Онлайн чтение книги Пастырь добрый
Глава 2

В здании магистрата Курта ожидали – топчущийся у стены человек явно был выставлен в приемную лишь для того, чтобы дождаться появления майстера инквизитора и сопроводить его к бюргермайстеру лично.

Здесь Курт был впервые и, идя следом за своим провожатым, рассматривал окружающее, стараясь не вертеть головой, отмечая, что зданию лет, наверное, столько же, сколько и первой, старой, башне Друденхауса. Выстроено оно было по старым канонам, отчего внутренность aedificii administrationis urbis [10]Здания городского управления (лат.). более напоминала собою родовое гнездо какого-нибудь не особенно богатого наместника в провинции в смеси с некоторыми чертами церковной постройки.

Личная рабочая комната бюргермайстера, судя по ее неправдоподобной аккуратности и вместе с тем пыльности, использовалась для работы нечасто; столь же редко глава магистрата, похоже, вообще переступал порог этой комнаты, и Курт припомнил, что Керна он никогда не видел ни приходящим, ни уходящим, а всегда лишь за своим рабочим столом. Чем майстер обер-инквизитор мог там заниматься при столь редко выпадающих на долю Друденхауса расследованиях, он понятия не имел, однако же был убежден, что именно бюргермайстеру и полагалось бы находиться на своем месте с подобной же регулярностью и исполнительностью.

Бертольд Хальтер ему не понравился с первых же мгновений, лишь только тот шагнул навстречу, приветствуя и хмурясь. Во-первых, для должности управления столь немалым городом он был довольно молод – лет неполных сорока. Невзирая на собственный ранний и в буквальном смысле стремительный cursus honorum [11]«Карьерный бег», подъем по карьерной лестнице (лат.) ., Курт подобным личностям не доверял, вполне отдавая себе отчет, однако, что в этом есть некоторая вина академии, наставники которой пребывали в возрасте почтенном, тем самым приучив его воспринимать авторитетно лишь персон, что называется, в солидных годах. Во-вторых, бюргер-майстер поднялся попросту на волне беспорядков, последовавших за восстанием ткачей Кёльна, и попытайся он пройти выборы должным образом, ни одного голоса в свою копилку он бы не получил.

Хальтер выглядел усталым, однако, если усталость в лице главы кёльнского Друденхауса была какой-то привычной и словно сжившейся с ним, то лицо бюргермайстера выражало утомление, каковое испытывать ему доводилось явно нечасто. Отвечая на приветствие, Курт всеми силами старался соблюсти в лице должную уважительность; дабы изгнать из мыслей и ощущений неприязнь к человеку напротив себя, он припомнил множество весьма полезных дел, совершенных при новом бюргермайстере, включая поддерживаемое до сих пор равновесие между буйствующими студентами, добрыми горожанами, торговцами, остатками уличных шаек и нищими, что, по чести сказать, все же требовало некоторых умственных и физических напряжений. Кроме того, когда Друденхаусу потребовалась дополнительная стража, бюргер-майстер прислал людей, не дожидаясь даже просьб – по личной инициативе…

– Нам с вами не доводилось до сей поры беседовать очно, – заметил Хальтер, – и хочу воспользоваться случаем, дабы выразить свое восхищение по поводу преступления, расследованного вами этим летом.

На мгновение Курт стиснул губы, чтобы не улыбнуться невпопад; ему вообразилось мигом то, как было возможно беседовать с ним не очно (перекрикиваться с крыш Друденхауса и ратуши, не видя друг друга?..), и отметилось восхищение преступлением , по поводу которого он проводил дознание. При желании после таких слов еще лет тридцать – тридцать пять назад бюргермайстера можно было бы прихватить за сочувствие к еретикам…

– Моя работа, – отозвался он просто и, не спросив дозволения, уселся на высокий стул напротив совершенно пустого, если не считать одинокой чернильницы, стола. – Вы просили меня явиться незамедлительно; случилось что-то, что должно заинтересовать Конгрегацию?

Хальтер вздохнул, обойдя стол, и тяжело приземлился напротив, упершись в него локтями.

– Не знаю, – ответил он наконец, и, встретив удивленный взгляд своего гостя, кивнул: – Сейчас я все проясню, майстер Гессе. Вам придется набраться терпения и выслушать некую историю, дабы иметь перед собою полную картину событий.

– Я слушаю, – согласился Курт коротко, и бюргермайстер снова вздохнул; в мысли пришло, что слишком много вздохов он слышал за последние сутки, и это не к добру…

– Ведь в Друденхаусе уже известно, что вчерашним днем пропала девочка, верно? – почти без вопросительных интонаций произнес бюргермайстер, и Курт молча кивнул. – Сегодня утром мы намеревались начать поиски; начать думали с опроса знакомых матери и подруг самой девочки – ведь всякое может быть, вы понимаете…

Прав был Райзе, отметил Курт мысленно, снова кивнув – не то соглашаясь с услышанным, не то попросту показав, что слушает внимательно.

