Глава 13. СМЕРТЬ В ВЕРСАЛЕ

Онлайн чтение книги Под покровом ночи
Глава 13. СМЕРТЬ В ВЕРСАЛЕ

Этот убийца опять пришел — он был здесь, где-то в саду, прятался за деревьями. Он должен быть здесь! Но при всем моем смятении и растерянности я испытывал страшную ярость. Мой мозг отказывался работать. Сделай же что-нибудь, умолял я себя. Но что именно? Мне хотелось заткнуть этот назойливый фонтан. Кто? Кто этот сумасшедший убийца? Нет, где же Шэрон?

И вдруг что-то заставило меня взять себя в руки. Я стал совершенно спокойным и рассудительным. Это был звук ее голоса — она истерично хохотала. Шэрон стояла под кипарисами, омытая лунным светом, и вся сотрясалась от безумного смеха, а ее волосы упали ей на плечи. Стряхнув с себя оцепенение, я подошел и схватил ее за руку.

— Прекратите! Перестаньте смеяться! Слышите! Прошу вас, не надо!

Указывая на дерево, она сказала:

— Я его видела! Я знаю, кто это! Он появляется среди нас, даже мертвый, и он нас не оставит! — и снова расхохоталась.

— Вы перестанете смеяться?!

— Хорошо, хорошо, не буду. О, он будет являться! Он покончил с собой у меня в доме… Он будет!

— Глупышка, у него почти отсечена голова! Придите в себя!

Шэрон гневно уставилась на меня непонимающим взглядом.

— Вы… Вы хотите сказать, — задыхаясь, прошептала она, — что он не… Что на самом деле он не тот, кто…

— Именно так. Посмотрите сами, если хотите.

— Но… Тогда кто?

— Откуда я знаю? Это сделал кто-то другой. Насколько я понимаю, он должен быть где-то здесь, в саду.

Она вцепилась мне в плечо, и мы стояли в этой ночной тишине, глядя на деревья. Казалось, там кто-то тихо передвигается, под чьими-то шагами шелестели листья и потрескивали сухие ветки. Перед нами были садовая ограда из серого камня, ворота, живая изгородь. Внутри отгороженного ею пространства мы сидели за столом. За ней темнела вилла, и белые рамы окон поблескивали в лунном свете.

Шэрон жалобно простонала:

— Тереза! Я хочу Терезу! Где… — И ее головка мягко коснулась моего плеча. Потом она заглянула мне в глаза. — Знаете, я…

Я не слушал ее. Я снова был объят дрожью страха, ощущая свою беспомощность в месте, наполненном таинственным шелестом и смертью, чувствуя, что мне придется противостоять и, возможно, сражаться с призраком, который крадется где-то в темноте. Что ж, черт побери, я не испугаюсь! Чувствуя, как сильно бьется сердце, я стряхнул с себя этот ужас и потряс кулаком в сторону деревьев… Затем я увидел на дорожке приближающийся огонек сигары. Он был все ближе… красный огонек пульсировал. Смутная фигура подошла ближе. По дорожке громко застучали шаги.

— Дорогой мой юноша, — внезапно прозвучал небрежный голос Банколена. — Кажется, ты не больше, чем я, смог предотвратить преступление.

Из темноты возникли очертания его цилиндра, силуэт фигуры в плаще, накинутом на одно плечо. И когда он вынул изо рта сигару, я увидел блеск его глубоко сидящих глаз.

— Банколен! Банколен… Я… Так это вы все подстроили?

Покачав головой, он с горькой гримасой посмотрел на луну.

— Нет… нет.

И тогда я взорвался:

— Какой же вы к черту детектив?! Если позволили совершиться вот этому!

Забывшись, я говорил по-английски. Он опустил голову и тихо произнес:

— Прошу тебя, не сейчас… — После напряженной паузы он коснулся тростью Шэрон: — Простите меня. Думаю, молодая леди в обмороке. Лучше отнести ее в дом. Вскоре я объясню тебе, как здесь оказался.

