Онлайн чтение книги Песок
ГЛАВА VIII

Рита пела, сидя у рояля в гостиной и исподтишка разглядывая Гамида. Она должна была сознаться, что он ей совсем не нравился.

«Как Каро может», — подумала она, хотя и не знала, действительно ли он нравился Каро. Она была с ним любезна, как женщины бывают большей частью любезны с безупречно воспитанными молодыми людьми, обладающими красивой внешностью. Рита не имела никаких оснований думать, что за этой милой любезностью могло скрываться какое-нибудь чувство. Она сама имела много друзей среди знакомых ей мужчин, но все-таки… У нее не было друга, египетского шейха. Конечно, Гамид эль-Алим был скорее европейцем, чем египтянином.

«Я очень рада, что этот красивый молодой бедуин скоро уедет на родину», — подумала она. Кроме того, Каро несвободна. Рита знала, что Гамид чувствовал ее неприязнь к нему, и она обвиняла себя в несправедливости по отношению к Гамиду, что ей было крайне неприятно.

— Когда вы уезжаете в Каир, ваша светлость? — спросила она внезапно.

— Очень скоро, миссис Тэмпест. Когда вы приедете в Египет?

— Не знаю.

Она пожала плечами, напевая про себя и подбирая мелодию на рояле.

— Наши планы еще не выяснены и меняются каждый день. Я хочу подольше пробыть в Италии, которую я очень люблю.

— Но я надеюсь, что после Италии вы приедете в Египет.

— До сих пор наше путешествие было забавным; может быть, в Египте оно станет интересным, — ответила она.

Гамид усмехнулся:

— Почему вы так думаете? Вы многого ожидаете от Египта. Надеюсь, вы не разочаруетесь в нем.

Она тоже улыбнулась. Она знала, что он угадал ее скрытую мысль, и сердилась на себя, что не умела скрыть свое неприязненное чувство к нему.

Рита перестала играть и откровенно созналась:

— Мысль о Египте интересует меня. Я была в Александрии, Каире и видела все, что полагается видеть. Но я никогда не была в пустыне, которую вы обещали показать мне и Каро.

— И Нил, — добавил Гамид мягко. — На моей парусной барке вы должны подняться по Нилу. Могильная тишина нависает над ним в полдень, когда пылает солнце, а в часы вечерней прохлады…

Легкая усмешка скользнула по губам Риты.

Словно тень упала на лицо Гамида, и он резко прервал на полуслове. Рита, по его мнению, была вульгарной и неинтересной. Несмотря на ее остроумие, живость и веселье, единственным интересом для него в Рите было ее огромное состояние. Как женщина, она не нравилась ему совершенно, и он опасался, что она могла помешать дружеским отношениям, возникшим между ним и Каро.

Гамид достал тонкий портсигар и предложил Рите папиросу. Она неизменно отказывалась от них, а он столь же неизменно предлагал их ей. Он знал, что это раздражало Риту, и поэтому дразнил ее.

Появилась Каро, вся в розовом, и Рита заметила, что пристальный взор Гамида остановился на ней с выражением, которое не понравилось Рите.

«Что в нем могло привлекать Каро! — подумала Рита. — Но, может быть, он не так уж сильно ей нравится. Она, правда, болтала с ним, смеялась и шутила, быть может, чаще, чем со многими другими мужчинами, с которыми она встречалась в обществе, бывая в театрах, на балах и в ресторанах. Но Гамид никогда не встречался с Каро наедине».

Гамид явился к завтраку, после которого он хотел повезти их в Версаль. Он обещал повести их в маленькое кафе, где подавали прекрасную гусиную печенку.