– Девочка из хорошей семьи, – продолжал Хальтер, – но и это вы уже наверняка тоже знаете… Ее родители поставляют лед для всего Кёльна; не думайте, что это не Бог весть какое занятие – занятие это сложное, требующее затрат, и в результате прибыльное, и от него зависят многие, кто уже привык слаживать свое дело с поставками льда. Мясники, знаете ли, молочники… Сейчас родители в беспокойстве, я б сказал, – в панике; если это помешает их работе, каковая, скажу вам откровенно, уже несколько сбилась, то убытки понесут многие, а вместе с ними и городская казна… Но, простите, я увлекся, хотя и сказано все это было для того, чтобы пояснить вам, сколь серьезно произошедшее… – Хальтер исподволь бросил взгляд на Курта и, не увидев на его лице раздражения, вновь разразился тяжелым воздыханием. – Итак, нынешним утром мы намеревались начать поиски; и мы их начали. Наши дознаватели уже занялись опросом знакомых, но вдруг произошло непредвиденное – к магистрату явился мусорщик, чтобы дать свидетельские показания.

Кстати, еще и мусорщики, прибавил Курт еще одну заслугу к списку положительных черт бюргермайстера Хальтера; на своем веку городов он повидал всего ничего, однако мог поручиться за то, что в подобной чистоте содержались явно немногие. Разумеется, весной под ногами хлюпала грязь, на улицах чавкали лужи, однако гниющих отбросов, выметаемых жителями из домов и сбрасываемых из окон, не накапливалось: мусорщиков было двое, работали они сравнительно аккуратно, а жители, не желающие блюсти чистоту города, штрафовались с завидной исправностью.

Правда, за пределами Кёльна, невдалеке от стен, образовалась массивная свалка, и что делать с ней, магистрат еще не решил. Время от времени под охраной солдат какой-нибудь узник, осужденный на общественные работы, поджигал окраины мусорных островов, дабы не плодились крысы; порой свалка горела сама по себе, и тогда горожане посмеивались – «инквизиторы упражняются, дабы не терять навык…»

– А рассказал он, что видел девочку, похожую по описанию на ту, что мы разыскиваем – во всем. Была девочка не одна, а с парнем – со взрослым парнем, с мужчиной, понимаете? И видел он их у свалки. Разумеется, я тут же вызвал людей – немного, дабы не поднимать паники и не будоражить горожан – и послал прочесать всю эту помойку… – Хальтер умолк, глядя чуть в сторону, мимо глаз собеседника, и лишь через полминуты тишины вновь поднял взгляд к его лицу. – Мы нашли их – обоих. Он был пьян настолько, что ничего не соображал, а она…

– Убита? – подсказал Курт; собеседник болезненно поморщился, и щеки его над аккуратной бородкой побелели.

– Не просто убита, – понизив голос, словно мог кто-то услышать их в этой комнате, возразил бюргермайстер. – Жестоко убита – и даже это сказано слабо. Это… Это было страшно. Я такого никогда еще не видел. Располосована. Вскрыта, как дичь. Он распотрошил ее, понимаете?

В висок толкнулась тупая боль, сместившись к переносице и став острой, точно в мозг вонзалось зубило, погружаясь все глубже и глубже, и ладони под тонкой кожей перчаток покрылись липким мерзким потом.

– Еще что-то?

От того, что старался держать голос под контролем, это прозвучало холодно, сухо, так что Хальтер бросил на него взгляд жесткий и неприязненный.

– Да, – отозвался он почти с вызовом. – Еще кое-что. Он связал девочку ее одеждой и… Я понимаю, что наши лекари не столь сведущи в тонкостях, как майстер Райзе, однако даже они смогли определить, что… это с ней сделали не раз.

– До или после смерти? – уточнил Курт, осторожно переведя дыхание, и бюргермайстер вскочил, стукнув по столу кулаком:

– Да откуда я знаю?! Лекарь, который осматривал ее, до сих пор сидит в подсобной комнате и пьет – кружками! Хотите, я покажу вам тело? И вы сами определите, что сделали до смерти, а что – после!

– Позже непременно, – ответил Курт спокойно, и Хальтер опустился на стул, потирая ладонями лицо и опасливо переводя дыхание.

– Прошу прощения, – глухо проронил он, снова опираясь локтями о стол и не глядя на сидящего напротив. – Просто я – тело видел. Понимаете, майстер Гессе, у меня самого сын в том же возрасте и дочь годом старше, и я…

– Понимаю. Продолжайте, прошу вас.

– Обоих мы перевезли тихо, – через силу снова заговорил Хальтер. – Если бы горожане узнали… Мне ни к чему беспорядке в моем… в нашем городе, а я убежден, что парня попросту выхватили бы у стражи из рук и порвали б в клочья на месте. Даже родителям девочки я пока ничего не сообщал… честно вам сказать – просто не могу вообразить, как такое можно сказать и… показать.

– Итак, мы добрались до парня, – напомнил Курт. – Это и есть тот арестованный, который требовал встречи с инквизитором?

