Онлайн чтение книги Под грузом улик
6 . ДОВОЛЬНО УПРЯМАЯ МЭРИ

В день открытия судебных слушаний в Йорке большая коллегия присяжных вынесла Джералду, герцогу Денверскому, обвинение в убийстве. Джералд, герцог Денверский, в соответствии с законом предстал перед судом, но судья неожиданно обнаружил — то, о чем уже две недели трубили все газеты по всей стране, — что, будучи обычным судьей с плебейскими присяжными, он не вправе судить королевского пэра. Впрочем, он добавил, что считает своим долгом поставить в известность лорда-канцлера (который в течение двух последних недель тайно пытался достичь компромисса и выбрать лордов для формирования комитета). В соответствии с регламентом благородный узник был уведен.

* * *

Двое суток спустя сумеречным лондонским днем в дверь квартиры на втором этаже по адресу Пикадилли, 110 звонил Чарлз Паркер. Дверь открыл Бантер, с любезной улыбкой сообщивший, что лорд Питер вышел на несколько минут, но ждет его, и предложил войти и располагаться.

— Мы приехали только сегодня утром, — добавил камердинер, — и еще не совсем устроились, так что просим извинить нас, сэр. Не угодно ли чашку чая?

Паркер утвердительно ответил на это предложение и опустился в роскошное честерфилдское кресло. После удивительно неудобной французской мебели пружинящее сиденье, мягкая спинка и первосортные сигареты Уимзи доставляли Паркеру особое блаженство. Что Бантер имел в виду, говоря, что они «еще не совсем устроились», Паркер не мог понять. Языки пламени весело отражались на безупречно чистой поверхности кабинетного рояля; книжные раритеты в мягких переплетах из телячьей кожи слабо отблескивали на фоне черных и светло-желтых стен. В вазах стояли темно-желтые хризантемы; на столе лежали последние номера газет, — словно хозяин никуда и не уезжал.

Попивая чай, мистер Паркер вынул из нагрудного кармана фотографии мисс Мэри и Дениса Каткарта. Прислонив их к чайнику, он уставился на них, переводя взгляд с одной на другую, словно пытаясь расшифровать смысл их несколько натужных, неловких улыбок. Вернувшись к своим парижским заметкам, он принялся отмечать галочками разные пункты.

— Черт! — произнес мистер Паркер, глядя на изображение мисс Мэри. — Черт, черт, черт…

Его преследовали чрезвычайно интересные мысли. В голове, сменяя друг друга, громоздились многообещающие образы. Естественно, в Париже вообще невозможно думать — все так неудобно, да еще дома с центральным отоплением. Здесь же, хоть и была тьма неразгаданных вопросов, полыхал камин. Паркер сидел перед огнем, пытаясь разобраться в сложившейся ситуации. Коты, когда они не мигая смотрят в огонь, верно, тоже обдумывают свои проблемы. Странно, как это он не подумал об этом раньше. Глядя на сидящего перед камином кота, всегда погружаешься в черную бархатную бездну размышлений. Какая роскошь — так ясно и отчетливо мыслить. Жаль было бы сейчас что-нибудь упустить — все разматывалось перед его глазами так быстро. Он уже почти нащупал разгадку и теперь не забудет ее. Логическая цепочка была совсем рядом — законченная, согласованная, отчетливо ощутимая.

— Кот у стеклодува бомбардон, — отчетливо произнес мистер Паркер.

— Счастлив слышать это, — добродушно улыбаясь, откликнулся лорд Питер. — Хорошо поспали, старина?

— Я… что? — ответил мистер Паркер. — Привет! Что значит поспал? Я уловил чрезвычайно важную последовательность событий, а вы меня сбили. Как же это было? Кот-кот-кот… — с диким напряжением он пытался вспомнить.

— Вы сказали, что у стеклодува кот бомбардон, — напомнил ему лорд Питер. — Слово просто замечательное, правда, не знаю, что вы имели в виду, произнося его.

— Бомбардон? — слегка краснея, переспросил Паркер. — Бомб… да, наверно, вы правы — похоже, я задремал. Можете себе представить, мне показалось, что я нашел разгадку. Эта фраза представлялась мне страшно важной. Даже сейчас… Нет, теперь мне уже не кажется все таким доказательным. Какая жалость! А я-то думал, что все уже прояснилось.

