Онлайн чтение книги Больше, чем страх Pattern for Panic
Глава 7

Как ни готов я был увидеть знакомые мне по фотографиям сцены, первые фрагменты фильма все же застали меня врасплох. Сейчас, прячась за шторой, я неустанно говорил себе, что не имею права на ошибку, что фильм, которым шантажировали графиню, никто не должен увидеть. То, что сейчас на экране должна появиться сеньора Лопес, сомнений у меня не вызывало. Однако я не ожидал, что это произойдет так скоро.

И вот я увидел сцену, запечатленную на фотографии: стоящая спиной к объективу камеры брюнетка с высоко зачесанными наверх волосами, в которых поблескивает гребень, и приближающийся к ней мужчина в темном халате. Графиня снимает с себя блузку, бросает ее на пол, затем начинает расстегивать «молнию» на юбке. Когда юбка, скользя по бедрам, опустилась до колен, графиня стала медленно поворачиваться лицом к зрителям. Медлить больше было нельзя: буквально через мгновение лицо сеньоры Лопес появится на экране. Я поддел правой ногой шнур кинопроектора, выдернув вилку из розетки.

В комнате тут же стало темно и на пару секунд воцарилась тишина. Затем послышались недовольные голоса, кто-то громко воскликнул: «Ai Chihuahua!»[20]Ай-я-я-я! (исп.) Я быстро сунул револьвер обратно в кобуру — то, на что я решился, можно было сделать только двумя руками — и, сделав прыжок, вмиг оказался у проектора. Выдернув кинопленку из лентопротяжной дорожки, я сорвал с верхнего кронштейна бобину и начал наматывать на нее уже просмотренный кусок фильма. Из дальнего угла раздались возмущенные мужские голоса, а рядом со мной послышался женский вопль. Кто-то в темноте наткнулся на меня и выругался по-испански. В глубине комнаты вспыхнуло пламя от зажигалки. Мужчина, оказавшийся рядом со мной, громко вскрикнул и попытался схватить меня. Держа в одной руке перемотанную бобину, я кулаком другой нанес ему сильный удар в живот. Мужчина согнулся, свалился на пол, снова закричал и попытался подняться. Я кинулся к окну и, нащупав плотно задернутые шторы, стал шарить по ним рукой. Наконец мне удалось их раздвинуть, и слабый свет с улицы проник в комнату. В этот момент добравшийся ползком до окна мужчина попытался схватить меня за ногу. Отдернув ногу, я оттолкнул его и выпрыгнул на балкон. В тот момент, когда я перелезал через перила, в комнате загорелся свет.

Я повис, продолжая держаться за перила одной рукой, а потом отпустил ее. Едва ноги коснулись газона, я кинулся бежать. Из окна борделя раздался выстрел, и рядом со мной в поросшую травой площадку перед домом впилась пуля. Не обращая внимания на дождь, заливавший мне лицо, я несся как угорелый.

Оказавшись на улице, я на ходу постарался намотать на бобину развевающийся за моей спиной конец пленки, Миновав два квартала, я остановился около «Фронтон-Паласа» и прислушался. До меня донеслись шлепающие звуки шагов по залитому дождем тротуару. Я оглянулся и увидел, как вспыхнули передние фары стоявшей напротив борделя машины. Затем она съехала с тротуара и, развернувшись, на большой скорости понеслась в мою сторону. Тотчас на улицу с лужайки перед домом выбежал человек и, увидев меня, помчался вслед за машиной.

Справа от меня, за углом, находился вход во «Фронтон-Палас». Я обежал здание и, не сбавляя скорости, устремился к центральному подъезду. За моей спиной послышался скрежет тормозов и шуршание шин. Освещаемый фарами автомобиля, я подбежал к крыльцу и одним махом взлетел на ступеньки.

— Быстро, один билет, — сказал я девушке, сидевшей в кассе, и услышал, как хлопнула дверь подъехавшей к зданию автомашины.

