XLIX. СОН НАЯВУ

Онлайн чтение книги Петербургские трущобы
XLIX. СОН НАЯВУ

Едва грудь Бероева вздохнула воздухом воли, он, земли не чуя под собою, тотчас же пустился в Литовский замок узнать, что сталось с его женою.

В тюремной канцелярии навели по книгам справки и объявили ему, что после произнесения над нею публичного приговора на Конной площади она скоропостижно скончалась и похоронена у Митрофания.

Он побелел, как смерть, и, зашатавшись, опрокинулся без чувств на подоконник, близ которого стоял в ту минуту.

Невеселое приветствие подготовила ему свобода для первой встречи с нею.

Несколько холодных вспрысков в лицо возвратили ему сознание; несколько глотков воды помогли если не успокоиться, то по крайней мере хоть сколько-нибудь сдержать себя внешним образом.

Узнав, в каком разряде обыкновенно погребают арестантов, он тотчас побрел на кладбище.

Хотелось отыскать могилу жены и не верилось в возможность этой находки.

В кармане его было всего-навсего пять-шесть рублишек – единственные и последние деньги, оставшиеся от казематного заключения.

Нанял он плохого ваньку и притащился к Митрофанию.

Один из могильщиков за гривенник на-чайного посула провел его в последний разряд кладбища.

– Если бы мне мог кто-нибудь указать тут могилу, – молвил ему Бероев, – не вспомнишь ли ты или кто-нибудь из твоих товарищей… арестантка… Бероева… в прошлом августе месяце…

– Да эфто все там, в кладбищенской конторе, значит, в книге прописано, – пояснил ему могильщик, – только где ж его теперь узнаешь!

– Я бы дорого заплатил за то… Я бы ничего не пожалел, если только возможно!

– Нет, сударь, эфто дело нужно оставить! – безнадежно махнул тот рукою. – С прошлого августа, говорите вы, а ноне у бога-то май стоит; стал быть, почесть, десять месяцев минуло, а с тех-то пор сколько их тут захоронено – сила! Тут ведь не токма что одного тюремного, а и всякого, значит, покойника спущают, который из потрошенных, больше все в общую кладут, гроб подле гроба. Где же тут его отыщешь! Кабы еще крест – ну, тут иное дело, а то, говорите, креста-то нету?

– И креста нету… – понуро вымолвил убитый Бероев.

– Ну, значит, и шабаш тому делу! – заключил могильщик. – Тут где-нибудь она, – мотнул он окрест головою, – в эфтих самых местах должно ей находиться, а больше и искать нечего.

– Ну, и за то, брат, спасибо! На вот тебе! – сунул ему в руку Бероев условленный посул. – Можешь уйти теперь… а я один останусь.

Могильщик слегка приподнял с головы картуз и удалился, вполне довольный своею «наводкой».

Бероев остался один меж убогих крестов и могильных холмиков.

На душе у него был мрак беспросветный, мрак не отчаяния, не горя, но мрак апатии, пригнетенной, придушенной горем. Однако минутами грудь его схватывали тяжелые приливы какой-то рыдающей, судорожной злобы: он хотел лететь и тотчас же, своими руками передушить виновников мученичества его жены, с волчьей лютостью перегрызть им глотки – всем, до единого; насладиться музыкой их отчаянных воплей, их предсмертной хрипотой; налюбоваться всласть, до неудержимого хохота их подлым страхом и ужасом перед этим алкающим волком, конвульсивной пляской и дерганьем их мускулов и физиономий, когда начнет их сводить и корчить предсмертная судорога под его впившимися в их гнусное тело когтями и зубами. Он хотел мстить, мстить и мстить.

Но это чувство налетало только мгновениями. Сколько ни велика была его сила, однако же оно не могло затмить тех двух чистых и светлых головок, кудрявый, улыбающийся образ которых непрестанно жил в его сердце, рисовался в его воображении; это злобное чувство не могло заглушить воспоминания о тех детски горьких, рыдающих воплях, о том голосе, каким были сказаны слова: «Папа! Голубчик, не уходи от нас, останься с нами!» – последние слова, слышанные им из двух детских уст, в ту страшную ночь, когда его взяли…

И порыв рыдающей злобы смолкал перед порывом рыдающей любви. Он твердо начинал сознавать, что надо жить для них, для этих двух сирот, лишенных матери, надо вырастить их, сделать честными людьми, передать им честное имя.

И буря в нем утихла, снова уступая место пришибленной апатии.

И тихо начал он бродить между могилами, кидая окрест себя смутные взгляды, словно искал, и сам не зная, чего именно ищет.

«Тут где-нибудь она! В эфтих самых местах должно ей находиться», – как будто все еще доселе раздавались в его ушах слова могильщика.

«Да, где-нибудь тут! – думал Бероев. – Может быть, вон она… может быть, я на ней стою теперь… Слышишь ли ты меня, моя Юлия?..»

И он продолжал бродить по указанному пространству, останавливаясь над бескрестными бугорками и плешинами, и в душе его поселилась странная мысль и странное убеждение, которым он поддался с отрадной, утешительной безотчетностью. Ему казалось, будто внутренний голос, инстинкт, предчувствие непременно укажет ему могилу жены. Он почти полупомешанно хотел этого – и не находил.

«Тут где-нибудь она… в эфтих самых местах должно ей находиться». – «Да, в этих местах… Но неужели же это утешение?.. Неужели же так-таки уж навеки она для меня потеряна? Тут где-нибудь… Тут… Ну, все равно! Пусть будет вот хоть эта!» – странно решил он сам с собою, остановясь подле одной бескрестной, одинокой могилы.

И тихо опустился он перед ней на колени и повергся ниц на могильную насыпь, усталый, разбитый, истерзанный, жарко обнимая ее руками и безумно целуя землю, которая впивала в себя мучительные слезы.

Душа изныла, истосковалась и нестерпимо запросила хоть какого-нибудь облегчающего исхода.

Бероев нашел его в порыве этих слез, объятий и поцелуев, которыми наделял он чью-то одинокую, безвестную могилу. Болезненно настроенная фантазия подсказала ему, что под этой насыпью лежит его жена, и он восторженно, безотчетно поверил голосу фантазии: ему так жадно хотелось хоть чему-нибудь верить.

Долго длился этот порыв, и когда, наконец, весь он выплакался, наступило тихое, благодатное успокоение.

Бероев полуприлег на траву, сложив на край могилы свою удрученную голову, и глубоко задумался.

Весеннее солнце било в него теплыми, радостно трепетавшими лучами. В сочной, наливающейся зеленой жизнью траве будто слышался шепот и шорох какой-то: там суетливо копошилось, бегало, ползало, летало, прыгало и цеплялось за тончайшие былинки многое множество разной мошки, жучков, паучков и всего этого насекомого люда, который живет и дышит, пока его греет солнечный луч. По зеленому полю желтели махровые, росисто-свежие головки одуванчиков, над которыми носилось тонкое жужжание, реяли золотистые пчелы. Из рощи порою тянуло смолистым запахом молодой, изжелта светло-зеленой березы; то вдруг пахнет откуда-то, с легким попутным ветерком, миндальным ароматом цветущей рябины. В воздухе пахнет землею – тем несколько прелым, сыроватым запахом, который издает по весне земля, набирающаяся могучей жизненной силы. И стояла в этом воздухе какая-то звучащая, весенняя тишина. С огородов доносились женские голоса и заливчатая песня, а в кладбищенской роще переливалась звонкая перекличка иволги, зябликов, пеночек и малиновок.

Хорошо было на кладбище. Казалось, будто каждая могила улыбается и шепчет что-то белому свету про свою жизнь подземную – словно и там, под нею, тоже весна наступила. Бероев совсем отдался своим грезистым думам и мечтаниям. Вспомнилась ему жена, которая улыбалась и ему и детям своими тихими и добрыми, честными глазами; вспомнились и кудрявые головки детей, и то светлое время, когда они только что начинали щебетать свои детские, несмолкаемые речи, а слабый язык никак еще не мог справиться со словом и лепетал такие потешные созвучия. Вспомнились ему тут все эти особенные слова их собственного сочинения, которыми окрестили они разные предметы своей детской жизни. И стало жутко и отрадно на сердце от всех этих воспоминаний… Все это было так мирно, так хорошо, и все это минуло уже безвозвратно… Тихие и добрые глаза сомкнулись навеки; голодный червь уже давным-давно повыглодал их – теперь на их месте зияют там, под землею, две костяные впадины, и этим впадинам никогда, никогда не улыбнуться тою светлою, честною, безгранично любящею улыбкою, какою улыбались некогда глаза до обожания любимой женщины.

В этих грезах, глубоко ушедших в душу, Бероев и не заметил, как подступил вечер.

Ярко-румяное солнце стояло уже низко над землею и кидало полосы золотисто-розового света по кладбищу, вдоль которого потянулись длинные тени крестов, казавшихся теперь тоже какими-то розоватыми. С высей теплого неба долетали еще на землю последние рассыпчатые трели жаворонков, допевавших свои предвечерние песни. Все другие птицы почти совсем уж умолкли; зато в роще защелкал где-то соловей, и это было робкое еще начало бойких ночных переливов; в воздухе как будто гуще, чем днем, запахли белесоватые кисти цветков рябины.

Бероев встал и потянулся. На душе его было теперь грустно и тихо. Он огляделся вокруг и, до земли поклонившись могиле, – словно бы прощался с нею, – встал и побрел себе по тропинке.

Он уже шел по одной из тех аллей, что прорезывают кладбищенскую рощу, как вдруг на лице его заиграл испуг и недоумение, которое отлилось и застыло, наконец, в выражении панического ужаса.

Он попятился несколько шагов и остановился как вкопанный, не имея ни сил ни воли, чтобы двинуться дальше, и не будучи в состоянии оторвать глаз своих от поразившего его предмета.

В нескольких саженях перед ним, лицом к лицу, шла женщина в очень скромном, простеньком платье темного цвета. Большой платок покрывал ее голову и спускался на плечи. Яркие лучи золотистого заката, дробясь между стволами дерев, зеленью ветвей и намогильными памятниками, сетью переплетались и путались на дорожке и обливали светом спокойное и грустное лицо женщины, шедшей навстречу Бероеву.

«Боже мой!.. Боже, да что ж это? – сверкнуло в голове его. – Или мне чудится… сплю я, или с ума схожу… Она! Она… Но этого быть не может!»

Женщина случайно подняла голову и, заметя его пораженную ужасом фигуру, остановилась и взглянула ему в лицо. И вдруг, словно лучезарная молния пробежала по ее чертам. Они оживились испугом и недоумением, но в тот же миг засверкал в них восторг радости и счастья.

Легкий крик вырвался из ее груди, и, простирая вперед свои руки, она стремительно пошла к Бероеву.

Тот опять попятился невольно и, в оледенелом ужасе, схватился за свою голову.

– Егор!.. Да ты ли это?.. Что с тобой?.. Не бойся! Я не призрак, я ведь жива!.. Ведь вот я же целую, я обнимаю тебя! Чувствуешь меня?.. Ведь это я! Я, твоя жена, твоя Юлия!.. Меня считают умершей, но я жива! Я с тобою!.. О, да опомнись же! Приди в себя!.. Мой милый! Счастье мое!..

Это были не слова, не звуки, но райский восторг, который ключом бил и рвался из мгновенно переполненной груди. Она трепетно обнимала и целовала его, а он, весь бледный, сраженный изумлением ужаса и убежденный, что с ним свершается нечто сверхъестественное, что рассудок покидает его, стоял и глядел истуканом, не дерзая прикоснуться к ней. Он видел и не верил, чувствовал прикосновение к себе и смутно думал, что это страшная галлюцинация.

– Боже! Пощади… пощади… спаси мой рассудок! – едва мог он, наконец, шевельнуть губами.

Но нет, это не призрак, не сон – видение не исчезает.

В ушах его раздается знакомый голос, на него восторженно глядят все те же добрые глаза, наполненные теперь слезами счастья. Он ощущает знакомое пожатие руки, знакомые поцелуи и объятия – нет, это не сон, это въявь она – как есть, милая его Юлия!

И он, Фома неверный, ощупал лицо ее руками и вдруг упал к ее ногам, вне себя обнимая ее колени, целуя руки и ноги и не будучи в состоянии вымолвить ни единого слова от этого опьяненно окрыляющего наплыва какого-то дикого, необузданно восторженного счастья.


Читать далее

ОТ АВТОРА К ЧИТАТЕЛЮ 14.04.13
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. СТАРЫЕ ГОДЫ И СТАРЫЕ ГРЕХИ 14.04.13
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. НОВЫЕ ОТПРЫСКИ СТАРЫХ КОРНЕЙ
I. ИЗ-ЗА ГРАНИЦЫ 14.04.13
II. СТАРЫЙ ДРУГ — ЛУЧШЕ НОВЫХ ДВУХ 14.04.13
III. ПРОМЕЖУТОК 14.04.13
IV. КНЯЗЬ ВЛАДИМИР ШАДУРСКИЙ 14.04.13
V. РАУТ У ШИНШЕЕВА 14.04.13
VI. КЛЮЧИ СТАРОЙ КНЯГИНИ 14.04.13
VII. «НА ЧАШКУ КОФИЮ» 14.04.13
VIII. НЕОЖИДАННЫЙ ВИЗИТ 14.04.13
IX. ВЫИГРАННОЕ ПАРИ 14.04.13
X. СЧАСТЛИВЫЙ ИСХОД 14.04.13
XI. ДВА НЕВИННЫХ ПОДАРКА 14.04.13
XII. ПРАКТИЧЕСКИЕ ДЕЯТЕЛИ 14.04.13
XIII. ИСПОВЕДНИК 14.04.13
XIV. НАЗИДАТЕЛЬНЫЕ БЕСЕДЫ 14.04.13
XV. ИСКУШЕНИЕ 14.04.13
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ДВА УГОЛОВНЫХ ДЕЛА 14.04.13
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ЗАКЛЮЧЕННИКИ 14.04.13
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ЗАКЛЮЧЕННИКИ 12.04.13
ЧАСТЬ ПЯТАЯ. ГОЛОДНЫЕ И ХОЛОДНЫЕ
I. ПЕТЕРБУРГСКАЯ ТРИХИНА 12.04.13
II. В ЧУЖИХ ЛЮДЯХ 12.04.13
III. МАЛЕНЬКОЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВО, ИМЕВШЕЕ БОЛЬШИЕ ПОСЛЕДСТВИЯ 12.04.13
IV. ПЕРВОЕ НАЧАЛО БОЛЬШИХ ПОСЛЕДСТВИЙ 12.04.13
V. В БОЛЬНИЦЕ 12.04.13
VI. ПОСЛЕДНИЙ РАСЧЕТ С ГОСПОДАМИ ШИММЕЛЬПФЕНИГАМИ 12.04.13
VII. ГОЛОДНЫЙ ЧЕЛОВЕК 12.04.13
VIII. НОЧЛЕЖНИКИ В ПУСТОЙ БАРКЕ 12.04.13
IX. ВСТРЕЧА ЗА РАННЕЙ ОБЕДНЕЙ 12.04.13
X. УДАР НЕ ПО ЧЕСТИ, А ПО КАРМАНУ 12.04.13
XI. КНЯГИНЯ ИЗЫСКИВАЕТ СРЕДСТВА 12.04.13
XII. МОРДEHКО ОЧНУЛСЯ 12.04.13
XIII. ЛИСИЙ ХВОСТ 12.04.13
XIV. БЕССОННИЦА 12.04.13
XV. КАИНСКИЕ МУКИ 12.04.13
XVI. КАК ЛОМАЛОСЬ КНЯЖЕСКОЕ САМОЛЮБИЕ 12.04.13
XVII. «НЫНЕ ОТПУЩАЕШИ, ВЛАДЫКО!..» 12.04.13
XVIII. ПОХОРОНЫ ГУЛЬКИ 12.04.13
XIX. СОВЕСТЬ ЗАГОВОРИЛА 12.04.13
XX. КЛИНОМ СОШЛОСЬ 12.04.13
XXI. ОПЯТЬ НАД ПРОРУБЬЮ 12.04.13
XXII. МАЛИННИК 12.04.13
XXIII. КРЫСА 12.04.13
XXIV. КАПЕЛЬНИК 12.04.13
XXV. ЧУХА 12.04.13
XXVI. МАЛИННИКСКИЙ САМОСУД 12.04.13
XXVII. СИБИРКА 12.04.13
XXVIII. НОВАЯ ВСТРЕЧА С ОТЦОМ 12.04.13
XXIX. КЛЯТВА 12.04.13
XXX. СМЕРТЬ МОРДЕНКИ 12.04.13
XXXI. ПЕРЕД ГРОБОМ 12.04.13
XXXII. РАЗЛАД С САМИМ СОБОЙ 12.04.13
XXXIII. МЫШЕЛОВКА СТРОИТСЯ 12.04.13
XXXIV. ДЕЛО ДВИНУЛОСЬ 12.04.13
XXXV. «ЛИКУЙ НЫНЕ И ВЕСЕЛИСЯ, СИОНЕ!» 12.04.13
XXXVI. «НЕ ПРИНИМАЮТ!» 12.04.13
XXXVII. НОВОЕ ГОРЕ И НОВЫЕ ГРЕЗЫ 12.04.13
XXXVIII. ВЯЗЕМСКАЯ ЛАВРА 12.04.13
XXXIX. ОБИТАТЕЛИ ВЯЗЕМСКОЙ ЛАВРЫ 12.04.13
XL. НОЧЛЕЖНЫЕ 12.04.13
XLI. ЧТО КАЗАЛОСЬ СТРАННОЙ СЛУЧАЙНОСТЬЮ ДЛЯ МАШИ И ДЛЯ ЧУХИ 12.04.13
XLII. СВАДЬБА ИДИОТОВ 12.04.13
XLIII. КЛОПОВНИК ТАИРОВСКОГО ПЕРЕУЛКА 12.04.13
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ. ПАДШИЕ
I. НОЧНЫЕ СОВЫ 12.04.13
II. СОВИНЫЙ АРЕОПАГ В ПОЛНОМ БЛЕСКЕ 12.04.13
III. ДИАНЫ О ФРИНАХ 12.04.13
IV. ТЬМА ЕГИПЕТСКАЯ 12.04.13
V. ПЕРВАЯ ПАНСИОНЕРКА 12.04.13
VI. ПТИЦЫ РАЗОЧАРОВЫВАЮТСЯ В МАШЕ И МАША В ПТИЦАХ 12.04.13
VII. ФОМУШКА ИЗМЫШЛЯЕТ 12.04.13
VIII. ТЬМА ЕГИПЕТСКАЯ РАСТОЧИЛАСЬ 12.04.13
IX. «БОЖЬЯ ДА ПОДЗАБОРНАЯ» 12.04.13
X. КТО БЫЛ ГРАФ КАЛЛАШ 12.04.13
XI. КТО БЫЛА ЧУХА 12.04.13
XII. КАКИМ ОБРАЗОМ КНЯЖНА АННА СДЕЛАЛАСЬ ЧУХОЮ 12.04.13
XIII. НАЧАЛО ТОГО, ЧТО УЗНАЕТСЯ ИЗ СЛЕДУЮЩИХ ГЛАВ РОМАНА 12.04.13
XIV. БЕДНЫЙ, НО ЧЕСТНЫЙ МАЙОР, МНОГОЧИСЛЕННЫМ СЕМЕЙСТВОМ ОБРЕМЕНЕННЫЙ 12.04.13
XV. ГОЛЬ, ШМОЛЬ, НОЛЬ И К° 12.04.13
XVI. ВСЕ УГЛЫ ЗАНЯТЫ 12.04.13
XVII. ШВЕЯ 12.04.13
XVIII. ЗА РУБИКОН 12.04.13
XIX. ЦАРЬ ОТ МИРА СЕГО 12.04.13
XX. ПАНИХИДА ПО ПРЕЖНЕМУ ИМЕНИ 12.04.13
XXI. ВЕСЕЛЫЙ ДОМ 12.04.13
XXII. ПРОМЕЖ ЧЕТЫРЕХ ГЛАЗ 12.04.13
XXIII. ЛИСЬИ РЕЧИ, ДА ВОЛЧЬИ ЗУБЫ 12.04.13
XXIV. ЛОТЕРЕЯ НЕВИННОСТИ 12.04.13
XXV. ЖЕРТВА ВЕЧЕРНЯЯ 12.04.13
XXVI. ФОТОГРАФИЧЕСКАЯ КАРТОЧКА 12.04.13
XXVII. ВОЛЬНАЯ ПТАШКА НАЧИНАЕТ ПЕТЬ ПОД ЧУЖУЮ ДУДКУ 12.04.13
XXVIII. РЫЦАРИ ЗЕЛЕНОГО ПОЛЯ 12.04.13
XXIX. ИНТИМНЫЙ ВЕЧЕР БАРОНЕССЫ 12.04.13
XXX. ПАУКИ И МУХИ 12.04.13
XXXI. ПРОЕКТ «ОБЩЕСТВА ПЕТЕРБУРГСКИХ ЗОЛОТОПРОМЫШЛЕННИКОВ» 12.04.13
XXXII. РЫБА ИДЕТ В ВЕРШУ 12.04.13
XXXIII. ЗОЛОТОЙ ПЕСОК 12.04.13
XXXIV. ДВЕ НЕПРИЯТНОСТИ И ОДНО УТЕШЕНИЕ 12.04.13
XXXV. НЕОЖИДАННОЕ ОБЪЯСНЕНИЕ И ЕЩЕ БОЛЕЕ НЕОЖИДАННЫЙ ДЛЯ ГАМЕНА ИСХОД ЕГО 12.04.13
XXXVI. СВАДЬБА СТАРОГО КНЯЗЯ 12.04.13
XXXVII. ВСЕ, ЧТО НАКИПЕЛО В ДВАДЦАТЬ ТРИ ГОДА 12.04.13
XXXVIII. ЧУХА ДОВЕДАЛАСЬ, КТО ЕЕ ДОЧЬ 12.04.13
XXXIX. ПОСЛЕДНЕЕ БРЕВНО ДОЛОЙ С ДОРОГИ 12.04.13
XL. ЧАХОТКА 12.04.13
XLI. ПЕРЕД КОНЦОМ 12.04.13
XLII. ИСПОВЕДЬ 12.04.13
XLIII. СМЕРТЬ МАШИ 12.04.13
XLIV. ПОТЕШНЫЕ ПРОВОДЫ 12.04.13
XLV. «ИДЕЖЕ НЕСТЬ БОЛЕЗНЬ, НИ ПЕЧАЛЬ, НИ ВОЗДЫХАНИЕ» 12.04.13
XLVI. КАК ИНОГДА МОЖНО ЛОВКО ПОЛЬЗОВАТЬСЯ СОВРЕМЕННЫМИ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАМИ 12.04.13
XLVII. ЗА ТУ И ЗА ДРУГУЮ 12.04.13
XLVIII. РЕЗУЛЬТАТЫ ПРИЗНАНИЯ ЗЕЛЕНЬКОВА 12.04.13
XLIX. СОН НАЯВУ 12.04.13
L. ЧТО БЫЛО С БЕРОЕВОЙ 12.04.13
LI. ПОЛЮБОВНЫЙ РАСЧЕТ 12.04.13
LII. ПОДЗЕМНЫЕ КАНАЛЫ В ПЕТЕРБУРГЕ 12.04.13
LIII. ТОЧНО ЛИ КОЕМУЖДО ВОЗДАЛОСЬ ПО ДЕЛОМ ЕГО 12.04.13
LIV. НА ВЛАДИМИРКУ 12.04.13
LV. В МОРЕ 12.04.13
XLIX. СОН НАЯВУ

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть