Онлайн чтение книги Пенденнис
Глава LXXV. Exeunt eumes

С тех пор как имели место описанные выше события и разговоры, все наши действующие лица стали на месяц старше и большое число их снова собралось в том провинциальном городке, где мы впервые с ними познакомились. Фредерик Лайтфут, в прошлом мажордом в услужении у сэра Фрэнсиса Клеверинга, баронета, из Клеверинг-Парка, имел честь осведомить аристократию и дворянство**шира о том, что он теперь содержит широко известную комфортабельную гостиницу "Герб Клеверингов" в г. Клеверинге и надеется, что лучшие семьи графства не оставят ее своим вниманием. "Это старинное, хорошо поставленное заведение, — гласит манифест мистера Лайтфута, — отремонтировано и отделано сообразно со всеми требованиями комфорта. Джентльмены, выезжающие на охоту с гончими из Дамплингбэра, найдут в "Гербе Клеверингов" превосходные конюшни и денники для своих лошадей. При гостинице открыта поместительная бильярдная, а в погребах имеются в изобилии лучшие сорта вин и настоек, отобранных самим Ф. Л., невзирая на расходы. Для разъездных коммерсантов "Герб Клеверингов" также представляет несравненные удобства. Цены установлены на все вкусы, в соответствии с экономическим духом нашего времени".

И в самом деле, старая гостиница встрепенулась. Герб Клеверингов над воротами заново покрашен в самые яркие цвета. Окна кофейни чисто вымыты и увешаны рождественским остролистом; малая коллегия мировых судей заседает в карточной комнате бывшего собрания. Как и прежде, фермеры устраивают здесь свои обеды, все более многолюдные, ибо кухня миссис Лайтфут пользуется успехом. Особенно славятся ее индийские подливы и пряные, наваристые супы. Уважаемый арендатор Фэрокса майор Стоке, капитан Гландерс (в отставке) и другие столпы местного общества во всеуслышание их одобрили и не раз заказывали как для себя лично, так и для банкета Клеверингского института по случаю открытия новой читальной залы, когда все виднейшие обитатели этого благоденствующего городка отдали должное превосходной стряпне здешней хозяйки. Председательствовал сэр Фрэнсис Клеверинг, баронет, при поддержке почтенного пастора Портмена; а с обязанностями вице-председателя отлично справился (при поддержке его преподобия Дж. Симкоу и его преподобия С. Джаулза) мистер Баркер, энергичный владелец клеверингской ленточной фабрики и главный директор Клеверингской ветки Большой западной железной дороги, которая откроется через год и над постройкой которой сейчас усердно трудятся инженеры и рабочие.

"Как нам стало известно, некое интересное событие, имеющее произойти в жизни выдающегося обывателя нашего города, Артура Пенденниса, эсквайра, заставило его отказаться от намерения выставить свою кандидатуру от нашего округа; и носятся слухи (как утверждают "Чаттерисский часовой", "Клеверингский земледелец" и "Бэймутский рыбак" — этот независимый орган печати, известный своими высокими принципами и неизменной верностью британским традициям, лучшая газета для помещения реклам), — ходят слухи, как утверждают "Ч. ч.", "К. з." и "Б. р.", что если сэр Фрэнсис Клеверинг, по причине пошатнувшегося здоровья, откажется от своего места в парламенте, он уступит его некоему молодому человеку, сказочно богатому и состоящему в родстве с самой высокой аристократией нашей империи, которому вскоре предстоит сочетаться браком с некоей интересной и очаровательной девицей, связанной тесными узами с уважаемыми владельцами Клеверинг-Парка. Леди Клеверинг и мисс Амори прибыли в поместье на Рождество; в начале нового года там ожидается большой съезд аристократии и небывало интересные и пышные празднества".

С помощью этой заметки сообразительному читателю не трудно будет понять, что произошло за время короткого перерыва в нашем повествовании. Хоть леди Рокминстер и ворчала, что напрасно Лора предпочла Пенденниса Синей Бороде, все, кому известна тайна Уорингтона, поймут, что у девушки не было выбора, и сама старая графиня, взявшая Лору под свое покровительство, в общем-то была довольна, что ее подопечная, выполняя предназначение всех молодых девиц, решила выйти замуж. Она в тот же вечер поделилась этой новостью со своей горничной, и миссис Бек, для которой это отнюдь не было новостью, поскольку Марта из Фэрокса постоянно держала ее в курсе происходящих событий, не преминула обнаружить величайшее изумление и радость.

— Доход мистера Пенденниса составляет столько-то, железная дорога, по его словам, даст ему еще столько-то; у мисс Белл есть столько-то и в будущем к этому, вероятно, кое-что прибавится. Для людей их круга это вполне достаточно. И еще я поговорю с моим племянником Пинсентом, он, сколько я понимаю, был к ней когда-то неравнодушен, но об этом, разумеется, не могло быть и речи… ("Ну я думаю, ваше сиятельство, где уж там!")… вы-то в этом ничего не смыслите, вам и думать об этом не положено… поговорю с Джорджем Пинсентом, он теперь главный секретарь ведомства Сургуча и Тесьмы — и велю ему куда-нибудь пристроить мистера Пенденниса. А завтра утром, Бек, сходите к майору Пенденнису, передайте от меня поклон и скажите, что я навещу его в час дня… Да, — пробормотала про себя старуха, — майора надобно примирить с этой мыслью и пусть оставит свое состояние Лориным детям.

Ровно в час дня вдовствующая леди Рокминстер вплыла в номер майора Пенденниса, — можно себе представить, как он был счастлив принять у себя столь высокородную гостью. Кое-что майору уже было известно — он узнал от самого Пена, что его брак с мисс Амори не состоится. Накануне вечером молодой человек встретил в подъезде гостиницы мистера Фроша и, вспомнив о дядюшке (в первый раз за весь этот день!), осведомился о его здоровье; а потом прошел в кофейню и там написал несколько слов, чтобы осведомить своего опекуна о последних событиях.