Она сунула мне голубоватого цвета билет, который я тотчас предъявил контролеру. Не дожидаясь, когда он оторвет талон, я быстро прошмыгнул мимо него в дверь. Мне было слышно, как контролер что-то сердито пробормотал мне вослед. Пробравшись сквозь толпу людей, сновавших по коридору, я бросился в открытую дверь и, оказавшись на уровне первого ряда зрительских трибун огромного спортивного зала, свернул влево. Болельщики, сидевшие на трибунах, ревели так, словно старались переорать друг друга. Справа от меня, в центре зала, располагалась большая спортивная площадка длиной в две гандбольные. С торцов ее огораживал высокий зеленый барьер. На высоте четырех футов от пола по барьеру проходила красная полоса. Спортивную площадку от неистовых фанатов — а их было не менее тысячи — отделяла массивная металлическая сетка.

В восьмом ряду я заметил свободное сиденье и, пробравшись к нему, развернулся и с трудом втиснулся между двумя орущими мексиканцами. Место, естественно, оказалось не мое, но искать свое времени у меня не было. Едва усевшись, я посмотрел на вход, через который только что вбежал в зал, и увидел там безусого мексиканца с длинными баками. Это был приятель генерала, большой любитель щипать женщин. Он суровым взглядом всматривался в сидящих на трибуне зрителей. На его лице я заметил кровоподтек и понял, что я, после того как врезал ему кулаком в живот, долбанул его ногой по лицу. Не удивительно, что именно этот ублюдок кинулся меня догонять. Вспомнив искаженное болью личико моей малышки, я пожалел, что не дал ему посильнее. Затем мое внимание привлекла игра, и я, наблюдая за ней, краем глаза следил за мужчиной с баками.

А тем временем на площадке команда «серых» выигрывала у «синих» со счетом 28:26. Букмекеры, стараясь перекричать ревущих болельщиков, предлагали делать ставки, которые по ходу игры непрерывно менялись. Зрители орали словно бешеные. Они вкладывали деньги в теннисные мячи с надрезом, бросали их букмекерам, а те, поймав, вынимали из мячей купюры, всовывали в них квитанции и кидали обратно. Тем временем у входа в зал появился мужчина, и, заметив того, с баками, подошел к нему, и что-то сказал. Гнавшийся за мной по улице сунул руку себе под пиджак и потрогал подмышку. Я мог побиться об заклад, что там у него был пистолет. Он явно горел желанием пристрелить того, за кем гнался. Перебросившись парой фраз, мой преследователь, вглядываясь в лица болельщиков, двинулся вдоль первого ряда трибун. Думаю, в полумраке зала ему не удалось бы разглядеть меня, если бы я не был блондином. В массе черноволосых болельщиков я должен был выглядеть как апельсин на снегу. Кроме того, все вокруг орали, делали ставки, а я сидел словно замороженный.

Над площадкой из одного ее конца в другой летал белый мяч. Он ударялся о деревянный щит, а один из четырех игроков, поймав его при отскоке в нечто вроде сачка, бежал вместе с остальными игроками к противоположному щиту и бросал в него мяч. За каждый пойманный мяч команде начислялось очко. Я взглянул на табло. На нем уже светился счет 29:26 в пользу «серых». Поняв, что сижу в окружении болельщиков «серых», я решился на отчаянный шаг.

— «Синие», давай! — чтобы выглядеть как можно естественней, заорал я и крепко выругался.

Мой вопль на английском привлек внимание мексиканца с баками. Он поднял глаза, бросил взгляд на восьмой ряд, откуда только что прокричали, но меня, к моему сожалению, так и не заметил.

Тогда я отчаянно замахал руками и завопил:

— Azule! Azule![21]Синие! Синие! (исп.)

На этот раз мой крик потонул в общем реве бесновавшихся на трибунах болельщиков. Мне уже начало казаться, что общий порыв страстей в зале захватывает и меня. Между тем человек с длинными баками все еще стоял напротив меня, и нас разделяло расстояние не более двадцати пяти футов. Тут я вспомнил о пленке, которую предусмотрительно засунул за ремень, и проверил, не свисает ли ее свободный конец с моих штанов, словно отстегнувшаяся подтяжка. Нет, все оказалось в порядке, кинопленка не выглядывала, а небольшое вздутие от бобины на брюках вряд ли было заметно. Тем не менее я все же решил перестать кричать и прыгать.

Заметив, что человек с баками смотрит в мою сторону, я помахал рукой одетому в белый халат и красную кепку букмекеру, дав понять, что хочу сделать ставку. Услышав, что текущая ставка сто к шестидесяти, я крикнул ему «azule» и, вытащив из бумажника шестьдесят песо, помахал банкнотами. Букмекер, выведя на квитанции цифру шестьдесят, вложил ее в белый теннисный мячик и бросил его мне. Вынув бумажку из мячика, я сунул в его прорезь деньги и кинул мячик обратно букмекеру.

Тот ловко поймал его на лету, а я снова закричал:

— Azule!

Тем временем мой преследователь, стиснув зубы так, что заходили желваки, продолжал всматриваться в лица сидевших в восьмом ряду зрителей. Я провел ладонью по лбу и к своему удивлению обнаружил, что он влажный от пота. Табло уже показывало счет 29 — 27. «Серых» от «синих» теперь отделяло два очка. Болельщики, как и прежде, продолжали орать и делать ставки. В этот момент я увидел, как белый мяч, взлетев в воздух, ударился в щит и отскочил от него. Игрок команды «синих» взмахнул сачком, чтобы его поймать, но промахнулся. Счет стал 30 — 27. Победили «серые». Я бросил свою квитанцию на пол.

Часть болельщиков, желая, видимо, перед следующей игрой размять ноги или утолить жажду, стала покидать зал.

— А где здесь бар? — спросил я своего соседа слева.

Тот задумчиво сдвинул брови.

— Mande?[22]Не повторите ли еще раз? (исп.) — переспросил он.

— Cantina. Licores.[23]Буфет. Выпивка (исп.)

— Alia у a la derecha[24]Там, направо (исп.), — улыбаясь и кивая, ответил сосед и указал на выход.

Затем, описав рукой полукруг, он дал понять мне, чтобы я после выхода из зала свернул направо.

— Gracias, — поблагодарил я его, поднялся и направился в бар.

Заметив меня, человек с баками кинулся за мной. У выхода он оказался раньше и, перегородив мне дорогу, глядя в глаза, поднял руку и произнес:

— Momentito, сеньор.

Я остановился, а он, продолжая что-то говорить по-испански, как бы невзначай провел рукой по пиджаку как раз в том месте, где у меня висел револьвер. Видимо поняв, что у меня с собой «пушка», он резко отдернул руку.

— Mande? — сморщив лицо, спросил я. — Turista.

Мимикой и жестами я дал ему понять, что стоящий перед ним turista не понимает по-испански. Не знаю, понял ли он или нет, но мне хотелось выглядеть простоватым иностранцем, пришедшим поглядеть на мексиканскую игру. Тем не менее он оскалился в улыбке, обнажив при этом ряд нижних зубов. Я заметил, что губа у него была рассечена. Моя работа, с гордостью отметил я. Давая понять, что разговор окончен, я кивнул ему и, сделав резкий шаг вперед, умышленно наткнулся на него. Под его пиджаком находился твердый предмет. Несомненно, это было огнестрельное оружие.

— О, черт! — воскликнул я. — Простите ради Бога.

Мексиканец хитро прищурил глаза, а я, обойдя его, прошел в бар и на радостях пропустил пару порций горячительного. Постепенно люди из бара стали расходиться, и я, не заметив поблизости ни человека с баками, ни его приятеля, вышел через центральный вход, поймал такси и сказал водителю, чтобы он отвез меня на улицу Кабаллито. Оказавшись на Кабаллито, я пересел в другую машину, добрался до Сан-Хуан де Летран, и, убедившись, что «хвоста» за мной нет, остановил третье такси, и назвал шоферу адрес сеньоры Лопес.

Подъехав к особняку генерала Лопеса, я переложил бобину с фильмом в карман пиджака и позвонил в дверь. Через минуту на пороге появилась хозяйка дома. Там, в тюрьме, она своим внешним видом и манерами произвела на меня сильное впечатление, но сейчас сеньора Лопес выглядела просто королевой. Многие из настоящих графинь не годились бы ей и в подметки. Высокая, грациозная, держа корпус прямо, она стояла в темном проеме дверей и спокойно смотрела на меня. Я удивился, что она не набросилась на меня с расспросами, а только тихо произнесла:

— Мистер Скотт, проходите, пожалуйста.

Я вошел в дом. Проходя мимо графини, на которой было шелковое серое платье, я ощутил легкий запах дорогих духов.

— Вам что-нибудь удалось для меня сделать? — наконец спросила она.

— Да, сеньора. Кое-что, — ответил я и, вытащив из кармана пиджака бобину с пленкой, протянул ей.

На ее лице появилось удивленное выражение.

— Благодарю вас, мистер Скотт. Огромное вам спасибо. Просто не могу поверить, как вам... удалось ее раздобыть. Где она была? Вы знаете, кто ее...

— Об этом я умолчу, если не возражаете. Во всяком случае, пока, — прервал я сеньору Лопес. — Но очень возможно, графиня, что это не единственный экземпляр вашего фильма. Вероятно...

— Графиня? — удивилась она.

— О, простите. Я оговорился.

— Так меня называет Амадор, но я не возражаю. Это намного лучше звучит, чем сеньора, — с улыбкой сказала она, и тут я обратил внимание на необычайно длинные черные ресницы, которые обрамляли ее огромные карие глаза. — Проходите. Не стоять же нам у дверей, — сказала графиня и, взяв меня под руку, повела по длинному, застланному ковром холлу, в который выходили по меньшей мере четыре двери.

Проходя в одну из них, я ощутил тепло ее руки. Надо сказать, что руку мою она сжимала несколько крепче, чем следовало бы для такого случая. Графиня щелкнула выключателем, и комнату залил яркий свет. На фоне ослепительно белых стен я увидел массивную мебель из дорогих пород дерева, в углу стояло пианино, а справа — огромных размеров тахта темно-бордового цвета. У стены напротив располагался небольшой бар.

— Не хотите выпить, мистер Скотт?

Тут я подумал о Бафф и ее отце.

— К сожалению, должен отказаться, сеньора, то есть графиня, — ответил я и увидел на ее лице улыбку. — У меня еще куча дел.

Я огляделся, в надежде найти телефонный аппарат, но его в комнате не было.

— Нет-нет, — возразила графиня. — Хоть что-то я все-таки должна от вас услышать. Хотелось бы узнать, что ждет меня завтра или на следующий день. Пропустите рюмочку и расскажите, как достали пленку.

— Тогда только одну, но не больше. Хорошо?

Сегодня вечером я уже не менее шести раз прикладывался к спиртному, и мне совсем не хотелось перебрать. Волнения мои прошли, напряжение спало, и теперь я чувствовал себя вполне комфортно. Я присел на тахту, а буквально через минуту графиня подала мне высокий стакан с ромом и бутылку минеральной воды «Техуакан». Прислонившись затылком к мягкой спинке тахты, я начал вспоминать подробности моих вечерних злоключений. Едва я успел пригубить ром и запить его минеральной водой, как графиня, до этого кругами ходившая возле меня, вдруг произнесла:

— Мистер Скотт, как вы думаете, на этом мои неприятности закончились?

— Честно говоря, я так не думаю. Должны быть копии фильма. Не знаю ни где они, ни у кого они. Правда, мне кажется, это можно прояснить, но обещать вам ничего не могу.

— А вы сами... — начала она и на секунду прервалась. — Вы видели этот...

— Нет, — поспешил ответить я и отпил еще рома. — Нет, графиня.

— Почему вы тогда уверены, что это именно тот фильм?

— А я... хм... — невнятно произнес я, и, желая замять вопрос, вновь глотнул рома, и запил его «Техуакан».

Не мог же я рассказать ей, что хитростью проник в публичный дом и выкрал пленку буквально из-под носа ее мужа.

— Я совершенно в этом уверен. Да, совершенно.

— Мистер Скотт, мне необходимо самой в этом убедиться. Скорее всего, этот фильм сегодня должны были предложить моему мужу.

Она именно так и сказала — «предложить», а не «показать». Я был так поражен ее хладнокровием и мягким тоном, с которым графиня произнесла эту фразу, что у меня по спине пробежали мурашки.

Я допил свой ром и тут заметил стоявший на подставке кинопроектор. Это был уже второй проектор, который я сегодня лицезрел.

Графиня поймала мой удивленный взгляд:

— Я купила его сразу же, как получила первую пленку. Хотела знать наверняка, чем меня шантажируют.

— Да, понимаю, — откликнулся я. — Что ж, весьма разумно.

— Так что с его помощью можно проверить, тот ли фильм вы достали или нет.

— Да, конечно, — сказал я, поднимаясь с тахты. — Всего хорошего, графиня. Думаю, что мне...

— Нет, останьтесь, пожалуйста, мистер Скотт. Пожалуйста. Всего на минуту, — попросила она.

Я снова присел в надежде, что через минуту смогу покинуть этот дом.

Графиня, плавно покачивая восхитительными бедрами, подошла к тахте, слегка наклонилась и, положив руку на мое плечо, нежным голосом произнесла:

— Подождите немного. Если окажется, что фильм не тот, то вам предстоит исправить свою ошибку. Разве не так? Тогда вам придется продолжить поиски. Верно?

— Да, согласен, — ответил я. — Это весьма логично.

Не убирая руки с моего плеча, она еще ниже наклонилась и, глядя мне в глаза, улыбнулась:

— Скажите, мистер Скотт, только честно. А вам самому не хотелось бы посмотреть, что на этой пленке?

От неожиданности у меня перехватило дыхание, и из моего горла вылетели какие-то странные звуки, похожие на свист.

— Ну, — неуверенно произнес я. — Хорошо, я...

— Нет-нет, честно, — продолжала настаивать она. Ее рот был приоткрыт. В уголках влажных пурпурных губ сеньоры Лопес играла улыбка, а ее огромные карие глаза просто буравили меня.

— Не хотели бы? — нежно проворковала она, а затем еще мягче продолжила: — Только не лукавьте. Так хотите посмотреть фильм?

— Не могу сказать, что не хочу, только вот как-то не совсем... — пробормотал я.

Теперь ее лицо засветилось в улыбке.

— Подождите минутку, мистер Скотт. Сейчас я налью нам обоим рома.

— Прошу вас, называйте меня просто Шелл.

Она обошла тахту и грациозной походкой, а это было первое, что я отметил у графини при первой же встрече, направилась к бару. Зачарованным взглядом я смотрел ей вслед, восторгаясь идеальной линией обтянутых шелком бедер. Пока она, отвернувшись от меня, разливала ром, я не отрываясь смотрел на нее. Та же спина, та же плавность движений, что и на пленке, подумал я. Только на этот раз на сеньоре Лопес было серое шелковое платье, и в волосах не поблескивал гребень. Тонкая талия рельефно подчеркивала крутизну ее бедер и стройность ее длинных ног. В горле у меня пересохло, и мне уже не терпелось смочить его.

Наконец она отошла от бара и, подойдя ко мне вплотную, протянула высокий стакан.

— Готово, Шелл, — сказала графиня.

Я жадно припал губами к стакану и наполовину осушил его. Напротив, метрах в шести от меня, была голая белая стена, на которую был направлен объектив кинопроектора, стоявшего за моей спиной. Графиня погасила свет, и чуть слышно подошла к проектору, и включила его. Темноту комнаты прорезал яркий пучок света, и на стене появилась рамка. Сеньора Лопес, обойдя тахту, присела рядом со мной. Мое плечо частично загораживало изображение на стене, и я подвинулся немного вправо.

— Нет-нет, Шелл, — поспешно произнесла графиня, — вернитесь на прежнее место. Пожалуйста, не отодвигайтесь.

Я бы мог отказаться от ее предложения, но промолчал, подвинулся обратно влево и, чтобы мое плечо не проецировалось на стену, был вынужден прижаться к сидящей рядом графине. Моя левая рука оказалась зажатой между нами. Так сидеть мне было неудобно, и я, вытащив руку, закинул ее за спинку тахты. Графиня взяла мою свисавшую со спинки руку, положила себе на плечо и, не отпуская ее, сказала:

— Так ведь удобнее. Правда, Шелл?

— Да, удобнее, — ответил я.

На стене забегали кадры, которые я уже видел: графиня, сбросив на пол блузку, стягивала со своих крутых бедер юбку. Затем, помедлив, она посмотрела на мужчину в темном халате, что-то сказала и вскинула руку. Мужчина кивнул и исчез из кадра. Сняв юбку, женщина перешагнула через нее и выпрямилась. Теперь она осталась в узеньких трусиках и лифчике. Расстегнув застежку на спине, графиня сняла лифчик, затем трусики. Подобрав валявшуюся на полу одежду, она сделала несколько шагов вперед и предстала во всем своем великолепии. Правда, пока со спины. Постояв немного. У кровати, графиня присела на ее край, повернувшись лицом к объективу кинокамеры. Затем она вынула из зачесанных наверх волос гребень и тряхнула головой. Тяжелая грива волос упала ей на плечи. Сеньора Лопес сначала провела по ним рукой, а потом гребнем.

Я почувствовал, как сидевшая рядом живая графиня сжала мне руку, крепко прижала ее к своему плечу и стала нежно тереться об меня своей длинной ногой.

— Да, это та пленка, — подтвердила она.

— Да? Теперь, когда все сомнения рассеялись, может быть, мне... — начал я, но сеньора, приложив свой холодный пальчик к моим губам, остановила меня.

— Неужели вам не понравился фильм? — спросила она.

— Нет, совсем нет.

— Вы не хотите увидеть продолжение?

— Н-нет... Отчего же?

— Тогда, Шелл, сидите смирно. Договорились?

Глубоко вздохнув, она прижалась ко мне еще плотнее и, потянув мою руку вниз, прижала ладонь к своей упругой груди. Я тотчас ощутил тепло ее божественного тела и понял, что у графини под платьем не было лифчика.

Чуть подавшись вперед, она тихо прошептала:

— Допивайте.

Я проглотил остатки рома, а она, взяв мой пустой стакан, наклонилась и поставила его на пол. Выпрямившись, сеньора Лопес взяла обе мои руки и обвила их вокруг себя. А тем временем на белой стене появилось изображение мужчины. С минуту я и графиня сидели не шелохнувшись. Потом она повернулась лицом ко мне. В мерцающем свете кинопроектора я увидел, как пальцы женщины коснулись ворота шелкового платья. Через мгновение графиня сидела уже по пояс обнаженной и нежно водила пальцами по моим щекам и губам. Ее рука скользнула между моих ног, и я, потеряв над собой контроль, обнял ее и крепко прижал к себе. Она не сопротивлялась. Слегка закинув голову, женщина выжидающе смотрела мне в глаза, и я, вдыхая возбуждающий аромат тонких духов, исходивший от ее пышущей жаром груди, страстно поцеловал графиню в губы.

Вдруг я вздрогнул: мне послышался странный звук будто кто-то хлопнул дверью. В этот момент фильм за кончился, и пленка, перемотавшись на приемную бобину, свободным концом стала хлестать по проектору. На стене засветилась прямоугольная рамка. В комнате стало значительно светлее. Я уже не думал о работающем вхолостую проекторе, а пытался понять, действительно ли хлопнула дверь, или это мне только почудилось.

Графиня тяжело задышала, высоко вздымая грудь.

— Вы слышали? — встревоженно спросила она.

— Что?

— Что-то хлопнуло. Кажется, в доме. Слышали?

— Да.

— Это, должно быть, дверь. О Боже!

— Дверь?

— Конечно же. О Господи!

— Кто бы это?

— Вернулся мой муж.

— Му-уж?

И тут из холла донесся тяжелый топот, словно в дом Лопесов проник сам Кинг-Конг. Бум, бум! — неслось из-за двери. Звук шагов становился все громче и громче.

— О Боже! — на этот раз воскликнул я и подумал: «Какой же ты, Скотт, все-таки дурак».