Онлайн чтение книги Паровой дом
Глава первая. НАША САНИТАРНАЯ СТАНЦИЯ

«Неисоизмеримые творения»! Это бесподобное выражение, употребленное минералогом Гаем для определения американских Анд, было бы справедливее применить к Гималайской цепи, которую человек не имеет еще возможности измерить с математической точностью.

Такое чувство испытывал я при виде этой несравненной области, среди которой полковник Мунро, капитан Год, Банкс и я должны были провести несколько недель.

— Не только горы эти несоизмеримы, — сказал наш инженер, — но и вершина их должна считаться недоступной, так как человеческий организм не может вынести подобной высоты.

Преграда из первобытных скал длиной в две тысячи пятьсот километров от семьдесят второго до девяносто пятого меридиана покрывает две провинции — Агру и Калькутту, два королевства — Бутан и Непал — цепь гор, средняя высота которой на треть выше вершины Монблана. Она обнимает три разных пояса: первый в пять тысяч футов вышины, дающий жатву пшеницы зимой, жатву риса летом; второй — от пяти до девяти тысяч футов, где снег тает весной, третий — от пяти до девяти тысяч футов, покрыт толстым слоем льда, не тающим даже в теплое время года. Одиннадцать проходов прорезывают эту грандиозную выпуклость земного шара, на двадцать тысяч футов высоты, беспрестанно подвергаясь падению лавин. Проходы эти дозволяют пробраться из Индии в Тибет только ценой чрезвычайных затруднений, над этим хребтом — то округленном большими куполами, то плоским, как Столовая гора на мысе Доброй Надежды, высятся семь или восемь острых пиков, доходящих над истоками Когры, Джамны, Ганга, Дукиа и Канченджанга до семи тысяч метров, Диодунга до восьми тысяч, Давалагира до восьми тысяч пятисот, Чамулари до восьми тысяч семисот и гора Эверест до девяти тысяч; с вершины последней наблюдатель пробегает окружность, равную целой Франции, — таково это колоссальное возвышение, на крайних вершинах которого, может быть, не будет никогда ступать нога самых смелых путешественников и которые называются Гималайскими горами!

Первые уступы этих гигантских пропилен густо покрыты лесом. Там еще встречаются различные представители богатого семейства пальм, в верхнем поясе уступающие место обширным дубовым, кипарисовым и сосновым лесам, роскошным чащам бамбуков и травянистых растений.

Банкс, объяснивший нам все эти подробности, сообщил также, что если нижняя линия снегов спускается на четыре тысячи метров на индостанском склоне, то на тибетском возвышается на шесть тысяч, вследствие того что пары, нагоняемые южными ветрами, останавливают громадные преграды. Вот почему на другой стороне деревни могли раскинуться на высоте пятнадцати тысяч футов над уровнем моря среди полей ячменя и великолепных лугов. Если верить туземцам, эти пастбища трава может покрыть в одну ночь.

В среднем поясе пернатых представляют павлины, куропатки, фазаны, дрофы и перепелки; в громадном количестве встречаются козы и бараны. В верхнем поясе можно встретить только серн, кабанов, диких кошек, и одиноко парит орел над редкой растительностью, представляющей смиренные образцы арктической флоры.

Но не это прельщало капитана Года. Чтобы продолжать ремесло охотника за домашнею дичью, этому немвроду не было нужды приезжать в Гималайскую область. К счастью, тут не было недостатка в плотоядных, достойных его энфильдского ружья и разрывных пуль.

Действительно, у подножия первых уступов хребта простирается нижний пояс, который индусы называют поясом Тарриани. Эта длинная покатая равнина от семи до восьми километров ширины, сырая, теплая, с темной растительностью, покрытая густыми лесами, в которых хищные звери любят искать убежище.

Таким образом, было вероятно, что капитан Год посетит нижние уступы Гималайских гор охотнее, чем верхние пояса. Там даже после путешественника Виктора Жакмона необходимо сделать важные географические открытия.

— В таком случае этот огромный хребет известен не вполне? — спросил я Банкса.

— И далеко не вполне, — ответил инженер, — Гималайские горы — это нечто вроде маленькой планеты, приклеившейся к нашему земному шару и охраняющей свою тайну.

— Однако ее посещали и осматривали насколько возможно, — заметил я.

— Положим, в путешественниках к Гималайским горам недостатка не было. Многие из них после значительных трудов показали подробное орографическое расположение этой возвышенности. Тем не менее, друзья мои, точная вышина главных пиков подала повод к бесчисленным поправкам. Прежде Давалагири был царем всей цепи; затем, после новых измерений, они должны были уступить свое первенство Канченджанге, которую теперь заменила гора Эверест. До сих пор эта последняя превосходила своих соперниц. Однако, по словам китайцев, не были еще применены точные методы европейских геометров — и недалек тот день, когда она превзойдет гору Эверест и не на Гималайских горах придется уже отыскивать самую высокую точку на земном шаре. А каким образом добиться этого, не поставив барометра на крайней точке этих почти недоступных пиков? А этого сделать еще не могли.

— Но сделают, — вмешался капитан Год, — я думаю, со временем будут направлены экспедиции на Южный и Северный полюс.

— По всей вероятности.

— Путешествие в последние глубины океана.

— Очевидно.

— Путешествие к центру земли!

— Браво, Год!

— Так будет все сделано! — прибавил я.

— Даже и путешествие в каждую планету солнечного мира! — ответил капитан Год, которого ничто уже не останавливало.

— Нет, капитан, — возразил я. — Человек, простой житель земли, не может переступить за ее границы! Но если он прикован к своей коре, то может проникнуть во все ее тайны.

— Может и должен, — подтвердил Банкс. — Все, что заключается в границе возможного, должно быть и будет исполнено.

Потом, когда человеку нечего уже будет узнавать на том шаре, на котором он обитает…

— …он исчезнет вместе со сфероидом, который не будет иметь для него более тайн, — ответил капитан Год.

— Совсем нет! — возразил Банкс. — Он будет пользоваться им как властелин и извлечет из него наилучшую пользу. Но, друг Год, так как мы находимся в Гималайской области, я укажу вам, между прочим, на любопытное открытие, которое, конечно, вас заинтересует.

— О чем идет дело, Банкс?

— В рассказе о своих путешествиях миссионер Гюк говорит об одном странном дереве, которое в Тибете называют «деревом с десятью тысячами изображений». По индостанской легенде, Тонг-Кабак, преобразователь буддийской религии, был превращен в дерево через несколько тысяч лет после того, как то же самое случилось с Филимоном, Бавкидой, Дафной, этими любопытными растительными существами мифологической флоры. Волосы Тонга-Кабака сделались листьями этого священного дерева, и миссионер уверяет, что видел собственными глазами на этих листьях тибетские буквы, ясно образуемые их жилками.

— Дерево с печатными листьями!

— И на которых читаются самые нравственные нравоучения, — ответил инженер.

— Это стоит проверки.

— Проверяйте, друзья мои, если эти деревья существуют в южной части Тибета, то они должны также существовать в верхнем поясе, на южном склоне Гималайских гор. Итак, во время ваших экскурсий, ищите этого, как бы правильнее выразиться, «нравоучителя»…

— Вот уж нет! — ответил капитан Год, я приехал сюда охотиться и ничего не выиграю в ремесле ходока по горам.

— Хорошо, друг Год! — сказал Банкс. — Такой смельчак, как вы, поднимется хоть сколько-нибудь на эту цепь.

— Никогда! — вскричал капитан.

— Почему же?

— Я отказываюсь лазить.

— С которых пор?

— С тех пор, как двадцатый раз рискнул своей жизнью. В Бутанском королевстве я успел добраться до вершины Врожеля. Говорили, что никто не ступал на вершину этого пика, и этим задели мое самолюбие! Наконец, после тысячи опасностей я добираюсь до вершины и, к крайнему разочарованию, читаю там следующие слова: «Дюран, дантист, 14, Комартенская улица, Париж»! С тех пор у меня отбили охоту лазить.

Надо признаться, что, рассказывая нам об этой неудаче, капитан Год делал такую смешную гримасу, что трудно было не хохотать от чистого сердца.

Я несколько раз говорил о санитарных станциях полуострова. Эти станции в горах посещаются летом капиталистами, чиновниками, индийскими негоциантами, страдающими в равнине от знойного каникулярного времени.

Сперва надо назвать Симлу, находящуюся на тридцать первой параллели, а к западу на семьдесят пятом меридиане. Это маленький уголок Швейцарии со своими потоками, ручьями домиками, приятно расположенными под тенью кедров и сосен, на две тысячи метров над уровнем моря.

После Симлы я назову Даржилинг с белыми домиками, над которыми возвышается Канченджанга на пятьсот километров к северу от Калькутты и на две тысячи триста метров высоты, около восемьдесят шестого градуса широты — местоположение вполне восхитительное. Другие санитарные станции также основаны в различных трактах Гималайской цепи.

Теперь же к этим свежим и здоровым станциям, как бы вызванным жгучим климатом Индии, следует прибавить наш паровой дом, представляющий весь комфорт самых роскошных жилищ на полуострове.

Место выбрано было благоразумно. Дорога в нижней части гор разделяется на этой высоте и связывает несколько местечек, разбросанных к востоку и западу. Ближайшая из этих деревень находится в пяти милях от парового дома и занята гостеприимными горцами, выкармливающими коз и баранов, возделывающими богатые поля пшеницы и ячменя.

С содействием нашей прислуги, под надзором Банкса потребовалось только несколько часов, чтобы устроить кочевье, в котором мы должны были жить недель шесть или семь. Одна из передних гор отделилась от причудливых звеньев, поддерживающих громадную цепь Гималайских гор, и дала нам хорошенькую площадку длиной в одну милю и шириной в полмили. Ее покрывал густой ковер невысокой, плотной, душистой травы, усыпанной фиалками. Кусты рододендронов, величиной с маленькие дубы, естественные клумбы камелий производили очаровательный эффект.

Групп двенадцать великолепных деревьев разминулось на этой площадке, как будто отделясь от громадного леса, который унизывает склоны передней главы и поднимается на соседние отроги на высоту шестисот метров. Кедры, дубы, панданусы с длинными листьями, буки, клен смешиваются с бананами, бамбуками, магнолиями, рожковым деревом, японскими фигами. Некоторые из этих гигантов расстилают свои последние ветви более чем на сто футов над землей. Паровой дом очень кстати дополнил пейзаж.

Крутые кровли его двух пагод удачно согласовались с этими разнообразными ветвями и листьями. Колеса исчезали в чаще зелени и листьев. Ничто не обнаруживало подвижной дом, а осталось только оседлое жилище, как будто выстроенное на земле, с тем чтобы оставаться неподвижным. За серебристыми извилинами потока, протекающего с правой стороны картины по склону переднего уступа, можно следить на протяжении нескольких миль; поток этот образует природный бассейн, излишек воды которого течет ручьем по лугу и шумным каскадом падает в бездну, глубина которой ускользает от глаз.

Вот каким образом был расположен паровой дом для большего удобства всех его жителей. Если стать на площадке переднего хребта, можно видеть, как паровой дом возвышается над другими вершинами, менее высокими в нижней части Гималайских гор, спускающимися до равнины гигантскими уступами. Расстояние позволяет окинуть глазом эту равнину во всей ее совокупности.

С правой стороны парового дома, с веранды из боковых окон гостиной, столовой и были видны высокие кедры, темные силуэты которых выделялись на фоне высокой цепи гор, усыпанной вечным снегом.

Левая сторона парового дома прислонена к огромной гранитной скале, позлащенной солнцем. Эта скала и своей странной формой, и своим темным цветом напоминает гигантские каменные пудинги, о которых говорит Руссель в своем путешествии по Южной Индии. Это жилище, предоставленное сержанту Мак-Нейлю и его товарищам, видно только сбоку. Оно поставлено за двадцать шагов от главного жилища как прибавление к какой-нибудь более важной пагоде. Из крыши, венчающей его, виднеется небольшая струя синеватого дыма, выходящая из кухни Паразара. Левее группа деревьев, едва отделившихся от леса, идет по западному склону и образует боковой план этого пейзажа.

В глубине между двумя жилищами высится гигантский мастодонт. Это наш стальной гигант, поставленный под большими панданусами. Своим приподнятым хоботом слон будто щиплет верхние листья. Но он стоит на одном месте. Он отдыхает, хотя не имеет никакой надобности в отдыхе. Неподвижный сторож парового дома, как огромное допотопное животное, защищал вход у дороги, по которой он втащил эту подвижную деревушку.

Как ни колоссален наш слон, на фоне гранитной глыбы, из которой легко можно было бы сделать тысячу таких слонов, он выглядит, как муха на фасаде собора.

Иногда верхние вершины и средний хребет цепи исчезают из глаз наблюдателя. Это густые пары, пробегающие по среднему поясу Гималайских гор, заволакивают всю его верхнюю часть. Пейзаж делается меньше, и тогда по оптическому обману как будто и жилища, и деревья, и соседние вершины, и даже сам стальной гигант становятся меньше.

Иногда гонимые влажными ветрами облака довольно низко расстилаются над площадкой. Глаз видит тогда только волнистое море туч, и солнце вызывает на их поверхности удивительную игру света. И сверху, и снизу горизонт исчезает, и мы точно переносимся за пределы земли в какую-нибудь воздушную область.

Но погода меняется; северный ветер, устремляясь в бреши цепи, разгоняет весь этот туман, море паров сгущается, равнина поднимается до южного горизонта, великолепные очертания Гималайских гор снова виднеются на очищенном небе, рамка картины принимает свою нормальную величину и взор, ничем уже не ограничиваемый, схватывает все подробности панорамы на горизонте в шестьдесят миль.