— Ну ничего, — спокойно заметил лорд Питер. — Только что вернулись?

— Сегодня ночью. Какие-нибудь новости?

— Куча.

— Хорошие?

— Нет.

Взгляд Паркера вернулся к фотографиям.

— Я не верю этому, — упрямо произнес он. — Черт меня подери, если я поверю хоть единому слову.

— Единому слову чего?

— Чего бы там ни было.

— Боюсь, вам придется поверить в это, Чарлз, — мягко промолвил его друг, решительно набивая трубку маленькими щепотками. — Я не утверждаю, — щепотка, — что Мэри, — щепотка, — застрелила Каткарта, — щепотка, щепотка, — но она лжет, — щепотка, щепотка. — Ей известно, кто это сделал, — щепотка, — она была готова к этому, — щепотка, — она симулирует и лжет, прикрывая преступника, — щепотка, — а мы должны заставить ее признаться. — Тут он зажег спичку и принялся раскуривать трубку, яростно попыхивая.

— Если вы можете помыслить, — с горячностью начал Паркер, — что эта женщина, — он указал на фотографии, — могла приложить руку к убийству Каткарта, мне наплевать, какие у вас есть улики, вы… к черту, Уимзи, она ведь ваша родная сестра.

— А Джералд — мой брат, — спокойно ответил Уимзи. — Надеюсь, вы не считаете, что все это мне страшно нравится? Думаю, мы будем понимать друг друга гораздо лучше, если будем сдерживать свои эмоции.

— Прошу прощения, — произнес Паркер. — Даже не могу понять, с чего это я вдруг. Простите, старина.

— Лучшее, что мы можем сделать, — это взглянуть фактам в лицо, какими бы отвратительными они ни были, — сказал Уимзи. — Я готов согласиться, что некоторые из них — страшнее смертного греха. Мама приехала в Ридлсдейл в пятницу. Она сразу поднялась наверх и занялась Мэри, пока я болтался в коридоре и дразнил кота, являя собой полную никчемность. Ну, вы можете себе представить. Потом явился доктор Торп. Я пошел и сел на сундук на площадке. Потом зазвонил колокольчик, и по лестнице поднялась Элен. Потом Торп и мама вышли из комнаты Мэри, о чем-то энергично разговаривая, после чего, стуча каблуками, мама решительно направилась к ванной — серьги у нее чуть ли не плясали от раздражения. Я юркнул за ними к дверям ванной комнаты, но ничего не смог разглядеть, так как они стояли в дверях, я только услышал, как мама сказала: «Ну, что я вам говорила », а Элен ответила: «Господи, кто бы мог подумать?», а мама продолжила: «Единственное, что я могу сказать, если бы я полагалась на вас, мои дорогие, когда мне грозило бы отравление мышьяком или — как она называется? — что-то похожее на сурепку[28]Сурьма? Кажется, герцогиня имеет в виду случай доктора Притчарда. — помните этого симпатичного молодого человека с дурацкой бородой, который отравил свою жену и тещу? — я давно бы уже лежала вскрытая на столе у доктора Спилсбери. Какая у него ужасная, неэстетичная работа, бедняжка, и несчастных кроликов мне тоже очень жалко».

Уимзи перевел дыхание, а Паркер, несмотря на всю свою тревогу, рассмеялся.

— Не поручусь за точность слов, — продолжил Уимзи, — но что-то в этом роде — вы же знаете матушкин стиль. Старина Торп пытался сохранить достоинство, но мама налетела на него как курица: «В мое время это называлось истерикой и капризами. И мы не позволяли девицам обводить нас вокруг пальца. А вы называете это неврозом, подавленными желаниями или рефлексами и нянчитесь с ними. Так эта глупая девчонка и вправду заболеет. Мне просто смешно смотреть на вас, вы беспомощны, как младенцы, да что там младенцы — в трущобах масса детей, на которых лежит забота о целых семьях и у которых в головах куда как больше, чем у вас у всех, вместе взятых. Я очень сердита на Мэри за то, что она проявила себя с такой дурной стороны, и нечего ее жалеть». И знаете, — добавил Уимзи, — мне кажется, в любом материнском взгляде есть большой смысл.

— Согласен с вами, — ответил Паркер.

— Позднее я поймал маму и спросил ее, что она думает. Она сказала, что Мэри отказалась говорить ей что-либо о себе или своей болезни и просила только, чтобы ее оставили в покое. Потом явился Торп и начал болтать о нервном потрясении и заявил, что не может объяснить эти приступы головокружения и скачки температуры. Мама выслушала его и попросила проверить, как сейчас температура. Он поставил градусник, и тут мама отозвала его к туалетному столику. Но, будучи хитрой пташкой, сама продолжала следить за Мэри, глядя в зеркало, и поймала ее в тот самый момент, когда Мэри провоцировала градусник на фантастические скачки, разогревая в бутылке с горячей водой.

— Черт бы меня побрал! — воскликнул Паркер.

— Вот и Торп сказал то же самое. А мама на это ответила, что, если ему не хватает опыта, чтобы раскусить такой примитивный трюк, какой же из него после этого семейный врач. Потом она начала расспрашивать Мэри, когда у нее бывают эти приступы головной боли — до еды или после и как часто. Наконец ей удалось добиться, что обычно они бывают после завтрака, а иногда и позже, в неопределенное время. Мама сказала, что сначала она ничего не могла понять — она обыскала всю комнату в поисках каких-нибудь бутылочек или других снадобий, пока ей не пришло в голову поинтересоваться, кто стелил постель Мэри, — понимаете, она подумала, не прячет ли та что-нибудь под матрасом. Элен ответила, что обычно это делает она, пока Мэри моется в ванной. «Когда вы это делаете?» — спросила мама. «Перед тем, как принести завтрак», — проблеяла девушка. «Господи, прости этих полудурков, — заявила моя мать. — Почему вы раньше молчали об этом?» Они все дружно переместились в ванную и там на полочке между солей, примочек, зубных щеток и прочих мелочей обнаружили на три четверти пустую бутылочку с рвотным корнем. Мама сказала — впрочем, я вам уже говорил, что она сказала. Кстати, как пишется «ипекакуана» [29]Рвотный корень. ?

Мистер Паркер произнес слово по буквам.

— Черт бы вас побрал! — воскликнул лорд Питер. — А я-то думал, что на сей раз вы сядете в лужу. Уверен, что вы заранее справились в словаре. В общем, как вы сказали, нетрудно заметить, по чьей линии в нашей семье передаются детективные способности.

— Я не говорил этого…

— Знаю. А почему бы вам не сказать это? Я считаю, таланты моей матери заслуживают признания. Я, по крайней мере, сообщил ей это, и она ответила мне следующими незабвенными словами: «Мой дорогой мальчик, ты можешь называть это какими угодно длинными именами, но я старорежимный человек и считаю, что это просто материнская интуиция. У мужчин же она встречается настолько редко, что, если у кого-нибудь проявится, о нем тут же слагают книги и называют его Шерлоком Холмсом». Однако, возвращаясь к делу, я сказал маме (тет-а-тет, конечно же): «Все это очень хорошо, но я не могу себе представить, чтобы Мэри подвергала себя всем этим неприятностям и пугала нас всех только для того, чтобы пустить пыль в глаза. Я уверен, что она не из таких девиц». Мама уставилась на меня, как сова, немигающими глазами и пустилась в длинное перечисление всех известных ей примеров истерии, закончив свое повествование словами о том, что если эти новомодные врачи будут объяснять недостойное поведение своих пациентов проявлением подсознательного, комплексов, клептомании и прочей ерунды, то больные очень хорошо научатся пользоваться этим.

— Уимзи, — взволнованно вскричал Паркер, — вы хотите сказать, что она тоже что-то заподозрила?

— Дружище, — ответил лорд Питер, — моей матери известно о Мэри все, что можно узнать исходя из внешних проявлений. Я рассказал ей то, что мы выяснили к этому моменту, — она восприняла это по-своему — знаете, она ведь никогда не отвечает впрямую, — склонила голову набок и заметила: «Если бы только Мэри в свое время послушалась меня и занялась чем-нибудь полезным — не то чтобы я возражала против ее благотворительной деятельности, но она работала под руководством такой глупой женщины — большего сноба еще земля не видала. На свете есть масса занятий, с которыми Мэри по-настоящему хорошо могла бы справиться, но ведь она была сама не своя — только бы уехать в Лондон. Я всегда говорила, что во всем виноват этот дурацкий клуб — что можно ожидать от места, где кормят несъедобной пищей, все сидят впритирку в каком-то подвале, выкрашенном в красный цвет, и ругаются до хрипоты. Никаких вечерних платьев — одни советские свитера».

— Знаете, — добавил Питер, — доведись маме столкнуться с ними, от них бы и мокрого места не осталось.

— А что вы сами думаете? — спросил Паркер.

— Я еще не подошел к самой неприятной подробности, — ответил Питер. — Мне только что стало это известно, и, должен признаться, я потрясен. Вчера я получил письмо от Лаббока, в котором он сообщал, что хотел бы повидаться со мной, поэтому я явился сюда и заскочил к нему сегодня утром. Вы помните, что я послал ему образцы пятен с юбки Мэри, которые снял для меня Бантер? Я и сам взглянул на них — они мне не понравились, и я их отослал Лаббоку ex abundantia cautelae [30]От избытка предосторожности (лат.). . И, как ни грустно, он подтвердил мои опасения. Это человеческая кровь, Чарлз, и, боюсь, она принадлежит Каткарту.

— Но… боюсь, я несколько потерял нить…

— Юбка была запачкана в день, когда был убит Каткарт, так как это был последний раз, когда вся компания выходила на торфяники. Если бы пятна появились раньше, Элен вычистила бы их. Затем Мэри усиленно препятствовала всем попыткам Элен забрать юбку и сама предприняла непрофессиональную попытку отмыть пятна мылом. Из этого мы можем заключить, что Мэри знала о существовании пятен и пыталась скрыть их. Она сказала, что кровь принадлежала куропатке — что является преднамеренной ложью.

— Может, она сказала: «Ой, наверно, эти пятна крови от какой-нибудь дичи», — предположил Паркер, изо всех сил отыскивая оправдания для Мэри, — или что-нибудь в этом роде?

— Сомневаюсь, чтобы можно было так вымазаться в человеческой крови и не знать, что это такое, — возразил Питер. — Для того, чтобы так испачкаться, нужно было стать на колени прямо в лужу крови. Пятно было четыре дюйма в ширину.

Паркер в отчаянии покачал головой и что-то пометил в записной книжке.

— Далее, — продолжил Питер, — в среду вечером все возвращаются в дом, обедают и ложатся в постели, за исключением Каткарта, который выбегает на улицу и не возвращается. В одиннадцать пятьдесят лесничий Хардроу слышит выстрел, который вполне мог донестись с прогалины, где произошел… ну скажем, несчастный случай. Время также согласуется с медицинскими данными, согласно которым Каткарт был мертв уже в течение четырех часов к моменту осмотра тела в четыре тридцать. Очень хорошо. В три часа ночи Джерри откуда-то возвращается и натыкается на тело. Не успевает он нагнуться, как из дома самым несуразным образом появляется Мэри в пальто, шляпке и уличных ботинках. Теперь, как выглядит ее версия? Она говорит, что ее разбудил выстрел в три часа ночи. Никто, кроме нее, этого выстрела не слышал, более того, у нас есть показания миссис Петигру-Робинсон, которая занимала комнату по соседству с Мэри и у которой, согласно ее незабвенной привычке, было открыто окно, о том, что она бодрствовала начиная с двух часов и не слышала никакого выстрела. Согласно версии Мэри, выстрел был настолько громким, что разбудил ее, несмотря на то, что раздался с противоположной стороны здания. Не правда ли, странно, что бодрствующий человек готов поклясться в том, что ничего не слышал, в то время как здоровый юный организм по соседству был разбужен громким звуком? Как бы там ни было, если Каткарт был убит этим выстрелом, он был бы еще жив, когда его нашел мой брат, не говоря уже о том, что в этом случае у убийцы не было бы времени на то, чтобы перенести тело из зарослей к оранжерее.

— Мы там все осмотрели, — с неприязненным выражением лица заметил Паркер, — и согласились, что не будем придавать значения обстоятельствам выстрела.

— Боюсь, нам придется обратить на них внимание, и немалое, — мрачно откликнулся лорд Питер. — Как поступает Мэри? Или она считает, что выстрел…

— Не было никакого выстрела…

— Я знаю. Но я анализирую противоречия в ее версии. Она сказала, что не стала поднимать шум, так как решила, что это всего лишь браконьеры. Но если бы это были браконьеры, спускаться вниз и отправляться на расследование было бы, по меньшей мере, глупо. Поэтому она объясняет, что подумала — не грабители ли это. Теперь, что она надевает, отправляясь на встречу с грабителями? Как бы поступили вы или я на ее месте? Я думаю — набросили бы халат, надели тапочки, ну, может, вооружились бы кочергой или толстой палкой — уж никак не уличные ботинки, пальто и шляпа!

— На улице было сыро, — пробормотал Паркер.

— Дружище, если вы ожидаете увидеть грабителей, вряд ли вы отправитесь охотиться на них в сад. Если вам кажется, что они проникли в дом, первое, что вы сделаете, — это бесшумно спуститесь вниз, чтобы проследить за ними, спрятавшись на лестнице или за дверью столовой. Как бы там ни было, Чарлз, неужели вы можете представить, чтобы современная девушка, не обращающая внимания ни на какую погоду, задержалась перед лицом разбоя, чтобы украсить себя шляпкой?! К черту, Чарлз, это какая-то ерунда! И она, не раздумывая, идет в оранжерею, прямо к трупу, словно заранее знает, где он находится.

Паркер снова покачал головой.

— Далее. Она видит Джералда, склонившегося над телом Каткарта. Что она говорит? Может, она интересуется, что случилось? Может, она спрашивает, кто это? Нет, она восклицает: «О Боже, Джералд, ты убил его » — и только потом, как бы подумав, говорит: «О! Это Денис! Что случилось? Несчастный случай?» Неужели вам это кажется естественным?

— Нет. Но меня это скорее заставляет заподозрить, что она ожидала увидеть не Каткарта, а кого-то другого.

— Правда? А вот мне представляется, что она специально делала вид, что не догадывается, кто это. Сначала она говорит: «Ты убил его», а потом, сообразив, что ей как бы неоткуда знать, кто этот «он», восклицает: «О! Это Денис!»

— Как бы там ни было, если ее первое замечание было искренним, она не предполагала увидеть этого человека мертвым.

— Конечно, нет, этого мы не должны забывать. Смерть была неожиданностью. Очень хорошо. Затем Джералд посылает Мэри в дом, чтобы она всех разбудила. И тут происходит еще кое-что, о чем вам удалось узнать. Помните, что вам сообщила миссис Петигру-Робинсон в поезде?

— Вы имеете в виду дверь, хлопнувшую на площадке?

— Да. Теперь я расскажу вам, что со мной произошло однажды утром. Я вылетел из ванной в своем обычном рассеянном состоянии и так налетел на сундук, стоящий на площадке, что крышка приподнялась и хлопнула — шмяк! Это навело меня на мысль. Я поднял крышку и начал рассматривать простыни и прочие вещи, которые были сложены на дне, и тут за моей спиной послышалось что-то вроде вздоха. Я обернулся и увидел Мэри, бледную как смерть. Ну и напугала же она меня, клянусь Юпитером, но мой испуг был ничем по сравнению с ее. Она ничего мне не сказала, с ней началась истерика, и я отвел ее обратно в комнату. Но кое-что мне удалось заметить на этих простынях.

— Что?

— Белый песок.

— Белый…

— Помните кактусы в оранжерее и то место, куда кто-то поставил чемодан или что-то тяжелое?

— Да.

— Так вот, там все посыпано мелким белым песком — таким обычно присыпают луковицы и всякое такое.

— И он был в сундуке?

— Да. Постойте-ка. Что было после того, как Мэри разбудила Фредди и Петигру-Робинсонов?

— Она заперлась в своей комнате.

— Так. А вскоре она присоединилась к остальным в оранжерее, и на этом-то этапе все и вспоминают, что на ней было пальто, наброшенное поверх пижамы, ботинки на босу ногу и шляпка.

— То есть вы считаете, — промолвил Паркер, — что мисс Мэри не спала и была одета в три часа ночи, что она вышла к дверям оранжереи с чемоданом, собираясь встретиться с убийцей своего… черт возьми, Уимзи!

— Ну, такие далеко идущие выводы можно не делать, — откликнулся Уимзи, — мы уже решили, что она не ожидала увидеть Каткарта мертвым.

— Да. Но, похоже, она действительно собиралась с кем-то встречаться.

— Допустим, pro tempore [31]Временно (лат.). , она собиралась встречаться с Номером десять, — предположил Уимзи.

— Возможно. И когда она выходит и видит герцога, склонившегося над Каткартом, она решает — клянусь Юпитером, Уимзи, я таки был прав! Когда она сказала: «Ты убил его», она имела в виду Номер десять — она решила, что это был труп Номера десять.

— Конечно! — вскричал Уимзи. — Какой я дурак! Да. Она сказала: «Это Денис? Что случилось?» Все совершенно ясно. Что же она сделала с чемоданом?

— Мне теперь все ясно, — перебил Паркер. — Когда она увидела, что труп принадлежит не Номеру десять, она поняла, что Номер десять — убийца. Значит, ей нужно было сделать все возможное, чтобы никто не знал, что Номер десять вообще появлялся. Она прячет чемодан за кактусами. Затем, поднявшись наверх, запихивает его в сундук на площадке. Естественно, она не может сразу отнести его к себе в комнату из опасения, что кто-то мог слышать, как она поднималась по лестнице, и задуматься, почему она прежде всего идет в свою комнату, вместо того чтобы будить всех. Поэтому она стучит Арбатноту и Петигру-Робинсонам — она стоит в темноте, и они в неразберихе вряд ли разглядят, что на ней надето. Отделавшись от миссис П., она вбегает в свою комнату, снимает юбку, в которой опускалась на колени около Каткарта, и остальную одежду, надевает пижаму, шляпку, которую могли заметить, пальто, которое наверняка привлекло внимание, и ботинки, уже оставившие внизу свои следы. Теперь она может спуститься и показаться всем. Одновременно она сочиняет историю про грабителей для прокурора.

— Очень похоже, — ответил Питер. — Вероятно, ее так ослепило желание выгородить Номера десять, что ей даже не пришло в голову, что она навлекает подозрения на собственного брата.

— Она поняла это на дознании, — с готовностью подсказал Паркер. — Помните, с какой поспешностью она ухватилась за версию самоубийства?

— И когда она поняла, что, выгораживая своего… ну, Номера десять, она подталкивает к виселице собственного брата, то потеряла голову, слегла и вообще отказалась давать какие-либо показания. Похоже, в моем семействе переизбыток идиотов, — мрачно заметил Питер.

— Ну а что ей оставалось делать, бедной девочке? — чуть ли не весело поинтересовался Паркер. — По крайней мере, она чиста…

— Но, как ни крутите, мы не намного продвинулись — промолвил Питер. — Почему она выгораживает Номера десять, который, по меньшей мере, шантажист, если не убийца? Каким образом в этом деле замешан револьвер Джералда? И зеленоглазый кот? Что Мэри было известно о встрече Номера десять с Каткартом? А если она виделась и встречалась с этим человеком, то могла в любой момент передать ему револьвер.

— Нет-нет-нет, — запротестовал Паркер. — Уимзи, не смейте говорить таких ужасных вещей.

— Черт! — взорвался Питер. — Да я доищусь до истины, даже если нам всем вместе придется отправиться на виселицу!

В это мгновение в комнату вошел Бантер с телеграммой, адресованной лорду Питеру, и тот прочел следующее:

«Субъект проследовал в Лондон — видели в Мерилбоуне в пятницу. Дальнейшая информация в Скотленд-Ярде. — Начальник полиции Гослинг. Рипли».

— Отлично! — воскликнул Уимзи. — Теперь мы возьмемся за это. Будьте добры, оставайтесь здесь на случай поступления каких-нибудь сведений, а я побегу в Скотленд-Ярд. Обед вам пришлют сюда, и распорядитесь, чтобы Бантер выдал вам бутылочку «Шато» — очень приличное. Пока.

Он выбежал из квартиры, и через минуту уже послышался шум такси, увозящего его по Пикадилли.