Да, она действительно потеряла сознание, повиснув своим хрупким телом у меня на плече. Я поднял ее — какой она оказалась легкой! — и направился к дому.

— Минутку, — нерешительно сказал Банколен. — Я пойду с тобой. Мертвый может подождать.

Мы вошли в дом, и Банколен зажег свет — теперь уже не Дивные свечи, а электрическое освещение. Я понес девушку через гостиную в спальню, убранную в египетском стиле, — странное место для той, что сейчас была так похожа на беспомощного ребенка! Тереза уже ушла. Я опустил Шэрон на шелковое покрывало. Влажные полотенца и нюхательная соль оказали свое действие. Приходя в себя, девушка начала метаться, стонать и что-то бормотать, затем успокоилась и лежала неподвижно, устремив в потолок взгляд блестящих глаз.

— Бедняжка перенесла шок, — сочувственно пробормотал детектив. — Похоже, ей очень плохо. Нужно вызвать доктора. А я не должен забывать о деле. Здесь есть слуги?

— Была одна служанка, но она уже ушла. Я не знаю, где она живет. Да, срочно нужен доктор. Мне не нравится ее дыхание.

— Нет! — вдруг заплакала Шэрон. — Не надо доктора. Со мной все в порядке. Я не хочу доктора…

Банколен ушел. Она лежала на огромной постели в этом нелепом смешении необычных цветов. Я потихоньку обошел комнаты и выключил свет везде, кроме лампы под желтым абажуром у кровати, так что девушка лежала в тени; но из тени виднелись ее яркие глаза, неподвижные и пугающие. Я сел рядом, чувствуя себя измученным, опустошенным и беспомощным. Время от времени я гладил ее лоб. Один раз она улыбнулась и попыталась что-то сказать, но я отчаянно замотал головой и поднес к губам палец, запрещая ей утомляться. Потом она взяла мою руку, улыбнулась, свернулась в клубок, как котенок, и глаза ее закрылись… Во мне росла невероятная, всеобъемлющая нежность, пока часы не пробили очередные полчаса и не появился доктор. Я оставил Шэрон с врачом. Тот сочувственно покачивал головой, стряхивая градусник. Я пошел искать Банколена.

Вдоль садовой ограды двигался луч фонаря. Банколен направил его мне в лицо и медленно подошел.

— Успокойся, — его голос вздрагивал от триумфа мщения, — успокойся. Можешь меня не щадить, осыпай проклятиями. Я был дураком, говорю тебе. Я охранял не того человека. Но я же не всеведущий! Я уже знал, кто наш убийца, до того, как пришел сюда, и… — Он пожал плечами и вдруг жестко заявил: Клянусь тебе, что уже завтра к вечеру мы возьмем убийцу! Пойдем со мной.

— Вы что-нибудь нашли?

— Да. Но сначала расскажи мне, что здесь произошло.

Пытаясь сосредоточиться, несмотря на страшную головную боль, я медленно пересказал ему все события сегодняшнего вечера. Несколько раз он кивнул.

— Все сходится. Я покажу тебе…

Мы подошли к кипарисам. Он направил луч фонарика на тело. Убитый лежал лицом вверх.

— Не подходи близко, чтобы не наследить, только смотри внимательно. На этот раз пользовались не шпагой. Сначала его дважды закололи — один раз в спину, а второй — под нижнее ребро, с левой стороны. Затем убийца принялся отделять голову, смотри! Пытался перепилить позвоночный хрящ. Для человека незнакомого с хирургией это нелегкое дело, и убийца бросил его. Я не вижу никакого орудия преступления. Очевидно, это был нож с лезвием примерно в один дюйм шириной и достаточно тяжелый, что-то вроде американского охотничьего ножа.

Он осветил место за скамьей, где росли тонкие кустики сумаха, а дальше начиналась узкая тропинка, идущая вдоль ограды под фонтанчиком. Прыгающий луч фонаря освещал некоторое время это место, затем передвинулся влево, на несколько футов ближе к задним воротам.

— Черт побери, — пожал плечами детектив. — Видишь ворота? Около них и стоял Вотрель, когда ты заметил его из окна. Убийца вошел через эти ворота, приблизился к нему сзади и нанес удар в спину. Очевидно, затем он перетащил свою жертву сюда и швырнул в кусты сумаха. Прислонив к скамье, начал отделять ему голову.

Жуткая сцена для прелестного весеннего вечера! Можно было представить темную фигуру человека, склонившегося с ножом над несчастной жертвой, тогда как фонтанчик беззаботно напевал свою песенку, а сквозь зелень кипарисов падал рассеянный лунный свет. В ветвях деревьев пробежал ветерок. Я вздрогнул.

— Если бы я посмотрел в окно чуть подольше, — с горечью сказал я, — увидел бы…

— О, что толку себя винить? Это уже бесполезно. — Банколен встряхнулся и глубоко вздохнул. — Я не уверен, — медленно добавил он, — что это самый худший поворот событий… Tiens! По-своему это довольно забавно. Чем-то напоминает драму.

И он сухо рассмеялся.

— А вот и пьеса в кармане у бедняги! — заметил он чуть позже. — Пришлось его слегка перевернуть. Забери рукопись себе… А теперь пойдем и посмотрим, что там у ворот.

Мы опять вернулись в сад и, обойдя деревья, подошли к высоким деревянным воротам. Банколен ногой распахнул их. Мы продвигались, освещая перед собой землю, и вскоре оказались в переулке, идущем вдоль стены. Живая изгородь, благоуханная и живописная благодаря буйным цветам, замыкала тропинку с другого конца. Мы постояли там, внимательно осматриваясь. В лицо дул холодный ветер с полей, принося с собой слабый запах сирени и речной воды. Далеко впереди смутно виднелась стена дворца Версаля. Банколен расхаживал по тропинке, освещая себе дорогу сияющим кружком света фонаря.

— Вот машина Вотреля! — крикнул он. — По этой дорожке редко ездят. Он погасил фары и оставил автомобиль прямо посреди дороги… Ага! Иди-ка сюда!

Свет фонаря удалился. Я последовал за ним, обойдя чернеющую массу „фиата“, и догнал Банколена на том месте, где дорога сворачивала на магистраль, в конце садовой ограды. Банколен присел на корточки.

— Следы колес. Это „мишлен“. Смотри! — Луч заплясал по земле. — В этом месте машина свернула с мостовой и простояла здесь какое-то время. Отпечатки шин гораздо глубже к краю дорожки. Затем водитель сдал назад и снова выкатил ее на шоссе. „Мишлен“, возможно, такси — компания „Савой“ другие марки не использует. Фу-ты! Наш убийца позволяет себе поразительную небрежность! За каких-нибудь шесть часов мы установим машину. В такое время ночи не может быть слишком много такси, которые выезжали из Парижа. Это объясняет…

— Что?

— То, что я и думал. Во-первых, наш противник утратил хладнокровие. Поставь себя на его место. Ты идешь убивать Вотреля и настолько не задумываешься о последствиях, что добираешься на такси буквально за несколько сот ярдов от места преступления. Значит, у тебя сдают нервы. Верно?

— Может, он и не собирался убивать Вотреля.

— Тем не менее захватил смертоносное оружие, которым и воспользовался? Кстати, это кое о чем мне напомнило — оружие должно быть где-то здесь, поблизости. Так, посмотрим… Возвращаясь после преступления, убийца только тогда сообразил, что у него в руке нож, когда увидел ожидающее его такси, и решил от ножа избавиться. Он бросает его — скорее всего, в кусты. Ведь если бы он перебросил его через эту высокую стену, то привлек бы внимание водителя. Мы можем точно определить место, где он избавился от оружия. Преступник еще не вошел в освещенное фарами пространство, а машина стояла бампером сюда…

— А разве таксист не мог развернуть автомобиль, пока пассажир отсутствовал? В таком случае он бы не увидел…

— Чушь! Подумай сам! Здесь же только две колеи. Эта дорожка слишком узкая, чтобы на ней можно было развернуться. Если бы водитель выехал на шоссе и там развернулся, а потом снова подал машину назад, тогда здесь было бы четыре колеи. Итак, взгляд водителя и свет фар падали в эту сторону. Убийца не дошел до освещенного фарами места, которое должно быть… — Банколен отмерил несколько шагов, — согласно правилам освещения вот здесь, самое близкое. Пройду немного подальше и посвечу фонариком… — Он остановился и нагнулся к кустам. — А вот и нож. Застрял в ветвях. Видишь блеск? Не трогай его! Теперь мы можем вернуться на виллу.

По дороге к дому он глянул на свои часы и тихонько присвистнул:

— Ого! Уже половина второго! Я и не думал, что так поздно… Что ж! Ну как? Ты уже протрезвел?

— Не бередите рану! Да, слишком протрезвел.

— Тогда, может, вспомнишь, который был час, когда ты увидел стоящего у ворот Вотреля?

— Не знаю. Возможно, половина десятого… Банколен, да в чем дело? Ради бога, объясните мне, что все это значит!

Это же совершенно бессмысленно! Это безумие, это… Слушайте, его кровь еще на мне, когда я переворачивал его… Он не должен был умереть! Он…

— Уж не забыл ли ты, что он, как и Салиньи, был любовником мадам Луизы?

— На это намекал Голтон, если вы это имеете в виду. Но неужели этот сумасшедший собирается убить всех, кто ее знал? Я считал виновным Вотреля. Я мог в этом поклясться. И вот гнусный негодяй тайком пробирается через задние ворота, и Вотрель мертв! Кто же следующий?

Банколен остановился и посмотрел на луну.

— Ты не понимаешь, — покачивая головой, сказал он. — К утру пойдет дождь. Я должен позвонить в полицию, чтобы они немедленно прибыли сюда. Иначе дождь смоет все следы. А здесь должны быть следы не одного человека…

В гостиной нас поджидал доктор. С печальным видом он воздел глаза к небу.

— Вашу жену, месье, — обратился он ко мне, — я застал в не очень приятном состоянии. Она слишком много пила и курила, и ее нервная система… гм… Женщина страдает от нервного потрясения. Впрочем, ее лечение — это несколько сигарет, несколько стаканов вина и абсолютно никаких волнений. Нет, это не очень опасно. Если дать ей как следует отдохнуть, завтра она будет уже на ногах. Я дал ей маленькую дозу снотворного, всего тридцать гран. Это успокоит ее. Однако за ней нужно следить, и, если состояние ухудшится, позвоните мне. Ах, месье, мерси, вы так великодушны! Вы подумайте, пятьдесят франков! Ну, раз вы настаиваете… — Доктор пожал плечами. — Спокойной ночи, господа…

Вскоре, повинуясь телефонным указаниям Банколена, перед виллой стали одна за другой останавливаться машины. Они оживленно сигналили, а их пассажиры не менее оживленно переговаривались. В дом вошел полицейский, очевидно комиссар полицейского участка Версаля, хотя я не разбираюсь в знаках отличия. Он с благоговением относился к Банколену, поэтому расспрашивал меня с большим почтением. Когда Банколен сообщил, что мадемуазель еще не пришла в себя и что лучше сейчас ее не тревожить, страж порядка пробормотал, исполненный сочувствия:

— Ах, бедняжка! Конечно, конечно! — и закрыл свою записную книжку.

Сад осветился огнями фонарей. Там слышались перекличка полицейских и шуршание в обыскиваемых кустах.

Я прошел в спальню и закрыл за собой дверь. У кровати все еще горела лампа под желтым абажуром. Слышалось ровное и глубокое дыхание спящей Шэрон. На полу стояли ее маленькие туфельки. Доктор прикрыл девушку шелковым покрывалом. Шум в саду доносился сюда слабо, но через окно виднелись передвигающиеся фонари, поэтому я задернул шторы.

Рассвет наступит еще не скоро! Он давал о себе знать: становилось все холоднее, усталость тяжело давила на глаза. С каждым часом все больше хотелось спать, события вечера смешивались в голове в причудливый коктейль. Сначала все затихло в саду. Один за другим зашумели моторы автомобилей и затихли вдалеке. Я неподвижно сидел в шезлонге, когда Банколен приоткрыл дверь, мотнул головой в сторону дороги и вопросительно поднял брови. Я покачал головой — ее нельзя оставить одну. Он кивнул и прошептал: „Тогда до завтра“. На какое-то время, пока Банколен стоял в дверном проеме, его жилистая, мускулистая фигура четко обрисовывалась благодаря отсветам из гостиной. Глубоко запавшие блестящие глаза загадочно перебегали с Шэрон на меня, и мне почудилась слабая усмешка, от которой шевельнулась его остроконечная бородка. Он слегка приподнял плечи и осторожно прикрыл дверь.

Я остался наедине со своими размышлениями, сомнениями и растерянностью. В доме только равномерно тикали часы и время от времени раздавались шорохи, слышные только вот такой тихой ночью. Чтобы разогнать сон, я пошел побродить по темному дому, но меня все тянуло назад, к теплому желтому абажуру. Бесконечное число раз я возвращался в спальню, осторожно ступая по мягким коврам, и всматривался в лицо спящей девушки, такой по-детски беззащитной. Волосы ее разметались по подушке, ресницы были влажными, лицо бледным и утомленным, но розовые губки складывались в легкую улыбку. Я поправил на ней покрывало и опять уселся в шезлонг. Пьеса Вотреля! Я обнаружил в кармане его рукопись, когда нащупывал там пачку сигарет. Я осторожно подтащил столик, чтобы не потревожить руку Шэрон, наклонил абажур к себе и расправил сложенные листы. Они были смяты и по краям слегка запачканы…

Не знаю, хорошая ли это была пьеса. Если быть беспристрастным, она, конечно, рассчитана на дешевый эффект. Герои вели между собой самые невероятные диалоги. Но за этими диалогами проглядывалось яркое воображение, „кровь тигра и мед“ Барли Д'Орвиля, и нечто вроде насмешливого взгляда горгульи на башне. Написано было два акта, между строк — множество исправлений смелым, решительным почерком, а на полях женской рукой внесено несколько замечаний, например: „Слишком театрально“ или „Сократи этот кусок, Эдуар; беседы на богословские темы могут быть удачными, но слишком большое их количество представляется результатом незрелой мысли“. Вотрель вывел себя в лице героя по имени Вернуа и, пытаясь выставить его в хорошем свете, слегка перестарался, тем самым разоблачая себя. Я приведу отрывок из первого акта.

„Вернуа. Искусство убийства, мой дорогой Моро, то же самое, что искусство фокусника. А искусство фокусника заключается не „в ловкости рук“, а в направлении вашего внимания на другой предмет. Иллюзионист заставляет вас следить за своей рукой, в то время как другой, которую вы не замечаете, хотя она и находится на виду, он и производит свой фокус. Этот же принцип я применил и к преступлению.

Моро (смеясь). Вы говорите словно профессор, читающий лекцию студентам.

Вернуа. Вы правы. Но я и есть профессор. Вы добьетесь успеха, если выучите этот предмет. Относительно же дела, о котором я говорю, у профессора Манстерберга из Гарварда в его работе „С позиции свидетеля“ есть интересная глава. Я применю этот принцип для убийства…

Моро. Бросьте, старина! Не смешите меня!

