Онлайн чтение книги Пламя над бездной
Глава 12

Когда на следующий день явилась Древорезчица, Странник сидел спинами вплотную на ступеньках своего жилища. Она пришла без эскорта, в простых зеленых куртках, которые он запомнил по прошлому разу.

Он не спустился ей навстречу и не припал к земле. Мгновение она холодно смотрела на него, потом села всего в нескольких ярдах.

– Как там Двуногая? – поинтересовался он.

– Я извлекла стрелу и заштопала рану. Думаю, она выживет. Мои советники довольны: существо это не проявляет разумности. Отбивалось даже связанным, словно понятия не имеет о хирургии… Как твоя голова?

– Всё в порядке, пока не двигаюсь. – Остальная часть его, а именно Шрам, лежала за порогом в темноте покоев. – Думаю, мембрана быстро заживает. Через пару дней буду как новенький.

– Отлично.

Поврежденная мембрана означала повреждение в рассудке, необходимость найти нового элемента и боль от расставания с синглетом, которого некуда приткнуть.

– Я помню тебя, пилигрим. Все элементы твои изменились, но ты такой же Странник, каким был. Ты такие потрясающие истории рассказывал. Мне нравится, что ты вернулся.

– А я был рад встрече с великим Древорезчиком. Поэтому и возвратился.

Она сухо скосила морду:

– Ты хотел сказать, с великим Древорезчиком прошлого, а не с той развалиной, какой стала я ныне?

Он пожал плечами:

– А что случилось?

Она ответила не сразу. Какое-то время они сидели, глядя на город. День выдался облачный, моросило. С канала дул свежий бриз, покусывая глаза и губы. Древорезчица поежилась и распушила мех. Наконец ответила:

– Я влачу груз этой души шесть сотен лет – это считая по передним когтям. Думаю, понятно, что со мной случилось.

– Искажение никогда прежде не касалось тебя.

А Странник прежде не бывал столь прям, но что-то в облике собеседницы спровоцировало его на откровенность.

– О да, обычная инцестая деградирует до моего состояния за пару столетий, а идиоткой становится задолго до него. Мои методы куда отточенней. Я знал[9]Здесь и далее в этой главе там, где речь идет об отстоящем более чем на десять лет прошлом королевы, она говорит о себе в мужском роде., кого с кем свести, каких щенят отобрать и как распихать остальных. Плоть сберегала воспоминания, а душа оставалась чиста. Но я что-то упустил – или, может, пытался добиться невозможного. Выбор становился все более трудным, пока не свелся к выбору между физическими и умственными дефектами. – Она утерла слюну, и все, кроме слепца, оглянулись на город. – Ты знаешь, сейчас тут лучшие дни лета. Жизнь расцветает и зеленеет, точно безумная, торопясь выжать все тепло до крохи в преддверии зимы. – И вправду, казалось, что зелень пробилась повсюду, где только могла: перистолистники вниз по склону и в городе, папоротники на всех ближних холмах, вереск на серых верхушках гор по ту сторону канала. – Люблю я это место.

Он и не ожидал, что придется утешать Древорезчицу, владычицу древорезчиков.

– Ты сотворила здесь подлинное чудо. Слухи о нем достигли моих ушей на другом конце света. Готов побиться об заклад, половина здешних стай – твои родственники.

– Да-да, мой успех превзошел все мечты безумствующих распутников. У меня не было недостатка в партнершах, хотя щенков я использовать не мог. Иногда мне кажется, что отпрыски мои – суть величайший мой эксперимент. Так, Щепетильник и Проныра в основном из них и состоят… а также Шкуродер.

Ух ты! Странник впервые об этом услышал.

– В последние несколько десятилетий я более или менее примирился со своей судьбой. Я признал, что не сумею вечность перехитрить и вскоре душа моя обретет свободу. Я все чаще и чаще позволял Совету принимать решения за меня. Как мог я заявлять права на домен, которым фактически больше не управляю? Я вернулся к занятиям искусствами… ты видел эти монохромные мозаики.

– О да, они прекрасны!