«Стоит ли для этого ехать с ним за сорок километров», — с раздражением подумала Рита. Она готова была пожаловаться на головную боль и остаться дома, чтобы вечером отправиться в театр, но, подняв глаза и заметив, что Гамид смотрит на Каро, которая не заметила его взгляда, она переменила свое решение. Гамид стоял очень близко от Риты, около открытого окна, и она заметила выражение его лица, так как он не подозревал, что за ним наблюдают. Для Риты этого было достаточно, чтобы решиться участвовать в поездке…

«Предупредить ли Каро?» — подумала она. Но как часто такое предупреждение лишь возбуждало интерес и любопытство, заставляя пренебрегать опасностью. «Я ничего не скажу. Такое предупреждение может оскорбить Каро».

Рита запела венгерскую народную песнь, зная, что веселый, беззаботный мотив не понравится Гамиду при его теперешнем настроении, жаждавшем другой музыки. Когда она кончила песенку, она встала и закрыла крышку рояля.

— Вот и все! — сказала она, подойдя к открытому балкону.

Гамид тихо рассмеялся.

Рита взглянула на него, и весь его вид — красивое лицо, блестящие черные волосы, широкие плечи и стройная фигура в изящном костюме — возбудил в Рите ненависть. Она возненавидела его в это летнее утро в Париже, когда на улицах кипела шумная жизнь столицы и золотые лучи солнца заливали комнату, украшенную цветами, — и ненавидела его потом всю жизнь.

Был чудный, яркий, сверкающий день, когда они ехали в автомобиле. Рита старалась забыть свои мысли о Гамиде, но настоящая ненависть нелегко забывается и отравляет радость жизни. Рита заставила себя думать о другом, чтобы забыть это неприятное чувство. Она стала глядеть на извилины дорога, по которой они проезжали, вспомнила о Тиме, и мысль о сыне была приятна, как прохладный ветерок в знойный день.

По субботам она всегда навещала его в университете в Гарроу. Они гуляли вместе по маленьким, извилистым улицам, сидели на террасе, куря папиросы и глядя в даль, где на горизонте вырисовывались очертания далекого Лондона. В отдалении проходили поезда, маленькие, точно игрушечные. Когда они прощались, Тим провожал мать до ее автомобиля и долго еще глядел ей вслед.

Совершенно неожиданно мысли Риты перешли к сэру Джоржу. Нельзя было рассчитывать на его вмешательство в этом вопросе. Рита ясно представила себе его холодные голубые глаза с насмешливым выражением, ясно слышала его приятный, спокойный голос: «Моя дорогая, маленькая леди, зачем беспокоиться напрасно, никто из нас не может управлять чужой судьбой, вы подумайте, как это было бы скучно. Вмешиваться в дела других людей так бесполезно».

Автомобиль остановился перед маленьким отелем с верандой, обвитой настурциями. На веранде под навесом с белыми и красными полосами стояли зеленые столики и стулья. Хозяин гостиницы, высокий человек с бледным лицом и умными глазами, встретил их и, выслушав распоряжения Гамида, поспешил удалиться, чтобы исполнить их.

В отдалении раздался его голос, прервавший царившую тишину.

Последовало долгое ожидание, и Рита чуть не заснула, сидя на стуле. Каро и Гамид прогуливались по дороге, окаймленной кустами, на которых лежала белая летняя пыль. От высоких елей против кафе падала прохладная, приятная тень. В маленькой рощице, куда они отправились, было очень тихо. Каро бросила недокуренную папиросу на землю, усыпанную опавшей хвоей. Мгновенно вспыхнуло смолистое пламя, но вскоре потухло, курясь ароматным дымком в неподвижном воздухе.

— Я люблю приятные запахи, — медленно заметила Каро, — люблю благовоние крепких духов, запах горящих костров, благоухающих смолой, аромат цветов, скошенной травы, запах пыли и сирени, который весной наполняет улицы Лондона. Удивительно, как запахи связаны с воспоминаниями. Я никогда не вдыхаю аромата черемухи, чтобы не вспомнить своего детства, когда я маленькой девочкой ожидала своего отца в большой прохладной комнате монастыря, где я воспитывалась. Тогда в большой вазе на столе благоухал букет черемухи. Я всегда вспоминаю Сару Бернар, понюхав фиалки. Мне было пятнадцать лет, когда я видела ее в первый раз. Она играла «Даму с камелиями». А, кроме запахов, как много значат звуки — тембр голоса, например. Я не забуду ее голоса. Сколько в нем было страсти и нежности! Мне было пятнадцать лет, и я в первый раз была в театре, я не спала три ночи после этого спектакля, мне все еще казалось, что я слышу ее прекрасный голос. Когда она уезжала после гастролей, я поехала на вокзал. Там на платформе я увидела ее у открытого окна вагона. Я купила огромный букет фиалок и, набравшись храбрости, подбежала к окну и протянула ей букет. Она стояла у окна, разглядывая толпу. Она была вся в зеленом, ее зеленоватые глаза смотрели на меня и улыбались. Вероятно, я показалась ей совсем ребенком. Она взяла цветы, поцеловала их и вернула мне несколько фиалок с улыбкой, сказав своим прекрасным голосом: «На добрую память!» Я была в восторге и с тех пор люблю фиалки.

Когда она обернулась, чтобы покинуть прохладную, зеленоватую тень рощи и вернуться в ресторанчик, Гамид сказал:

— Не хотите ли остаться еще немного? На террасе так жарко и миссис Тэмпест, наверно, заснула. Вот посмотрите!

Он опустился на колени, перебирая пальцами густой, мягкий покров опавшей хвои.

— Мягко и сухо, как шелк. Сядьте здесь. Подождите!

Он снял свой плащ и положил его на землю. Она оперлась о широкий ствол дерева. Он сидел напротив нее, скрестив ноги и весело улыбаясь.

— Тут очень хорошо.

— Да.

— И прохладно.

— Да.

Они оба рассмеялись.

— И тенисто.

— Да.

— Вы любите красивый тембр голоса? Я также люблю… ваш!

Он нагнулся вперед, чтобы зажечь ее папиросу. В этот момент он показался ей типичным европейцем. В его стройной фигуре, в светлом изящном костюме, в его смеющихся глазах, шаловливой мальчишеской улыбке не было ничего, что напоминало бы его восточное происхождение.

Как будто поняв ее мысли, он быстро продолжал:

— Вы, конечно, знаете, и, вероятно, уже многие говорили вам, что у вас очаровательный голос. Какая-то прелесть, словно благоухание цветка, чувствуется в нем. Такое впечатление…

Он говорил очень медленно, у него самого был низкий, бархатный голос; сдержанная сила звучала в нем. Каро чувствовала это и быстро ответила:

— Мы должны вернуться. Рита подумает, что мы заблудились.

Она посмотрела на Гамида и поднялась с улыбкой, но поскользнулась на гладком ковре хвои.

Гамид вскочил, и в следующее мгновение она почувствовала, как его руки обвились вокруг нее, как под тонким шелком его рубашки сильно и ровно билось его сердце. Она вспомнила внезапно Джона, единственного мужчину, обнимавшего ее, и поспешила мягко высвободиться из его объятий.

— Благодарю вас. Хвоя такая скользкая, — сказала она холодно, но в ее голосе звучало легкое волнение, противоречившее ее вежливым словам.

Гамид не ответил и только тихо рассмеялся. Все еще улыбаясь, он нагнулся и поднял свой плащ, а затем опустился на одно колено перед Каро, чтобы снять приставшие иглы к ее туфлям. Он низко наклонил голову, и она видела его темные блестящие волосы, чувствовала его горячие пальцы сквозь тонкую лайку туфли. У него были такие широкие плечи, обтянутые белым шелком рубахи, он был такой сильный, удивительно стройный.

Все еще стоя на коленях, он с распростертыми руками посмотрел на нее, и казалось, что в следующее мгновение он заключит ее в свои объятия, притянет ее голову к себе на грудь.

Он не сделал этого, но скрытая страсть трепетала в его взоре.

Он встал, накинул плащ и спросил:

— Идемте?

Они направились к маленькому ресторану. Вскоре подали горячее, ароматный кофе, блюдо прекрасного гусиного паштета и свежие фрукты. В это время из рощи выехал всадник, остановился перед гостиницей и медленно слез с лошади.

Рита, Каро и Гамид эль-Алим рассеянно наблюдали за ним. Всадник бросил на них быстрый взгляд, и лицо его просияло от радости при виде Риты. Он подошел к террасе, ведя лошадь за собой, и поклонился ей:

— Синьора Тэмпест!

— Джиованни! — воскликнула Рита в восторге.

С видимым удовольствием она обернулась к Каро и сказала:

— Это маркиз Сфорцо, большой друг Барри, а также и мой. Он — брат молодого исследователя Роберта Эссекса.

Она говорила быстро и оживленно. Из ее слов они оба поняли, что мать маркиза была замужем вторично, что Сфорцо сам был прекрасным спортсменом, много путешествовал с Барри и имел дворец в Венеции.

Прервав поток своей речи, она вдруг спросила маркиза:

— Каким образом вы очутились здесь?

Каро незаметно наблюдала за маркизом и увидела выражение легкой иронии в его глазах, когда он слушал Риту.

Сфорцо объяснил, что здесь поблизости находится его небольшое имение.

Каро посмотрела на него внимательней. У маркиза была прекрасная внешность, хотя его нельзя было назвать красивым. Тонкое лицо, спокойные, сдержанные манеры, и какое-то очарование сквозило в его улыбке, когда он оживлялся.

Каро должна была сознаться, что он производил впечатление незаурядного человека, и она сама не знала, почему он напомнил ей средневекового рыцаря.

«Это потому, что он похож на портрет времен Ренессанса, — решила она. — У него тяжелые веки, тонкие ноздри и странные линии вокруг узкого рта, как бывает на картинах этой эпохи. Он не такого высокого роста, как Гамид, но, вероятно, так же силен».

Сфорцо прервал ее размышления замечанием, что знает родственников Джона. Он пристально глядел на нее, когда они разговаривали, но Гамид эль-Алим принял участие в их разговоре, и беседа стала общей.

Сфорцо отличался веселым, хотя и холодным остроумием. Его тон становился сердечным, лишь когда он обращался к Рите. Он попросил у нее разрешения навестить ее и вскоре уехал. На лошади он сидел прекрасно.

Рита оживленно обернулась к Гамиду:

— Вы знаете сводного брата маркиза Роберта Эссекса?

Гамид спокойно ответил:

— Нет, но я много слышал о нем.

Рита рассказала, что Роберт происходил от второго брака маркизы Сфорцо. Она встретилась на балу с лордом Эссексом, и они влюбились друг в друга. Оба были счастливы в браке. Эссекс, упав с лошади, погиб на охоте через два года после женитьбы, и его жена ненамного пережила его. Сфорцо, которому тогда было четырнадцать лет, заботился о младшем брате, воспитал его, живя ради него большей частью в Англии. Когда Роберту исполнилось восемнадцать лет, он уехал в Египет на время каникул, но остался тем, живя в пустыне, как принц из арабской сказки. О нем много говорили: о его храбрости и неустрашимости, о его лагере в пустыне, где его окружали преданные арабы, о том, что он сам стал настоящим сыном пустыни.

Рита сказала медленно, пристально глядя на Гамида:

— Как странно, что вы не встречались с ним никогда.

— К моему величайшему сожалению, — ответил Гамид холодно.

Через несколько дней Сфорцо явился с визитом, но застал только одну Риту. Они весело и оживленно поговорили о Барри и Тиме, о различных вещах, интересующих Риту. Рита первая упомянула имя Каро.

— Она очень красивая, — серьезно сказал Сфорцо.

Рита была поражена его тоном. Хотя она и старалась смеяться над своими, ни на чем не основанными, опасениями, но не хотела, чтобы Сфорцо страдал. Ведь он не мог влюбиться в Каро! Это показалось ей полнейшим абсурдом. И все-таки в его голосе было что-то такое, что она внимательно посмотрела на него.