"Дорогой дядюшка, — написал он, — если между нами были разногласия, то теперь они отпали. Вчера я побывал в Танбридж-Уэлзе и обнаружил, что приз, относительно которого мы колебались, уже захвачен другим. Мисс А., не пролив обо мне ни единой слезы, подарила себя Гарри Фокеру с его пятнадцатью тысячами годовых. Я поймал их с поличным и как застал, так и оставил его победителем.

Хочу вас порадовать: Тэтем пишет, что продал три моих поля в Фэроксе железнодорожной компании, за хорошую цену. При свидании расскажу вам кое-что еще, а пока остаюсь любящий Вас _А. П._"

— Я догадываюсь, какие вести вы мне принесли, — с улыбкой сказал майор, склоняясь в поклоне перед посланницей Пена. — Это чрезвычайно любезно с вашей стороны. Как вы прекрасно выглядите! Как вы добры! Как вы всегда благоволили к этому молодому человеку!

— А все ради его дядюшки, — учтиво отвечала леди Рокминстер.

— Он сообщил мне, как обстоят дела, написал мне очень милую записку, да, очень милую; и оказывается, капитал его несколько увеличился, да; и, приняв все в соображение, я даже не особенно жалею, что этот брак с мисс Амори est manque [91]Сорвался (франц.)., хотя в свое время хотел этого… да, приняв все в соображение, я даже очень рад.

— Нужно его утешить, майор Пенденнис, — продолжала графиня, — нужно его женить.

Тут майор понял, в чем дело и о какой целью леди Рокминстер пожелала взять на себя роль посредницы.

Нет нужды пересказывать их беседу и распространяться о том, как графиня выполнила свою миссию, не слишком, в сущности, трудную. Почему бы Пену и не жениться, на ком он хочет, тем более, что таково же было желание его матери. Леди Рокминстер еще подкрепила эту мысль неким намеком, имевшим большой вес в глазах майора, но о нем мы умолчим, поскольку миледи, хоть и достигла весьма преклонных лет, но еще жива и есть опасность прогневить ее родственников; словом, сугубая любезность графини и ее забота о Лоре вконец покорили старика. А леди Рокминстер и вправду держала себя на диво кротко и ласково, и только один раз, когда майор заикнулся о том, что его мальчик делает мезальянс, вспылила и выложила ему все то, что бедный Пен и его друзья уже давно и смиренно признали, — что он Лоре в подметки не годится; что Лора достойна быть женой короля, что Лора — совершенство. И странное дело: убедившись, что такая знатная леди, как графиня Рокминстер, не на шутку восхищается Лорой, майор Пенденнис и сам проникся к ней восхищением.

Таким образом, когда Фрошу было приказано сходить наверх в номер леди Рокминстер и передать мисс Белл и мистеру Артуру Пенденнису, что майор желает их видеть, и когда Лора, румяная и счастливая, вошла в комнату под руку с Пеном, — майор протянул трясущуюся руку и ей, и племяннику, а затем приветствовал Лору и иным способом, от чего она еще больше разрумянилась. Румянец счастья! Ясные глаза, светящиеся любовью! Автор поворачивается спиной к этой группе и, глядя на своих молодых читателей, надеется, что когда-нибудь у всех у них глаза будут сиять таким же светом.

Когда выяснилось, что Пен ретировался без слова жалобы и что прелестная Бланш подарила свою юную любовь робкому вздыхателю с пятнадцатью тысячами годового дохода, в сердце и в доме у леди Клеверинг поднялось такое ликование, какого добрая бегум не знавала много лет, и между нею и Бланш воцарилось умилительное дружелюбие и сердечность. Пылкий Фокер торопил наступление счастливого дня и был готов всемерно сократить время траура, дабы вступить во владение столькими достоинствами и прелестями, которые до сих пор не принадлежали ему, а всего лишь, так сказать, причитались. Кроткая Бланш, идеал и мечта своего будущего повелителя, охотно шла навстречу желаниям влюбленного Генри. Леди Клеверинг переехала в Лондон. По ее приказу портнихи и ювелиры взялись за изготовление упоительных атрибутов Гименея. На радостях она и сэра Фрэнсиса не оставила своими милостями, и супруги примирились настолько, что он тоже приехал в Лондон, снова сидел во главе семейного стола и появлялся с набитым кошельком в своих любимых бильярдных и игорных притонах. Однажды, приехав обедать на Гровнер-Плейс, майор Пенденнис и Артур увидели там на роли лакея своего старого знакомого: мужчина в черном, с невозмутимой почтительностью предлагавший им на выбор сладкого или сухого шампанского, был не кто иной, как мистер Джеймс Морган. Среди гостей оказался и шевалье Стронг; он был очень в ударе и развлекал все общество рассказами о своих приключениях за границей.

— Меня сама миледи пригласила, — вполголоса сообщил он Артуру. — Этот Морган весь почернел от злости, когда я вошел. Он тут замышляет недоброе. Я уйду первым и подожду вас с майором у ворот Хайд-парка.

Подавая майору шинель, мистер Морган промямлил что-то в том смысле, что согласился временно поработать у Клеверингов.

— У меня есть одна ваша бумага, мистер Морган, — сказал майор.

— Если угодно, можете показать ее сэру Фрэнсису, сэр, сделайте одолжение, — отвечал Морган, не поднимая глаз. — Я вам очень обязан, майор Пенденнис, и если только смогу, непременно отплачу вам за вашу доброту.

Артур услышал эту фразу, увидел ненавидящий взгляд, которым она сопровождалась. Крикнув, что забыл носовой платок, он побежал по лестнице обратно в гостиную. Фокер был еще там, все не мог оторваться от своей сирены. Пен бросил на сирену многозначительный взгляд, а сирена, нужно полагать, понимала многозначительные взгляды, потому что когда Пен, отыскав свой платок, снова пошел к двери, она сказала, смеясь:

— Ах, да, Артур… мистер Пенденнис… я хотела просить вас передать одну вещь нашей милой Лоре, — и вышла следом за ним.

— Что такое? — спросила она, притворив дверь.

— Вы сказали Гарри? Вы знаете, что этому мерзавцу Моргану все известно?

