ВО СНЕ И НАЯВУ

Онлайн чтение книги Под брезентовым небом
ВО СНЕ И НАЯВУ



Вот еще одна история, случившаяся со мной в те же годы. История загадочная, и, вероятно, такой она для меня и останется: слишком много воды утекло с тех нор.

Ранней весной ленинградские улицы запестрели анонсами, содержавшими всего две фразы: «Едет Орнальдо! Скоро Орнальдо!» Что за артист, в каком работает жанре — даже в самом цирке далеко не каждый мог ответить. До поры не раскрывала своих карт и дирекция. Зато после первого же выступления по городу молниеносно разнеслось: «Поразительно! Ошеломляюще! Феноменально!»

Повторяю, это было весной, то есть в пору, когда администраторам — равно и театральным и цирковым — приходится ломать голову, чтобы привлечь зрителей, обеспечить кассу. С приездом Орнальдо для Ленинградского цирка проблема эта начисто отпала.

Что же привлекало непрерывный поток зрителей?

В те годы цирковая программа делилась не на два, как теперь, а на три отделения. Третье, последнее, отводилось для самого крупного и постановочного номера — для аттракциона. Приготовления к нему, как правило, отличались такой внушительностью, что бывалые зрители вообще предпочитали не покидать зал в антракте. Еще бы! Где ты увидишь такое! Сперва униформисты выносили на манеж составные части замысловатой конструкции (в особой моде были тогда так называемые «механические» аттракционы, основанные на точном расчете). Затем появлялся сам артист: проверить надежность сборки, дать последние указания. В этом было немало игры, драматического нагнетания, но зритель всему простодушно верил.

Перед выходом Орнальдо ничего подобного не происходило. Единственно, что делали униформисты на манеже,— расставляли полукругом дюжину шезлонгов. Лишь затем, после третьего звонка, после традиционного оркестрового вступления, звучал неизменно торжественный голос Герцога:

—   Орнальдо! Показательный сеанс гипноза!

Высокий, худощавый,  артист стремительно выходил на манеж. Остановившись на середине, замирал в неподвижности. Одновременно появлялась ассистентка. 0братясь к залу, она объясняла, что каждый из присутствующих имеет возможность испытать на себе силу гипнотического воздействия. Для этого требуется одно: написать записку и проколоть ее к груди. Униформисты тут же разносили по рядам партера карандаши, бумагу, булавки.

Орнальдо продолжал неподвижно стоять. Аскетическое его лицо казалось не только замкнутым, но и отрешенным — отрешенным от всего, даже от возраста.

Наконец, словно утратив терпение, он отрывисто обращался к ассистентке:

—   Готово?

И вторично, еще настойчивее, спрашивал, если она задерживалась с ответом:

—   Готово?

Получив подтверждение, направлялся в зал.

Теперь попробуйте поставить себя на место любого из зрителей. Только что бок о бок с вами сидел гражданин — самый обычный, самый нормальный, бесхитростно увлеченный представлением, и заразительно смеющийся, и шумно аплодирующий. Он и записку приколол к груди исключительно шутки ради. И даже подмигнул, к вам обернувшись: знаем мы эти чудеса, уж я-то ни за что не поддамся! Таков был ваш сосед минуту назад.

Но вот Орнальдо идет по рядам партера. Идет все с той же стремительностью, делая лишь секундные остановки. В руке продолговатый хрусталик. Хрусталик подносится к глазам желающего испытать силу гипноза.

—  Спать! Спать! Спать! — приказывает Орнальдо.

Вот он на миг задержался перед вашим соседом. На самый краткий миг, но этого достаточно. Закрыв глаза, обмякнув всем телом, сосед безвольно сползает с кресла, и тут, вовремя подоспев, униформисты подымают его за плечи и за ноги, уносят на манеж, укладывают в шезлонг.

—  Спать! Спать! Спать! — повторяет Орнальдо, идя дальше.

Вскоре весь полукруг шезлонгов заполняется безвольными, бесчувственными телами. Вернувшись на манеж, Орнальдо с видимым удовлетворением озирает свою обильную жатву.

Так начинался гипнотический сеанс. Своеобразный сеанс, ибо, в отличие от тех публичных демонстраций гипноза, что проводились прежде, и притом преимущественно не в цирке, а на эстраде, — Орнальдо умел насытить свою работу и эффектной массовостью и подчеркнутой зрелищностью. Если угодно, умел перевести гипноз на язык циркового представления.

Итак, все готово. Продолжая оглядывать усыпленных, Орнальдо слегка щурился — как бы решал для себя, с кого именно следует начать. Затем, сделав выбор, приближался к одному из шезлонгов.

—  Спящий! Откройте глаза! Подымитесь! Ай, как вы невнимательны к своей супруге! Ей хочется танцевать, а вы. — И тут же оборачивался к одной из усыпленных зрительниц: — Протяните руку вашему мужу! Он приглашает вас на вальс! Маэстро, прошу!

Двое незнакомых между собой, никогда не встречавшихся в жизни людей покорно шли друг другу навстречу, круг за кругом начинали вальсировать.

Фантазия Орнальдо была неистощимой. Своих подопечных он ставил в самые причудливые ситуации. Но сейчас не об этом. Сейчас о той истории, что случилась непосредственно со мной и по сей день остается для меня загадочной.

Однажды Герцог остановил меня за кулисами:

—  Нынче в Доме работников искусств большой концерт. Между прочим, согласился выступить и Орнальдо.

Собираетесь быть?

Я ответил утвердительно. В ту пору я входил в молодежный актив Дома, был постоянным посетителем клубных вечеров.

—  Вот и прекрасно! — одобрил Герцог и тут же поинтересовался, не хочу ли я сам стать объектом гипноза.— В самом деле, почему бы вам не испробовать на себе способности Орнальдо?!

Вечером я отправился в Дом работников искусств. Концерты там начинались поздно, так, чтобы на них успели попасть театральные артисты после своих спектаклей. На этот раз зал оказался переполненным задолго до начала: каждому не терпелось познакомиться с искусством нашумевшего гипнотизера.

Шел концерт. Он состоял из отборных номеров. И все-таки в аплодисментах зала не было обычной горячности. Зрители словно берегли свои силы, свой пыл для самого главного — для Орнальдо.

Вот, наконец, он показался из-за кулис, по-обычному стремительно и отключено. Бескровное лицо с глубоко запавшими глазами. Неподвижно-напряженная поза. В зале тотчас воцарилось безмолвие.

На этот раз Орнальдо даже не стал прибегать к запискам. Ассистентка объяснила, что желающим участвовать в сеансе достаточно опустить левую руку на левое колено.

Машинально, а может быть, из любопытства, я так и сделал: опустил руку. Тут же отдернул: зачем мне это, к чему? И опять опустил: что, если все же попробовать? Да нет, не стоит, не хочу! Однако тут мне показалось, что соседи заметили мою нерешительность, поглядывают в мою сторону с осуждающей усмешкой. Застенчивость, боязнь показаться смешным — это все окончательно меня запутало. Между тем Орнальдо шел уже по рядам, уже приближался ко мне. Даже не берусь объяснить, как это могло случиться. В тот момент, когда гипнотизер поравнялся со мной, левая моя рука опять оказалась на левом колене.

Никогда еще я не видел так близко глаза Орнальдо — очень светлые, очень холодные и в то же время обжигающие холодом. Мне показалось, что эти глаза живут какой-то самостоятельной жизнью, обособленной от остальных черт лица.

—   Спать! — кинул мне Орнальдо.

Уснул ли я? В том-то и дело, что нет. Я даже малейшей сонливости не почувствовал. Если же и прикрыл глаза, то лишь с единственным намерением — убедиться, что все по-прежнему в порядке, что я могу одинаково бодрствовать и при открытых и при закрытых глазах.

Одного я не учел: за мной следили. И потому, стоило мне закрыть глаза, как сразу послышалось и справа и слева:

—   Спит! Уснул! Скорее сюда!

Дальнейшее произошло молниеносно. Прежде чем я успел отозваться на эти нервозные выкрики, меня схватили за плечи и за ноги, подняли с кресла, понесли на эстраду, поставили на ноги. И тут-то Орнальдо распорядился, чтобы я открыл глаза.

—   Как чувствуете себя? — осведомился он. Что мог я ответить в такой ситуации?

—   Отвечайте же! Как вы себя чувствуете?

—   Хорошо, — ответил я, но до чего чужим, противно дребезжащим сделался мой голос.

—   Приятно слышать, — сказал Орнальдо. — Когда человек хорошо себя чувствует — тем более такой молодой, как вы, — ему хочется петь, танцевать. Кстати, вы умеете петь? Ну конечно же! Молодость — это самая звонкая, певучая пора жизни. Я ничуть не сомневаюсь: голос ваш звучит как флейта, как скрипка, как сладчайшая трель соловья. Пойте же! Пойте!

И я запел.

Потом танцевал.

Перепрыгивал бурлящий поток.

Отбивался  от  нещадно жалящих пчел.

Пытался спастись от тропического ливня.

Зал потрясенно наблюдал мою вынужденную импровизацию. Я же молил небеса об одном: «Скорее бы это кончилось! Скорее бы отпустил меня мучитель!» Дальнейшее, однако, оказалось еще ужаснее.

—  Включите в зале свет! — приказал Орнальдо. — И опять обратился ко мне: — Посмотрите, спящий! Перед вами шумный и пестрый восточный базар. Каких только

нет на нем товаров! Идите же! Покупайте!

Сопровождаемый сотнями широко раскрытых глаз, я вынужден был сойти с эстрады в зал.

—  Не правда ли, какой прекрасной шалью торгует эта женщина? — подсказал мне Орнальдо. — Вам нравится шаль? Спросите о цене!

Я повернулся к женщине. Это была всеми почитаемая заслуженная артистка. На ее плечах действительно лежала красивая шаль.

—  Ско-олько,  ско-олько  сто-оит. — начал я, запинаясь.

Ответ артистки разобрать не смог: видимо, в этот момент и она испытывала сильнейшее душевное потрясение.

К счастью, тут, наконец, пришли на помощь сердобольные зрители.

—  Хватит! — закричали они. — Смотрите, как побледнел.  Довольно!

Орнальдо упорствовать не стал, тем более что на эстраде дожидались своей очереди еще несколько спящих.

Сразу после концерта я был приглашен в директорский кабинет. Обычно благоволивший ко мне директор Дома на этот раз был строг и официален.

—  Вот что. Тут собрались члены правления, а ты у нас в молодежном активе. Изволь отвечать как на духу: в самом деле спал или только придуривался?

Мне очень хотелось облегчить душу чистосердечным признанием, объяснить, что все произошло случайно, что я и не помышлял обманывать. Но, тут же сообразив, какой позор обрушится на меня, я лишь потерянно прошептал:

—   Не помню. Ничего не помню.

—   Так-таки ничего? — инквизиторски переспросил директор: — И то не помнишь, как пел фальшиво, петухом? И то, как танцевал по-медвежьи?

—   Ничего не помню.

Меня отпустили, и, выйдя из кабинета, я сразу оказался в окружении танцующих пар: субботний вечер завершался танцами в фойе.

Терзаемый нечистой совестью, все еще переживая только что учиненный мне допрос, я жаждал уединения и потому направился в небольшую комнату возле библиотеки:  в поздний час она обычно пустовала. Здесь было темно, но я знал, что у окна стоит банкетка. Приблизившись, увидел: кто-то сидит.

—  А-а, это вы! — встретил меня более чем знакомый голос. — Нет-нет, не уходите. Садитесь рядом.

Я присел на край банкетки. Орнальдо ко мне наклонился:

—  Вероятно, вас только что допрашивали со всем возможным пристрастием, а вы отнекивались: не знаю, не помню? Угадал?

Я лишь кивнул в ответ.

Орнальдо подсел ко мне ближе. Даже в полутьме глаза его оставались пронзительными.

—  Владимир Евсеевич Герцог аттестовал вас как преданного любителя цирка. Превосходная аттестация. Ну, а я — я родился при цирке, вырос в нем, да, пожалуй, и дня без цирка не проживу. Знаю, идут разговоры, что сеансы мои не имеют прямого отношения к искусству цирка. Допускаю, вскоре придется заняться другим. Что ж, это не единственное, с чем я могу выйти на манеж.  Мы с вами еще встретимся! Обязательно встретимся!

Он поднялся с банкетки, кивнул прощально, но, дойдя до дверей, вдруг приостановился:

—  Экая забывчивость! Чуть не забыл. Во время сеанса, не желая перечить залу, я только сделал вид, что разбудил вас. Ну, а теперь.  Теперь проснитесь!

И сразу я испытал удивительное облегчение. Разом почувствовал себя освобожденным, раскованным, независимым. Таким и вышел вслед за Орнальдо в гостиные, все еще полные субботним весельем.

На площадке лестницы, ведущей в гардероб, снова повстречался с директором Дома, и взгляд его на этот раз показался мне не столько строгим, сколько просительным. «Неужели ты все еще упорствуешь? Неужели так и не откроешь правду?» — вопрошали директорские глаза.

Но что же мог я ответить, особенно теперь, когда Орнальдо разбудил меня вторично.

 Вот и вся история. Согласитесь, история и впрямь загадочная. Как мне хотелось бы в точности знать — спал я тогда или нет. Однако боюсь, что так и не смогу разобраться в этом. Слишком много воды утекло.



Читать далее

ФОТО ДЛЯ ПРОПУСКА 13.04.13
РУССКИЙ КЛОУН 13.04.13
ЧЕТЫРЕ ГОДА СПУСТЯ 13.04.13
НОВГОРОДСКАЯ ПОВЕСТЬ 13.04.13
БЛИСТАТЕЛЬНЫЙ ШПРЕХ 13.04.13
ЮБИЛЕЙНОЕ 13.04.13
УТРОМ РЕПЕТИРУЕТ КОНЮШНЯ 13.04.13
НА ПРИСТАВНОМ КРЕСЛЕ 13.04.13
ТРИ АФИШИ И ОДИН ПОРТРЕТ 13.04.13
ПРО ХИЩНИКОВ, ПРО УКРОТИТЕЛЕЙ 13.04.13
ЕЩЕ О ЛЬВАХ, НА ЭТОТ РАЗ — МОРСКИХ 13.04.13
ТАК НАЧИНАЛСЯ МУЗЕЙ 13.04.13
МЛАДШИЙ 13.04.13
В ПОСЛЕДНИЙ ВЕЧЕР СЕЗОНА 13.04.13
В ГОСТЯХ У РЫЖЕГО 13.04.13
НОЧНАЯ СЪЕМКА 13.04.13
ПОЧТИ ПОЛВЕКА 13.04.13
ВО СНЕ И НАЯВУ 13.04.13
НЕБЕЗЫЗВЕСТНЫЙ ВАМ КРАСКОМ 13.04.13
МУШКЕТЕРЫ И ФАБЗАЙЧАТА 13.04.13
СОЛНЕЧНЫЙ АПРЕЛЬСКИЙ ДЕНЬ 13.04.13
ПОД БРЕЗЕНТОВЫМ НЕБОМ 13.04.13
НАКАНУНЕ ОТЪЕЗДА 13.04.13
ЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ 13.04.13
В ИЮНЬСКУЮ МЕТЕЛЬ 13.04.13
ОДИН ТОЛЬКО ДЕНЬ 13.04.13
ФОРМУЛА СМЕХА 13.04.13
ФРЕСКА ДРЕВНЕГО ХРАМА 13.04.13
НОЧЬЮ, ПОД ЗВЕЗДАМИ 13.04.13
ПРЯНИЧНИК 13.04.13
КОНЕЦ ИЛЛЮЗИЙ 13.04.13
ПАРНЫЙ НОМЕР 13.04.13
ИТАЛЬЯНСКАЯ ПОВЕСТЬ 13.04.13
СТАРЫЙ, ОЧЕНЬ СТАРЫЙ КЛОУН 13.04.13
ЖИЗНЬ АРТИСТА МИХАИЛА ЕГОРОВА 13.04.13
ОСЕННЯЯ ЭЛЕГИЯ 13.04.13
Цирковые термины 13.04.13
ВО СНЕ И НАЯВУ

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть