Онлайн чтение книги Пастух медведей
Мария – Анна (1991 г.)

Замшелые камни когда-то известных могил

Откроют все тайны умеющим слушать и ждать,

О тех, кто когда-то боролся, страдал и любил,

И, видимо, тоже совсем не хотел умирать.

Послушайте голос полыни на горькой земле, –

Для памяти – годы, для времени – крошечный миг.

Одни умирали, как жили, – с улыбкой, в седле,

Другие в постели, среди лицемерных родных.

Как время стирает деяния и города,

И те имена, где смешались и небыль, и быль…

Но если о первых хоть песня звучит иногда,

То что от вторых нам осталось? Лишь серая пыль…

Это было со мной, но в какое-то

Давнее время,

О котором забыл или вспомнить

Еще не успел.

Мне тогда не казалось звенящим

Горячее стремя,

Я не слышал поэзии

В жалящем шелесте стрел.

Мне казалось, что меч –

Это просто орудие боя.

Я любил свой клинок,

Но без ложного пафоса слов.

И в понятии: «смерть»

Мне не чудилось что-то такое…

Умирать, чтобы жить –

Вот простая основа основ.

Как мы верили в жизнь!

Но никто не боялся и смерти.

Все боялись лишь мора

И гнева суровых богов.

Над огнем и в огне

Нас ворочал чудовищный вертел,

И судьба нам являлась

В смятеньи пророческих снов.

Горький дым пепелищ

И горящие гневом погони,

И ночные бои

Средь огня половецких костров…

Были кони у нас –

Ах, какие у нас были кони!

Я сейчас, как тогда,

Целовать их копыта готов.

И друзья на руках умирали,

Успев улыбнуться,

И бессильные слезы текли

По небритым щекам…

Я безумно хочу

В это давнее время вернуться

И пройти по своим,

Может быть, неостывшим следам.

Звездный полог принять

Вместо быта в оклеенных стенах,

Вольной жизни вдохнуть

Вместо лозунгов, правил и слов…

Это время мое

Горькой памятью пенится в венах

И зовет за собой

Древней песней славянских богов.

Ты не просишь пощады? Гордый…

Ночь всю степь синевой укрыла.

Зарастают травою сорной

Даже самых отважных могилы.

Ты над смертью в глаза смеялся,

Но сегодня над ней не волен.

Почему ты не защищался –

Даже руки связать позволил?

Что молчишь? Иль на сердце пусто?

Иль не сбылись гаданья снов всех?

Но, хоть ты не похож на труса,

Нас щадить не учили вовсе.

И заря для тебя не встанет,

Мне лишь стоит нахмурить брови.

Слышишь, стрелы в моем колчане

Взвыли, запах почуяв крови!

Почему ты так странно смотришь?

На лице твоем шрамов просечь…

Гнев богов – он всегда наотмашь…

Ну скажи же хоть слово, росич!

Пусть в огне не бывает брода,

Стоит жить ли болотной слизью?!

Знай, жестоки законы рода:

Непокорные платят жизнью.

Уходи! Я разрежу путы.

Видишь, воздух напоен смертью…

Уходи! Непонятный… Любый…

В край, где ждет тебя чье-то сердце.

А чтоб встретиться вновь друг с другом,

Путь наш долог, как бесконечность…

На мгновенье лишь, дай мне руку –

Между мной и тобою – вечность!

Было время, и каждый третий

Погибал тогда на коне…

Я листаю пласты столетий

И они давят горло мне:

Были росичи и хазары,

Киев, Полоцк, Рязань, Кижи…

Были сабельные удары,

Грубо кованые ножи.

Но когда-то спаленный колос

Прорастал сквозь золу и прах.

И далекий девичий голос

Неустанно стучит в висках!

Где ни попадя гнев срываю

От отчаянья – не со зла.

Может, что и не понимаю,

Но была ведь, была… Была!

Как в предверьи забытой тайны,

От волнения не дыша,

Память, словно резцом хрустальным,

Чертит профиль её, спеша.

И несется гнедая лошадь,

Презирая ветров оскал…

«Гнев богов – он всегда наотмашь»! –

Кто, когда мне это сказал?

Голос – свистом ногайской плети:

«Уходи!» – а в глазах мольба…

Лишь на миг в суете столетий

Нас столкнула, шутя, судьба.

Эта песня во мне не стынет…

От беды своей горд и груб,

Я вдыхаю дурман полыни,

Словно запах знакомых губ…

«Ты хочешь жить?

Послушай, скоморох,

Я нынче добр, – скажи Христу спасибо.

Для воров и убийц у нас острог,

Для вашей братии одна петля да дыба.

Чего ж молчишь? Чего отводишь взгляд?

А что ты нёс тогда при всем народе?

Так, что валился с хохота посад,

И третью ночь не спится воеводе?

Ну, повтори, что говорил при всех?

Под пыткой говорить совсем несложно…

Что ты сказал? Ах, ты!.. Откуда смех?

Что? Стражники смеются? Ах, безбожник?

Углей сюда! Ну, я те посмеюсь!

Как милости, крича, запросишь смерти…

Подать щипцы! А… встрепенулся, гусь?

Что ты сказал? Опять заржали, черти?!

Всем замолчать! Иуды! Запорю!!!

Любого – кто хоть только улыбнется!

В тиски его! К огню его! К огню!!!

Смеется? Он смеется… Он – смеется!»

…И возносился стон до небеси,

И чьи-то раны засыпались солью,

И скомороший смех по всей Руси

Звенел и струнной, и кандальной болью.

Но как бы там ни зажимали рот,

А смех был независим, словно солнце.

И знать со страхом слушала народ, –

Смеется ли? Смеется! Он – смеется!!!

Я вновь склонён у твоих колен –

Я только сейчас с коня.

Не страшен был сарацинский плен…

Но как ты ждала меня?

В крови мой плащ и зазубрен меч,

Пробита моя броня.

В конце концов не об этом речь…

Но как ты ждала меня?

Пока я бился в чужих краях,

Не зная ночи и дня,

За гроб Господень, за чистый прах…

Но как ты ждала меня?

Шаги за дверью – измена в дом

Страшней степного огня.

И месяц узким сверкнул клинком…

Но как ты ждала меня?

Из крепкого бука шотландских рощ

Поднятая мной скамья.

А в спину всажен толедский нож…

Но как ты ждала меня?

Два шага… Только бы не упасть

На грани добра и зла.

В последнем вздохе упрек и страсть:

– Но как ты ждала…

О нашей беседе

Зевакам узнать не дано…

Помилуйте, леди! –

Жалеть о прошедшем смешно…

Наивно немножко,

Но чувства кружили, как хмель.

Рукой из окошка

Махните мне, мадмуазель…

А ревность и ссоры –

Приправы к любви в самый раз:

Ну что вы, сеньора? –

Я думаю только о вас!

Коль вы не простите –

Я просто возьму и умру!

Но, пани, продлите

Один поцелуй на ветру!

Пусть там, на погосте,

Когда-нибудь мы отдохнём –

Ах, барышня, бросьте:

Никто не увидит, идем!

В любовном тумане

Раскаянье позднее – вздор!

И медленно тянет

Десницу свою Командор…

Дай руку, Сирано!

Безумное желанье…

Анжуйское вино

Прокисло в ожиданьи.

Какой сегодня день? –

Он так наивно светел!

А за спиной, как тень,

Шлейф зависти и сплетен.

К историкам седым

Ворвется в кабинеты

Карманной славы дым

Бретёра и поэта.

И снова – против всех!

Единая отрада –

Разящий, горький смех

На кончике эспады.

И лишь на полчаса

Так нежно осиянны

Далекие глаза

Мечтательной Роксаны…

Ход времени суров,

Но в памяти осталась

Лишь шпага да любовь, –

Такая, впрочем, малость…

И истинный мотив

Трагедии старинной

Не в том, что – некрасив,

А в том, что – нелюбимый.

Но, что ни говори,

А бешенство металла

И таинство любви –

Уж так ли это мало?..

– Как жизнь, маэстро?

Не вставайте, что вы, –

Я здесь случайно, так:

Пришел – ушел…

А что, офорты ваши не готовы?

Мне лишь взглянуть, позвольте,

Хорошо?

А эти можно? Не судите строго…

Какая жизнь… Как бесконечен путь…

Но ваш талант, поверьте, не от Бога.

Вы глубоко сумели заглянуть

В людские души, в таинство стремлений,

В предчувствие конца и вечный мрак:

Они – не люди и не звери – тени,

Слепые тени ищут выход, так?

Как странно, право, черное на белом?

И в этом всё. Все грани и цвета,

И жизнь, и смерть… Безвыходно

И – смело!

И нет спасенья с плоскости листа…

Вы правы: жизнь проста и многосложна,

Добро и Зло едины и – равны.

Как различить: что истинно, что – ложно?

Молитвы, да пророческие сны

Отсрочат подведение итога.

Да, это трудно – быть самим собой…

Но, коль молитва не дошла до Бога,

То вдруг ее услышал тот – другой?

У вас ведь нет готового ответа,

Признайтесь: нет!

…Офортная игла,

Наметив контуры автопортрета,

Споткнувшись, на мгновенье замерла…

– Ведь вам в лицо хохочут все невежды!

Вам с целым миром оборвали нить!

…Но новый лист последнею надеждой

Ждет оттиска, как права – говорить.

Литавры и фанфары,

И шёлк штандартов – влет,

Ахтырские гусары,

Настал и ваш черед!

Подобраны поводья,

Опущены клинки,

И даже мысли, вроде,

Прозрачны и легки.

Не поведешь и усом

На пулю у виска,

Чтоб не назвали трусом

Ребята из полка.

И от кровавых пашен

Идя к пустым полям,

Подсчитываешь павших

По брошенным коням…

Герои и повесы

Осуждены уже

По крови на эфесах

И по любви в душе.

Погожий день в Париже.

И небо ярко-синее.

Наполеон повержен.

Окончена война.

Великий император,

Глава всея России,

Рассеянно, с моноклем,

Мечтает у окна.

Внизу идут парадом

Казацкие лошадки,

Владимирские пушки,

Смоленские полки,

Кричат: «Виват!» трехкратно,

И вверх бросают шапки,

Полощутся знамена,

Слепят глаза штыки.

На мостовой, качаясь,

Звенят почти как струны,

Окованных лафетов

Тяжелые зады.

И синие уланы, и красные драгуны,

Малиново-златые гусарские ряды,

Один другого ярче!

И царь кивнул: «Похвально…»

А после государя чуть не хватил удар:

Со свистом, гамом, громом,

Проносится нахально

Крылатая колонна…

Коричневых гусар!

Коричневых?! О, боже!

Какая-то ошибка:

Подобный цвет мундиров

Не носят на Руси!

И с царских губ слетело

Подобие улыбки.

«Вернуть сюда тотчас же!

Вернуть и – допросить!»

Вернулись.

Доложились.

И честно рассказали,

Что были в партизанах,

Громя тылы врагов.

И в этой бурной жизни

Мундиры истрепались, –

Не уберечь костюма

Средь леса и снегов.

Искали матерьяла,

Чтобы пошить другие:

Ведь старые, ей-богу! –

Изорваны до дыр…

Все лавки до Парижа

Давно стоят пустые,

А тут попался как-то

Девичий монастырь.

Мундиры-то ни к черту,

А так хотелось новых!

Монашенки брыкались…

Но всё ж в конце концов

Всё то, что шло на рясы

Пятьсот невест Христовых,

Пошло на вицмундиры

Ахтырских молодцов!

И царь расхохотался:

«Потешили, мерзавцы!

Коричневые… чтоб вас!

С монашенками… ах!»

А снизу улыбался

На вороном красавце

Кудрявый подполковник

С чертятами в глазах.

Подлунный мир, похожий на мираж…

Душа, как створки окон, – нараспашку.

Мне обжигает пальцы карандаш,

Закованный в кленовую рубашку.

Как бесконечно тянутся часы!

И как неясен тусклый смысл созвездий,

Как долог путь от млечной полосы

До лестницы в заплеванном подъезде…

И оттиски далеких черных дней

Стучат в висках холодной звонкой болью.

И в сердце кровь шалеющих коней,

Насыщенная порохом и солью…

Я больше не могу в таком огне

И пустоты, и недопониманья.

Но где-то там, в душе, на самом дне

Весь первобытный ужас мирозданья!

И вот тогда бессильны образа,

И каждый миг, словно столетье, длится.

И Демона хрустальная слеза,

Как жизнь моя, скользит, боясь разбиться.

Который век? Которое число?

Кто выдумал, что красота бессмертна?

Холодный воздух утра… Рассвело.

Короткий путь от вечности к мольберту…

Господин офицер, вы еще не одеты?

Небо смотрит нахмуренно и свысока.

А вдали, в розоватых брабантских манжетах,

Облака, облака, облака, облака…

Господин офицер, что же вы загрустили?

Умирают не только герои в стихах.

Видно, Бог и судьба всё же вам отпустили

Три высоких креста на граненых штыках.

Господин офицер, это ясно и просто:

Революция, царь – кто там прав, кто не прав.