Онлайн чтение книги Переселение душ
Кукла за восемь шиллингов

I

— Мне восковую куклу, пожалуйста, — попросила продавца женщина.

Взглянув на нее, продавец прикинул, что дорогая вещь ей не по карману, и предложил ей куклу подешевле, стоимостью два шиллинга.

В самом деле Грэйс Мордаунт была отнюдь не богата и выглядела отнюдь не богато. Платье на ней было самое простенькое. Зато у нее были красивые глаза и темные вьющиеся волосы, которым могла бы позавидовать любая женщина. Волосы она не стригла, а укладывала в тугой пучок, хотя могла бы смотреться намного привлекательнее, изменив прическу. Ее было тридцать два года, и она зарабатывала тридцать шиллингов в неделю.

Кукла за два шиллинга ей не понравилась.

— Никуда не годится, — сказала Грэйс, бросив на дешевую куклу презрительный взгляд.

Продавец, видимо, согласился с нею и предложил:

— Верно, мисс. Посмотрите вот эту. Очень симпатичная, к тому же с приданым — со сменным комплектом одежды. Четыре шиллинга и два пенса. Загляденье, а не кукла.

Мисс Мордаунт осторожно приняла игрушку, повертела ее — та открывала и закрывала глаза, — но осталась недовольна.

— Сдается мне, сказала она, — …э-э-э… малышка хотела бы куклу больше. — Заминка, с которой мисс Мордаунт произнесла эту фразу, свидетельствовала: Грэйс не привыкла лгать. Кукла предназначалась вовсе не для маленькой девочки; больше того, никакой девочки не было и в помине.

В конце концов мисс Мордаунт (а она зарабатывала тридцать шиллингов в неделю) покинула магазин с покупкой — куклой стоимостью восемь шиллингов.

— Настоящее произведение искусства, — нахваливал куклу продавец, заворачивая в мягкую бумагу и укладывая в коробку. — Чудесная игрушка. Несомненно, она понравится вашей до чурке. — Казалось, ему и в самом деле не хотелось расставаться с куклой, он всего лишь уступает ее этой женщине с большими печальными глазами.

Он попытался обратить ее внимание и на гироскоп, и на заводной скелет, «хитроумную штучку». Но мисс Мордаунт даже смотреть на них не стала, сказав, что ей больше ничего не надо.

Она ушла из магазина с куклой в коробке.

На коробке имелась аккуратная петелька — для того чтобы покупательнице удобнее было нести ее. Но Грэйс бережно несла коробку, прижимая к груди обеими руками.

На Тотнем-Корт стоял невообразимый шум. Двери автобусов с грохотом открывались, впуская служащих после работы, затем с таким же грохотом закрывались и с ревом трогались. Извозчик огрел кнутом собаку, и та взвыла от боли и обиды. Мальчишки — разносчики газет вопили истошными голосами: «Футбольное обозрение! Футбольное обозрение!» И в этом гаме никто не услышал, как мисс Мордаунт сказала своей ноше:

— Скоро придем домой, хорошая моя.

Только не подумайте, что у мисс Мордаунт не все в порядке с головой. Сумасшедшие не способны зарабатывать в крупной конторе тридцать шиллингов в неделю, как это удавалось мисс Мордаунт. Она начинала с восемнадцати шиллингов в неделю и за четыре года достигла тридцати. Теперь даже управляющий делами полагал, что она стоит этих денег. Мистер Форт, который вел бухгалтерию, полагал, что мисс Мордаунт порой резковата, но тем не менее восхищался ею. Пожилая уборщица считала Грэйс Мордаунт «весьма вежливой дамой». Курьер по имени Джеймс, слегка подзастрявший на этой должности для своего возраста, говорил, что мисс Мордаунт не в его вкусе, но вполне терпимая тетка, если ее не дразнить. Короче, у разных людей складываются разные мнения об одном и том же человеке. Но мнения всех знакомых Грэйс Мордаунт сошлись бы в главном: она — человек в здравом уме, да и любой врач с Харли-стрит поставил бы такой же диагноз.