Сфорцо нагнулся вперед, доставая портсигар; другая его рука покоилась на ручке кресла. Кольцо с драгоценным камнем блестело на его пальце. Рита внезапно вспомнила о девизе маркизов Сфорцо — череп, украшенный венком из роз. Когда-то Барри сказал о нем, что это — воплощение странного характера Сфорцо.

«Все в роду Сфорцо были незаурядными, утонченными людьми, помешанными на всем красивом, — говорил Барри. — Они были способны пожертвовать жизнью за мечту, погибнуть из-за химеры».

Глядя на Сфорцо, Рита думала о том, не был ли и он таким, скрывая под маской кажущегося безразличия и тонкой иронии свою настоящую душу.

Она заговорила о Каро самым естественным образом, о Тиме, о сэре Джорже, намекнула на причины, заставившие Каро и ее предпринять это длительное путешествие.

— Я понимаю, — сказал Сфорцо спокойно.

И добавил:

— Я знал, что миссис Клэвленд несчастна, это видно по ее глазам.

Рита не могла удержаться от замечания:

— Джиованни, вы, кажется, слишком внимательно изучали Каро.

Сфорцо зажег папиросу. Он посмотрел на нее. В руке он держал спичку, освещавшую неправильные черты его лица и темную глубину его глаз.

— Я не мечтал бы о лучшей участи, — сказал он серьезным и спокойным тоном.

В это время вошла Каро в сопровождении Гамида. Мужчины поклонились друг другу, но вскоре после этого Сфорцо ушел.

Когда Гамид тоже оставил их, Рита сказала:

— Как они ненавидят друг друга.

— Глупости, — ответила Каро и добавила, подумав: — Сфорцо не такой человек.

Рита села к роялю и запела.

Под звуки музыки она думала: «Как было бы хорошо, если бы Каро была свободна и вышла замуж за Сфорцо. Она не могла бы мечтать о лучшем муже. Он необыкновенно умен, так много видел на своем веку и смог бы создать ей такую интересную жизнь, но… — аккорды все громче и громче полились из-под ее пальцев, — я не хотела бы, чтобы они встретились с Гамидом эль-Алимом на своем жизненном пути».

На следующий день приехал Тим, у которого начались каникулы, и Рита была слишком занята, чтобы думать о Каро и Гамиде.

Сфорцо приходил к ним часто, и его «сдержанная враждебность к Гамиду», как выразилась Рита, забавляла ее. Гамид был хитрый и остроумный, Сфорцо же отличался утонченным умом и проницательностью. Гамид отзывался с насмешкой об итальянцах, а Сфорцо никогда не говорил о Гамиде.

— Сфорцо проявляет слишком большой интерес к Каро, — заметил мудро Тим, завязывая галстук перед зеркалом в комнате матери. В этот день он старался одеться особенно тщательно, так как Сфорцо и Гамид обедали с ними. Он надел платиновые часы, подарок отца, и с гордостью, присущей юности, осмотрел себя с ног до головы в зеркале. — Думаю, и ты тоже это заметила? — продолжал он. — Есть вещи, которые трудно не заметить.

Рита уверила его, что она совершенно не думала этого, и, улыбнувшись, посмотрела ему в лицо. Он был очень высокого роста, широкоплечий и стройный, с серьезным лицом, красивыми большими глазами и смеющимся, почти детским ртом.

Она обняла его голову и притянула ее к себе.

— Поцелуй меня, — сказала она нежно.

Он обнял и поцеловал ее быстро, по-мальчишески.

— У меня хорошо завязан галстук? — озабоченно спросил он.

— Замечательно, — уверила она его, ласково улыбаясь.

Тим все еще не выпускал ее из своих объятий.

— Ты знаешь, мамочка, ты так чудно сегодня выглядишь!

— И ты также, — ответила она.

Они оба рассмеялись, он снова поцеловал ее, потом вернулся к зеркалу.

— А теперь мне надо заказать вино, как ты меня просила, — с важностью заявил молодой человек.

Тим достал шелковый носовой платок и, засунув его в манжету, последний раз полюбовался собой в зеркале. Затем он ушел.

Через минуту Рита услыхала, как он здоровался с Сфорцо, любезно и предупредительно. И его звонкий голос донесся до ее слуха:

— А, маркиз, добрый вечер. Садитесь, пожалуйста, вот сюда. Вам угодно папиросу или сигару? Простите меня на минуту, я только скажу маме, что вы пришли.

Сообщив ей об этом, он вернулся в гостиную, болтая с маркизом по-английски. Тим очень любил и уважал его, отчасти оценив его остроумие, отчасти оттого, что Сфорцо обращался с ним, как со взрослым, разговаривая с юношей о политике, спорте, о странах, по которым он путешествовал. Но Гамида эль-Алима Тим ненавидел.

«В нем слишком много хорошего, — говорил он с мальчишеской откровенностью и явным раздражением. — Он слишком красив, слишком хорошо одет, слишком весел и слишком самоуверен. Я его терпеть не могу».

Рита старалась успокоить его:

«Мой дорогой мальчик, нельзя поощрять ни на чем не основанное предубеждение».

«Он животное», — резко ответил Тим.

— Вам нравится принц эль-Алим? — обратился он к Сфорцо.

— Он очень способный человек, — ответил маркиз.

— Можно быть способным, но это не исключает того, что он животное. Кроме того, я видел, как он ударил собаку.

Это было самым веским аргументом для Тима, который видел однажды, как Гамид ударил маленькую желтую собачку.

«Скотина!» — подумал Тим тогда, а вслух сказал с раздражением:

— Попробуйте ударить кого-нибудь вашего роста.

После этого он целый день не разговаривал с Гамидом.

Сегодня Гамид особенно раздражал его всем своим видом.

«Он отвратителен», — подумал Тим.

В этот вечер Тим, наверное, избил бы его, если бы присутствовал во время игры в бридж. Обыкновенно Каро играла очень хорошо, но сегодня она была рассеянной и усталой. Поклонение Сфорцо и Гамида утомляло ее.

Как всякая женщина, предчувствовавшая надвигающееся несчастье, она говорила себе: «Что же я могу сделать?» — и успокаивала себя тем, что она ведь не искала дружбы обоих мужчин. Она никогда не поощряла их ухаживаний. Каро не могла отрицать, что Сфорцо нравился ей своей необычностью и спокойной сдержанностью — качества, имеющие особое очарование.

«Почему у женщины не может быть романтической дружбы с мужчиной?» — думала она, но в глубине души знала, что это невозможно. «Сфорцо такой милый», — размышляла она, и в ее безупречном отношении к нему сквозило теплое чувство. Каро обманывала себя, закрывала глаза на действительность и играла с огнем, предвидя смутную опасность, грозившую ей.

В это утро она получила письмо от Джона, в котором он просил ее «уладить все вопросы». Каро понимала, что это означает.

Скоро она будет свободной, свободной!..

Голос Гамида вывел ее из задумчивости:

— Вы проиграли пять фунтов.

Каро поняла, как она рассеянно играла, и постаралась сосредоточить все свое внимание на картах.

Гамид играл очень осторожно, а Сфорцо удваивал ставки. Ему везло. Каро заметила улыбку Гамида, в которой сквозила неприязнь.

— Вы снова удваиваете ставку, маркиз? — спросил Гамид.

— Совершенно верно, — кивнул Сфорцо.

Гамид рассмеялся коротким смехом.

Когда маркиз выиграл, Гамид слегка покраснел и обратился к нему:

— Иногда стоит играть в карты, не правда ли?

И он пристально посмотрел на него. Глаза маркиза холодно встретились с его взглядом. Тонкие линии около его рта углубились, словно легкая бледность покрыла его лицо.

Оба молчали, затем Сфорцо обратился к Рите:

— Мы будем продолжать? — спросил он. — Ваш ход, синьора Тэмпест.

Он снова выиграл.

— Я устала и сегодня играю отвратительно, — заявила Каро, вставая. — Боюсь, что дальше будет еще хуже.

Сфорцо открыл дверь перед ней, затем вернулся к Гамиду и Рите.

— Вы уходите, ваша светлость? — холодно спросил он.

Рита испугалась, услышав ледяной тон его голоса.

Оба попрощались и вышли вместе. Улицы были пустынны, Гамид пошел вперед, но Сфорцо нагнал его. Оба молчали. В плохо освещенном, пустынном переулке Сфорцо остановился.

— Вы разрешили себе критиковать мою игру, ваша светлость, — сказал он ледяным тоном.

Гамид рассмеялся; теперь, когда азарт игры прошел, он успокоился. Он терпеть не мог проигрывать деньги и тратил юс только на женщин.

Он сказал полуснисходительно, полудерзко:

— Мой дорогой маркиз, я даже не помню…

— Может быть, вы вспомните теперь, ваша светлость? — сказал Сфорцо тем же ледяным голосом и ударил принца по лицу. — Я пошлю вам моих секундантов.

Он остановился в ожидании.

Удар Гамида пришелся ему по груди и мог бы убить человека.

На один момент Сфорцо показалось, что он упадет в обморок. Он ясно увидел себя лежащим у ног египтянина. Усилием воли он удержался на ногах, стараясь побороть дурманящее чувство слабости. Он стоял, покачиваясь, плотно сжав губы, тяжело дыша от боли в груди. Он был высокого роста, но более худой, чем Гамид.

Гамид эль-Алим достал портсигар и, рассмеявшись, сказал:

— Спокойной ночи, маркиз, приятных сновидений.

Сверкающие огни плясали перед глазами Сфорцо.

«Убить его, убить голыми руками!»

В тот момент, когда Гамид спрятал портсигар, он бросился на него.

— Я заставлю вас драться, — сказал он, и его железный кулак опустился на Гамида.

С проклятиями Гамид начал защищаться. Изнежившись за последнее время спокойной жизни, он отвык от бокса, но этого итальянца, проявлявшего такой интерес к Каро, он хотел наказать. Он обхватил Сфорцо обеими руками, словно собираясь переломить ему кости.

Несмотря на острую боль, Сфорцо сохранил спокойствие и, подняв тяжелый кулак, ударил Гамида с размаху по лицу. Он почувствовал, что тиски, державшие его, разжались. Он покачнулся, стараясь сохранить равновесие и тяжело дыша. Только в следующую секунду он заметил, что эль-Алим лежал распростертый у его ног.

Придя несколько в себя, он нагнулся и положил руку на сердце Гамида. Оно билось медленно, но равномерно.

Сфорцо выпрямился, стараясь дышать спокойнее, и медленно направился домой, даже не оглянувшись на неподвижное тело, лежавшее на земле.

В отеле его ждал слуга, прослуживший у него уже много лет, крепкий, загорелый юноша, исполнявший у него также и роль шофера. Гостиная была слабо освещена, и Карло приготовил вино и сандвичи на столе. С улыбкой он подвинул серебряное блюдо. Но улыбка исчезла с его губ, когда он увидел лицо своего господина.

— Маркиз, — пробормотал он, — вы больны, вот коньяк!

Он подошел с бутылкой коньяку в руке, желая поддержать Сфорцо.

— Не трогайте меня, — сказал маркиз, — я ранен. Приготовьте мне горячую ванну и дайте мне сейчас же бренди.

Он опустился в одно из кресел и сидел неподвижно, опершись о ручки кресла. Не отрываясь, смотрел он в одну точку перед собой. Он не замечал мраморных стен, наполнявшей комнату прохлады, серебра и фруктов на кружевной скатерти стола. Теперь только он понял, что полюбил Каро на всю жизнь. На своем жизненном пути он встречался со многими женщинами, иногда увлекался той или иной из них, затем забывал их, поглощенный своей карьерой. Теперь все это не имело никакого значения по сравнению с женщиной, которую он полюбил на тридцать восьмом году жизни глубокой и страстной любовью.

Он был от нее в восторге. Каро была для него идеалом — умная, красивая и чуткая. Он знал, что она замужем и что не могло быть речи о разводе. Он наслаждался ее обществом, ее присутствием, старался нравиться ей, развлечь ее. Но до сих пор он не сознавал всей силы своей любви. Только Гамид эль-Алим помог ему разобраться в его настоящих чувствах.

С первого момента их встречи он знал, что Каро нравится Гамиду, и бешеная ревность проснулась в нем в эту ночь. Он мог бы притворяться и скрывать свои чувства от Каро, но он не мог скрывать их в присутствии другого мужчины. За карточным столом он глядел поочередно то на Каро, то на Гамида и инстинктом, свойственным ревности, понимал причину своей дикой ненависти к Гамиду.

«Я должен был понять, что это любовь», — думал Сфорцо, глядя на темное звездное небо.

Он был уверен в одном. Если бы не его ревность к Гамиду, он был бы счастлив одним ее присутствием, довольствовался бы ее видом, ее улыбкой, не требуя ничего другого. Но ревность сорвала повязку с его глаз, открыла ему истину о всей глубине страданий его пламенной, безнадежной любви.

Карло вернулся, заявив, что ванна готова. Сфорцо медленно поднялся. Все тело болело так, что ему было трудно дышать. Но он невольно улыбнулся при воспоминании о том, как он снова и снова бил кулаком по лицу Гамида.

Когда вскоре после ванны он лежал в своей узкой постели, глядя в мягкую темноту ночи, он почувствовал удовлетворение, что избил его.

На следующее утро его радость сменилась мрачным отчаянием, заставившим его забыть обо всем остальном. Он не мог оставаться дольше в Париже, и он понял это еще в предыдущий вечер, тем более теперь, после его стычки с Гамидом.

Он не сможет заставить себя встречаться с Каро после случившегося. Это было выше его сил. Он уедет и постарается забыть все. Но куда он отправится?

Освещенный ярким солнечным светом, держа дымящуюся трубку в зубах, он старался обдумать создавшееся положение. Его собачка, Бальди, сидела около него, глядя на него своими умными глазами янтарного цвета. Тим очень любил Бальди, но он вообще любил всех собак, а всем остальным Бальди не нравился.

Тим явился к нему после утренней прогулки верхом.

— Почему вы не катаетесь верхом, маркиз? Лень? Лучше лежать на кушетке?

Сфорцо улыбнулся.

Тим нагнулся и погладил желтую голову собаки, а Бальди ворчал от удовольствия.

— Я получил телеграмму, — внезапно сказал Сфорцо. — Мне нужно уехать в Бриндизи.

— Неужели?

Лицо Тима опечалилось.

— Как жаль. Мы будем скучать без вас. Вы скоро вернетесь, не правда ли?

Появился Карло, неся поднос с чашкой кофе и булочками.

— Здравствуйте, Карло! Как жаль, что маркиз уезжает в Бриндизи.

Умные глаза неаполитанца встретились с глазами Сфорцо, и он спокойно ответил:

— Да, синьор Тим. Очень жаль.

Он развел руками, поклонился и быстро исчез.

— Нам будет скучно без вас, маркиз, — повторил Тим.

— Мне тоже очень жаль, — мягко сказал Сфорцо и невольно подумал, как бы он был счастлив, если бы имел такого сына, как Тим, юного, неиспорченного и откровенного…

— Боюсь, что не смогу даже явиться к вам, чтобы попрощаться, — продолжал он спокойно. — Я напишу, конечно. Не можете ли вы передать мой сердечный привет?

— Когда вы уезжаете? — спросил Тим.

— В полдень.

Тим поднялся:

— Хорошо, я буду на вокзале. Аддио!

Когда он ушел, с балкона появился Карло. Его взор выражал упрек.

Сфорцо сказал ему:

— В полдень мы уезжаем в Бриндизи, а оттуда в Египет к синьору Роберту.