– Скоро я покажу тебе другие свои картины. Техника скрупулезная, но почти не требует участия сознания. Отличное дело для последних лет моей души. Но теперь вы с чужой все изменили. Проклятье! О, случись это столетием раньше… Чего бы я только не сделал! Ты знаешь, мы тут уже успели повозиться с картиночным ящиком. Там рисунки более тонкой работы, чем все в нашем мире. Немного похожи на мои мозаики, как свет солнца подобен сиянию светлячка… Каждая картинка из миллионов цветных точек, и плиточки так малы, что без гляделок Грамотея не увидишь. Я истратил годы, создавая несколько дюжин мозаик. В картиночном ящике же их бессчетные тысячи, и они меняются так быстро, что создается иллюзия движения. О, твои чужаки уподобили труд всей моей жизни следам когтей новорожденного щеночка на стенках конуры.

Королева древорезчиков тихо плакала, но в голосе ее прорезалась ярость.

– И теперь весь мир изменится, но слишком поздно для такой развалины, как я!

Почти бессознательным движением Странник выдвинул одного своего элемента к Древорезчице. Нерешительно подвел того ближе: восемь ярдов, пять. Мысли загудели в интерференции, но он слышал, что королева успокаивается. Она слабо усмехнулась:

– Спасибо. Странно, что ты мне сочувствуешь. Величайшая трудность моей жизни – для пилигрима смехотворный пустяк.

– Тебе стало больно.

Он не нашел больше что сказать.

– Но вы, странники, меняетесь, меняетесь и меняетесь… – Она подвинулась к нему одним элементом, да так, что почти коснулась, и думать стало еще тяжелее. Странник медленно, концентрируя внимание на каждом слове и крепко держа нити разговора, ответил:

– У меня тоже есть некое подобие души. Части меня, которые остаются пилигримом, должны обладать специфическим взглядом на жизнь. – Великое озарение часто постигает в пылу битвы или телесной близости. Как и сейчас. – И… и я думаю, душа самого мира изменится теперь, когда с небес упала Двуногая. Разве не лучшее это время, Древорезчица, чтоб отбросить старое?

Она усмехнулась, помехи стали громче, но так было даже приятно.

– Я… не… смотрела на это под таким углом. Да, настало время перемен.

Странник вошел внутрь ее стаи. Двое постояли так мгновение, обвившись шеями, сплавляя мысли в сладком хаосе. Последнее, что оба помнили четко, так это бег вверх по лестнице, в его жилище.

Позднее в тот же день Древорезчица принесла картиночный ящик в лабораторию Щепетильника. Когда она явилась, Щепетильник и Проныра уже ожидали ее. И Грамотей Джакерамафан, хотя он стоял дальше, чем того требовала вежливость. Ее визит явно застал их в какой-то размолвке. Несколькими днями раньше грызня бы ее опечалила. Не так теперь… Она втянула увечного элемента в комнату, глянула на остальных глазами слюнявого идиота и улыбнулась. Древорезчица долгие годы так хорошо себя не чувствовала. Она приняла решение и приступила к действиям.

Впереди новые приключения!

Завидев королеву, Грамотей повеселел:

– Вы были у Странника? Как он там?

– Он в порядке, в порядке, в по-о-олном по-о-р-рядке. – Тэ-экс, не надо им показывать, насколько он в порядке! – То есть, я имею в виду, он вскоре полностью поправится.

– Ваше величество! Я так благодарен вам и вашим лекарям! Викврэкшрам – добрая стая, он… э-э… я… даже пилигрим, хочу я сказать, не меняет элементов ежедневно, точно куртки.

Древорезчица рассеянно дернула мордой в знак согласия. Прошествовала на середину комнаты, опустила на столик картиночную коробку чужой. Устройство выглядело совсем как большая розовая подушка с забавными откидными ушами и рисунком животного на наволочке. Поиграв с ней дня полтора, Древорезчица приспособилась лихо открывать ее. Как всегда, возникло лицо Двуногой и произвело ротовой шум. Как всегда, Древорезчица восхитилась при виде движущейся мозаики. Чтобы создать такую иллюзию, коробка должна была синхронно перемещать миллион цветных «плиточек». И делала это безошибочно, раз за разом. Она развернула экран к Проныре и Щепетильнику, пускай тоже полюбуются.

Джакерамафан приблизился к ним и вытянул пару голов посмотреть.

– Вы по-прежнему считаете ящик живым существом? – спросил он у Проныры. – Думаете, что он выдаст нам свои тайны в обмен на вкусненькое?

Древорезчица улыбнулась про себя. Грамотей не пилигрим; пилигримы слишком зависят от воли властей предержащих и не рискуют тех подкалывать.

Проныра проигнорировал Грамотея и посмотрел всеми глазами на королеву.

– Ваше величество, пожалуйста, не гневайтесь на меня. Я… мы, члены Совета, должны снова спросить вас… Этот картиночный ящик слишком важен, чтобы доверять его пастям одной стаи, даже вашей, во всем вашем величии. Пожалуйста. Позвольте нам охранять его, по крайней мере на время вашего сна.

– Я не гневаюсь. Если настаиваешь, можешь участвовать в моих экспериментах. Но не более того. – Она невинным взглядом окинула камергера. Проныра – подлинный мастер шпионажа, посредственный администратор и никудышный ученый. Век назад она бы его отрядила надзирать за посевами, если бы согласился. Но век назад нужды в шпионаже не было, а на все дела хватало усилий одного администратора. Времена изменились.

Она с отсутствующим видом потыкала мордами в ящик. Наверное, все снова изменится.

Щепетильник принял вопрос Грамотея всерьез.

– Я вижу три возможности, сударь. Первая: волшебство. – (Проныра недовольно отвернулся.) – Действительно, ящик выходит за рамки нашего понимания, и ничто не мешает приписать ему магические свойства. Но госпожа наша Древорезчица сочтет это ересью, засим я такую возможность куртуазно обойду. – Он послал Древорезчице мимолетную сардоническую усмешку. – Вторая: это живое существо. Несколько членов Совета высказались за эту версию, когда Грамотей впервые заставил его заговорить. Но выглядит оно совсем как взбитая подушка, не считая этой забавной картинки, что вышита на одной его стороне. Более того, отклик его на раздражители демонстрирует превосходную повторяемость. Это кажется мне знакомым. Так ведут себя механизмы.

– Такова третья возможность? – уточнил Грамотей. – Но механизм не обходится без движущихся частей, а если не считать…

Древорезчица махнула ему хвостом. Щепетильник часами мог распинаться, а Грамотей, по всему видно, того же помета.

– Я так скажу: изучим его подробнее, а потом уже рассудим.

Она постучала по уголку ящика, в точности копируя движения Грамотея при первоначальной демонстрации. Лицо чужой стерлось, сменившись головокружительным цветовым узором. Что-то булькнуло, а затем осталось только гудение на средних тонах, которое ящик неизменно издавал в открытом виде. Они знали, что ящик умеет издавать низкие звуки и чувствует прикосновения к прямоугольной площадке у основания. Сама эта площадка была чем-то вроде экрана с картинками: различные постукивания придавали сетке воспринимающих точек новые и новые формы. Когда они в первый раз стали с ней возиться, ящик отказался реагировать на дальнейшие команды. Проныра запаниковал, уверенный, что маленький чужак погиб. Потом ящик закрыли, открыли снова, и первоначальное поведение восстановилось. Древорезчица была почти уверена, что не в их власти испортить ящик прикосновением или словами.

Древорезчица испытала в обычном порядке уже выученные сигналы. Результаты потрясали – и никак не менялись. Но отклонись от последовательности, и результаты тоже изменятся. Она не вполне согласилась бы с утверждением Щепетильника, что поведение ящика повторяется, как у механизмов, ведь такое разнообразие откликов характерно скорей для живых существ.

За спинами королевы Щепетильник и Грамотей выдвинули вперед нескольких элементов и залезли им на спины, вытянув головы, чтобы видеть происходящее на экране. Помехи от их мыслей становились все громче. Древорезчица насилу припомнила, что собиралась предпринять дальше. Наконец шум стал невыносим.

– Да отойдите же вы, оба! Я своих-то мыслей не слышу.

Это вам не хор, знаете ли.

– Извините… Так лучше? – Они отошли футов на пятнадцать. Древорезчица кивнула. Два элемента были друг от друга менее чем в двадцати футах. Да уж, Щепетильнику и Грамотею неподдельно интересен экран. Проныра держался на почтительном расстоянии и вид имел заинтересованный, но тревожный.

– У меня есть идея, – сказал Грамотей сбивчиво – ему мешали мысли Щепетильника. – Когда вы касаетесь квадрата четыре-три и говорите… – он без труда воспроизвел звуки чужого языка, – то экран показывает набор картинок. Они, кажется, соответствуют квадратам. Думаю… думаю, нам предлагают выбрать из нескольких вариантов.

Гм.

– Получается, ящик решил нас обучать? – Если это механизм, то нам нужны новые определения машин. – Отлично… поиграем с ним.

Прошло три часа. Под конец даже Проныра подвинулся к экрану одним элементом, отчего в комнате чуть не воцарилось состояние мыслехаоса. Все шумно думали и выдвигали предположения: скажите вот это , нажмите вот сюда , когда оно в прошлый раз так ответило , мы сделали вот так, а потом… Ящик показывал замысловатые цветные узоры, перемежавшиеся чем-то похожим на фразы письменного языка. Маленькие двуногие фигуры сновали по экрану, перемещали символы, развертывали новые окошки. Идея Грамотея Джакерамафана оказалась совершенно верной. Первые картинки представляли варианты выбора. Некоторые вели дальше, к новым картинкам с новыми вариантами. Опции множились… Как ветки дерева, сказал Грамотей. Не совсем точное сравнение – иногда исследователей выбрасывало в исходную точку, так что процесс больше напоминал петляние по метафорическому лабиринту улиц. Четырежды они попадали в тупик, и тогда приходилось закрывать ящик и начинать все сначала. Проныра как безумный чертил дорожные карты. Они помогли отыскать те места, которые нужно было увидеть снова. Но даже сам Проныра понимал, что в ящике множество иных путей, которые недоступны в режиме слепого поиска.

А Древорезчица бы солидную часть души продала за те картинки, что уже видела. Там были звезды, луны, сиявшие синим и зеленым или окольцованные оранжевым. Были движущиеся картинки чужацких городов с тысячами чужаков на улицах, так близко, что те в буквальном смысле соприкасались. Если чужаки сбиваются в стаи, то стаи эти крупнее всех в мире, даже тропических… Впрочем, вопрос бессмысленный: города превосходили всякое воображение.

Наконец Джакерамафан отвалился от ящика и собрался вместе, благоговейно выдохнув:

– Т-там целая вселенная. Мы можем бродить по ней вечность и не узнать…

Она глянула на двух других приближенных. Проныра утратил привычную спесь; губы его были сплошь в чернильных пятнах. Лавки для черчения рядом с ним покрыты дюжинами набросков, некоторые четче прочих. Бросив когтестило, он перевел дух.

– Я предложил бы принять это как данность и продолжать изучение. – Он начал собирать свои наброски и перевязывать в стопку. – Завтра отоспимся, и с ясными головами…

Щепетильник отступил и растянулся по комнате; восхищенные глаза его покраснели по краям.

– Хорошо. Но, дружище Проныра, наброски я попрошу оставить. – С этими словами он сгреб рисунки. – Вот этот и этот, видишь? Ясно, что мы там тыкались вслепую, как щенки, и получили много бессмысленных результатов. Иногда картиночный ящик просто заводил нас в тупик, но куда чаще мы видели вот такую картинку: пара чужаков танцует в лесу, издавая ритмичные звуки. Если теперь сказать… – он воспроизвел часть фразы, – то получим картинку с кучами палочек. В первой одна, во второй две и так далее.

Древорезчица тоже это увидела.

– Да. Фигура указывает на каждую и издает короткий звук. – Королева со Щепетильником уставились друг на друга, глаза их победно засверкали. Восторг от понимания, от обретения порядка в казавшемся беспредельным хаосе. Она уже двести лет себя так не чувствовала. – Чем бы эта штуковина ни была… она пытается учить нас языку двуногих.

За следующие дни Йоханне Ольсндот выпало вдоволь времени для раздумий. Боль в груди и плече понемногу унималась; если двигаться осторожно, то в плече лишь саднило и пульсировало. Они вытащили стрелу и зашили рану. Когда ее связали, девочка уже опасалась наихудшего. На лапах стальные когти, в пастях ножи… Потом они стали ее резать. Она и не представляла, что бывает такая боль.

От воспоминаний об агонии ее до сих пор трясло. Но в кошмарах эти минуты не возвращались. В отличие от других минут – мгновений гибели мамы с папой. Она воочию видела их смерть. А Джефри? Джефри мог выжить. Порой Йоханна целый день проводила в надежде. Она видела и горящие гибернаторы на земле рядом с кораблем… но дети внутри могли уцелеть. Потом вспоминала, как нападавшие без разбору жгли и рубили всех подряд, все живое вокруг судна…

Она в плену. Пока что убийцы обращались с ней неплохо. Стража не вооружена, если не считать когтей и зубов, и держится поодаль, когда может. Они понимали, что девочка может сделать им больно.

Они засунули ее в большую темную будку. Оставаясь в одиночестве, она мерила шагами помещение. Собакообразные – те еще варвары. Хирургические операции без анестезии они, вероятно, даже не считают пытками. Она не заметила никаких признаков электричества или летательных аппаратов. Вместо туалета – щель в мраморной плите, такая глубокая, что едва слышен плеск на дне. Оттуда все равно воняло. Существа эти вели такой же примитивный образ жизни, как люди в самые темные века Нюйоры. Технологии у них, кажется, никогда и не было, или же они ее начисто позабыли. При этой мысли Йоханна усмехнулась. Мама любила романы про аварии кораблей и приключения отважных героинь в затерянных мирах. Главное в такой ситуации – воссоздать технологию и починить звездолет. Мама… была… столь увлечена историей науки, что книжки читала именно ради таких подробностей.

И Йоханна попала в такой же переплет. С важными отличиями: она мечтала не только о спасении, но и о мести. В этих тварях нет ничего человеческого, никого похожего на них в романах она не припоминала. Она бы поискала в своем даннике, но звери его утащили. Ха-ха, пускай поиграются. Быстро попадутся в капканы и окажутся в тупике.

Сначала ее согревали только одеяла. Потом ей выдали одежду, скроенную по образцу ее скафандра, но из меховых лоскутков. Теплую и прочную, сшитую аккуратней, чем можно было ожидать. Девочка могла теперь прогуливаться снаружи. Сад за ее хижиной – лучшее, что было в этой дыре. Он был квадратной формы, со сторонами примерно по сто метров, и разбит на склоне холма. Здесь росло множество цветов и деревьев с длинными, словно перистыми листьями. Выложенные плиткой дорожки вились среди мха и дерна. Вообще-то, довольно мирное местечко, немного напоминавшее задний двор их дома на Страуме.

Участок был огражден, но с высокого уголка удавалось заглянуть поверх стен. Стены прихотливо изгибались, кое-где Йоханна могла разглядеть их с другой стороны. Окна-бойницы смотрелись ожившими картинками с урока истории: через эти щелки можно было пускать стрелы или пули, не опасаясь, что в тебя попадут.

Йоханна полюбила сидеть в закатную пору там, где аромат перистых листьев был особенно силен, и смотреть на залив поверх низкого участка стены. Она все еще толком не понимала, что именно видит. Да, там была гавань, а лес мачт напоминал ей о морских кораблях на Страуме. Улицы в городе широкие, но петляют из стороны в сторону, а дома стоят вкривь и вкось. Кое-где виднелись настоящие каменные лабиринты, но сверху был виден выход оттуда. Была и другая стена – высокая, уходившая вдаль, насколько хватало глаз. Холмы за ней кое-где покрыты снегом, вершины их были из серого камня.

По городу бегали собакообразные. Наблюдая за одиночными экземплярами, их легко было принять за собак, правда, крысомордых и змеешеих. Но с определенного расстояния открывалась все же истинная природа. Они всегда двигались небольшими группами, не больше шести особей. В пределах стаи они соприкасались и действовали слаженно и изящно. Ни разу одна стая не подходила к другой ближе чем на десять метров. Издалека, откуда наблюдала Йоханна, члены стаи сливались воедино… легко было вообразить, как чудовище с множеством лап и голов осторожно пробирается по улицам, стараясь не приближаться к другим монстрам. Вывод стал очевиден: у них по одному разуму на стаю. И разум этот исполнен такого зла, что даже близости себе подобных не выносит.

