Онлайн чтение книги Патриот. Жестокий роман о национальной идее
«Свои» и «Ресурс Змея»

И началась у Рогачева совсем другая жизнь. Ушли в прошлое авральные ночные звонки и полеты на частном «Джете» вдоль экватора, а вместо этого появились: подъем в семь часов утра, водные процедуры, яичница и автомобиль с тремя «Аннами» на номерных знаках, прибывающий за Петром каждое утро в одно и то же время. В девять переродившийся олигарх сидел в своем кабинете и целый час, а то и два занимался тем, что ничем не занимался. Вернее, он, разумеется, не просто сидел и разглядывал, скажем, дверную ручку или, закинув руки за голову и полулежа в кресле, изучал потолок и портрет президента на стене, нет. Он, по его собственным словам, «шарился в Интернете».

…Здесь необходимо сказать и несколько слов об интересных свойствах того самого портрета, который висел за спиной Рогачева. Такие портреты, написанные в старинной манере одним известным художником, фамилия которого не то Глазурин, не то Жилов, есть в кабинете каждого «чиновника с мигалкой» и отличаются одним забавным свойством. Не случайно они написаны именно в старинной манере: глаза с портрета словно смотрят на обитателя кабинета, в каком бы месте он ни находился. И можно, вполне можно услышать, как какой-нибудь пассажир сине-проблескового лимузина, отдыхающий в выходной на своей даче в кругу близких и находясь под добродушным хмельком, рассказывает следующее:

– Отобедали мы с Ястрибинским в «Желтом море», все спокойно обсудили, и вернулся я к себе. Дверь закрыл покрепче, секретарше сказал, чтобы ни с кем не соединяла, а сам на диване пристроился отдохнуть. Так ведь ничего из этого отдыха не вышло!

Тут кто-нибудь из приглашенных – выходцев из того же круга – с пониманием дела спросит:

– Смотрит?

И захмелевший дачник, сокрушенно покачав головой, ответит:

– Смотрит. И так, знаете ли, становится не по себе, что мысли о послеобеденном отдыхе сами собой убегают. Встанешь с дивана на портрет не глядючи и поскорей за стол. Когда за столом сидишь, так хоть глаз его не видишь…

Что же касается Интернета, то Рогачев открыл Всемирную паутину для себя именно от скуки. Каждый день в промежутке между десятью и одиннадцатью утра приходил Поплавский, и они подолгу обсуждали самые разнообразные проекты. Собственно, Петру и не приходилось ничего выдумывать самому: для этого существовал Поплавский с целым штатом веселых безумцев, именующих себя то «креативщиками», то «модераторами общественного мнения», то еще как-то, столь же вычурно и замысловато. Рогачев лишь выслушивал соображения Поплавского по тому или иному вопросу, просматривал смету и, если не имелось возражений, давал очередному «общему проекту» зеленый свет. К чести Рогачева надо сказать, что еще ни разу он не подписывал сметы Поплавского в их первозданном, созданном не знающей границ фантазией «Юлича» виде. Именно здесь и нужен был тот самый «синдром собственника», которым болен каждый, кто хоть когда-то «мутил» собственное дело. Взятки Рогачева не интересовали, денег у него было, по любому счету, достаточно, и смета грустного Поплавского безжалостно резалась пополам, а затем еще и еще. Поплавский возражал, возмущенно краснел, вскакивал с места, зачем-то брался за дужки очков, отчего еще больше становился похож на хрюшку, но ничто не помогало. В конце концов пастырь веселых безумцев с возмущением соглашался и забирал свою смету для переделки.

Однако его возмущение было не более чем театром одного актера, так как смета и в «располовиненном» виде не имела ничего общего с действительными расходами и в несколько раз их превышала.

Самым первым детищем, появившимся на свет стараниями Рогачева-чиновника и Поплавского-выдумщика, стала молодежная организация под названием «Свои». Денег на «Своих» выделялось тоже по-свойски, то есть очень много, и набранные по рекомендациям лидеры «Своих» активно и с успехом их «осваивали», устраивая факельные шествия вокруг озер Подмосковья или маршируя по московским улицам с портретами президента и флагами. Никакой особенной пользы от деятельности «Своих» никто не ощущал, но в том, что такая организация должна была по-явиться, никто и не сомневался. Молодежные организации существовали всегда и при любом режиме: комсомол при совдепах, гитлерюгенд при Гитлере, и вот теперь появились «Свои».

Начальник «Своих», юркий тридцатилетний «живчик» Гриша, похожий на перезревшего пионервожатого, вызывал в Рогачеве внутреннее сострясение. «Сучий хлыщ… – думал про него Рогачев, – но заменить его некем». «Свои» довольно быстро расползлись по всей стране, благо финансировались они прямо из госбюджета и проблем с тем, где проводить свои собрания, хранить портреты и флаги, а также униформу: кепки-бейсболки с надписью «Свои», майки, на которых был изображен двуглавый орел, и трехцветные нарукавные повязки, не было. Живчик Гриша разъезжал по Москве в серьезном тонированном «БМВ» с шофером и всеми силами старался, чтобы ни один рядовой член движения никогда об этом не узнал.

– Ты, Гриша, будь попроще, – как-то сказал ему Рогачев, – твоя задача сопляков под знамена ставить, а не показывать, что ты на проценте от меня сидишь. Понял?

Гриша послушно кивал, всеми силами пытался угодить и понравиться новому боссу и однажды, когда увидел вдруг на столе у Петра книжку известного писателя, хулигана и матерщинника, то мгновенно «сделал выводы» и спустя несколько дней, втайне от Рогачева и стремясь произвести на того самое хорошее впечатление, за казенный счет закупил огромное количество книжек этого самого скабрезного литератора. После чего организовал их публичное сожжение на одной из столичных площадей. Проделав все это при огромном скоплении прессы и недоуменных граждан, Гриша заявился в девятый подъезд за похвалой, но вместо нее получил от Рогачева выговор, а от прямолинейного и бесхитростного генерала Пети, оказавшегося в тот момент в кабинете Рогачева, Гриша заработал молниеносный короткий хук в нос, после которого упал на ковер и захныкал:

– Ы-ы-ы, за что-о-о-о?

– За то, мудила, – распалившись, зарокотал генерал Петя, – что без спросу такую херню в центре Москвы учинил!

– Я не понимаю, Гриша, – поддержал его Рогачев, – ты на кого работаешь? На нас или на этого говнописца? Ты ему такую рекламу сделал, что теперь его вонючие книжонки про то, как в землю русскую надо семя пускать и вместо работы соревнование на самый громкий бздеж устраивать, в каждом доме появятся. Народу любопытно стало: «А кого это там сожгли?» Ты эти мюнхенские замашки брось! У нас не Германия тридцатых годов, а Россия, и не канцлер, а президент. Таких говнописак в игнор надо ставить, а не пиарить их за казенный счет!

Словечки «игнор» и «пиарить» Рогачев добавил в свой лексикон, вдоволь пообщавшись с разнообразными личностями в Интернете. Те самые заветные утренние часы, когда не было посетителей, Петр тратил на переругивание не пойми с кем в различных интернет-форумах. Анонимность, которую давал Интернет, возможность не называть своего подлинного имени, а прикрываться псевдонимом вызывала восторг у Петра, и он охотно переругивался с каким-то Белкиным, Модестусом, Векселем, Вито и прочей разношерстной публикой, появляющейся время от времени на «Ресурсе Змея». Рогачев попал на этот сайт случайно: однажды ему попалась фотография двух совокупляющихся чернокожих, и Рогачев был поражен размером достоинства самца.

– Ну и… у него, – вслух произнес Рогачев и закрыл развратную картинку. Он не особенно жаловал порнографию, тем более что Интернет ею просто кишел. От нечего делать он набрал нецензурное название мужского полового органа в строке поиска одного из поисковых сайтов и нажал клавишу «ввод». Как ни странно, первым из сайтов, на котором встретилось больше всего упоминаний слова из трех букв, оказался именно «Ресурс Змея», ссылка на него была самой первой, и Петр пощелкал мышью по подчеркнутому названию «Змей». Перед ним тотчас же появилась фотография певца Боярского – искусный фотомонтаж, где Боярский в костюме мушкетера Д’Артаньяна и другой актер, Смирнитский, сыгравший в знаменитом фильме, как известно, Портоса, стояли с красными глазами, держа в пальцах самокрутки с марихуаной, и в облаках дыма, и подпись под этой картинкой:

– Я вижу еще один отряд, сударь!

– О… И я тоже… Вот нас вштырило…

Рогачев засмеялся. Он хохотал, он ржал как лошадь и не мог остановиться. Что-то сидевшее в нем, какое-то грязное и нездоровое начало наконец прорвалось наружу, и он громогласно смеялся, не сдерживая себя, так, что секретарша Таня, чуть приоткрыв дверь в кабинет шефа, с облегчением убедилась, что тот не сошел с ума, а причиной его неистовой веселости стало что-то, что он разглядывал на экране монитора.

– Во дают, а! – только и вырывалось у Петра по мере того, как он путешествовал по страницам «Змея». Собственно сайт представлял собой сборище графоманов, размещающих на его страницах свои рассказы, и критиков, которые, не стесняясь в выражениях, поливали их творчество отборной руганью. Прочитав несколько рассказов, Петр понял, что еще немного, и мышцы его брюшного пресса точно не выдержат. Смеялся он в течение доброго получаса и под конец, уже изнемогая, просто налег всем телом на стол и лишь тихонько всхлипывал, впервые в жизни испытав на себе избитое выражение «смеяться до слез».

С тех пор Петр стал постоянным посетителем этого сайта, и каждое утро в кабинете он начинал с просмотра картинок, прочтения рассказов и комментариев к ним. Однажды среди излияний графоманов о том, как кто из них напивался, сношался, употреблял наркотики, бил морду приезжим сезонным рабочим, и прочего подобного непечатного количества нецензурных словосочетаний Рогачеву попался грустный, пронзительный рассказ о несчастной судьбе маленького беспризорника. Назывался рассказ «Ничей». О маленьком вокзальном побирушке, восьми лет от роду по имени Пися Камушкин. Однажды он увидел аквариум с рыбками, стоящий в витрине дорогого магазина, и решил во что бы то ни стало купить его. Отогнавший его охранник злобно подшутил над Писей, заявив, что рыбок тот сможет купить за «тыщу долларов»…

У Писи не было родителей, он лишь смутно помнил две руки и раскрасневшееся лицо женщины, которая купала его в зеленом пластмассовом ушате. Из сострадания Писю подкармливала спившаяся старуха Любаня. Она покупала для мальчика молоко и булки с изюмом, на этом детство Писи заканчивалось не начавшись.

Любаня попала под поезд, о булках Пися и не вспоминал, все копил на рыбок. Деньги: милостыню в виде медяков и серебряной мелочи – он складывал в пакет с изображенной на нем красивой, но немного грустной девушкой. «Не грусти, – разговаривал с ней Пися, – скоро купим рыбок. Вот будет радость!»

Наконец, когда пакет был полон, Пися решил, что этого вполне достаточно для покупки аквариума. Он отправился в магазин, там его вновь остановил охранник, со смехом выбил у Писи пакет из рук, и монетки рассыпались…

Пися плакал, собирая их. Потом с зареванными глазами побрел куда-то, хотел было перейти дорогу, но его сбил самосвал.

Заканчивался рассказ попаданием Писи в рай, где тот встретил свою Любаню. Она улыбалась и звала к себе. В руках Любаня держала молоко и булки.

Рогачеву после прочтения этого рассказа стало тошно. И не потому, что он, несмотря на свой космический статус небожителя, на то исключительное положение в обществе, лишь повысившееся после его нового назначения, вдруг посочувствовал к этому несчастному беспризорнику. И не оттого, что он принял прочитанное близко к сердцу, нет. Он, скорее, с удовольствием размазал бы автора рассказа по стенке, а почему – и сам не знал. Наверное, потому, что люди, которые едят с золотых тарелок, не любят, когда не пойми откуда к ним в тарелку попадает муха. Муха, отвратительная, отливающая зеленым перламутром навозная муха. Тогда эти люди орут, визжат и у них начинается истерика. Муха никак не вписывается в их жизненную систему, в привычный уклад, и они и слышать не хотят ни о какой мухе. Рогачеву показалось, что границу его собственного любимого им мира только что безжалостно нарушили. Вне всякого сомнения, написавший этот рассказ был если и не полноценным Достоевским, то, во всяком случае, талант у него явно присутствовал. Рогачев поднял глаза вверх, туда, где в самом начале был написан псевдоним автора. Перед тем как начать читать, Петр не поинтересовался, кому принадлежит этот рассказ, но сейчас с непередаваемым чувством дежавю он смотрел на псевдоним, ник автора. А ник был из двух слов: Гера Клен.