– Не просто с инквизитором, майстер Гессе, – возразил Хальтер со вздохом, – а именно с вами. Знаете, когда я сказал, что мы взяли его ничего не соображающим, я немного… ошибся в подборе слова. Он просто не оказал сопротивления, хотя нож, которым он ее убил, все еще был в руке. Парень вообще был словно в полусне, а когда его повязали – лишь тогда стал вырываться и кричать, что «этого не делал». Только это он и говорит с той минуты; но это его рук дело, без сомнений: кроме того, что мы нашли его над телом убитой, с нею его видели накануне вечером – стража на воротах, и тогда девочка была еще жива. Я так думаю, когда увидел, что натворил – очнулся и протрезвел…

– Он был допрошен? Предполагаете причину его действий?

– Пытались узнать, – улыбка Хальтера была похожа на волчий оскал. – Настойчиво. Но это все, что мы от него слышим; сперва твердил, что ничего не сделал, а после стал требовать вас. Как вы понимаете, если некто требует встречи с инквизитором, отказать ему я не имею права, посему я и послал за вами с просьбой явиться.

– Итак, вы хотите, чтобы я побеседовал с ним? – переспросил Курт, и тот кивнул. – Хорошо, я это сделаю. Что это за человек, кто он в городе, вы знаете о нем хоть что-то?

– Мы о нем знаем почти все, – зло вытолкнул сквозь зубы Хальтер. – Он – преступник, вот что я о нем знаю. Он с детства копошится в этих кварталах – знаете, которые опустели после чумы десять лет назад.

– Знаю, – тихо откликнулся Курт, начиная предчувствовать, что события вот-вот обернутся вовсе неприятным образом.

– Ну, а поскольку он умудрился выжить… ведь не только мы отлавливаем этих подонков, они и сами режут друг друга направо и налево, вы ж понимаете… Так вот, поскольку он умудрился выжить, можете вполне логичным образом предположить, что среди своих сообщников он ходит, я бы так выразился, не в простых чинах – у него под рукой с пяток головорезов, которые исполняют его поручения.

– Если вам так много о нем известно, отчего же он до сих пор не повешен? – усмехнулся Курт невесело. – Отчего бы вообще не устроить облаву и не выловить оттуда всех?

– Не все так просто, – вздохнул Хальтер, и он невольно покривился. – Облава в старых кварталах – дело сложное и почти бессмысленное. Ко всему прочему, майстер Гессе, застать этого человека на месте преступления ранее не удавалось – лишь слухи, даже без свидетелей, вот и все, что у меня на него было. Я знаю, в Друденхаусе принято полагать, что магистрат целыми днями смотрит в окно и ничем не занимается, а казням и наказаниям предает лишь тех, кто подвернулся под руку, однако же, смею заверить, ваши сослуживцы ошибаются. Разумеется, случаются… недоразумения, однако я стараюсь, чтобы в городе был порядок. Если же я начну уделять излишне много своего внимания подобным личностям, пострадают, так скажем, те, кто должен быть мною защищен, а именно – простые горожане…

– Иными словами, с местными преступниками у магистрата соглашение о минимальном вмешательстве? Или у вас лично? – подвел итог Курт и, увидев, как глаза бюргермайстера скользнули в сторону, качнул головой. – Бог с ним… Это не мое дело. Итак, стало быть – этот человек уже был замечен, хотя и бездоказательно, в…

– …грабежах. Кражи – это уже мелочь. Убийства – об этом лишь слухи, не могу сказать с уверенностью, но могу предположить, что, скорее всего, так. На таких местах в шайке, какое занимает он, люди, ни разу не смочившие нож в крови, не держатся.

– Возраст, имя; хоть это вам известно?

– Может, лет двадцать пять – двадцать шесть… Точные года его я вам не назову – представления не имею, это меня как-то не интересовало, – несколько едко заметил Хальтер. – Если это интересует вас – можете заглянуть в метрические записи. Его имя Вернер Хаупт.

– Ясно, – проронил Курт сухо, рывком поднявшись, и мгновение стоял недвижно, глядя в окно за плечом бюргермайстера и не произнося ни единого звука. – Если это все, что вы хотите и можете мне сказать, то, наверное, нам стоит перейти к тому, ради чего, собственно, я здесь?

– Да, конечно, – торопливо согласился Хальтер, почти вскочив со своего места и направившись к двери. – Понимаете ли, майстер Гессе, ведь нельзя же более тянуть – надо сообщить семье, надо, в конце концов, примерно наказать этого мерзавца, а поскольку в дело… пока еще не могу понять, как… вмешался вдруг Друденхаус, то мы не можем ничего предпринять. Если до людей дойдет… а наши солдаты – они ведь не глухонемые, и терпение у них далеко не ангельское, проболтаются сегодня же… Так вот, если до людей дойдет, от нас вполне справедливо станут требовать незамедлительной казни, а я не могу действовать, пока вы…

– Я понимаю, – оборвал его Курт настойчиво, и тот спохватился:

– Да, прошу прощения, я вас задерживаю. Я позову стража, он вас проводит.

– Не сто́ит, – возразил он с невольной усмешкой. – Я знаю, где магистратская тюрьма.

Взгляд на него Хальтер бросил подозревающий и настороженный, однако возразить то ли не посмел, то ли попросту поленился и лишь указал широким жестом в коридор, приглашая выйти из комнаты.