И тем не менее тридцатидвухлетняя Грэйс Мордаунт, взрослая женщина, только что купила куклу за восемь шиллингов не для кого-нибудь, а для себя. Зачем ей эта кукла, спросите вы. Судьба превратила ее жизнь в тяжкий труд, а работа в конторе постепенно превращала ее в машину. Спасибо Эдит Стаффорд, ее подруге, которая постоянно тормошила Грэйс, заставляла сопротивляться трясине убогой повседневности и пыталась превратить в стойкого оловянного солдатика. Грэйс Мордаунт была одинока, не было с ней рядом никого, кто любил бы ее, с нетерпением ждал, когда она вернется с работы; не о ком ей было заботиться. Но она была женщиной, и покупка куклы свидетельствовала о ее готовности к самопожертвованию. Если угодно, можете назвать это проявлением материнского инстинкта.

Мисс Мордаунт жила одна в крошечной квартирке в старом доме, который прятался в глухой улочке. Квартира состояла из двух комнатушек и клетушки-кухоньки, но в ней царили чистота и порядок. Платила она за нее целых восемнадцать шиллингов в неделю и ради нее отказалась от более дешевой комнаты. Зато теперь у нее было отдельное уютное жилище, и она полюбила, его, а это главное, хотя, согласитесь, далеко не все.

Она извлекла куклу из коробки, поцеловала, погладила по головке, поправила на ней платьице и усадила в кресло, сказав:

— Подожди немножечко, Синтия. Будь хорошей девочкой.

Уложив пустую коробку на верхнюю полку шкафа, она пошла на кухню, зажгла газовую горелку, поставила чайник и принялась готовить ужин. В буфете у нее хранилась банка с консервированным языком, и ей давно хотелось его попробовать. Но если вы купили куклу, тем более за восемь шиллингов, то вам стоит ограничиться какао, хлебом, абрикосовым джемом. Впрочем, джемом тоже увлекаться не стоит. И жестяная банка, на которую уже давно поглядывала Грейс, осталась до поры до времени запаянной.

Все это время Синтия терпеливо дожидалась, когда ей уделят внимание, вела себя хорошо, как ей было велено. Кресло ее пододвинули к столу, и мисс Мордаунт разговаривала с нею в течение всего банкета:

— Правда, Синтия, здесь лучше, чем в магазине? Там духота, а здесь прохладно. Как ты думаешь, чем я займусь после ужина? Так уж и быть, скажу. Я сошью тебе из шелковой ткани длинную ночную рубашку. Ты будешь в ней как настоящая принцесса. А потом я устрою тебе кроватку рядом со своей, и тебе в ней будут сниться сладкие сны.

Мисс Мордаунт редко имела возможность говорить так ласково. Если она печатала в своей конторе на машинке и машинка начинала капризничать, она выражалась более крепко. Мистер Форт при этом неизменно разражался смехом, и от его смеха мисс Мордаунт злилась еще больше. Правда, она никогда не сердилась на старуху уборщицу и обращалась с ней не то чтобы ласково, но приветливо.

Раскраивая ткань для кукольной ночной рубашки, она рассказывала Синтии о своей жизни. Мисс Мордаунт призналась, что до сей поры жила в одиночестве. Конечно, у нее было много подруг, но ей так хотелось, чтобы рядом с ней всегда была маленькая собственная девочка. Она могла бы завести собаку, но кто бы позаботился о животном, пока хозяйка на работе? Синтия была гораздо лучше всех собак, вместе взятых.

Личико Синтии всегда выражало благосклонное внимание. Да, она оказалась превосходной слушательницей. Конечно, когда ее кладешь на спинку, она закрывает глаза — срабатывает обычный механизм. Но сейчас она сидела в уютном кресле и прислушивалась к тому, что ей говорили. Мисс Мордаунт обещала Синтии, как весело они заживут. И вдруг в беседу ворвались звуки фортепьяно, затем все стихло. Прошло несколько минут, и снова зазвучала музыка.

— Ты слышишь? — спросила мисс Мордаунт. — Я тебе скажу, что это значит, Синтия. Это значит, что соседняя квартира сдана внаем, и в ней поселилась девушка. Она играет неплохо, но должно же, в конце концов, быть разумное время для этого. Я даже не могу принимать дам из женского литературного общества из-за шума. И разве я смогу по утрам подниматься на работу, если я вынуждена наслаждаться музыкой до полуночи? Как же тогда зарабатывать на жизнь? Я поговорю с этой девушкой завтра, перед уходом на работу. А сейчас, Синтия, посмотрим, как ты будешь выглядеть в новой рубашечке.

Но примерку пришлось отложить. Раздался сильный стук в дверь, и Синтию вместе со всем ее имуществом пришлось срочно прятать в спальне.

Гостьей оказалась Эдит Стаффорд — высокая, тощая, порывистая дама, подруга мисс Мордаунт. Грэйс больше всего привлекали в ней честность и прямота, с которой Эдит высказывала свои мысли. Глаза мисс Стаффорд скорбно смотрели на мир сквозь пенсне с позолоченной оправой. Она не поцеловала Грэйс, как поступают обычно подружки при встрече, ибо питала отвращение ко всему негигиеничному. Если дружба настоящая, полагала она, то лобызаться просто смешно. Но курить она себе позволяла, и это являлось исключением из правила.

— Добрый вечер, Грэйс, — сказала мисс Стаффорд. — Я к тебе на минутку. Почему ты не пришла на занятие в ЖЛО вчера вечером?

— Мне было не до этого. Я вернулась с работы совершенно измученная.

— Брось ерунду говорить, — махнула рукой мисс Стаффорд, усевшись в кресле и положив ногу на ногу — поза, которую предпочитают мужчины. Она открыла кожаный портсигар и закурила.

ЖЛО — женское литературное общество. Женщины, их было семеро (слава богу, что не больше, радовалась Грэйс), встречались раз в две недели поочередно на квартирах друг друга. Будь в обществе больше народу, они вряд ли смогли бы разместиться в гостиной мисс Мордаунт. Когда подходила ее очередь встречать гостей, приходилось брать стулья из спальни.

— Ерунду говоришь, — повторила мисс Стаффорд. — Единственное, что доставляет мучение женщине, — это мысль о том, что она окажется смешной в глазах окружающих, поэтому лишний раз боится даже шевельнуться. Но ты обычно не пропускала занятия. Были все, кроме тебя. Маргарет Джексон, как обычно, не сдержалась. По поводу Китса. Между прочим, она кое-что о тебе рассказывала.

— Правда? И что же?

— Ты в самом деле собираешься замуж за Форта?

— Ни за что! Откуда она взяла?!

— Маргарет Джексон узнала об этом от своей приятельницы, знакомой с младшим братом Форта. Так вот, твой Форт в порыве откровенности признался ему, что последнее время ты выглядишь очень соблазнительно.

— Что ж, завтра я постараюсь, чтобы он изменил свое мнение.

— И правильно поступишь, — по-своему истолковала эту фразу Эдит Стаффорд, взмахнув рукой с сигаретой. — Нормальным женщинам некогда выходить замуж. Честное слово, если бы хорошенькие девушки согласились со мной, то через год все женщины обрели бы свободу. По крайней мере, я рада, что ты на моей стороне.

Грэйс Мордаунт слегка покраснела. Мистер Форт казался ей необразованным и неприятным типом. Но она также подумала и о том, что очень одинока. В этот миг за стеной опять зазвучала музыка, и разговор о замужестве прекратился.