Вернуа. Но я говорю совершенно серьезно. Я намерен убить этого перевоплотившегося мошенника и готов поставить на что угодно — ни один полицейский в мире не догадается, что это сделал я. Понимаете, этот тип хочет кое-кого убить, и я чувствую себя призванным защитить моего… лучшего друга.

Когда занавес падает, Вернуа стоит на фоне черных драпри; сзади него серебряная посмертная маска Цезаря Борджиа. Вернуа медленно сжимает и разжимает кулаки и улыбается“.

Внизу тем же женским почерком было написано: „Oh, Eduard, je t'aime, je t'aime!“[13]«Ах, Эдуар, я тебя люблю, я тебя люблю!» (фр.) Эта фраза сразу пробудила меня — такая трепетная, живая страсть слышалась в ней при всем этом ужасе. Я взглянул в сторону кровати… Эта девушка, понимающая толк в литературе и в театре, которая сейчас так спокойно спит, сыграла какую-то роль своими невозмутимыми замечаниями и надписями на полях, сама поставив финальный акт с такой великолепной подделкой чувств! Но если оставить ее в стороне, можно ли извлечь из пьесы какой-либо смысл? Неужели Вотрель описывал собственную версию убийства Салиньи? То есть, должно быть, он знал или думал, что знает переодетого, который собирался убить Салиньи. В таком случае он сам объяснил причины своей смерти, хотя вовсе и не думал умирать. Самозванец понял, что Вотрель знал о нем, и опасался быть разоблаченным…

Напечатанные строчки расплывались у меня перед глазами. Я пытался сбросить сонливость, разогнать туман перед глазами, из-за которого все предметы в комнате приобретали неверные очертания и подпрыгивали, как кипящие в воде яйца. Встав с кресла, я снова подошел к кровати и из тени смотрел на загадочную улыбку Шэрон. Как я тогда ненавидел ее! „Eduard, je t'aime, je t'aime!“ — а потом этот бесцветный тон: „Между нами ничего нет и никогда не было…“ Она говорила это неподвижной фигуре с моноклем в глазу, уставившейся на луну из-под кипариса с такой издевательской улыбкой.

Я в волнении расхаживал по комнате. Следует ли полагать, что Вотрель на самом деле знал, в чьем обличье представал Лоран? Это только предположение… Но тогда как он держался во время всех событий! Может, он начал догадываться с того момента, когда подобрал совок в доме Килара и положил его — что за нелепый поступок! — в аптечный ящичек. Я вспомнил о старом лысом адвокате, страшно сверкающем глазами. Судя по неоконченной пьесе Вотреля, он полагал, что придумал абсолютно надежный способ убийства, полностью избавляющий от риска разоблачения. Допустим — только допустим, что он поделился идеей с убийцей, не зная, что это убийца? А может, Вотрель рассказал кому-то про свою схему убийства, а потом, когда преступление на самом деле произошло, естественно, прикинул, кто мог это сделать? Фантастично! Я выключил лампу и начал расхаживать в темноте, стараясь распутать криминальный узел. Лунный отсвет падал на кровать, но в темных углах спальни мне виделись знакомые лица, гримасничающие и шепчущие в такт тиканью часов. Шэрон пошевелилась и что-то пробормотала во сне.

Я вернулся к креслу и уютно устроился в нем. Ночные шорохи и звуки слились с полной сумятицей моих мыслей — часы, шепот листвы за окном, размеренно падающие капли воды из крана в ванной. В боковое окно виднелась бледнеющая луна над призрачным Версалем. Утомленный мозг отказывался работать и словно скользил к пропасти… Я вздрогнул от неожиданно резкого крика петуха где-то за холмом… а затем, когда по крыше застучал тихий дождик, наконец заснул.


Читать далее

Глава 13. СМЕРТЬ В ВЕРСАЛЕ

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть