил Фокс.

— Да. Некрасивая шпилька в глаза ее дорогой подруги Элеоноры Прентайс, — сказал Аллейн.

— Теперь скажите, — энергично начал Найджел, — считаете ли вы, что кто-то из этих двоих убил ее? Вы всегда говорили, Аллейн, что деньги являются главным мотивом.

— В данном случае я этого не говорю, — возразил Аллейн. — Это возможно, но я так не думаю. Итак, Фокс, вот такие у нас дела. Мы должны связаться с Вотерворсами и Биггсом до того, как они прочтут об этом в газетах.

— Я уже позвонил им, сэр. Горничная знает адрес старшего Вотерворса.

— Отлично, Фокс. Что-нибудь еще?

— Есть еще шофер Гибсон. Я думаю, вам было бы интересно поговорить с ним.

— Очень хорошо. Пригласите Гибсона.

Фокс вышел и вернулся с шофером мисс Кампанула. На нем были темно-фиолетовые бриджи и блестящие гетры, и казалось, он только что наспех запихнул себя в эту униформу.

— Это Гибсон, сэр, — сказал Фокс. — Я думаю, господин Гибсон, что старший инспектор хотел бы узнать о том маленьком инциденте в пятницу после полудня.

— Доброе утро, — сказал Аллейн Гибсону. — О каком инциденте идет речь?

— Это касается визита убитой в церковь в половине третьего, сэр, — объяснил Фокс. — Похоже, она заходила в ратушу по пути туда.

— Это правда? — спросил Аллейн.

— Не то чтобы заходила, сэр, — ответил Гибсон. — Да и рассказывать-то особо нечего, так как она так туда и не попала.

— И все-таки, расскажите все, что было.

— Видите ли, сэр, она регулярно ходила на исповедь. Примерно каждые три недели. Итак, в пятницу она заказала машину, и мы поехали, прибыв на место немного раньше. Она сказала: «Подвези меня к ратуше», — и я это сделал. Она вышла из машины и пошла к парадному входу. Все утро она была в хорошем настроении. Она с удовольствием ехала в церковь и все такое, но вскоре я увидел, как она барабанит в дверь, и я понял, что она на пороге очередной вспышки. Как я уже объяснил господину Фоксу, сэр, она была подвержена вспышкам гнева.

— Так.

— Я наблюдал за ней. Стучит, стучит, стучит! Затем я услышал, как она кричит: «Кто там? Откройте!» Мне тоже показалось, что я слышал звуки рояля. Она обошла кругом. Я развернул машину. Когда я опять посмотрел на нее, она уже обошла ратушу с той стороны, которая дальше от дороги. Лицо у нее было все красное, и, да поможет нам Бог, я подумал, что у нее начинается истерика. И точно, она крикнула, чтобы я подошел к ней. «Там кто-то есть ведет себя очень подозрительно, — сказала она. — Посмотри в открытое окно». Я подтянулся, но ничего особенного не увидел. «Где рояль?» — спросила она. Ну, я сказал ей. Рояль стоял на полу около сцены. Я знал, что сейчас она пошлет меня в дом ректора за ключом, но тут увидел, что мисс Прентайс выходит из церкви. Я привлек внимание хозяйки к мисс Прентайс, и она помчалась, как ошпаренная кошка, через дорогу и дальше, к церкви. Я медленно двигался на машине, там всего-то метров сорок, и остановился около церкви.

— А как насчет ящика?

— Простите, сэр?

— Вы не доставали ящик из сарая за ратушей, чтобы мисс Кампанула могла встать и посмотреть в окно?

— Нет, сэр. Нет.

Найджел усмехнулся и начал тихо насвистывать.

— Хорошо, — сказал Аллейн. — Это не имеет значения. Что-нибудь еще?

— Нет, сэр. Мисс Прентайс вышла очень расстроенная, прошла мимо меня и направилась вверх по дороге. Я думаю, она решила идти домой по Топ-лейн.

— Мисс Прентайс была расстроена?

— Да, сэр. Думаю, господин Коупленд отослал ее с исповеди с резким ответом.

— Вы не смотрели на нее, пока она шла?

— Нет, сэр, мне не хотелось. Я понял, что она нехорошо себя чувствует.

— Вы думаете, она плакала?

— Не то чтобы именно так, сэр. Слезы не текли, ничего такого, но выглядела она очень расстроенной. В очень плохом настроении.

— Вы не знаете, не пошла ли она в ратушу?

— Нет, сэр, я не могу сказать. Я посмотрел в боковое зеркало и увидел, что она пересекает дорогу, но вполне вероятно, что она могла туда зайти.

— Гибсон, вы можете вспомнить, как точно выглядел рояль? Опишите мне его так подробно, как сможете.

Гибсон почесал челюсть своей широкой ладонью.

— Рояль стоял на полу, там же, где и вечером, сэр. Перед ним был табурет. Нот не было. Э… дайте подумать. Он выглядел не совсем так. Нет, точно. Кое-что было не так.

Аллейн терпеливо ждал.

— Теперь я понял, — громко провозгласил Гибсон. — Да, черт возьми, я понял.

— Да?

— Эти горшки с цветами были на краю сцены, и крышка рояля была откинута.

— Ах, — произнес Аллейн. — Я ждал, что вы это скажете.

3

— Каков же истинный смысл всего этого? — спросил Найджел, когда Гибсон ушел. — Что за ящик? Это не тот, который был под окном?

— Тот самый, — кивнул Аллейн и обратился к Фоксу: — Через некоторое время после того, как Гибсон подтянулся, держась за подоконник, и посмотрел в окно, кто-то поставил там ящик и встал на него. Осталось глубокое прямоугольное пятно, перекрывающее один из следов Гибсона. Я нашел ящик в пристройке. Это не был юный Джорджи. Он воспользовался дверью, и в любом случае окно было бы выше уровня его глаз. Там только следы мисс К. и еще одни большие — без сомнения, Гибсона. Они наступали на дерн. Тот, кто пользовался ящиком, пришел позже, может быть, в субботу, и наступал он только на гравий. Мы проверим ящик на отпечатки, но я не думаю, что это что-нибудь даст. Слушая Гибсона, я думал: вот сейчас он скажет, что ящик использовала мисс Кампанула. Теперь ясно, что это не так. Это будет утомительная работа, но нам необходимо выяснить эту деталь. Что вам рассказали горничные?

— Такое впечатление, что покойная была из племени диких татар, — сказал Фокс. — Я достаточно много всего услышал, прежде чем прийти к этому заключению. Мэри, горничная, которую вы только что видели, сэр, похоже, также выполняла обязанности камеристки. Когда мисс Кампанула была в настроении, она откровенничала с ней. Фактически она делилась с горничной всеми новостями.

— Например, Фокс?

— Например, господин Аллейн, по мнению Мэри, мисс Кампанула вела себя немного странно в отношении господина Коупленда. Помешана на нем, как считает Мэри. Она говорит, что обычно в то время, когда ректор шел утром по деревне, ее хозяйка тоже выходила и слонялась неподалеку под тем или иным предлогом, пока не встретит его.

— О боже! — с неприязнью произнес Аллейн.

— Да, в какой-то мере это достойно жалости, не так ли? Мэри говорит, что она одевалась очень тщательно, шла в Чиппинг и заходила в маленький магазинчик. Она постоянно о чем-то разговаривала с продавщицей, покупая тот или иной пустяк, но все это время не сводила глаз со стеклянной двери. Если показывался ректор, мисс Кампанула как ветром сдувало. Она была очень неуравновешенной леди, и когда дела у нее шли плохо, она наводила ужас на слуг своей злостью, грозила, что сделает что-нибудь отчаянно-буйное и так далее.

— Действительно, вела себя как татары-завоеватели в России, — сказал Аллейн, — и, конечно, это все очень удручающе. Продолжай.

— Все было не так плохо, пока не приехала мисс Прентайс. До этого всеми делами в приходе заправляла мисс Кампанула. Но мисс Прентайс, похоже, оттеснила ее, если можно так выразиться. Мисс Прентайс превзошла ее на всех ключевых позициях. Она — президент Молодежного общества, а мисс К. была всего лишь секретарем. Почти то же самое с обществом наставниц для девушек.

— Как она может быть наставницей девушек! — воскликнул Аллейн.

— Похоже, что это именно так, и она опять обошла мисс К., обучая девочек искусству завязывать бантики и незатейливой кулинарии. Сама себя продвигала, так сказать, по служебной лестнице. Начала с самой нижней ступени и добралась до самого верха. Местные девушки от этого не очень-то в восторге, но ей как будто удалось объединить их вокруг себя. И когда леди Эпплбай оставила свой пост, мисс Прентайс заняла ее место. Примерно то же самое с Женским институтом и другими местными организациями. Мисс П. оказалась слишком энергичной и умной по сравнению с мисс К. Они были подругами, водой не разольешь, но Мэри говорит, что иногда мисс К., придя домой с собрания Молодежного общества или еще откуда-нибудь, так говорила о мисс Прентайс, что даже Мэри удивлялась.

— О господи!

— Она угрожала самоубийством и так далее. Мэри знала все о завещании. Убитая часто говорила об этом — не далее как в прошлый четверг, когда у них была генеральная репетиция, она сказала, что для мисс Прентайс было бы хорошим уроком, если бы она вообще исключила ее из завещания, но она слишком милосердна, чтобы сделать это, однако надеется, что, если она умрет первой, эти деньги будут как кипяток обжигать совесть мисс Прентайс. В пятницу, сказала Мэри, у нее был хороший день. Она ушла на исповедь и вернулась в хорошем расположении духа. После пяти часов было какое-то дело в Пен-Куко, и вечером она ходила в кружок книголюбов или что-то в этом роде — в дом ректора. Она была в прекрасном настроении, когда уходила, но вернулась не раньше одиннадцати часов, гораздо позднее обычного. Гибсон говорит, что на обратном пути она все время молчала, и Мэри говорит, что, когда она вошла, вокруг лица у нее был завязан шарф, и воротник пальто поднят и…

— Это была не она, — вмешался Найджел. — Мисс Прентайс переоделась в мисс Кампанула, чтобы взглянуть на завещание.

— Успокойтесь, Батгейт. Продолжайте, Фокс.

— Мэри проводила ее в комнату, но та сказала, что ей никто не нужен, и Мэри клянется, что она плакала. Она услышала, как ее хозяйка легла. На следующее утро Мэри первым делом понесла ей чай и говорит, что вид мисс Кампанула ее просто шокировал. Как выразилась Мэри, она была похожа на старую нищенку, оставленную на улице под дождем.

— Очень наглядно. Итак?

— Итак, вчерашнее утро она провела в ратуше вместе, с остальными, но когда вернулась, написала записку своим адвокатам и приказала Гибсону отправить ее. После полудня она оставалась дома.

— Я знал, Фокс, что у вас еще что-то есть наготове, — сказал Аллейн. — Где промокательная бумага?!

Фокс мягко улыбнулся:

— Оказалось, все нормально, сэр. Вот она.

Он взял лист промокательной бумаги с письменного стола и протянул его Аллейну. Это был почти чистый лист, только с четырьмя строчками. Аллейн приставил его к зеркалу и прочитал:

— Собиралась изменить свое завещание, — заметил Найджел из-за плеча Аллейна.

— Ну вы и гадальщик! — сказал Аллейн. — Провидец несчастный! Я не удивлюсь, если вы окажетесь правы. Что-нибудь еще, Фокс?

— Больше ничего, сэр. Она выглядела как обычно, когда пришла в ратушу на представление. Она ушла отсюда в семь часов. Так как она не должна была появиться на сцене до второго акта, ей не было необходимости приходить так рано.

— И они не знают, кому, кроме ее адвокатов, она могла бы написать?

— Совершенно верно, господин Аллейн.

— Теперь мы пообедаем, а затем посетим дом ректора. Идемте.

Когда они вернулись в гостиницу, то обнаружили, что представитель «Чиппинг курьер» оказался чересчур усердным. Толпа молодых людей, одетых во фланелевые брюки и твидовые пальто, приветствовала Найджела с какой-то осторожной и подозрительной сердечностью и окружила Аллейна. Он дал им краткий отчет о рояле и его внутреннем устройстве, ничего не сказал о водяном пистолете, сообщил, что, похоже, убийство не имело мотива, и умолял их не следовать за ним по пятам.

— Это затрудняет мои действия и абсолютно бесполезно для вас.

— Кому принадлежит кольт, господин старший инспектор? — спросил развязный молодой человек в огромных очках.

— Это местное оружие, и есть предположение, что его украли, — ответил Аллейн. — Если будет еще какая-либо информация от полиции, джентльмены, вы услышите об этом. У вас достаточно материала для газетных отчетов. А теперь уходите, и побыстрее. Будьте маленькими Пу-Ба.[10]Пу-Ба, в опере У. Гилберта и А. Салливана «Микадо» (1885) — чиновник, занимающий множество постов одновременно. Никаких подтверждающих деталей не требуется. Повествование является достаточно убедительным, и насколько я понимаю, художественная достоверность не в вашем вкусе.

— Испытайте нас, — предложил все тот же молодой человек.

— Pas si bete,[11]Не так уж глупо (фр.). — сказал Аллейн. — Я хочу съесть свой обед.

— Когда вы собираетесь жениться, господин Аллейн?

— При первой же возможности. Всего хорошего.

Он удалился, оставив Найджела на съедение репортерам.

Аллейн и Фокс за десять минут расправились с обедом, покинули гостиницу через черный ход и уехали на машине Биггинсов прежде, чем иссяк фонтан красноречия не посвященного в детали Найджела. Аллейн расстался с Фоксом в деревне. Фокс должен был разыскать членов Молодежного общества, запастись очередной порцией местных слухов и присутствовать на вскрытии. Аллейн свернул на Вэйл-роуд и через пять минут остановился у дома ректора.

4

Как и большинство священников, по воскресеньям ректор принимал посетителей. Парадная дверь была широко распахнута. На столе в холле Аллейн увидел аккуратную стопку детских книжек с церковными гимнами. Рядом с ними лежал берет ректора. Из комнаты доносился женский голос:

— Очень хорошо, господин Коупленд. На этом можно закончить.

— Я тоже так думаю, — раздался голос ректора.

— Через ночь сомнений и печали, — живо добавила леди.

— Им нравится это?

— О, они любят это, господин Коупленд.

— Очень хорошо, — утомленным голосом сказал ректор. — Спасибо, мисс Райт.

Крупная деревенская девушка вышла из комнаты в холл. Она собрала книги в соломенную сумку и торопливо вышла, бросив внимательный взгляд на Аллейна.

Аллейн еще раз позвонил в дверь, и через несколько мгновений появилась пожилая горничная.

— Могу я увидеть господина Коупленда?

— Я сейчас узнаю, сэр. Как о вас доложить?

— Инспектор Аллейн. Я из Скотленд-Ярда.

— О! О да, сэр. Пожалуйста, следуйте за мной.

Он прошел за ней через холл. Она открыла дверь и произнесла:

— Сэр, к вам полиция.

Аллейн вошел.

Похоже, господин Коупленд секунду назад вскочил на ноги. Рядом с ним стояла девушка, в которой Аллейн узнал его дочь. Они действительно были очень похожи, и по их лицам было видно, что настроение их в данный момент было тоже почти одинаковым: они были поражены и встревожены. Господин Коупленд, в своей длинной сутане, сделал несколько шагов вперед и пожал Аллейну руку.

— Мне очень жаль, что приходится беспокоить вас в такой день, — сказал Аллейн. — Я знаю, что это самый плохой день, какой только можно было выбрать для визита к вам, но, к сожалению, это дело не терпит отлагательств.

— Что вы, что вы, — сказал ректор, — мы просто очень встревожены. Это моя дочь. Боюсь, я не…

— Аллейн, сэр.

— О да, да. Прошу вас, садитесь. Дина, дорогая…

— Прошу вас, не уходите, мисс Коупленд, — сказал Аллейн. — Я надеюсь, что вы чем-нибудь сможете нам помочь.

Очевидно, до его прихода они сидели вместе с деревенской девушкой у камина, перед которым полукругом стояли уже довольно потрепанные стулья. Камин, куда недавно добавили поленьев, уютно потрескивал и овевал теплом ветхие обои цвета зеленого яблока, трухлявые балки на потолке, приятные гравюры на стенах и горшок с желтыми хризантемами из теплиц Пен-Куко.

Они сели. Сначала Дина опустилась на стул, стоявший в центре, а затем Аллейн и ректор устроились по обе стороны от нее.

Возможно, по лицу Аллейна можно было понять, что он чувствовал, оглядывая эту комнату. Его рука потянулась к карману пиджака, а затем торопливо опустилась.

— Пожалуйста, курите вашу трубку, — сказала Дина.

— Вы очень наблюдательны, — заметил Аллейн. — Теперь я уверен, что вы поможете нам. Я действительно могу курить?

— Пожалуйста.

— Я редко курю, — как будто извиняясь, проговорил Аллейн, — но сейчас именно такой случай.

И пока он набивал трубку, его посетила странная мысль. Ему пришло на ум, что он стоит на пороге новой дружбы, что он еще вернется в эту старую комнату и опять будет сидеть возле камина. Он подумал о женщине, которую любил, и ему показалось, что она тоже будет здесь в тот, следующий раз, и она будет счастлива. «Странные фантазии», — подумал он и отогнал их подальше.

Ректор уже говорил:

— …Ужасное несчастье. Страшно думать, что среди людей, которых ты так хорошо знаешь, есть одно сердце, в котором зародилась столь сильная злоба на своего собрата.

— Да, — согласился Аллейн. — Стремление убивать спит внутри многих людей, но когда оно реализуется, это нас шокирует и изумляет. Я часто замечал это. Реакция на убийство почти всегда — это глубочайшее изумление.

— Для меня, — сказала Дина, — самым ужасным является гротескная сторона случившегося. Как будто кто-то жестоко пошутил.

— Значит, вы слышали, как это случилось?

— Я думаю, на двадцать миль кругом нет человека, который бы этого не слышал.

— Ясно, Роупер постарался. — Аллейн наконец раскурил трубку и, глядя поверх своих рук на собеседников, проговорил: — Пока я не забыл. Никто из вас не ставил ящик под одним из окон ратуши в пятницу вечером или субботу?

— Нет, — покачала головой Дина.

— Нет, — твердо произнес ректор.

— Ясно. Это не имеет значения.

— Возможно, мне не следовало бы спрашивать, — сказал ректор, — но есть ли у вас хоть какое-нибудь подозрение о том, кто…

— Никакого, — сказал Аллейн. — В данный момент никакого. До того как хоть что-то начнет вырисовываться, нужно прояснить очень многое. Например, что касается ключа от ратуши. Где он был в пятницу?

— На гвозде между пристройкой и основным зданием, — сказала Дина.

— Я думал, что так было только в субботу.

— Нет. Я оставила его там в пятницу специально для членов Молодежного общества, которые работали в ратуше во время обеда. Они расставляли мебель, подметали и так далее. Когда в два часа они ушли, то оставили ключ на гвозде.

— Но мисс Кампанула пыталась попасть туда примерно в половине третьего и не смогла.

— Я думаю, что мисс Кампанула не знала о ключе. Я договорилась с девушками и, кажется, упомянула об этом на генеральной репетиции на случай, если кто-то еще захочет туда зайти. Но я абсолютно уверена, что к тому моменту мисс Кампанула уже ушла. А раньше мы никогда там ключ не оставляли.

— Вы заходили в ратушу в пятницу?

— Да, — сказала Дина. — Я ходила туда во время обеда посмотреть, как идет подготовка зала. Я ушла раньше, чем они закончили, и вернулась сюда.

— А затем вы пошли по Топ-лейн к Пен-Куко?

— Да, — удивленно произнесла Дина, и в ее глазах возникло такое же настороженное выражение, какое Аллейн уже видел у Генри.

— Когда примерно в два часа вы уходили из ратуши, там был Джорджи Биггинс?

— И делал жизнь невыносимой с помощью своего ужасного водяного пистолета. Ты знаешь, папа, это очень непослушный ребенок. В нем сидит дьявол. Тебе следует попробовать изгнать его.

— А потом вы ничего не слышали про Джорджи? — осторожно поинтересовался Аллейн. — От Роупера, например.

— А что я должна была услышать?

Аллейн рассказал им и в конце добавил:

— Я хочу, чтобы о его вовлеченности в эту историю было известно как можно меньше. Думаю, нет нужды сомневаться в том, что Джорджи со своей «Игрушкой для бездельников» и водяным пистолетом не мог отлить пулю, которую убийца использовал для выстрела. Нельзя возлагать на плечи маленького мальчика такую ответственность, каким бы плохим он ни был. Боюсь, что это все равно рано или поздно станет всем известно, но мы должны сделать все возможное, чтобы по деревне не пошли слухи.

— Конечно, — сказал ректор. — В то же время он понимал, что совершает нечто нехорошее. Ужасные последствия…

— Они несоизмеримо ужасны, вам не кажется?

— Да, это так. Я согласна с вами, — сказала Дина.

Аллейн, видя по глазам ректора, что он готов прочитать целую проповедь, поспешил перейти к следующему пункту.

— Вы видите, — продолжал он, — что замена водяного пистолета на кольт должна была произойти после двух часов в пятницу, так как в это время Джорджи еще размахивал своей игрушкой. Потом он задержался в ратуше и оснастил своим пистолетом рояль. Он подтвердил это. Шофер мисс Кампанула, по ее просьбе, посмотрел в открытое окно в два тридцать и увидел рояль с поднятой крышкой. Его рассказ наводит нас на мысль, что в это время кто-то прятался в здании. Джорджи с большой неохотой рассказал мне все это, и признаюсь, его воспоминания о мисс Кампанула, ломившейся в дверь и требовавшей впустить ее, похожи на ночной кошмар. Хотя я не претендую на то, что хорошо понимаю детскую психологию.

— Закон, — произнесла Дина, — в лице его представителей оказывается на удивление милосердным.

Аллейн не обратил внимания на ее слова.

— Итак, все, что нам известно, позволяет считать время два часа тридцать минут в пятницу точкой отсчета. Вы, мисс Коупленд, пошли вверх по Топ-лейн и случайно столкнулись с господином Генри Джернигэмом.

— Что? — воскликнул ректор. — Дина!

— Все нормально, — сказала Дина высоким голосом. — Это было случайно, папа. Я действительно встретила Генри, и мы действительно вели себя так, как ты мог бы предполагать. Но срок нашего отчуждения тогда почти закончился. Это я виновата. Я не смогла устоять.

— Мне кажется, через некоторое время туда пришла мисс Прентайс, — сказал Аллейн.

— Она вам об этом рассказала?

— Мне рассказал господин Генри Джернигэм, и мисс Прентайс подтвердила это. Мисс Коупленд, вы не расскажете мне, что произошло во время этого тройного столкновения?

— Раз они вам не рассказали, — ответила Дина, — я тоже ничего не скажу.