На пятый раз прогулка по саду получилась самой приятной, и она ощутила нечто близкое к радости. Цветы выбрасывали в воздух покрытые пушком семена. Заходящее солнце озаряло тысячи их, плывущих на слабом ветру, точно цукатинки в незримом сиропе. Йоханна представила, как бы себя повел Джефри: сначала сделал бы вид, что жутко взрослый, потом стал бы переминаться с ноги на ногу, подпрыгивать, а в конце концов сломя голову рванул бы по склону, пытаясь загрести побольше летающих пушинок и оглашая округу смехом…

– Привет, мой свет, – произнес детский голос совсем рядом. – Ты как?

Йоханна подскочила от неожиданности, так, что швы на ране едва не разошлись. Конечно, это всего лишь стая. Они – оно? – и вырезали из нее тогда стрелу. Вшивая компашка. Пятеро припали к земле, готовясь в случае чего свалить по-быстрому. Вид у них был такой же удивленный, как и у самой девочки.

– Привет, мой свет, ты как? – снова прозвучал голос.

Похоже на запись, но исходил он от одного из собакообразных: тот каким-то образом синтезировал звук гудящими проплешинами на плечах, ляжках и голове. Йоханна и раньше видела таких зверей, вроде говорящих попугайчиков. Но слова казались почти осмысленными. Голос был не ее, но она его уже где-то слышала. Уперев руки в боки, она смерила стаю взглядом. Двое уставились прямо на нее, остальные жадно наблюдали за происходящим. Одна собака нервно лизала лапу. Две позади – те, что унесли ее данник! Внезапно она вспомнила, откуда этот голосок. И поняла, какого ответа они ждут.

– Я в порядке, – сказала она, – спасибо зарядке. А ты?

У собак глаза полезли на лбы, и выглядело это забавно.

– Всё отлично, как обычно!

Оттарабанив заученное, стая издала булькающий вопль. Вниз по склону ей кто-то ответил. Там была еще одна стая, пряталась в кустарнике. Она знала, что, пока остается первая, та из кустов не вылезет.

Значит, Когти – она их называла про себя этим именем, за когти на передних лапах, которые никогда не забудет, – действительно возились с Розовым Слоником, но в капканы не попались. Они сообразительней Джефри будут! Ясно, что в конце концов их выбросило в детский режим – программу обучения речи. Стоило догадаться. Получая идиотские ответы, данник модифицировал свое поведение, спускаясь поочередно в режим для маленьких и, если это не срабатывало, в совсем уж ползунковый, для детишек, которые даже самношка не знают. При небольшой помощи Йоханны стаи овладеют ее языком. А ей это надо?

Стая подвинулась немного ближе: за девочкой постоянно наблюдали не меньше двух элементов. Готовности к атаке они не проявляли. Ближний упал на брюхо и поглядел на нее. Он казался милым и безвредным, если не считать когтей.

– Меня зовут… – Короткое бульканье с обертонами, отдавшимися в голове Йоханны жужжанием. – А тебя как?

Йоханна знала, что это всего лишь часть языкового сценария. Существо ни бельмеса не смыслит в том, что произносит. Это «меня зовут <…> а тебя как?» повторяли раз за разом детишки в программе. Растение бы и то выучило. Но у Когтей отменное произношение…

– Йоханна, – ответила она.

– Зьёханна, – повторила стая голосом Йоханны, но переврала.

– Йоханна, – поправила Йоханна. Имя Когтя она даже не пыталась воспроизвести.

– Привет, Йоханна! Давай поиграем в имена!

Это тоже сценарная реплика, сдобренная идиотским энтузиазмом. Йоханна села на землю. Конечно, знание самношка даст Когтям власть над ней. Но только обучая их, она могла чему-то научиться сама. Узнать что-нибудь про Джефри. А если Джефри они тоже убили? Ну что же, все равно стоит их изучить, чтобы расквитаться по полной.