— Ну и грохот! — поморщилась мисс Стаффорд.

— Да, — согласилась Грэйс. — Это девушка в соседней квартире. Я потолкую с ней завтра.

— Правильно, поговори. Даже друг друга не слышно. Ладно, я побегу.

Она швырнула окурок в камин, напомнив мисс Мордаунт, что в следующий раз все собираются в ее доме, и распрощалась, пожелав доброй ночи.

После ее ухода мисс Мордаунт сняла с Синтии платье и примерила новую ночную рубашку. А затем, пришив к вороту красивую тесьму, заснула с куклой в руках.

II

На следующее утро после завтрака мисс Мордаунт отправилась к соседке, чтобы высказать ей все, что она думает о несвоевременной игре на фортепьяно. Она собиралась потолковать об этом спокойно, как делается в приличных домах между соседями, так чтобы обе стороны не потерпели урона. Однако этот превосходный план не сработал, потому что не оказалось никакой девушки. Вместо нее дверь открыл разгневанный мужчина средних лет и сразу же обрушил на Грэйс поток сердитых слов. Он больше напоминал ребенка, у которого отнимают любимую игрушку и этим наносят страшную обиду.

Звали его Малкольм Харверсон, он был музыкантом и композитором, и не успела Грейс раскрыть рот, как он, впившись в нее взглядом своих больших синих глаз, разразился пылким монологом, размахивая красивыми белыми руками, встряхивая гривой густых волос и перескакивая с одной темы на другую:

— А что мне делать? Как вы думаете? Вы знаете, сколько раз меня уже выдворяли из лондонских квартир? Вечно эти квартиросъемщики объединяются против меня. Хоть бы какие-нибудь предписания об игре на фортепьяно в домах были — так нет же! А я, дурак, обрадовался. Ну, думаю, нашел себе собачью конуру, хоть поработаю в безопасности. На следующее утро еле-еле приготовил себе завтрак — паршивую яичницу! Сам приготовил! Никак не могу найти служанку, которая бы готовила мне еду. И вдруг — на тебе! Является ко мне очаровательная дама, предлагает сжечь инструмент и убираться отсюда к черту.

Мисс Мордаунт с трудом сдерживалась, чтобы не рассмеяться над этим великовозрастным чудом. Наконец ей удалось вклиниться в монолог.

— Разве я говорила это? Вы можете играть сколько хотите до шести вечера, а иногда даже по вечерам с шести до десяти, пока я не попрошу вас перестать, но только не после десяти. Потому что…

Мистер Малкольм Харверсон воскликнул, стиснув голову обеими руками:

— О, подождите минуточку! Разве можно запомнить все это? Я не могу вставать в шесть утра, а что касается десяти вечера — то почему? Я часто после десяти вечера только начинаю жить. Почему бы соседям не пойти на кое-какие уступки?

Мисс Мордаунт смутила эта фраза, она ее сама собиралась использовать. А Малкольм Харверсон продолжал, размахивая руками:

— Разве кто-нибудь слышал, как я жалуюсь, а? В какой-то квартире есть женщина, которая строчит на швейной машинке в си-минор. Отвратительный тон. Но я, в отличие от вас, не бегу жаловаться и не кричу, что ее надо растерзать за это.

Мисс Мордаунт попыталась объяснить, что она никуда не бегала и ничего не кричала И даже не требовала чтобы он сжег свое фортепьяно. И тем более не хотела никого растерзать. Но поскольку она должна вставать рано, чтобы позавтракать, а потом успеть на работу к десяти часам утра то…

— Вы мне напомнили, — перебил ее мистер Харверсон (что за привычка перебивать женщин!). — Не подыщете ли вы мне какую-нибудь старушку, которая приходила бы сюда и выполняла для меня домашнюю работу. Пусть она приходит часов в восемь утра и по вечерам, часов в девять, это…

— Попробую поискать, — обещала мисс Мордаунт. — Но я с вами хотела бы поговорить не об этом.

Она повторила еще раз, чего она от него хотела. Ему это не понравилось. Он не против того, чтобы выполнить ее просьбу, но не любил обещать, потому что (он прямо так и сказал) память его не безгранична и он может об этом забыть. И тем не менее он надеется, что его просьбу о старушке, которая бы ему готовила и убирала, выполнят, иначе он пропадет.

Мисс Мордаунт вынуждена была поспешно оставить его, чтобы не опоздать на работу. Она поговорила на работе с миссис Фагг, которая убирала контору.

— Ладно, — согласилась мисс Фагг. — Я сделаю все для мистера Харверсона, если он за это хорошо заплатит. Надеюсь, он порядочный человек?

— По-моему, порядочный. Но, как и большинство мужчин, он не способен позаботиться о себе.

— Тогда схожу к нему сегодня и посмотрю сама, что он собой представляет. Я скажу, что вы меня послали. Благодарю, мисс.

Мисс Мордаунт целый день наслаждалась работой. В ней она разбиралась лучше, чем мистер Форт в своей.

Нельзя сказать, что мистер Форт был влюблен в мисс Мордаунт, однако считал, что из нее вышла бы вполне подходящая жена. Глэдис Мордаунт обладала приятной внешностью, кроме того, была серьезной и практичной. Правда, иногда могла и вспылить, но мистер Форт признавал, что и сам не первой молодости, поэтому не должен быть слишком разборчив, потому что неизвестно, подвернется ли ему совершенство. Кроме того, он когда-то был женат, а значит, имел опыт в семейной жизни и уж как-нибудь со временем справится с этой норовистой лошадкой. Да, печально вздохнул он, раньше Глэдис Мордаунт была с ним намного вежливее.

И мистер Форт, улучив минуту, попытался напомнить Глэдис о добрых старых временах, когда они были на короткой ноге. Но ответ дамы был настолько лаконичным, что если его отправить по телеграфу, то хватило бы самой мелкой, шестипенсовой монеты. Что-то вроде «шкуру спущу», если выразиться изящнее. После этого мистер Форт поведал своему другу, что все бабы — подлые твари. Но о том, что именно натолкнуло его на такую мысль, мистер Форт распространяться не стал.

…Поток музыки приветствовал мисс Мордаунт, когда она поднималась к себе. Мистер Малкольм Харверсон пел под собственный аккомпанемент. Он обладал приятным баритоном. Оказывается, он еще и петь умел! А впрочем, чему тут удивляться? Ведь он же артист, и этим все сказано.

Мисс Мордаунт на этот раз была расположена послушать музыку. Ее обрадовало, что Малкольм Харверсон, очевидно, забыл о ее предписании. Но как только захлопнулась дверь в ее квартиру, музыка смолкла. И мисс Мордаунт пришлось довольствоваться разговором с Синтией.

…Синтия сидела там, где ее утром оставила мисс Мордаунт, — на подушке в мягком кресле, и ее мордашка выражала ласковое внимание.

Мисс Мордаунт сказала, что рада видеть ее снова, и похвалила за то, что та вела себя прекрасно. Потом заговорила о музыке:

— Он поступил бы гораздо разумнее, Синтия, если бы закончил песню, а потом прекратил играть. Мужчины всегда все понимают буквально. А вдруг он рассердился на меня? Наверное, так и есть. Вряд ли ты сможешь сказать мне, много ли он играл днем.

Увы, Синтия не могла этого сказать.

Мисс Мордаунт, со свойственной ей аккуратностью, вскрывала банку с языком, когда в дверь позвонили. Человек, который звонил, спросил, она ли мисс Мордаунт, и вложил в ее руки коробку с цветами. В ней лежали белые розы и записка от мистера Малкольма Харверсона: «С большой благодарностью за тот подарок, который вы мне прислали утром, — миссис Фагг».

И она почувствовала, что не имеет права отказаться от цветов. Она их любила, но ее доходы не позволяли ей покупать их часто. Она поставила цветы в вазу, вазу водрузила на обеденный стол и пригласила Синтию полюбоваться ими. А потом завершила вскрытие банки с консервированным языком и так быстро уничтожила его, как будто подобные деликатесы достаются ей бесплатно. Но мисс Мордаунт была счастлива. И голодна. А еще позже написала короткую записку, выражая благодарность мистеру Харверсону за цветы, а затем смастерила меховую шапочку для Синтии.

III

Время шло. Как только мисс Мордаунт возвращалась с работы, фортепьяно мистера Харверсона неизменно смолкало. Зря он на нее так дулся. Это глупо, думала она. Были же вечера, когда она требовала тишины с шести до десяти вечера. Но иногда можно было бы играть и до десяти часов. Надо сказать ему об этом. Но как?

И повод появился. В этот раз встреча литературного общества должна была проходить у нее на квартире. У мисс Мордаунт было всего лишь шесть чайных чашек, не хватало одной. Вечно забывала ее купить! Она готовила комнату к визиту гостей и вдруг вспомнила, что ей нужна еще одна чашка. И ей пришло в голову, что она могла бы позаимствовать ее у мистера Харверсона, а заодно объяснить ему, что она вовсе не является музыконенавистницей, как он полагает.

Он не проявил никаких признаков скверного настроения, когда впустил ее в свою квартиру. Пригласил в гостиную, большую часть которой занимал небольшой рояль и книги. Приятно пахло кожей и турецкими сигаретами.

Чашка, которую он принес, стоила того, чтобы из нее пили участники литературного общества. Он как-то невесело спросил, скоро ли наступит вечер, когда ему позволят играть после шести часов вечера.

— Вы могли бы играть в любой вечер. Только тогда, когда я особенно прошу, не играйте, пожалуйста, — сказала мисс Мордаунт.

Малкомльм Харверсон внезапно сел и так стиснул чашку руками, что чуть не раздавил ее.

— Вечно мне не везет, — пожаловался он. — Всегда все забываю. Я думал, что могу играть только вечерами, да и то по особому разрешению! Конечно, я должен делать так, как хочется вам. В конце концов, я благодарен вам за вашу доброту. Ведь вы для меня нашли миссис Фагг. Мне на роду написано все путать. Недавно со мной произошел один случай.

— Какой? — заинтересовалась мисс Мордаунт.

— Мне надо было ехать в северную часть графства на репетицию. Я узнал, какие поезда туда ходят, и решил ехать на поезде, который уходит в десять часов пять минут. Меня это устраивало. Но через некоторое время в мозгу моем некоторые цифры перевернулись, и я подумал, что должен ехать в пять часов десять минут. Я встал очень рано, не стал даже завтракать, боясь опоздать. И напрасно старался. В пять часов десять минут утра поезда не оказалось. Служащий на вокзале, который мне об этом сообщил, покатывался со смеху, кебмен, который меня привез, — тоже. Я готов был умереть на месте.

Мисс Мордаунт выразила сочувствие незадачливому музыканту, но не смогла скрыть, что ее этот случай рассмешил и удивил.

— Не понимаю, как человек с вашим музыкальным талантом не может разбираться в таких простых вещах.

— Иногда я вообще сомневаюсь в том, что музыка — это дар. Скорее всего это недостаток. Во всяком случае, некоторые бытовые вещи портят мне настроение. Иногда мне кажется, что мне только и остается, что развлекать людей в черных визитках и фетровых шляпах, которые сопровождают старых маразматиков на курорты.

— Вы очень любезны, — задумчиво сказала мисс Мордаунт. — Вы любезны настолько, что прекращаете играть именно в то время, о котором я говорила, и мне неловко, что я обеспокоила вас подобной просьбой. А сегодня у меня собираются члены литературного общества, и поэтому я вынуждена просить вас, чтобы вы сегодня вечером не играли.

— Конечно, не буду.

— Но я надеюсь, что вы будете играть завтра столько, сколько захотите. Ой, кто-то у моей двери. Спасибо, спокойной ночи.

Это была мисс Эдит Стаффорд.

— Я пришла пораньше, — заговорила она. — Хотела помочь тебе подготовить помещение.

— Спасибо, Эдит. Все в порядке. Я сейчас бегала за чайной чашкой.

— Ах! — сказала мисс Стаффорд. — Помню. К девушке по соседству. Надеюсь, ты уговорила ее, чтобы она не прикасалась сегодня к своему грохочущему ящику?

— Да, этим вечером она не будет играть, — сказала мисс Мордаунт, краснея. Как мы уже знаем, мисс Мордаунт не умела лгать.

Встреча прошла успешно. Мисс Тилбури прочитала свои заметки о том, что именно ей непонятно в творчестве Роберта Броунинга. Мисс Джексон упрекнула ее в том, что она не понимает его поэзии вообще. Мисс Эдит Стаффорд вступилась за мисс Тилбури, заметив, что мужчин-писателей часто трудно понять, в то время как мысли женщин-писательниц доступны для понимания всегда. Потом они все вместе пили чай, и мисс Мордаунт прихлебывала из синей чашечки, которая нисколько не походила на чашки ее гостей. Мисс Стаффорд спросила ее, что за девушка живет по соседству. Но мисс Мордаунт, покраснев, сказала, что не знает. И заговорила на другую тему.

А ночью, лежа с Синтией в кровати, мисс Мордаунт рассказала ей, что вечер прошел чудесно. Она также сказала, что мистер Харверсон был в плохом настроении. Но он в этом не виноват. Она добавила, что он не такой уж бедный человек, у него хорошая мебель, а иногда он нанимает кеб. И много чего еще Грэйс наговорила своей кукле. И опять Синтия терпеливо ее слушала, но глаза ее были закрыты.

На следующий вечер, когда мисс Мордаунт поставила в известность Синтию о том, что гардероб ее пополнился, звук фортепьяно мистера Харверсона прервал ее. Эту музыку мисс Мордаунт слушала с восхищением. А когда прозвучал последний аккорд, она не смогла удержаться и захлопала в ладоши…

Почти сразу раздался стук в ее дверь, и она, смутившись, впустила в квартиру мистера Харверсона.

Взглядом больших синих глаз он обвел комнату. В поле его зрения попала и Синтия, которую мисс Мордаунт спрятать забыла.

Но мистер Харверсон, который казался не более смущенным, чем всегда, куклу как будто не заметил, хотя на Синтии красовалась новая меховая шапочка, делавшая ее очаровательной. Он сказал, что услышал, как кто-то аплодирует, и если мисс Мордаунт и в самом деле любит музыку, то лучше всего ее слушать по другую сторону стены. Не хочет ли она зайти к нему?

Мисс Мордаунт приняла приглашение, удивившись собственному поступку. Она заняла легкое удобное кресло в той комнате, которая пахла кожей и сигаретами. И мистер Харверсон спросил, что сыграть для нее.

— Если вы играете Бетховена, то, пожалуйста, «Лунную сонату». Я ее люблю.

— Добрая старая «Лунная соната», — пренебрежительно отозвался мистер Харверсон. — Все школьницы должны переболеть ею, как корью. Впрочем, почему бы и нет.

И, не подумав искать ноты, мистер Харверсон сел и сыграл «Лунную сонату». Пренебрежение у него звучало лишь в словах, в музыке он его не допускал.

— Может, вам покажется, что я отстала от жизни, — сказала Грэйс Мордаунт, когда он закончил, — но музыка Бетховена прекрасна, и вы замечательно играете.

— Да, — согласился Харверсон, — Бетховен превосходный композитор. Если бы в годы своей жизни он имел такое фортепьяно, какие делают сейчас! Но он и без того прекрасен. Знаете, мисс Мордаунт, я не пил сегодня кофе, а тот, что из ресторана, настоящая бурда. Вы не поможете мне приготовить кофе?

— Неужели вы собираетесь бодрствовать всю ночь?

— Нет, что вы. Но если я не попью кофе, то не засну. Я не так устроен, как все нормальные люди, и не вписываюсь ни в какие рамки.

Мисс Мордаунт сначала помогла ему сварить кофе, а потом помогла его пить. Ей хотелось признаться ему, что она не ожидала того, что ее аплодисменты подслушают. И наконец решилась сказать ему об этом.

— Нет, я не подслушивал! — воскликнул Малкольм Харверсон. — Просто эти стены очень тонкие. Я даже слышу, когда вы что-то говорите вашему маленькому другу. Я не слышу, конечно, что именно, иначе предупредил бы вас, но улавливаю бормотание.

— Какой маленький друг? — спросила встревоженная мисс Мордаунт.

— Кукла, конечно. Вы ведь ей все рассказываете, правда?

— Д-да, — помявшись, согласилась мисс Мордаунт. — Видите ли…

— Не нужно ничего объяснять, — сказал Харверсон. — Ради бога, не объясняйте. Это так понятно. Тому, кто этого не понимает, не следует заниматься музыкой — ничего хорошего из него не выйдет.

На следующий вечер, и на следующий, и еще много вечеров подряд Харверсон и мисс Мордаунт ходили друг к другу в гости.

Однажды Грэйс развернула газету и прочитала сообщение о недавно проходившем фестивале. Наткнувшись на знакомую фамилию, она радостно вскрикнула. Малкольму Харверсону газетчики расточали щедрые похвалы!

В истории Малкольма Харверсона и Грэйс Мордаунт мог быть один-единственный конец — счастливый. Они поженились.

Эдит Стаффорд сказала, что знала все наперед, и уже давно. Возможно, ясновидение ее как-то утешило.

Через несколько лет, когда для газет стало привычным явлением повествовать о Малкольме Харверсоне как о выдающемся композиторе, миссис Харверсон решила сделать своей маленькой дочурке подарок — куклу, которую она считала символом воплотившейся мечты. Она призналась ей сразу, что кукла эта не новая, она раньше играла с ней. Мисс Синтия Харверсон, которую нисколько не заботила арифметическая точность, заявила, что это было, наверное, сто лет назад.

— Приблизительно, — улыбнулась мать. — Но кукла носила прекрасные платья и модные шляпки. Я сама ей их мастерила. А еще она закрывала глаза, когда ложилась, и у нее было имя.

— Давай посмотрим на нее, — заинтересовалась мисс Харверсон.

Куклу и ее одежду извлекли на свет божий. И мисс Харверсон пришла в восторг от всего этого богатства. Но она положила пальчик в рот и стала сосать его, сопровождая этим действием интенсивную умственную работу. Она заявила, что мама потому всю жизнь шила такие красивые платья для куклы, что ей больше не с кем было играть.

— Миленькая моя, я была уже взрослой, когда начала их шить, гораздо старше, чем ты сейчас.

— А сколько лет тебе было?

— Не стоит вспоминать, но больше, чем сейчас.

Обе они самозабвенно возились с куклой, когда вдруг Грэйс услышала, что ее зовет муж:

— Послушай, дорогая. Я должен послать десять шиллингов одному человеку, живущему в Брюсселе. Как это сделать?

Грэйс, смеясь, вошла в кабинет мужа.

— Дай мне письмо и деньги, я их сама пошлю. А ты нисколько не изменился, все такой же непрактичный.

Потом она села рядом с ним и добавила, но уже серьезно:

— Я подарила Синтии свою куклу, и она уже полюбила ее.