* * *

Здание тюрьмы, принадлежащей магистрату, Курт и впрямь нашел без труда – даже спустя десять с лишним лет путь через двор до приземистого старого корпуса он помнил четко до боли; однажды его остановил страж, но отступил в сторону, когда из-под куртки был извлечен Знак и довольно неучтиво ткнут ему почти в самое лицо. Во избежание недоразумений Курт просто оставил его висеть на виду, и больше его не задерживали – не то под натиском всемогущего Сигнума, не то потому, что далее попадалась стража, уже предупрежденная о его появлении.

Вероятно, именно последнее предположение и было верным, ибо уже внутри здания, когда он затворил за собою старую тяжелую дверь, к нему метнулся солдат – собранный и бледный, не задав ни единого вопроса, но зато на ходу приветствуя и выражая готовность провести к нужной камере. Нужная камера оказалась в самом дальнем конце темного, мерзко пахнущего коридора – зарешеченная ниша в стене, в которой невозможно было стоять, выпрямившись, в ширину и длину не превышающая трех шагов. На мгновение Курт подумал о том, что либо Судьба издевается над ним, либо же это ее своеобразный юмор, не понятный простому смертному…

Заключенный полулежал на полу, прислонившись к стене и закрыв глаза, и на звук шагов дернулся, вскочив и подбежав к решетке; ему удавалось распрямиться в полный рост из-за того лишь, что его собственный был довольно низок, да и весь он был какой-то словно сжатый, стиснутый со всех сторон, похожий на воробья под дождевыми каплями. На Курта он воззрился с ожиданием; бросив взгляд на стража рядом с ним, шевельнул губами, но проглотил слова, не произнеся ни единого.

– Оставь нас теперь, – бросил Курт, не оборачиваясь, и солдат, шумно засопев, с неохотой развернулся, медленно зашагав вдоль рядов камер прочь.

Дождавшись, пока шаги стихнут за поворотом низкого тесного коридора, Курт медленно приблизился к решетке, остановясь напротив заключенного за ней человека вплотную, опершись о прутья, и, тяжело вздохнув, произнес – невесело и тихо:

– Ну, здравствуй, Финк[12]Fink – зяблик (нем.) ..

Тот выдохнул, словно до сего мгновения пребывал под водой, затаив воздух в легких, – с отчаянным облегчением; опустил голову, проведя по лбу подрагивающей рукой, и, наконец, снова посмотрел на пришедшего.

– Бекер[13]Bäcker – булочник (нем.) ., вытащи меня отсюда, – проронил он чуть слышно.

– Знаешь, – неторопливо проговорил Курт, не ответив, – именно в эту камеру меня и посадили одиннадцать лет назад. Именно отсюда меня и забрали в академию; к чему бы такие совпадения…

– Мне-то такая участь не грозит! – повысил голос бывший приятель, ударив кулаком в решетку, и схватил его за локоть. – Бекер, ты обещал мне помощь, ты обещал прикрыть меня, если я попадусь! Вытащи меня из этой дыры, черт тебя возьми!

Курт рывком высвободил руку, чуть отступив назад, и Финк с неожиданной для его комплекции силой долбанул в решетку снова – так, что та жалобно задребезжала.

– Черт!.. Бекер, я ведь тебе помог, верно? Я ведь помог тебе тогда, в твоем… расследовании, я дал тебе информацию, ведь так?

– Да, – отозвался Курт, наконец. – За сведения и… по причине старой дружбы я не сдал тебя магистратским; за убийство троих студентов, если ты помнишь.

– Ты сказал, что прикроешь меня! – шепотом крикнул Финк. – Ты ведь сказал, что прикроешь меня, если я попадусь, ты обещал, так держи слово!

– Я, – возразил Курт тихо, – обещал прикрыть, если ты попадешься за кражу. За грабеж. Ты помнишь, я сказал тебе: если тебя возьмут над трупом, помощи не проси; ты это помнишь, Финк?

– Я не делал этого! – с обреченной ясностью проговорил тот. – Я этого не делал, Бекер, я тут ни при чем!

– Тебя взяли над трупом.

– Но я понятия не имею, как там оказался!

– Тебя видели, Финк. С этой девочкой. Видели, как вы вдвоем шли туда, где после вас обоих и нашли.

– Не было этого! – яростно прошипел тот, вновь шарахнув по решетке, и уронил голову на упиравшиеся в нее руки. – Господи… Черт, Бекер, я не делал ничего, о чем они говорят, я не мог этого сделать, просто не мог! Пьяным или трезвым, или каким угодно – но я не мог! Это не я, могилой матери, Господом Богом клянусь – это не я!

– Тише, – осадил Курт сухо, – или сюда прибежит стража; к чему это…

– Ты… – Финк приподнял голову, всматриваясь в его лицо, – ты… что – мне не веришь?! Черт, ну, ты же меня знаешь! Ты же знаешь меня, ну, подумай, неужели я мог… такое!

– Да, я тебя знаю, – согласился Курт, снова подойдя и опершись о решетку рядом с бывшим приятелем. – Точнее – я знал тебя, Финк. Давно. Я изменился с тех пор, почему бы не измениться и тебе?

– Да, и я изменился – я повзрослел, Бекер. Я не убиваю детей, и бабы меня притягивают нормального возраста, с сиськами, и, черт возьми, живые! Я даже разглядеть толком не успел то, что рядом со мной лежало, понимаешь ты это? Я все узнал потом, уже здесь, в тюрьме, когда на меня орали и колошматили, приговаривая, за что! Когда допрашивали, когда требовали рассказать, зачем я сделал то, о чем я вообще не имел понятия! Бекер, если и ты мне не поверишь, – я в дерьме!

– Когда я услышал имя, – все так же негромко произнес Курт, глядя ему в глаза, – я в первое же мгновение подумал: это не он.

– И это не я!

– Однако, – продолжал майстер инквизитор, кивнув, – против тебя всё. С такими уликами, Финк, казнь назначается на следующее же утро безо всякого суда. Тебя видели с ней. Тебя нашли над ее телом. У тебя в руке был нож. В крови.

– Меня подставили!

– Кто? Кому ты насолил настолько, чтобы утруждать себя столь сложной подставой? Твоя жизнь такова, что гораздо проще тебя заколоть, нежели возиться с подставным убийством.

– Это не я! – уже в полный голос крикнул бывший приятель. – Не я, не я! Я этого не делал, ну, поверь хоть ты мне! Да, ты знал меня давно, но… ты же инквизитор, Бекер, ты должен видеть людей насквозь, так скажи – неужели я похож на человека, который может отыметь и зарезать десятилетнюю девчонку?!

– Одиннадцатилетнюю.

– Да похеру! Господи, у меня шлюх наготове штуки три – только свистни! Мне такого – ни к черту не надо! Чем поклясться, чтобы ты мне поверил, что сделать?!

– Для начала – прекрати буйствовать и веди себя тише, – отозвался Курт как можно спокойнее. – Иначе разговора у нас не получится. Угомонись, и тогда я попытаюсь тебя выслушать.

– Ты поможешь? – с надеждой уточнил Финк, и он вздохнул:

– Я ведь здесь, так? Услышав твое имя, я мог попросту сказать бюргермайстеру «меня это не интересует» и уйти, однако – я здесь. Помощи пока не обещаю, но выслушать твою версию событий я готов, ибо – да, ты прав, нет смысла это скрывать – я не желаю верить в то, что ты мог поступить подобным образом. Посему я – здесь, ты – унимаешься, и мы – разговариваем, тихо и спокойно.

– Спокойно… – повторил Финк и, отступив, без сил сполз на пол, опустив голову на колени и нервно притопывая по полу носком башмака. – Какое, к черту, спокойствие… Бекер, мне ведь даже не виселица грозит! Если б взяли за старые грешки – я б тебя не звал, – он тяжело приподнял голову, глядя на Курта с вымученной ухмылкой. – Не скажу, что совсем бы не расстроился, но тебя бы о помощи не просил. Договорились ведь… Но меня собираются порвать за то, в чем я не виноват. И… даже вообразить не могу, что полагается за такие убийства; четвертование по меньшей мере. А кроме того – все, совершенно все будут уверены, что это я! Братва будет думать, что я чертов извращенец. Я много чего натворил, но не хочу, чтобы на меня вешали такое , понимаешь?

Курт тяжело вздохнул, опустившись на корточки и привалясь к решетке плечом, и окинул взглядом щуплую фигуру Финка.

– Переломов нет? – спросил он участливо, и тот усмехнулся, вяло махнув рукой:

– Грамотно лупили… Ничего. Это у вас все тонко и изящно – иголки, там, под ногти, шильца-мыльца всякие, а эти попросту – сперва в зубы, после ногами под дых. Впервой, что ли; дело привычное… Не это самое страшное.

– Ладно, Финк, – кивнул Курт приглашающе. – Рассказывай, что можешь.

– Я… – немного растерянно проронил бывший приятель, – честно тебе сказать, не знаю, что и рассказывать. Я просто не могу понять, как оказался там, с ножом этим и девчонкой, вот это я тебе могу сказать с уверенностью.

– Хорошо. Расскажи то, о чем с уверенностью сказать не можешь.

– Что? – переспросил тот устало; Курт вздохнул:

– Ты сказал, что не можешь вспомнить, как оказался на свалке за городом. Начинай рассказывать, что ты делал в тот день – до момента, который помнишь.

– Черт, извини, Бекер, мозги кру́гом, ни хрена не соображаю… – пробормотал Финк обреченно, потер кулаками глаза, встряхнув головой, и решительно выдохнул. – Так. В тот день… Вчерашний вечер – вот что я помню последнее. Сидел в трактире – знаешь, в который добрые горожане не ходят; помнишь?

– Помню. С кем ты был?

– Сначала с моими парнями; накануне обчистили… – он запнулся, закусив губу, и Курт вздохнул снова.

– Финк, – произнес он наставительно, – давай-ка условимся: рассказывай все честно, иначе я тебе помочь не сумею. Все твои прегрешения сейчас меня не интересуют, разве что в смысле фактов и событий очень важного для тебя дня, и мне глубоко плевать, кто из горожан вчерашним вечером расстался со своим добром. В твоем положении, кстати сказать, не самой дурной отмазкой будет «в это время я в другом конце города резал другого»; согласись.

– Черт… – тоскливо простонал приятель, стиснув ладонями виски, – ни в жизнь не мог и помыслить даже, что меня когда-нибудь будет допрашивать инквизитор…

– Финк! – повысил голос Курт, и тот медленно поднял взгляд к нему. – Не отвлекайся. Итак, вчера вечером вы обчистили припозднившегося прохожего либо чью-то лавку и отмечали удачное дело. Я верно понял?

– Все верно, – неохотно подтвердил Финк. – Потом кое-кто из парней отвалился – поздно уже было, или лучше скажу – рано, под утро; все вымотались… Я пересел к Эльзе – надеялся, что сил у меня еще хватит, чтоб приятно закончить вечер.

– Эльза – это твоя подружка? Часто бывает там?

– Подружка… – криво усмехнулся Финк. – Одна из них. Бывает там часто – работает, если ты меня понимаешь. Тогда уже начало немного плыть в голове – денег было прилично, погуляли на славу – но заказал еще, себе и ей, жратвы какой-то до кучи… Сейчас не вспомню уже. Только это было нормальное опьянение, понимаешь, когда все проплывает мимо тебя, но ты соображаешь, где находишься и что делаешь. Я помню – мы собирались в эту засранную комнатушку наверху, чтоб, значит, как положено. Но решили еще по одной. А когда я принес эту «еще одну» – вдруг почему-то оказалось так, что Эльза смылась.

– Почему?

– Ну, мы, вроде, ссорились с ней – но это частенько бывает, она вообще девка вздорная, но к тому времени все уладилось, так что – не знаю я, Бекер, почему. Теперь я думаю, ее увели, чтоб ко мне подсадить другую.

Курт приподнялся, переменив опорную ногу и снова прислонившись плечом к решетке; Финк придвинулся чуть ближе, морщась и держась за живот ладонью – на пыльной и покрытой кровью рубашке явственно виднелись многочисленные следы сапог.

– Итак, значит, была другая, – подвел начальный итог Курт, и бывший приятель кивнул – но как-то нерешительно и пряча глаза в сторону; он нахмурился. – Финк? Была или не была?

Бывший приятель кашлянул, неловко передернув плечами, и тихо отозвался:

– Понимаешь, Бекер, тут-то все и начинается – то, что я плохо помню… Была девка. Точно – была, но незнакомая, я ее никогда не видел раньше.

– Имя? Как выглядела?

– Имя… – Финк грустно хмыкнул, снова понурившись. – Да до имени ли мне было, а?.. А как выглядела – помню, но тоже так… в общем. Не в моем вкусе она была – плоская шмакодявка, блондиночка такая щупленькая, даже мне по плечо. Но раз уж я уже настроился, то что ж отказываться-то? Мозги еще работали настолько, чтоб понять, что я в моем состоянии сейчас никого уже не подклею, а тут девка сама рвется…

– Поневоле призадумаешься над тем, что проповеди о воздержании имеют в себе некоторый смысл.

Финк на его усмешку не ответил, только бросил мрачный взгляд исподлобья, пробормотав чуть слышно:

– Уж кто б говорил, Бекер, а? Герцогскую племяшку не я ж подцепил? Анекдот: инквизитор два месяца окучивал ведьму…

– Мы обсуждаем сейчас не мою печальную биографию, Финк, – отозвался Курт жестко, и тот спохватился, привстав:

– Да я ж не всерьез, Бекер…

– Забудь. И успокойся: я не оскорблюсь и не уйду, выслушаю до конца. Я сейчас на службе, да к тому же начал первым… Итак, вернемся к нашему разговору. Была другая, невысокая щуплая блондинка без имени. Что произошло дальше?

Финк неопределенно шевельнул плечом, поморщившись, и снова сник:

– Не могу сказать точно. Кажется, что-то было – но я не уверен. Может, это уже был пьяный бред… Только я никогда так не напивался. Бывало, что поутру слабо помнил, но все же помнил, понимаешь, на что я намекаю? А тут вовсе, как во сне, – знаешь, бывает, когда просыпаешься, точно знаешь, что что-то снилось, но что именно – никак не припомнить. Обрывки какие-то…

– Хочешь сказать – тебя опоили? И притащили к телу убитой? Финк, видели, как ты своими ногами шел с ней – вместе. Не вяжется.

– Я не знаю, как это могло быть! – снова чуть повысил голос приятель. – Может, и шел. Куда – понятия не имею. С кем – не знаю. Не помню я ничего такого…

– Ты сказал, что много выпил в тот вечер, – заметил Курт и, осторожно подбирая слова, предположил: – В таком состоянии, Финк, люди творят многое, о чем грезят втайне и что обыкновенно не делают.

Тот подскочил, выпрямившись, почти упав снова на пол, и тихо выдавил:

– Ты что же, хочешь сказать, что это я все-таки ее вот так?! Какие, нахер, тайные грезы, Бекер, ты что – спятил?! Да не трогал я ее!

– Откуда ты это можешь знать, если сам же говоришь, что ничего не помнишь со вчерашнего вечера и до того момента, как тебя взяли магистратские солдаты?

Финк замер на месте, сидя на коленях на каменном полу и царапая ногтем окровавленную штанину; Курт вздохнул:

– Финк, послушай…

– Я просто не мог, – решительным шепотом отрезал тот. – Не мог – и все.

– Финк…

– Это не я. Не я.

– Вернер! – жестко оборвал Курт, и тот умолк, сидя неподвижно в двух шагах напротив и глядя ему в лицо выжидательно. – Сейчас, – продолжил он с расстановкой, – все смотрится следующим образом. По твоему же собственному признанию, ты не имеешь ни малейшего соображения, где ты был и что делал всю предшествующую ночь до самого утра. Я могу рассказать тебе, к примеру, такую историю: ты поссорился со своей подружкой (в очередной раз, опять же – по твоему же признанию), после чего нацелился на другую девицу, которая подсела к тебе сама. Девица, обнаружив, что ты слишком пьян, чтобы удовлетворить ее запросы, тоже ушла. И вот ты, пьяный, злой, встретил девочку, затащил ее на пустырь у свалки и там выместил на ней зло на всех своих женщин…

– Неужели ты всерьез… – чуть слышно выдавил тот, – Бекер, ты все это – серьезно?!

– Нет, – вздохнул Курт, с усилием проведя по ноющему лбу ладонью, и Финк нервно сглотнул, ожидая его дальнейших слов. – Нет, я это не всерьез, хотя магистратские, кажется, могут вообразить себе именно такое развитие событий.

– Так ты мне веришь? Веришь, что я не делал этого?

– Я на службе, Финк, – повторил Курт тяжело. – Я говорю с тобой как приятель, пусть и бывший, однако – я все равно на службе, и сейчас речь не о доверии. Речь о фактах. А вот факты хромают. Даже если предположить, что ты вот так вышел под утро на улицы Кёльна в поисках жертвы, в историю все равно не укладывается одна деталь… Где ты был вчерашний день – с утра?

– Сначала тупо дрых – предыдущей ночью шатался по городу почти до утра, так ничего и не подвернулось, устал, как собака, – уже не запинаясь, тут же ответил тот. – Потом шнырял по рынку – не подвернется ли что… А вечер до выхода на следующую ночь, после которой отмечали, провел все в том же трактире, все с той же Эльзой. Это что-то означает?

– Свидетели этому есть? – не ответив, продолжил Курт. – Кто-то сможет подтвердить, что ты был именно в тех местах в то время?

– Свидетели?.. Бекер, ты же знаешь, какие у меня свидетели – их можно удавить уже за то, что со мной знакомы, никто и слова не скажет, да и слушать их не будут. К чему ты все это? От этого что-то зависит?

Курт вздохнул снова. От этого зависело многое. Если девочка исчезла еще вчера, если, как утверждает ее мать, ее не видели с самого утра вчерашнего дня, стало быть, пребывание Вернера Хаупта в людных местах, на глазах у свидетелей, всецело снимает с него обвинение в ее похищении… либо же пробуждает подозрения о сообщнике. Но внезапное желание кого-нибудь зарезать, случайная встреча на улице и убийство в пьяном угаре в эту картину не втискиваются; где же гуляла одиннадцатилетняя девочка целые сутки, чтобы под утро подвернуться под руку взбешенному душегубу?.. А ежели он при помощи сообщника выкрал девочку или же сделал это сам (ведь найти свидетелей его перемещений по городу и впрямь будет почти невозможно), то зачем было удерживать ее где-то целые сутки, а после тащить на свалку? Убить можно было и в месте ее заточения, после чего на ту же свалку и вышвырнуть – по частям или в мешке. К чему привлекать к себе внимание, идти с ней, рискуя попасться на глаза свидетелям? Для человека, сумевшего выжить на улице в течение четырнадцати лет, собрать подле себя людей и удержаться на месте главного среди тех, кто наилучшим аргументом почитает нож или прямой в челюсть, для того, кто все это время умудрялся избегать петли – для человека с уличным опытом непростительное легкомыслие при совершении убийства…

Срыв? Прогорел, иссяк, кончился?.. Не Финк.

– Пока я на твой вопрос не отвечу, – отозвался Курт, наконец. – Не имею права. Сейчас на вопросы отвечаешь ты. И вопрос у меня такой: нож, с которым тебя взяли, – твой?

– Нет, – буркнул приятель, передернувшись. – Я уже это говорил. Мне, само собой, не поверили; а ты поверишь?

– А твой нож, с которым ты ходишь обычно, – он при тебе был?

– Тоже нет. Сняли.