— Знаю.

— Вы сказали Гарри?

— Нет, нет… Вы меня не выдадите?

— Морган, вот кто выдаст.

— Нет, — сказала Бланш. — Я ему обещала… n'importe [92]Не важно что (франц.).. Подождите, пока мы поженимся… ах, дайте нам только пожениться… ах, я так несчастна, — воскликнула девушка — та самая, что весь вечер цвела улыбками и невинной веселостью.

— Умоляю вас, скажите Гарри. Скажите сейчас. Вы ни в чем не виноваты. Вам он простит что угодно. Скажите ему сегодня же.

— И передайте ей вот это… il est la… [93]Он здесь (франц.). и мой привет, и простите, пожалуйста, что я вас задержала; а если она будет у мадам Кринолин в половине четвертого, и если леди Рокминстер ее отпустит, мне так хотелось бы покататься с ней в парке. — И, послав Пену воздушный поцелуй, она ушла, напевая, а Пен побежал вниз, навстречу Моргану, который поднимался на бархатных лапах по устланной ковром лестнице.

Снизу Пен еще услышал, как под пальцами мисс Амори бравурно зазвучало фортепьяно, а затем вышел с дядюшкой на улицу и в двух словах рассказал ему о своем разговоре с Бланш.

— Что же теперь делать? — спросил он.

— Что делать, что делать, — рассердился майор. — Не вмешиваться, только и всего. Ты спасибо скажи, что выпутался из этой истории, — добавил он и даже передернулся от отвращения, — пусть сами разбираются.

— Хоть бы только она ему сказала!

— Будь покоен, она сделает, как найдет нужным. Мисс Амори, черт возьми, девушка с головой, пусть и действует по своему усмотрению. А что ты с ними развязался — этому я рад, черт возьми, очень рад. Кто это там курит? А, это мистер Стронг. Тоже небось жаждет сунуть свой нос в это дело. Говорю тебе, Артур, не вмешивайся.

Стронг и правда пытался заговаривать на эту тему, но майор упорно его не слушал — он рассуждал о погоде, о стоянках кебов, о том, как хорош Эпсли-Хаус в лунном свете, — о чем угодно, кроме этого предмета. Сворачивая на Сент-Джеймс-стрит, он чопорно раскланялся со Стронгом и, крепко ухватив племянника под руку, опять стал уговаривать его оставить Клеверингов в покое.

— Эта история могла бы тебе дорого обойтись, — сказал он, — так что ты уж послушай моего совета.

Когда Артур вышел из гостиницы, плащ и сигара Стронга маячили в нескольких шагах от подъезда. Веселый капитан, смеясь, подошел к Артуру.

— Я тоже стреляный воробей, — сказал он. — Я хотел с вами поговорить, Пендеинис. Я слышал обо всем, что тут произошло в мое отсутствие. Авансом поздравляю вас с законным браком и еще поздравляю со счастливым избавлением — вы меня понимаете. Не мое дело было что-нибудь говорить, но я-то знаю, что некая особа — отъявленная… ну, да не важно кто. Вы поступили, как благородный человек, и слава богу, что не попались.

— Да, жаловаться мне не на что, — отвечал Пен. — А возвращался я, чтобы еще раз попытаться уговорить бедную Бланш все рассказать Фокеру. Ради нее надеюсь, что она это сделает, а впрочем, — едва ли. Честность — лучшая политика, Стронг, лучшая и единственная.

— И счастлив тот, кто ей следует, — подхватил шевалье. — Этот мерзавец Морган готовит какую-то пакость. Он уже два месяца как рыщет вокруг нашей квартиры — разнюхал тайну бедняги Амори и теперь хочет узнать, где этот сумасшедший находится. Уж он и мистера Болтона выспрашивал, и старика Костигана несколько раз до пьяна напоил. Сторожа он подкупил, чтобы сказал, когда мы вернемся, и к Клеверингу в услужение втерся, намекнув, что много знает. Вот увидите, он еще заработает на этом хороший куш.

— А где Амори? — спросил Пен.

— В Булони, наверно. Я его там оставил и предостерег, чтобы сюда не совался. Мы с ним рассорились, с таким сумасшедшим каши не сваришь. И мне очень приятно, что теперь он — мой должник и что благодаря мне он не угодил в еще худшую беду.

— Все свои выигрыши он, верно, растратил?

— Нет, он сейчас богаче, чем был до отъезда, разве что за последние две недели все спустил. В Бадене ему баснословно везло — несколько дней подряд срывал банк, все только о нем и говорили. Он там связался с одним субъектом по фамилии Блаундел, который собрал вокруг себя всевозможных шулеров — мужчин и женщин, русских, немцев, французов, англичан. Амори так обнаглел, что в один прекрасный день я был вынужден исколотить его до полусмерти. Что поделаешь, он не робкого десятка, и мне ничего не оставалось, как пустить в ход кулаки.

— И что же, он вызвал вас на дуэль?

— Вы хотите сказать, что я сделал бы доброе дело, если бы застрелил его? Нет, сэр, я ждал его вызова, но не дождался, а в следующий раз, как мы встретились, он попросил у меня прощения. Так и сказал: "Стронг, я перед вами виноват. Вы меня вздули — и поделом". Я пожал ему руку, но оставаться с ним после этого не мог. Свои долги я уплатил ему еще накануне, — пояснил Стронг, краснея. — Все заложил, чтобы ему заплатить, а потом с десятью последними флоринами пошел играть в рулетку. Если б проиграл, то наутро подставил бы лоб под его пулю. Жизнь мне опостылела. Ну посудите сами, сэр, разве это не обидно? Грешен, векселями я баловался, но ни разу не покинул друга в беде, не совершил ни одного бесчестного поступка, и чтобы такой человек не мог заработать себе на кусок хлеба? В рулетку я тогда выиграл, и поставил на этом крест. Теперь решил торговать вином. Родственники моей жены живут в Кадисе. Я буду ввозить испанские вина и окорока; на этом можно нажить состояние, сэр, большое состояние. Вот моя карточка. Если вам потребуется херес или окорока — вспомните про Нэда Стронга.

И шевалье вручил Артуру изящную карточку, на которой значилось, что "Стронг и Кo, Подворье Шепхерда", — единственные агенты по продаже прославленных вин Манзанилья испанского гранда герцога Гарбансос, а также знаменитых Тобосских окороков, из свиней, откормленных одними желудями на родине Дон-Кихота.

— Приходите и отведайте, сэр, отведайте у меня на квартире. Деловая хватка у меня есть, и на этот раз, клянусь честью, я добьюсь успеха.

Пен рассмеялся и сунул карточку в карман.

— Не знаю, разрешат ли мне ходить на холостые пирушки, — сказал он. — Вы ведь знаете, я собираюсь…

— Но херес-то вам потребуется, сэр, непременно потребуется.

— Тогда, будьте спокойны, я обращусь только к вам. По-моему, вы хорошо сделали, что расстались и с другим своим приятелем… Я слышал, почтенный Алтамонт и его дочь состоят в переписке, — добавил Артур, помолчав.

— Да. Она, хитрюга, писала ему длиннющие письма — страшная галиматья, он мне показывал; а он ей отвечал на имя миссис Боннер. Сперва он хотел ее увезти, — верните ему дочь, и никаких. Но она, сами понимаете, не пожелала, да и он скоро остыл. — Шевалье вдруг расхохотался. — Да вы знаете, сэр, из-за чего у нас вышла ссора, а потом и драка? В Бадене жила одна вдовушка, некая баронесса де ля Крюшкассе, одного с ним поля ягода; так этот мошенник хотел на ней жениться, и женился бы, кабы я ей не сказал, что он уже женат. Да, они друг друга стоили. Когда я отплывал в Англию, я видел ее на молу в Булони.

И вот мы добрались в нашем повествовании до того места, к которому уже подвела нас заметка из "Чаттерисского часового".

До блаженного часа, когда Фокер сможет назвать Бланш своей, остались считанные дни; чуть ли не все клеверингские "жители перебывали в каретнике при "Гербе Клеверингов", чтобы поглядеть на роскошнейшую новую коляску, которую старший кучер мистера Фокера показывает, за благодарную мзду в виде выпивки. Мадам Фрибсби шьет очаровательные платья фермерским дочкам, которым предстоит изображать своего рода хор подружек во время венчания и свадебного завтрака. И по случаю восхитительного события в поместье готовятся грандиозные торжества.

— Да, да, мистер Хакстер, счастливые арендаторы, гордость страны, соберутся под сводами баронского замка, и пойдет пир горой, вино польется рекой, и дин-дон колокольный звон, все будет как у людей. А потом мой тестюшка с блестящими в глазах слезами умиления благословит нас на ступенях баронского крыльца. Кажется, таков будет церемониал, мистер Хакстер, — надеюсь вы и ваша прелестная супруга почтите нас своим присутствием, а сейчас, что будете пить, сэр? Миссис Лайтфут, голубушка, прошу вас, угощайте моего доброго друга и лейбмедика мистера Хакстера, мистера Сэмюела Хакстера, члена Королевской коллегии хирургов, всем, что есть лучшего в вашем заведении, а записывайте на меня; а вас, мистер Лайтфут, чем позволите угостить? Впрочем, вы, кажется, уже достаточно подкрепились, ха-ха.

Так разглагольствовал Гарри Фокер в буфете "Герба Клеверингов". Он снял там номер и окружил себя друзьями. Всех без разбора он угощал вином, со всеми балагурил. Он был так счастлив! Он смешил мадам Фрибсби, приятельницу и союзницу миссис Лайтфут, когда она с задумчивым видом сидела в буфете. Он утешал миссис Лайтфут, которой молодой супруг уже доставлял немало тревог и огорчений; ибо мы не можем скрыть, что мистер Лайтфут, владевший ключами от погреба, но отнюдь не владевший своими необузданными желаниями, с утра до ночи был либо навеселе, либо пьян. У любящей жены сердце кровью обливалось при виде того, как этот молодой верзила шатаясь бродит по двору и по дому, либо распивает с фермерами и торговцами собственные прекрасные вина и с таким тщанием отобранные настойки.

Мистер Морган, когда у него выдавалась свободная минута, приходил сюда из Клеверинг-Парка и тоже выпивал стаканчик за счет хозяина. Он поглядывал на выкрутасы пьяненького Лайтфута со злобной усмешкой. В такие минуты миссис Лайтфут особенно страдала за своего злосчастного супруга. Женат всего несколько месяцев, а до чего дошел! Мадам Фрибсби могла ей посочувствовать. Мадам Фрибсби могла и не такое порассказать о мужчинах. Она имела печальный опыт, много чего пережила. Вот так и получается, что никто не счастлив вполне, что у каждого, как заметил мистер Фокер, есть в бокале жизни горькая капля. А между тем сам-то он, простая душа, не ощущал в своем вине никакой примеси. Его чаша была до краев полна счастьем.

Мистер Морган оказывал Фокеру самое почтительное внимание.

— А мне он почему-то не нравится, — признался както молодой человек доброй миссис Лайтфут. — Мне все кажется, что он снимает с меня мерку для гроба. Мой тестюшка его боится; вообще мой тестюшка… ну, да ладно, зато теща у меня молодец, миссис Лайтфут.

— Еще бы, — согласилась та и вздохнула при мысли, что, пожалуй, лучше бы ей было не покидать своей барыни.

— Нет, не нравится он мне, — продолжал Фокер, — а почему — не пойму. Он, видите ли, хочет поступить ко мне в дворецкие. И Бланш хочет, чтобы я его нанял. Чем он так приглянулся мисс Амори?

— А разве он приглянулся мисс Бланш?

Новость эта, казалось, сильно встревожила миссис Лайтфут; а вскоре у этой достойной женщины появились и новые причины для тревоги. Однажды утром ей доставили письмо с булонским штемпелем, и она ссорилась изза него с мужем, как раз когда Фокер проходил через буфет, направляясь в Клеверинг-Парк. Он теперь являлся туда к утреннему завтраку и некоторое время купался в лучах своей Армиды; затем, поскольку общество Клеверинга ему претило, а охота не была в числе его любимых занятий, он возвращался на часок к бильярду и теплой компании в "Гербе Клеверингов"; затем наступало время для поездки верхом с мисс Амори, а затем, пообедав у нее, он скромно удалялся к себе в гостиницу.

Итак, Лайтфут и его супруга ссорились из-за письма. Опять заграничное? Почему она все время получает письма из-за границы? Кто ей пишет? Уж он дознается. Брат? Неправда, нет у нее никакого брата. Не его дело? Нет, его. И, выругавшись, он схватил жену в охапку и потянулся к ее карману за письмом.

Бедная женщина взвизгнула: "На, бери!" Но в ту минуту, как Лайтфут сжал письмо в кулаке, на пороге показался мистер Фокер, и при виде его она взвизгнула еще громче и снова попыталась вырвать у мужа добычу. Оттолкнув ее, Лайтфут вскрыл конверт, и оттуда выпало на стол второе письмо.

— Прочь руки! — вскричал Гарри и ринулся к супругам. — Не смейте обижать женщину, сэр! Подлец тот, кто притронется к женщине, если только не для… э, что это? Письмо для мисс Амори? Что это значит, миссис Лайтфут?

Миссис Лайтфут заголосила:

— Истукан бесчувственный! Так ты обходишься с женщиной, которая тебя из грязи подняла? Негодяй, на жену поднял руку! И зачем я за тебя пошла? Зачем оставила мою барыню? Для того ли я истратила восемьсот фунтов на этот дом, чтобы ты тут пил да безобразничал?

— Сама получает письма, а сама не говорит, от кого, — проворчал Лайтфут пьяным голосом. — Это дело семейное, сэр. Прикажете чего-нибудь подать, сэр?

— Я отнесу это письмо мисс Амори, я как раз туда иду, — сказал Фокер; бледный, как мел, он взял письмо со стола, накрытого для хозяйского завтрака, и вышел.

— Он приезжает… кто приезжает, черт возьми? Кто это "Дж. А", миссис Лайтфут? Я вас спрашиваю, кто это "Дж. А"? — орал супруг.

Крикнув на ходу "да замолчи ты, пьяная рожа", миссис Лайтфут сбегала за шляпкой и шалью, кое-как оделась, увидела, что Фокер пошел по главной улице, сама свернула в переулок и задами побежала к воротам Клеверинг-Парка. Фокер заметил впереди себя бегущую фигуру, но когда он дошел до ворот, ее и след простыл. Остановившись, он спросил привратника:

— Кто это сейчас вошел? Ах, миссис Боннер?

Ноги его не слушались; деревья плыли перед глазами. Раза два он отдыхал, прислонившись к стволу облетевшей липы.

Леди Клеверинг с сыном была в столовой, тут же зевал над газетой ее муж.

— С добрым утром, Гарри, — сказала бегум. — Глядите, сколько писем, целые горы. Леди Рокминстер приедет не в понедельник, а во вторник, Артур с майором будут сегодня; а Лора поживет у пастора Портмена, оттуда и в церковь придет, и еще… да что с вами, Гарри, голубчик, на вас лица нет!

— Где Бланш? — с трудом проговорил Гарри. — Еще не выходила?

— Бланш всегда последняя, — сказал Фрэнк, уплетая булочки. — Лентяйка первостепенная. Когда вас нет, она до второго завтрака в постели валяется.

— Замолчи, Фрэнк, — остановила его мать.

Вскоре явилась и Бланш; она была бледна и посмотрела на Фокера как-то искательно; потом подошла к матери, поцеловала ее и, когда повернулась к Гарри, лицо ее сияло самой обворожительной улыбкой.

— Как поживаете, сэр? — сказала она, протягивая ему обе руки.

— Я болен, — отвечал Гарри. — Я… я принес вам письмо, Бланш.

— Письмо? От кого же? Voyons [94]Давайте посмотрим (франц.)..

— Не знаю… но хотел бы узнать.

— Как я могу сказать, пока не прочла?

— А разве миссис Боннер вам не сказала? — спросил он дрожащим голосом. — Тут какая-то тайна. Леди Клеверинг, лучше вы сами ей отдайте.

Леди Клеверинг в недоумении взяла письмо из трясущейся руки Фокера и взглянула на надпись. И тут она тоже вся затряслась, в испуге уронила письмо, подбежала к Фрэнку и, прижав его к себе, всхлипнула:

— Возьмите, не хочу… этого не может быть, не может быть!

— В чем дело? — воскликнула Бланш, но улыбка ее уже слиняла. — Это просто письмо от… от одного бедного родственника, военного на пенсии.

— Это неправда, неправда! — кричала леди Клеверинг. — Нет, мой Фрэнки… Что же ты молчишь, Клеверинг?

Бланш подняла письмо и сделала шаг к камину, но Фокер успел схватить ее за руку.

— Я должен прочесть это письмо, — сказал он. — Дайте сюда. Я не позволю его сжечь.

— Вы… не смейте так обращаться с мисс Амори в моем доме! — крикнул баронет. — Отдайте письмо, черт вас возьми!

— Читайте… и посмотрите на нее, — сказала Бланш, указывая на мать. — Это ради нее я хранила тайну. Читайте, жестокий человек!

И Фокер распечатал и прочел письмо:

"Не писал моей дражайшей Бетси три недели, но сим посылаю свое _родительское благословение_, скоро приеду вслед за письмом, непременно хочу посмотреть свадьбу и _моего зятя_. Остановлюсь у Боннер. Осень провел хорошо, живу в гостинице, _общество хорошее_, все _очень тонно_. Зря ты, пожалуй, променяла м-ра П. на м-ра Ф., по-моему, Фокер — _не такая уж красивая фамилия_ и, судя по твоим словам, он осел и собой _не красавец_. Но в мошне у него звенит, а это главное. Ну, моя маленькая Бетси, остальное при свидании. Любящий тебя отец _Дж. Амори-Алтамонт_".

— Прочтите, леди Клеверинг. Теперь уже поздно от вас скрывать.

И несчастная, пробежав глазами письмо, снова вскрикнула истошным голосом и судорожно вцепилась в сына.

— Они тебя обездолили, — причитала она. — Они обесчестили твою старуху мать. Но я не виновата, Фрэнк, как перед богом не виновата. Я этого не знала, мистер Фокер, право же, право же, не знала.

— Ну разумеется, — сказал Фокер и, подойдя, поцеловал у ней руку.

— Гарри, вы — само великодушие! — в упоении воскликнула Бланш, делая шаг вперед. Но он отдернул руку, к которой она тянулась, и губы у него задрожали.

— Это другой разговор, — сказал он.

— Я сделала это ради нее… ради нее, Гарри! Снова картинная поза.

— Можно было кое-что сделать и ради меня, — сказал Фокер. — Я бы вас взял, кем бы вы ни были. В Лондоне говорят обо всем. Я знал, что ваш отец… что он плохо кончил. Вы что же, думали, что я женюсь на вас из-за ваших связей? О, черт! Я два года любил вас всем сердцем, а вы мною играли, вы хитрили со мной! — выкрикнул он. — Ох, Бланш, Бланш, как вам не стыдно! — И он закрыл лицо руками и разрыдался.

Бланш подумала: "Нужно было ему сказать в тот вечер, когда Артур меня предостерег".

— Не отвергайте ее, Гарри! — воскликнула леди Клеверинг. — Возьмите ее, возьмите все, что я имею. Вы же понимаете, с моей смертью все отойдет ей. Мой мальчик — нищий. (При этих словах юный Фрэнк, уже напуганный непонятной сценой, громко взвыл.) Берите все, до последнего шиллинга. Оставьте мне только на что жить, чтобы я могла спрятаться где-нибудь с моим ребенком, скрыться от обоих. Оба они скверные, скверные. Может, он уже здесь. Я не хочу его видеть. Клеверинг, трус ты этакий, защити меня от него.

— Ты шутишь, Джемайма? — вскричал Клеверинг, вскочив с места. — Ты это не всерьез? Ты не бросишь нас с Фрэнком? Я этого не знал, клянусь. Фокер, я понятия ни о чем не имел, пока этот мерзавец не вернулся и не отыскал меня. Будь он проклят, этот беглый каторжник.

— Кто? — переспросил Фокер, а Бланш взвизгнула.

— Да, — завизжал и баронет, — да, беглый каторжник, он подделал подпись своего тестя, какого-то стряпчего, и убил человека в Ботани-Бэй, скотина… и убежал в заросли, чертов сын, и хорошо бы он там сдох. А лет шесть назад он явился ко мне и стал меня грабить. Я на него, мерзавца, разорился! И Пенденнис это знает, и Стронг знает, и этот проклятый Морган знает, и она знает, уже давно. А я нипочем бы не рассказал, я и от жены все скрыл.

— И ты его видел и не убил, трус несчастный? — сказала жена Амори. — Уйдем, Фрэнк. Твой отец — трус. Я обесчещена, но я — твоя мать, и ты… ты ведь будешь меня любить?

Бланш, eploree [95]В отчаяние и ужасе (франц.)., подошла было к матери, но та отпрянула от нее, как от змеи.

— Не прикасайся ко мне, — сказала она. — У тебя нет сердца, никогда не было. Теперь я все понимаю. И почему этот трус хотел уступить свое место в парламенте Артуру, и почему ты грозилась, что заставишь меня отдать тебе половину братниных денег. А когда Артур предложил, что возьмет тебя без приданого, потому что не хотел грабить моего мальчика, ты его бросила и приманила бедного Гарри. Плюньте на нее, Гарри. Вы-то хороший человек. Не женитесь на этой… на дочке каторжника. Фрэнк, маленький мой, иди ко мне, к твоей несчастной матери. Мы спрячемся от людей, но мы честные, да, честные.

Тем временем в груди у Бланш нарастало странное чувство ликования. Этот месяц с бедным Гарри показался ей томительно скучным. Все его богатство и роскошь не могли примирить ее с ним самим. Ей наскучила его простота; она устала обхаживать и улещать его.

— Помолчите, мама! — воскликнула она, сопроводив свои слова жестом, как всегда, уместным, хотя и несколько театральным. — Вы говорите, у меня нет сердца? Я храню в тайне позор моей матери. Я уступаю свои права брату, незаконнорожденному брату, — да, свои права и свои деньги. Я не выдаю своего отца — и все это значит, что у меня нет сердца? Теперь я обрела свои права, и закон моей родины утвердит их. Я взываю к закону моей родины. Сегодня бедный изгнанник будет здесь. Я хочу уйти к моему отцу. — И девушка величественно повела рукой, воображая себя героиней.

— Ах, так? — вскричал Клеверинг и грубо выругался. — Я мировой судья и будь я проклят, если не отдам его под суд. Вон едет коляска, может, это он. Пусть только покажется.

К дому и правда приближалась коляска, и обе женщины завопили, одна другой громче, ожидая вот-вот увидеть Алтамонта.

Отворилась дверь, мистер Морган доложил, что приехали майор Пенденнис и мистер Пенденнис, и те вошли в самый разгар этой яростной ссоры. Столовую отделяла от сеней высокая ширма, и вполне возможно, что мистер Морган, — по своему обыкновению, воспользовался ею, чтобы быть осведомленным обо всем происходящем.

Накануне жених и невеста условились поехать верхом, и в назначенный час лошади мистера Фокера прибыли из "Герба Клеверингов". Но мисс Бланш на этот раз от прогулки отказалась. Пен вышел на крыльцо проститься с приятелем; и Гарри Фокер уехал, сопровождаемый грумом в трауре. За прошедшие два-три часа все важнейшие события, изложенные в этой повести, подверглись обсуждению. Давались советы, рассказывались подробности, предлагались компромиссы, и кончилось тем, что Гарри Фокер уехал, а Пен напутствовал его печальным: "Храни тебя бог!" Обед в Клеверинг-Парке прошел уныло; новый лакей за столом не прислуживал; обе дамы отсутствовали. После обеда Пен сказал: "Я схожу в Клеверинг, узнаю, не приехал ли он".

Он зашагал по темной аллее, через мост, мимо старого своего имения, где в знакомых, тихих когда-то полях пылали печи и горны на постройке железной дороги, и, наконец, вступив в городок, направился к "Гербу Клеверингов".

Возвратился он заполночь, очень бледный и взволнованный.

— Леди Клеверинг еще не легла? — справился он и услышал, что нет, не легла, сидит у себя в будуаре. Он поднялся наверх и заглянул в комнату — несчастная женщина, заплаканная, растерянная, являла жалкое зрелище.

— Это я — Артур, — сказал он входя и, ласково к ней склонившись, поцеловал ее руку. — Вы всегда были мне добрым другом, дорогая леди Клеверинг. Я вас очень люблю. У меня есть для вас новости.

— Не величайте меня так, — сказала она, пожимая ему руку. — Вы хороший мальчик, Артур. Спасибо, что пришли ко мне, милый. Вы иногда бываете очень похожи на вашу маму.

— Милая, дорогая _леди Клеверинг_, - повторил Артур с особым ударением, — случилось что-то очень странное.

— С ним что-нибудь случилось? — ахнула леди Клеверинг. — Какой ужас — ведь я бы этому обрадовалась!

— Он жив и здоров. Он приехал и уехал. Не волнуйтесь, дорогая, — он уехал, а вы — по-прежнему леди Клеверинг.

— Значит, то, что он мне иногда говорил, правда? — воскликнула она. — Что он…

— Он был женат, когда женился на вас. Сегодня он в этом признался. Он никогда не вернется.

Леди Клеверинг вскрикнула еще громче, бросилась Артуру на шею, расцеловала его и залилась слезами.

Все, что Пен рассказал, беспрестанно прерываемый всхлипываниями и вопросами, мы должны изложить очень кратко, ибо положенный нам предел уже близок и наша повесть идет к концу. Амори прибыл из Чаттериса в станционной карете, сменившей старые дилижансы "Поспешающий" и "Упорный", и остановился в "Гербе Клеверингов". Назвавшись Алтамонтом, он заказал обед и, будучи человеком общительным, предложил хозяину выпить с ним, а тот не отказался. Выспросив у мистера Лайтфута все новости касательно владельцев Клеверинг-Парка и убедившись, что миссис Лайтфут сберегла его тайну, он потребовал еще вина, а затем оба, в изрядном подпитии, направились в буфет, к миссис Лаитфут.

Она распивала чай со своей приятельницей мадам Фрибсби. Лаитфут уже достиг того блаженного состояния, когда его ничто не могло удивить; поэтому, увидев, что Алтамонт здоровается с его женой, как старый знакомый, он не усмотрел в этом ничего, кроме повода для дальнейшей выпивки, и джентльмены принялись за грог и предложили по стаканчику дамам, не замечая, что обе они насмерть перепуганы.

Часов в шесть в буфет заглянул мистер Морган, новый лакей сэра Фрэнсиса Клеверинга, и его тоже пригласили к столу. Он выбрал напиток себе по вкусу, и завязался общий разговор.

Вскоре мистер Лаитфут стал клевать носом. Мистер Морган уже несколько раз делал мадам Фрибсби знаки удалиться; но она, то ли оцепенев от страха, то ли по внушению миссис Лаитфут, не двигалась с места. Ее упорство сильно раздосадовало мистера Моргана, и он излил свое недовольство в таких выражениях, что миссис Лаитфут опечалилась, а мистер Алтамонт упрекнул его в неумении вести себя в женском обществе.

Их перепалка сильно разогорчила обеих дам, в особенности миссис Лаитфут; она всячески пыталась успокоить мистера Моргана, а затем, под видом того, что дает приезжему закурить, протянула ему бумажку, на которой успела украдкой написать: "Он вас знает. Уходите". Видимо, было что-то подозрительное в том, как она протянула записку или как гость прочитал ее: когда он вскоре после этого встал и заявил, что идет спать, Морган тоже поднялся и со смешком возразил, что спать еще рано.

Тогда приезжий сказал, что идет к себе в номер. Морган взялся его проводить. На это гость выпалил:

— Идем. У меня там есть пара пистолетов, я уложу на месте любого предателя и шпиона, — и так свирепо воззрился на Моргана, что тот, схватив Лайтфута за шиворот, чтобы разбудить его, сказал:

— Джон Амори, арестую вас именем королевы. Лаитфут, будьте свидетелем. За эту поимку дадут тысячу фунтов.

Он уже протянул руку, чтобы схватить своего пленника, но тот левым кулаком ударил его в грудь с такой силой, что он свалился на пол позади Лайтфута. Лайтфут, мужчина крепкий и храбрый, пригрозил разбить своему гостю башку и уже изготовился это сделать, и тогда гость, скинув сюртук и осыпая обоих своих противников бранью, вызвал их на бой.

Но миссис Лайтфут с воплем бросилась перед мужем на колени, в то время как мадам Фрибсби с еще более пронзительным воплем подбежала к гостю и, восклицая: "Армстронг! Джонни Армстронг!" — вцепилась в его обнаженную руку, на которой было вытатуировано синее сердце и буквы "М. Ф.".

Возгласы мадам Фрибсби, казалось, и удивили и отрезвили незнакомца. Он вгляделся в нее и вдруг воскликнул:

— Да ведь это Полли!

А мадам Фрибсби все не умолкала.

— Это не Амори. Это Джонни Армстронг, мой скверный, распутный муж, он женился на мне в церкви святого Мартина, когда служил помощником на корабле, а через два месяца бросил меня, злодей. Это Джон Армстронг — вон у него на руке метка, он ее сделал перед нашей свадьбой.

— Ну да, Полли, — сказал неизвестный. — Конечно, я Джон Армстронг. Я Джон Армстронг, Амори, Алтамонт — пусть выходят все, сколько есть, я им докажу, что такое британский моряк. Ура!

Морган все еще выкрикивал: "Арестовать его!" Но миссис Лайтфут на него напустилась:

— Арестовать? Это тебя надо арестовать, шпион, негодник! Туда же! Задумал расстроить свадьбу, разорить миледи и отобрать у нас "Герб Клеверингов"!

Мистер Лайтфут круто повернулся:

— Так он хотел отобрать у нас "Герб Клеверингов"? Ах черт, убить его мало.

— Ты его подержи, миленький, пока не пройдет карета к поезду. Она вот-вот здесь будет.

— Пусть только шелохнется, я его на месте задушу, — сказал Лайтфут.

И так они держали Моргана, пока не подъехала карета и мистер Амори, или Армстронг, не укатил обратно в Лондон.

Морган последовал за ним, но об этом Артур Пенденнис не рассказал леди Клеверинг; осыпанный изъявлениями ее признательности, он расстался с ней, когда она входила в комнату сына, чтобы поцеловать его во сне. Хлопотливый это выдался день.

Нам осталось только изложить события еще одного дня — того дня, когда Артур, обряженный в новую шляпу, новый синий сюртук с синим же шейным платком, новый изящный жилет, новые башмаки и новые запонки (подарок вдовствующей графини Рокминстер), в одиночестве уселся за накрытый к утреннему завтраку стол в Клеверинг-Парке и не мог проглотить ни куска. Два письма лежали у его прибора; отложив до времени одно, с хорошо знакомой надписью, он сперва вскрыл толстое письмо, надписанное круглым канцелярским почерком.

Письмо это гласило:

— А теперь прочтем второе, — сказал Пен. — Милый старый друг! — И прежде чем сломать печать, поднес ее к губам.

Пенденнис и его жена вместе прочитали это письмо после завтрака у пастора Портмена, когда гости разошлись и коляска, окруженная толпой, уже ждала у ворот пасторского дома. Но задняя калитка вела на кладбище, над которым во всю мочь звонили колокола, и здесь-то, у зеленой могилы Элен, Артур показал жене письмо Джорджа. Лора заплакала над этим письмом — от горя или от счастья? — и снова, подле священного праха, поцеловала и благословила своего Артура.

В тот день в клеверингской церкви состоялось всего одно венчание: несмотря на все жертвы, которые Бланш принесла ради нежно любимой матери, честный Гарри Фокер не простил женщину, обманувшую своего жениха, справедливо решив, что она и впредь стала бы его обманывать. Он уехал в Египет и в Сирию, где и оставил свой недуг, и возвратился с роскошной бородой и с целым набором фесок и кальянов, которыми щедро одаривает своих друзей. Живет он на широкую ногу и, по рекомендации Пена, покупает вино знаменитых марок герцога Гарбансос.

О том, чем кончил бедный Кос, мы уже упоминали. Бесславный конец, но чего же было и ждать, после такой жизни? Морган — весьма уважаемая фигура в приходе Сент-Джеймс и по поводу нынешней политической обстановки высказывается как истый британец. А Бауз… Когда скончался мистер Пайлер, клеверингский органист, маленькая миссис Сэм Хакстер, которой пастор Портмен ни в чем не может отказать, привезла Бауза из Лондона, и в конкурсе на замещение этой должности ее кандидат одержал победу. А когда сэр Фрэнсис Клеверинг покинул сей бренный мир, та же неутомимая маленькая деятельница штурмом взяла избирательный округ, и теперь его представляет в парламенте Артур Пенденнис, эсквайр. Бланш Амори, как известно, вышла замуж в Париже, и салон графини Монморанси де Валантинуа посещали одно время лучшие умы французской столицы. Единственной причиной дуэли между графом и юным, пылким республиканцем Альсидом де Мирабо послужило то, что последний во всеуслышание поставил под сомнение титулы первого. После этой истории мадам де Монморанси де Валантинуа совершила длительное путешествие; и Бангэй купил ее стихи и выпустил их в свет в виде изящного томика с вытисненной на переплете графской короной.

Майор Пенденнис к концу жизни сделался очень степенен и больше всего любит те часы, когда Лора читает ему вслух или слушает его рассказы. А эта милая женщина всем друг — и старым и малым, и вся ее жизнь состоит в том, чтобы приносить людям радость.

— И какой же муж получился из этого Пенденниса? — спросит иной читатель, усомнившись в том, может ли быть удачным такой брак, и действительно ли Лора нашла свое счастье. Этих любопытных — буде они знакомы с миссис Пенденнис — мы отсылаем к ней самой: видя недостатки и причуды своего мужа, видя и признавая, что он не лучший из мужчин, она любит его с неизменным постоянством. Ни она, ни их дети никогда не слышали от него резкого слова; и, не мешая ему замыкаться в себе во время приступов ипохондрии, они потом всегда готовы вновь окружить его лаской и доверием. Друг тоже верен ему по-прежнему, и сердце его излечилось, — для здорового органа эта болезнь не бывает смертельной. Джордж отлично справляется с обязанностями крестного отца и живет один. Пусть он не достиг известности, которую его менее одаренный друг Пен приобрел своими сочинениями, — Джордж прекрасно обходится и без славы. Пусть призы и награды достаются не лучшим — мы знаем, что так заведено Устроителем лотереи. Изо дня в день мы видим, как лживые и недостойные благоденствуют, в то время как добрые уходят от нас, молодые и милые нам безвременно погибают, — в жизни каждого человека мы прозреваем надломленное счастье, частые падения, тщетные усилия, борьбу добра и зла, в которой храбрые нередко изнемогают, и проворные остаются ни с чем; мы видим, как в гнусных местах распускаются прекрасные цветы, а в жизни самой возвышенной и великолепной замечаем трещины порока и низости и пятна греха. И, зная, как несовершенны даже лучшие из нас, будем милосердны к Артуру Пенденнису со всеми его недостатками и слабостями: ведь он и сам не мнит себя героем, он просто человек, как вы и я.