Ножны. Вот что обязательно надо выяснить у тех, кто арестовывал Финка – были ли при нем ножны или хоть что-то, похожее на чехол. Если ничего, во что можно было бы спрятать клинок, при арестованном не нашли, это лишний камень, который можно сбросить с чаши весов: не шел же он через весь город с обнаженным оружием в руке. Сапог Финк не носит, на нем короткие, довольно стоптанные башмаки – стало быть, за голенище не спрячешь…

– Ты сказал – «как во сне», – заметил Курт тихо, – и сказал, что остались какие-то обрывки. Стало быть, ты все же что-то помнишь? Что?

– Я не уверен, Бекер, это, может, и вправду был сон, я ведь говорил, что…

– Ты рассказывай, – с настойчивой мягкостью оборвал Курт. – А уж я разберусь, на что мне обращать внимание, а на что – нет. Рассказывай.

– Вот ведь черт… – тоскливо простонал Финк, снова опустив голову на руки и вцепившись в волосы пальцами. – Господи, да не знаю я, что рассказать еще… Ну, девку эту помню. Вроде, было у нас что-то. Кажется. Не уверен.

– Где? В том трактире, в переулке, на крыше, в подвале – хоть что-нибудь?

– Не помню, Бекер, хоть убей. Сиськи помню. Малюсенькие. Если не приснились. Как по улицам шел – не вспоминается, клянусь, вообще ничего на эту тему. А потом – наверное, действительно вырубился и уже сны видел…

– Какие? – уточнил Курт нетерпеливо, и Финк пожал плечами:

– Ну, вообще, я не совсем видел… а еще точнее – совсем не видел. Я слышал. Что-то вроде музыки.

Курт приподнял бровь в неподдельном удивлении; музыка? Даже если согласиться с проповедниками, говорящими, что глубоко в душе у каждого живет другой, прекрасный и добрый человек, его одолевали сильные сомнения в том, что живущий внутри Вернера Хаупта ночами грезит музыкой…

– Музыка? – переспросил Курт, и приятель смешался:

– Ну, знаешь, типа пастушьей дудки – такая… Только не смейся…

– Финк.

– Неземная, – сообщил грабитель и убийца Финк, смутившись собственных слов, и отвернулся, косясь на него исподволь. – Понимаешь, не сама музыка, а звуки; музыки-то вообще как будто не было, как бывает, когда играешь на свистульке в глубоком детстве – муть какую-то выдуваешь, и все, без мелодии, без склада… А все равно уводит.

– В каком смысле – уводит?

– В прямом! – вдруг обозлился тот. – Куда-нибудь! Слушай, Бекер, я все понимаю, ты уже с опытом в расследованиях, но к чему вот это все? Сны мои тебе к чему? Говорю же – вырубился я уже тогда!

– Значит, музыка и сиськи, – подытожил Курт, и Финк запнулся, вновь поникнув головой. Он вздохнул: – Финк, Финк… Как же тебя угораздило так вляпаться…

– Помоги мне, Бекер, – тихо попросил тот, не поднимая головы, и закрыл ладонями лицо, обессиленно сгорбив узкие плечи. – Не думал, что придется просить помощи у тебя, но я прошу. Я, конечно, не безгрешен вовсе, но я же не чудовище, и я просто-напросто не мог такого сотворить, поверь мне хотя бы ты. Когда я пришел в себя, понимаешь, когда увидел то, что рядом лежало… – Финк тяжело приподнял голову, но смотрел мимо. – Я много чего видел, Бекер, но от этого просто окоченел. Понимаешь, я даже не понял сначала, что это вообще такое… а когда понял… Я завыл, как мальчишка. Даже не знаю, отчего. Мне сперва подумалось, что я все еще сплю, и даже когда магистратские появились, когда вязали – я все еще думал, что сплю. Только уже связанный понял, что во сне от сапога по почке так больно не бывает…

– Ты понимаешь, что я не могу ничего обещать, Финк? – так же едва слышно произнес Курт. – Понимаешь, что я не всесилен?

– Просто попробуй. Хотя бы попытайся найти хоть что-то, что могло бы оправдать меня, хотя бы постарайся. Курт Гессе, гордость Друденхауса… ты не можешь ничего не найти, я уверен.

– Положим – я переведу тебя в камеру при Друденхаусе, перехвачу расследование у магистрата, начну дознание сам, с нуля… Но если я не смогу ничего найти, мне останется только вернуть тебя обратно. И здесь я уже ничего не смогу поделать.

– А если… – Финк, наконец, сместил взгляд, встретившись с Куртом глазами, и понизил голос почти до шепота: – Если ты найдешь что-то, что тебя убедит… если ты сам поймешь, что я ни при чем, что не делал этого… хотя бы только ты сам, пусть и не сможешь ничего доказать другим… Могу я ждать от тебя того, чтобы… вернуться сюда ты мне не дал?

– Я уже тебе верю, – тотчас же ответил Курт, четко выговаривая каждое слово; Финк побледнел, сжав в замок пальцы, лежащие на коленях, и оттого напомнив вчерашнего мальчишку, явившегося в Друденхаус.

– Спасибо, – отозвался он чуть дрогнувшим голосом и через силу улыбнулся: – Только уж лучше б ты что-нибудь нарыл, Бекер. До́ смерти не хочется помирать.